Текст книги "Жертвы Блицкрига. Как избежать трагедии 1941 года?"

Опыт Первой мировой

Начну с того, что не так давно мне пришлось объяснять, что орудия пушечной и гаубичной артиллерии дивизионных и корпусных полков, а также полков артиллерии резерва главного командования, а также все виды минометов, включая реактивные, стреляют в основном с закрытых позиций. Это означает, что ни противник не видит этих орудий (они находятся достаточно далеко в своем тылу), ни солдаты, стреляющие из своих орудий, не видят, по кому они стреляют. Действуют они в бою так.

Командир батареи со связистами уходит вперед, как можно ближе к противнику, и оборудует свой наблюдательный пункт (НП) так, чтобы с него как можно больше видеть происходящее на поле боя. С батареей (4 орудия) он связан телефонной линией и (или) рацией. Когда командир батареи увидит противника на поле боя, то по карте определяет, где именно на местности этот противник находится, и передает его координаты на батарею. Там старший по батарее по карте делает расчеты для первого выстрела, и одно орудие стреляет. Командир батареи видит разрыв ее снаряда на поле боя и теперь, пользуясь картой и шкалой тысячных в бинокле, должен быстро определить расстояния от разрыва до цели и быстро рассчитать, как нужно изменить наводку орудия на батарее, чтобы следующий снаряд упал на цель. Это называется пристрелкой. Когда, наконец, очередной пристрелочный снаряд падает в район цели, то командир дает команду и все четыре орудия начинают стрелять по этой цели, уничтожая ее.

Неопытный командир батареи или сильно волнующийся от страха будет ошибаться в расчетах и долго пристреливаться, противник поймет, что по нему пристреливаются, и уйдет с этого места. В результате батарея отстреляется по пустому месту. А опытный и мужественный командир батареи пристреляется с пары выстрелов и быстро накроет цель огнем всей батареи, нанеся противнику большой ущерб.

Мужество артиллеристам, корректирующим огонь, нужно вот для чего. Противник, видя, что по нему ведет огонь артиллерия, начинает охотиться за НП командира батареи или за артиллерийскими наблюдателями, и даже если сразу не найдет их, то начинает своими орудиями обстреливать все места, на которых может находиться НП. Делается это для того, чтобы осколками порвать телефонную линию, тогда командир батареи вынужден будет связываться с батареей по радио. А радио противник быстро запеленгует и будет бить уже точно по НП. То есть командир батареи должен иметь достаточно мужества, чтобы в условиях постоянно рвущихся вокруг снарядов противника наблюдать за полем боя, точно рассчитывать данные для стрельбы своей батареи и давить противника огнем своей батареи, не оставляя свою пехоту или танки без артиллерийской поддержки.

Теперь об опыте Первой мировой.

Первая мировая война закончилась позиционным тупиком. Армии воюющих сторон зарылись друг против друга в землю, отгородились колючей проволокой, отрыли сплошные траншеи в несколько рядов, порою на много километров в глубину, в ряде случаев построили целые подземные города, проведя в них узкоколейные железные дороги. Чтобы прорваться сквозь эти укрепления, требовалось артиллерией их разрушить и уничтожить обороняющихся.

В чем заключалась работа артиллерийских командиров – «стреляющих»? Батареям и дивизионам назначалась площадь, на которой нужно было полностью уничтожить укрепления врага, скажем, 100 метров по фронту и два километра в глубину. Эта площадь была хорошо видна, командиры батарей и дивизионов («стреляющие») быстро пристреливали ее границы, делали расчеты для ведения огня, и на этом их работа заканчивалась. Поскольку после этого орудия на позициях открывали огонь с неизменными установками прицелов и стреляли, пока хватало снарядов или пока на заданной площади не будет перемешана земля с колючей проволокой, бревнами, оружием и трупами противника. После этого данную площадь занимала своя пехота, по которой, в свою очередь, открывала огонь артиллерия противной стороны, и работа ее командиров была точно такой же.

К началу первого сражения под Верденом, в феврале 1916 г., немцами было сосредоточено 1225 орудий и израсходовано 14,5 млн снарядов, обе стороны потеряли в этом сражении 1720 тыс. человек. Англо-французы на реке Сомме, в июле 1917 г., сосредоточили 3933 орудия и потеряли от встречного немецкого огня 739 тыс. человек.

У артиллеристов была и еще одна задача – уничтожение артиллерии противника. Поскольку его орудия не были видны, не были видны и разрывы своих снарядов в районе вражеских батарей, то различными способами определялся район нахождения этих орудий. После этого делались расчеты границ площади этого района и велся огонь не конкретно по пушкам, а по площади, на которой находились батареи противника. От этого огня батареи противника либо уничтожались, либо подавлялись, то есть прекращали вести огонь, и противник перевозил орудия на другое место.

Таким образом, наработанный к концу Первой мировой войны прием применения артиллерии – тактика артиллерии – это артподготовка перед атакой пехоты и огонь по площадям. Разумеется, были случаи, когда требовалось уничтожить одиночную цель, скажем, пулемет, но стрелять по ней одной пушкой было разумно, когда на фронте затишье и у командира батареи есть время потренироваться в артиллерийском искусстве. Но во время боя такого времени нет, тут разумнее забросать снарядами всей батареи площадь, на которой находится этот пулемет, чтобы как можно быстрее его уничтожить или подавить и не дать ему наносить вред своей пехоте.

Вот это и есть достижение артиллерийской науки и практики конца 1918 года.

Сколько нужно «стреляющих» для реализации такой тактики? Одного командира батареи со связистами на наблюдательном пункте вполне достаточно, и даже одного командира дивизиона хватит, чтобы своевременно пристрелять батареи и подготовить данные для огня всех трех батарей своего дивизиона по заданной площади.

Артиллерийская тактика «блицкрига»

Но немцы, продумывая тактику своего «блицкрига» – молниеносной войны, – начисто отказались от мысли вести войну позиционно. Даже если противник засядет на позициях, то предполагалось быстро найти слабое место в его обороне и прорвать ее, немедленно вводя в прорыв крупные силы.

И вот эти вошедшие в прорыв силы должны были действовать в отрыве и от основных сил, и от баз снабжения, а это принципиально важно, чтобы понять образ мысли немецких генералов. Ведь тут возникают два момента.

Во-первых, введенная в прорыв дивизия везет с собою только боекомплект. Я как-то писал, что долго не мог понять, что это такое – боекомплект? По советским данным можно выяснить количество артиллерийских выстрелов или патронов, составляющих боекомплект, но из каких соображений выбирается это количество? И только у немцев прочел, что боекомплект – это количество огнеприпасов, достаточное для двух суток боя в окружении. То есть немцы, разрабатывая тактику боев блицкрига, безусловно осознавали, что воевать придется в условиях недостатка боеприпасов. (Вы этот страх можете увидеть даже в воспоминаниях помянутых ветеранов-пехотинцев. Они хвалят и свой пулемет МГ-42, и штурмовое ружье за скорострельность и одновременно жалуются на них за большой расход патронов.) И уже только из этих соображений немецким генералам требовалось отказаться от артиллерийского огня по площадям – от тактики 1918 года.

Во-вторых, в глубине вражеской обороны уже не было сплошных линий укреплений, огневые средства противника были разбросаны и представляли собою точечные цели, в лучшем случае это был батальонный или ротный район обороны. И накрывать огнем всей батареи каждую точечную цель было неразумно. Ведь пока вся батарея работает по одному пулемету, остальные пулеметы противника работают по твоей пехоте. Разумно было вести огонь сразу по как можно большему количеству точечных целей.

Таким образом, разрабатывая тактику артиллерии для блицкрига, немцы волей-неволей обязаны были отказаться от огня по площадям, вернее, только от огня по площадям. Отказаться в пользу точной стрельбы по одиночным целям. И тут возникают следующие вопросы.

Во-первых, вопрос обнаружения целей на поле боя. Это непросто. В свое время в «Дуэли» мы публиковали рассказы ветеранов под рубрикой «Только один бой», и мне вспоминается рассказ командира 76-мм орудия ЗИС-3, выдвинутого в боевые порядки наступающей пехоты для ее поддержки прямой наводкой где-то уже в 1944 году. Пехоту заставил залечь немецкий пулемет, который стрелял и по орудию. Ни пехота, ни артиллеристы с час не могли обнаружить, откуда он стреляет, пока по колебанию ветки не обнаружили, за каким кустом спрятался немецкий пулеметчик, и одним выстрелом его уничтожили. Таким образом, для тактики блицкрига необходимо было резко улучшить разведку (обнаружение) целей, а для этого увеличить количество наблюдателей в батарее, соответственно распределив их по фронту – по пехотным ротам. Кроме этого, нужно было усилить наблюдателей средствами разведки.

Во-вторых, наблюдателей нужно обеспечить связистами и связью с командиром батареи, а связистов лошадьми, мотоциклами или иной техникой.

В-третьих, командир батареи лично может корректировать огонь только по одной цели, кроме того, ему могут быть просто плохо видны разрывы снарядов у других целей. Следовательно, в батареях нужно увеличить число тех, кто может самостоятельно корректировать огонь, – «стреляющих».

В-четвертых, на самой батарее старший по батарее может не успевать получать данные от наблюдателей и командира батареи, обрабатывать их и давать команды, следовательно, нужно увеличить количество соответствующих специалистов и на позициях батарей.

Все это приводит к одному – если генералы разрабатывают тактику для такого боя, для такой вот молниеносной войны, то они резко увеличат штат людей артиллерийских полков своих дивизий, но об этом несколько позже.

Технически организация немцами артиллерийского огня артполком пехотной дивизии выглядела так.

На главном наблюдательном пункте (Haupt-B-Stelle) находился командир батареи, офицер-наблюдатель, унтер-офицер наблюдатель и унтер-офицер, управляющий огнем, командир секции связи, а также телефонисты и радисты, поддерживающие связь с орудиями. С наблюдательного пункта командир батареи управлял огнем орудий батареи.

Командиры батарей, самостоятельно и по заданию командиров пехотных подразделений, проводили пристрелку целей, участков и рубежей заградительного огня. О пристрелянных целях, участках и рубежах заградительного огня докладывалось командиру дивизиона, который в свою очередь сообщал эти данные в полк. Командир артиллерийского полка и командиры дивизионов, исходя из боевой обстановки, назначали для батарей дополнительные участки и рубежи заградительного огня. Этим достигалась возможность сосредоточения мощного огня на вероятных направлениях атак и контратак противника. В этом нет ничего нового, такое было, скажем, и в РККА, но немцы только этим не ограничивались.

У них были еще и передовые наблюдатели, обычно в чине лейтенанта, вахмистра или опытного унтер-офицера. Они находились в траншеях вместе с пехотой. Наблюдателя сопровождали радисты или телефонисты (командир, два телефониста, коновод, вьючная лошадь с барабаном кабеля). Передовой наблюдатель сопровождал пехотную роту в наступлении и в обороне, он передавал на НП командира батареи донесения о действиях противника, целях и расстоянии до них, управлял огнем и докладывал о результатах стрельбы.

Наши ветераны из тех, кто профессионально мог оценить события, воспоминания немцев подтверждают. Вот выше немецкий ветеран утверждал: «Когда атаковал, к примеру, батальон русских, вся артиллерия стреляла по нему». А вот генерал-лейтенант И. Толконюк вспоминает, как в 1943-м он, начальник оперативного отдела 33-й армии, был послан командующим армией проконтролировать разведку боем, проводимую как раз силами батальона:

«Под прикрытием 10-минутного артиллерийского налета батальон выбрался из траншеи и устремился к высоте. Залп дивизиона «М-20» ошеломил противника, хотя устрашающие взрывы непривычных снарядов рассеялись на большой площади и объекту атаки большого вреда не причинили. Противник вскоре пришел в себя, сориентировался и встретил атакующих губительным огнем. Батальон залег в нейтральной полосе на открытой местности. Вслед за этим, сосредоточив огонь двух артдивизионов с соседних участков, немцы обрушились на нашу траншею: 105-миллиметровые снаряды ложились настолько точно и кучно, что траншея стала сплошь обваливаться и сравниваться с землей. Мы с Шуруповым наблюдали из открытой траншеи и, когда она начала засыпаться, пошли по ней в поисках укрытия: я пробирался впереди, а Шурупов следом за мной. Как только я поравнялся со связистом, прижавшимся с телефонной трубкой в руке к стенке изуродованной траншеи, в него попал снаряд, превратив в брызги. Меня оглушило и отбросило метров на 10 вдоль траншеи, обдав кровью и липкими хлопьями разорванного тела солдата. Шурупова присыпало землей. Я руками с большим трудом освободил голову товарища из-под земли; он не подавал признаков жизни. Налет продолжался минут 10 и внезапно оборвался, все стихло. Батальон, потерявший десятки бойцов убитыми и ранеными, отполз в исходное положение и приступил к откапыванию траншеи».

Давайте обдумаем это сообщение Толконюка. Наш батальон атаковал, в лучшем случае, немецкую роту, а скорее всего, позиции одного или двух немецких пехотных взводов – на фронте вряд ли больше 500 м. И наша, и немецкая артиллерия вели огонь по 10 минут. Причем наша артиллерия не сумела подавить огневые средства немцев даже на то короткое время, которое требовалось нашему батальону, чтобы добежать до немецкой траншеи. А немцы немедленно сосредоточили в защиту этого своего взвода огонь половины своей дивизионной артиллерии – огонь орудий, расположенных по фронту минимум в 5 км. Причем били не по площадям, а точно по нашей атакующей пехоте и по нашей траншее.

У немцев, кроме передовых наблюдателей, огонь батарей обеспечивали и батареи инструментальной разведки целей, эти батареи разведывали цели и давали возможность пристреляться по не видимым с НП целям на глубину 7—10 км в тылу противника. Эта разведка давала возможность немцам не просто подавить, а уничтожить не видимую с НП вражескую батарею, находящуюся на закрытой позиции, с расходом для 150-мм орудий – 180 снарядов и для 105-мм орудий – 240 снарядов. (Миддендорф Э. Русская кампания. Тактика и вооружение.) А по довоенным справочным данным, артиллерийским полкам РККА для подавления на закрытой позиции артиллерийской батареи противника методом огня по площадям требовалось не 180, а от 400 до 700 снарядов 152-мм гаубиц. А 700 снарядов 152-мм гаубицы – это более 32 тонн только стали и взрывчатки, не считая зарядов. Это весь боекомплект двух гаубичных батарей.

Технические и количественные аспекты артиллерии

Надо бы сравнить расход боеприпасов нашей и немецкой артиллерии, но это пока непросто сделать. Вот автор статьи «Боеприпасы»[5]5
  http://www.proza.ru/2009/05/12/1124


[Закрыть] собрал многочисленные данные по этому вопросу, но они по периодам войны несопоставимы. Скажем, он сообщает, что немцы за первый год войны с СССР (то есть до 22.06.42) израсходовали на Восточном фронте 440,1 тысячи тонн только артиллерийских боеприпасов. Считая по вагонам все боеприпасы, поставленные в действующие армии Красной Армии за первые полтора года войны (с 22.06.41 г. по 19.11.42 г.), он приходит к выводу, что их поставлено не менее 2 млн тонн. (В структуре боеприпасов более половины составляли артвыстрелы.) С одной стороны, к немецкому расходу нужно приплюсовать расход артиллерийских боеприпасов румын и финнов, но и с нашей стороны нужно учесть какую-то часть советского довоенного запаса боеприпасов в 2,3 млн тонн, который в большей части уже находился на складах западных округов и его не требовалось везти в войска вагонами. Из этого запаса был потерян миллион тонн, тем не менее и оставшееся число в 1,3 млн тонн существенно. А по итогам войны этот автор сообщает данные официальных советских источников: «на Восточном фронте германские войска израсходовали меньше боеприпасов, чем советские (5,6 млн т против 8,0 млн т)».

Но по расчетам, сделанным по данным, опубликованным А. Исаевым, это несколько не так, особенно если брать начальный период войны и делать сравнение только полевой дивизионной и корпусной артиллерии (без полковой, береговой и корабельной). В 1942 году немцы до поздней осени успешно наступали на всех театрах военных действий, и в этом году их дивизионная и корпусная артиллерия израсходовали 24 470 тысяч штук снарядов, калибром от 75 до 210 мм. Разумеется, к этому количеству нужно добавить неизвестное мне количество снарядов, выпущенное на Восточном фронте такой же артиллерией союзников немцев, но одновременно вычесть также неизвестный мне расход снарядов немцами на других театрах военных действий (на тот период – тремя немецкими дивизиями в Африке). С учетом этих плюсов и минусов допустим, что на Восточном фронте части дивизионной и корпусной артиллерии израсходовали 24,5 миллиона штук снарядов и мин.

В том же 1942 году, когда эвакуированная промышленность СССР еще не развернулась на полную мощность (к примеру, из 65 заводов, входивших в систему Наркомата боеприпасов, 45 подлежали эвакуации), советская дивизионная и корпусная артиллерия (вместе с артиллерией РГВК), испытывая дефицит и снарядов, и потерянных орудий, выпустила по врагу 18,2 миллиона штук снарядов – уже меньше, чем немцы. Но тут есть еще два нюанса.

Во-первых, из этих 18,2 миллиона штук снарядов советской корпусной и дивизионной артиллерии 10,7 миллиона (почти 60 %) были снарядами 76-мм пушек. Весили 76-мм снаряды в среднем 6,2 кг, то есть мощность этих снарядов и, соответственно, их опасность были и так не очень велики.

Мало этого, 76-мм системы стреляли выстрелами унитарного заряжания, в которых невозможно изменить заряд, соответственно при стрельбе на небольшие расстояния эти снаряды падали под острым углом к земле и основная масса даваемых ими осколков уходила в землю и вверх.

Кроме этого, этими снарядами трудно было достать противника за укрытиями местности – в балках, на обратных скатах высот. Малоэффективны были эти снаряды и для разрушения мало-мальски укрепленных позиций.

Чистый вес снарядов, выпущенных советской дивизионной и корпусной артиллерией в 1942 году, можно оценить в 285 тысяч тонн.

У немцев в дивизионном и корпусном звене вообще не было артсистем унитарного заряжания – все их орудия могли посылать по противнику снаряды под крутым углом, при таком падении на землю основная масса осколков от этих снарядов летела над землей и была опасной на большом расстоянии от взорвавшегося снаряда. Разумеется, стреляя по крутой траектории, немецкие орудия могли достать противника за основной массой естественных укрытий, мало этого, минимальный вес снаряда дивизионной и корпусной артиллерии немцев был 14,8 кг, то есть более чем в два раза превышал вес снаряда советской 76-мм пушки.

И чистый вес всех немецких снарядов, выпущенных их дивизионной и корпусной артиллерией в 1942 году, оценивается в 522 тысячи тонн – чуть ли не в два раза больше, чем вес снарядов, посланных в сторону немцев советской артиллерией.

Эти технические аспекты немецкой артиллерии объясняют, почему немцам хватало для наступления 40 стволов на километр фронта, почему, к примеру, Манштейн безо всяких танковых соединений, одними пехотными дивизиями занял Крым, прорвавшись через сильнейшие позиции советских войск на Перекопе и у села Ишунь. Снаряды немецкой артиллерии были таковы, что никакие полевые укрепления не помогали.

Немцы стреляли по целям, мы – по площадям, на которых находятся (или предполагаются) цели, – по квадратам на карте. Помните, как у К. Симонова: «По квадрату четыре-десять било шесть батарей». «Четыре-десять» – это квадрат, образованный сеткой карты.

Мало того что основная масса советских снарядов сильно уступала в мощности немецким, но хотя бы таких снарядов было много! Так ведь и этого не было: на каждые три советских снаряда, весом среднего снаряда в 15 килограммов, в 1942 году немцы отвечали четырьмя, весом среднего снаряда в 21 килограмм. Ну, куда было еще и по квадратам стрелять?

А ведь мы стреляли по квадратам очень долго.

Вот 14 января 1944 года, Волховский фронт, Новгородско-Лужская наступательная операция. Вспоминает командир батальона связи 2-й стрелковой дивизии А.В. Невский: «Едва я успел доложить генералу о выполнении приказа, как началась артиллерийская подготовка, загремел «бог войны». Такой музыки мы никогда не слышали, длилась артподготовка 1 час 50 минут. За огневым валом пошла пехота, связисты потянули провода. Пробираться приходилось в буквальном смысле по выжженной земле. Наша артиллерия перепахала всю немецкую оборону, как по фронту, так и в глубину на 6 км. В этой полосе не осталось даже следа от проволочных заграждений, дотов, дзотов или окопов. Понятно, что не увидели мы и ни одного немца». А как так? Куда немцы подевались? А если их тут изначально не было, то зачем почти два часа молотили артиллерией по этому месту?!

Дело в том, что когда немцы поняли, что у советских артиллеристов тактика 1918 года, они немедленно нашли противоядие этой тактике, а возможно, заранее его разработали. Когда наша артиллерия сосредотачивалась у места прорыва (а незаметно сосредоточить 1000 стволов на километр фронта нельзя) и немецкая разведка определяла время начала нашей артподготовки, то немцы просто бросали первую линию своей обороны (временно оставляя на ней на ночь перед нашим наступлением дежурных пулеметчиков, отходивших с началом нашей артподготовки). Немцы отводили свои войска на вторую линию обороны, находящуюся вне досягаемости нашего артиллерийского огня. Ведь выше немец вспоминал: «Мы сидели в бункере, во второй линии, с первой нас уже выжали». Заметьте – не разгромили и даже не выбили, а выжали.

Итак, наша артиллерия в ходе артподготовки по площадям расходовала снаряды по пустому месту, и когда наши пехота и уже растратившая снаряды артиллерия приближались ко второй линии обороны, немцы контратаковали их с флангов в чистом поле, порою возвращая себе и первую линию обороны.

Нельзя сказать, что все наши генералы этого не понимали. К примеру, маршал Тимошенко уже в 1941 году, прорывая оборону немцев под Ростовом, утром перед началом наступления послал разведку и убедился, что немцы уже оставили первую линию обороны и отошли на вторую. Тимошенко отменил артподготовку, выдвинул артиллерию с нерастраченным боезапасом ко второй линии обороны немцев, и хотя и у него тактика артиллерии оставалась та же, но немцы тут были. И артиллерия Тимошенко перепахала оборону немцев вместе с немцами, а войска Тимошенко вышли немцам в тыл, заставив их оставить Ростов и отступить, бросив массу танков и боевой техники. А вот такие военные гении, как Г. Жуков, этого не понимали, но о Жукове ниже, а сейчас приведу момент из воспоминаний генерала А.В. Горбатова.

Вот немецкий офицер сообщает свое видение причин тупого уничтожения советской пехоты советскими генералами под Киришами на Волховском фронте: «Но Сталин приказал, и они снова и снова наступали. Огромное количество людей там погибло». Сталин приказал?! Нет, Сталин приказывал другое. Вот Горбатов делится своими, так и не разрешенными вопросами той войны (выделено мною. – Ю.М.).

«Ставка Верховного Главнокомандования своим письмом от 10 января 1942 года требовала не давать немцам передышки, сосредоточенными силами, с превосходством над противником в три-четыре раза, взламывать их оборону на большую глубину, обеспечивая наступление артиллерией, – и не только артподготовкой, но и мощной артиллерийской поддержкой в ходе всего наступательного боя.

Письмо Ставки содержало глубокий смысл и содействовало бы успехам, если бы точно выполнялось все, что в нем было указано. Но мы по-прежнему получали приказы, противоречащие требованиям письма, а поэтому не имели успеха. Трудно объяснить, почему поступали такие приказы даже от командарма, о котором я был хорошего мнения.

В той обстановке естественно было, чтобы командир дивизии сам выбирал объекты для частных операций, сам определял силы отряда и время для нападения с использованием внезапности. В таких случаях противник имел обычно потери в два, три, а то и в четыре раза большие, чем мы. Другое дело, когда тебе издалека все распишут и прикажут захватить 17 января – Маслову Пристань, 19 января – Безлюдовку, 24 января – Архангельское и т. д., с указанием часа атаки, определят силы (к тому же не соответствующие ни задаче, ни твоим возможностям). В этих случаях результат почти всегда бывал один: мы не имели успеха и несли потери в два-три раза большие, чем противник.

Особо непонятными для меня были настойчивые приказы – несмотря на неуспех, наступать повторно, притом из одного и того же исходного положения, в одном и том же направлении несколько дней подряд, наступать, не принимая в расчет, что противник уже усилил этот участок. Много, много раз в таких случаях обливалось мое сердце кровью… А ведь это был целый этап войны, на котором многие наши командиры учились тому, как нельзя воевать и, следовательно, как надо воевать. Медленность, с которой усваивалась эта наука – как ни наглядны были кровавые примеры, – была результатом тех общих предвоенных условий, в которых сложилось мышление командиров».

Теперь о командарме, о котором Горбатов «был хорошего мнения», и, видимо, не один он. В зиму на 1942 год под Харьковом 226-я дивизия под командованием А. Горбатова входила в 38-ю армию генерал-майора В. Цыганова, офицера царской армии еще с 1916 года. В. Цыганов в 1933 году окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе. С 1939 года он начальник кафедры Военно-хозяйственной академии РККА в Харькове, а с февраля 1941 года начальник факультета в той же академии. С 1941 года кандидат военных наук. Ученый! Теоретик! Учил других, как воевать, и сам воевал на местности, хорошо ему знакомой с 1937 года.

Сняли Цыганова с командования армией за такое командование. Кореша по генеральской мафии устроили его заместителем командующего Московским военным округом по вузам. Учил других воевать по науке.

Немец пишет, что это Сталин гонял пехотинцев в бесплодные атаки с одного и того же направления. Нет, не Сталин. Их посылали на убой наши выдающиеся генералы-теоретики. Стратеги!

Хочу немного вернуться к результатам анализа Лена Дейтона в части того, что советская артиллерия была на уровне 1918 года, но уже с позиций расхода огнеприпасов.

Не хочется отвечать Дейтону: «Сам дурак!» – но кое-какие соображения выскажу. Строго говоря, британская армия одерживала победы над немцами исключительно в случае существенного превосходства в силах и, главное, в огневых средствах. Немцев с позиций сбивал огневой вал британской артиллерии и удары союзной авиации, а потом эти позиции занимали танки и пехота. Разумеется, не всегда так получалось, как задумывалось, но именно это и есть «уровень артиллерии Второй мировой» по-британски.

Сравним две битвы той войны – Курскую и под Аль-Аламейном. В Курской битве соотношение сил советских и немецких войск 1,3 миллиона против 0,9 миллиона. В битве при Аль-Аламейне 220 тысяч британских против 115 тысяч итало-немецких.

Красная Армия в этой битве израсходовала 14 миллионов снарядов и мин, из которых количество собственно снарядов всех видов артиллерии (от полковых до танковых пушек) можно оценить в 6,3 миллиона. Под Аль-Аламейном англичане только дивизионной артиллерией (25-фунтовые гаубицы-пушки) выпустили по итало-немецким войскам 1,5 миллиона снарядов весом 11,3 кг. В результате для выведения из строя 1 солдата противника (помимо огня пехоты и ударов авиации) Красная Армия затратила около 13 собственно снарядов всех видов, а англичане – 49 только снарядов дивизионных 25-фунтовок.

По подсчетам того же Дейтона, семь из восьми немецких дивизий воевали на Восточном фронте. Тут же были и все румынские, финские, словацкие и венгерские дивизии, европейская добровольческая сволочь, свои предатели и значительная часть итальянских вооруженных сил. В Красной Армии дивизионная артиллерия вооружалась 76-мм пушками, но ими же вооружалась противотанковая и танковая артиллерия, в разные годы разной и численностью дивизионная артиллерия вооружалась 122-мм и 152-мм гаубицами, но этими же гаубицами вооружалась корпусная артиллерия и артиллерия РГК. Так вот, все, а не только дивизионные, 76-мм пушки, 122-мм и 152-мм гаубицы за 1942–1945 годы (по 1941-му нет данных) и на 7 из 8 немецких дивизий с союзниками израсходовали 85,5 миллиона снарядов. А только британские дивизионные 25-фунтовки на свою долю из каждой одной из восьми немецких дивизий (были же еще и американцы) за войну расстреляли 84 миллиона снарядов.

То есть, если бы в Первую мировую войну противостоящие англичанам немцы тоже были материально настолько слабы, как во Вторую, то и в Первую мировую войну эта тактика англичанами была бы применена, ведь они и тогда без большой радости посылали пехоту на неподавленную оборону. То есть во Второй мировой войне англичане не показали ничего, чем бы стоило особенно гордиться как вершиной военной мысли, что, правда, никак не возвышает советскую военную мысль. Тем не менее соотношение потерь, приведенное Дейтоном, заставляет задуматься над причиной этого факта.