Текст книги "Трое из Леса. Трилогия"

Начали прибывать отряды самых богатых. Даже кони щеголяли цветными попонами, стремена в золоте, в уздечках – цветные камешки. Всадники как картинки: в новенькой одежке, начищенных бляхах – все сверкает, звякает, поскрипывает кожа.

– Начинается, – определил Олег. – Тарх, ты не трусь. Будут сотни певцов, я их видел. От каждого народа, каждого племени. Каган ни уха ни рыла в наших песнях – пой как знаешь! Все сойдет.

– Может, ты и споешь? – спросил Таргитай слабо.

Олег отпрянул, перекосился. Таргитай повернулся к Мраку, тот усмехнулся, отрицательно покачал головой.

– А что, если…

Таргитай не договорил. Через пролом с грохотом ворвался на приземистом коне дворцовый страж. Был он поперек себя шире, грузный, как бочка с соленой рыбой. Конь лихо простучал, взыграл горделиво. Киммер щурился, приноравливая глаза к полумраку.

– Эй! – прокричал он низким простуженным голосом. – Живо во дворец! Только с черного хода – ясно?.. Иначе голову снесут – задницей петь будете.

Конь всхрапнул, понес через котлы, взвились горящие угли. Кузнецы едва успели отскочить, киммер достал одного плетью, захохотал, и они с конем исчезли в дверном проеме, где сияло солнце.

– Идемте, – сказал Олег. – Перед смертью не надышишься. Не для жизни рождаемся – для смерти.

Возле дворца горели костры, на углях жарилось мясо. Горьковатый дым стлался по всей площади. Звероватые люди насаживали на вертела ободранные туши оленей, стоял чад, пахло паленой шерстью.

Подозрительные взгляды стражей ощупывали невров особенно тщательно. Таргитай ощущал враждебность – низкорослые ненавидят и завидуют рослым, – старался ускорить шаг, но враждебность становилась тяжелее, он слышал, как за его спиной вытаскивали мечи из ножен. Ускорь шаг еще малость – зарубят, скажут, что кинулся бежать…

К черному ходу продирались через пеструю толпу. Там были смуглые люди в пестрых халатах, пахло от них, как от женщин для утех, низкорослые желтолицые, крупные рыхлые мужики – на головах словно бы остался нерастаявший снег; множество лиц уродливых и несчастных, покоренных и озлобленных. Гипербореи, борисфениты, другие народы – всех невры видели впервой, но понимали – не киммеры, такие же подневольные. Из покоренных племен явились кто с дарами, кто будет петь, ублажая кагана.

Мрак двигался через толпу, как бык в стаде коз. Им под стать были разве что гипербореи – люди другого, дальнего Леса, остальные зло убирались с дороги. «Не только киммеры, – подумал Таргитай печально, – все не любят тех, кто выше ростом и сильнее… Как будто мы сами выбрали себе рост и стать!»

Из черного хода вышвыривали кости, объедки. Стаи одичалых собак бросались на добычу с хриплым лаем, грызлись, катались, сцепившись, шерсть летела клочьями. На ступеньках у двери стояли двое киммеров огромного роста, на солнце блестели обритые наголо головы. Посреди дверного проема стоял низкорослый толстяк в халате, полы которого мели грязные плиты. Он выкрикивал тонким бабьим голоском, на пальцах блестели широкие кольца, драгоценные камешки стреляли солнечными зайчиками.

Завидев надвигающихся невров, их волчьи шкуры и крутые плечи, он с визгом попятился:

– Кто такие?.. Какой народ?

Стражи с готовностью направили копья в грудь выступившему вперед Олегу. Волхв ответил густым низким голосом, каким всегда говорил Мрак:

– Певцы от народа дрягодуров.

Толстяк смотрел на них, задрав голову. Наконец совладал с собой, пробормотал:

– Неужто на свете и такие люди живут?.. Проходите в малый зал.

Их ощупали, пытаясь найти спрятанные мечи, у Олега остался только мешочек с травами и оберегами. Таргитай надеялся, что отберут и свирель, но не отобрали…

Невров толкнули тупыми концами копий, и, переступив порог, они оказались в огромной комнате, полной гаму, разговоров, разных запахов – народу битком, иные сидят у стен, другие пытаются прохаживаться. У всех дудки, бубны, рожки, трубы, доски с натянутыми струнами. Разные лица: черные, будто вымазанные сажей; желтые, словно наелись зеленых груш; разная одежда и разный запах.

Стены расписаны цветами и диковинными зверями – грифонами, под самым потолком в ряд оконца. Через них доносятся шум, песни, заздравные кличи. Расторопные придвинули к стене столы, заглядывали оттуда в главный зал, где шел пир. На их лицах плясали багровые отсветы – то ли факелов, то ли костров, разожженных в пиршественном зале.

Мрак вспрыгнул на стол, без усилий оттер двух, едва не размазав по стене. Через окошко тянулся дым, запахи жареной дичи.

– Пир идет, – сообщил он друзьям. – Чадно, дымно, как в кузне… Что за радость гулять в дыму?

Со второго стола оглянулся крупный молодой парень. Он был тяжел, молод и с виду лют, а волосы у него были цвета речного песка.

– Они любят пожары, – сказал он медленно. – Меня зовут Рудольф, я от невротевтов. Вас тоже прислали для этих шакалов?

Мрак окинул его с ног до головы подозрительным взглядом:

– Говоришь ты громко и слишком смело, Рыжий Волк… или Рудый Волхв?

Рудольф усмехнулся, зубы блеснули белые, крупные, как у коня.

– Одно и то же. Мы из одного племени, как вижу. Рудый – рыжий, а волхвы у нас… они же и волки. В полнолуние, конечно. Так что можете звать меня хоть так, хоть эдак. Мы готовимся выйти из Леса… Надо знать, куда выходим. От моего пения, если такой рев кто назовет пением, кони три дня трясутся… Надеюсь, до меня очередь не дойдет, настоящих певцов много. Например, вон тот юноша с чистым лицом и честными глазами. Имел бы я такие, то обокрал бы полмира!

Таргитай скромно потупился. Мрак покачал головой:

– Он сам молится всем, даже Ящеру, чтобы очередь не дошла.

Он вздернул Таргитая и Олега к себе на стол.

Пир во дворце Экзампея потрясал. Огромный зал, под куполом которого поместилось бы десяток Больших Полян, освещали воткнутые в два ряда толстые факелы. Они горели мощно и ровно, но кроме них еще на медных дисках были укреплены масляные светильники.

Дубовые столы тянулись тремя бесконечными рядами. Полуголые женщины едва успевали таскать на столы жареную дичь, кувшины с вином. В окна врывался яркий солнечный свет, от стен шел кровавый свет факелов, все тонуло в сизоватом дыму. У стены темнели десятки железных корыт, на углях жарилось мясо. В зале стоял плотный запах горелого мяса и лука. Обнаженные до пояса повара спешно выхватывали дымящиеся куски, слуги бегом переносили на столы.

Под северной стеной возвышались два трона: один с высокой резной спинкой, другой поменьше, на ступеньку ниже. Подлокотники были украшены драгоценными камнями, ножки вырезаны искусными мастерами…

Киммеры сидели плотными рядами, орали, раскачивались, обнявшись за плечи. Под столами дрались за кости псы. На возвышении виднелось пустое место кагана. Справа на другом возвышении победно рассыпал искры оранжевый Меч. Стражи не пели, не пировали – молча и настороженно смотрели на пирующих, плечи их смыкались, в руках застыли длинные копья, нацеленные в зал.

Сквозь колышущийся занавес из дыма и чада проступал неподвижный Котел – огромный, массивный, поднятый на высушенные бревна с ободранной корой. Пятеро киммеров ползали над Котлом, раскачиваясь на деревянном помосте, подвешивали цепи, тянули металлическую сеть, перекидывали через крюки канаты…

Даже в малый зал доносился шум из-за внешней стены, где под открытым небом толпился простой народ. В щелях между Котлом и краями пролома мелькали вскинутые руки, коротко вспыхивало солнце на голом железе.

Внезапно в главном зале раздался рев сотен глоток. Зазвенело оружие, киммеры дружно колотили рукоятями мечей в железные щиты.

– Каган явился, – сообщил Мрак. – Тарх, перестань трястись! Стол развалится. Ты только погромче пой, ясно? Главное, чтобы услышали.

Из маленькой двери, ведущей в главный зал, появился толстяк в длинном халате. Глядя в потолок, объявил громко:

– Великий каган разрешает исполнить песни в честь Великого Похода! Помните: за удачные песни – награда, за плохие – головы прочь!

Рудольф со стола осведомился вежливо:

– Какие песни каган считает плохими?

– Все песни, что не понравятся кагану, – плохие!

Среди пестрой толпы прошло движение, усилился шум, гомон. Наконец вперед протиснулись два очень пышно одетых музыканта. В руках у них были бубны и медная труба.

– Попробуем, – сказал один хмуро. – Если что… были певцы из племени бодричей!

– Запомним, передадим, – послышались голоса. – Не сумлевайтесь!

Бодричи исчезли за дверью. Через окошки донесся гвалт, стих. Рудольф не отрывался от окошка.

– Один сразу бьет в два бубна, играет на дуде, другой поет… Бубны привязал к бокам, бьет локтями… Бодричи? Значит, киммеры добрались до Алазонских гор.

– Что поют? – спросил Таргитай напряженно.

Рудольф прислушался, отмахнулся:

– О великом и славном… победном пути… Вперед и выше… Нам в мире нет преград ни в море, ни на суше… броня крепка, и кони наши быстры… Шелуха!

Таргитай прошептал:

– Я так не смогу.

Мрак похлопал по спине:

– Не горбись. Пой громче! Если увидят, что не певец, сдерут шкуру и повесят на крюк за ребро… Не шкуру – тебя. А шкуру на барабан натянут. Чтоб, значит, с музыкой не расставался.

– Откуда ты знаешь?

– Олег в старых книгах читал. А певцу-неудачнику просто срубят голову. Без шуточек.

Таргитай, который млел от занозы в пальце, побледнел и прислонился к стене. После долгого ожидания донесся рев, лязг железа. Двери распахнулись, вместе с запахами огня и железа ввалились бодричи.

На их плечах топорщились расшитые халаты, с тощих шей свисали золотые цепи. Певцы растерянно оглядывались, еще не веря удаче. Их тормошили, жадно расспрашивали. Толстяк пропустил в дверь темнокожих полуобнаженных людей, среди них была девушка в набедренной повязке. Грудь у нее была высокая, не по росту крупная, с острыми алыми сосками.

Затем из большого зала снова донесся шум, вопли. Темнокожие вернулись в халатах и с золотыми цепями, но девушки с ними не было. Толстяк отправил к пирующим круглолицего парня с огненно-рыжей шевелюрой, велел изготовиться танцорам.

Когда в зале прогремел раздраженный рев, Таргитай понял, что рыжий не угодил. Толстяк отправил танцоров, не дожидаясь возвращения певца. Тот так и не вернулся.

В главный зал уходили по одному, по двое, группами. Возвращались в нарядных халатах либо не возвращались вовсе. Каган не знал середины.

– Простой мужик, – заметил Мрак с непонятной интонацией. – Либо – либо. Совсем как я.

День клонился к вечеру. Таргитай издергался, потерял голос и сипел, как осенний ветер в забитой сажей трубе. Мрак хмурился, но вдруг толстяк неожиданно объявил:

– На сегодня восхваление кагана – вождя всех народов – окончено! Оставшимся быть завтра с утра.

Таргитай выдохнул с таким облегчением, что едва не сдул Олега. Мрак спрыгнул, он был темным, как гроза.

– Завтра будут злее. Наслушались, приелись… На похмелье головы затрещат, озвереют вовсе…

На другой день из десяти певцов вернулись только двое. Толстяк уже не вызывал: добровольцев не было – указывал сам. За стеной стоял сплошной пьяный рев, звенело железо. Мрак и Рудольф не слезали со столов, лица обоих были угрюмыми. Рудольф шевелил губами, загибал пальцы.

Когда в зале осталось меньше трети, толстяк внезапно ткнул пальцем в Таргитая.

– Уже? – прошептал Таргитай. – Я не совсем готов…

Вокруг него мгновенно стало пусто. Певцы отодвигались, будто от высокого дерева, стоять рядом с которым опасно во время грозы, а гроза, судя по пьяным крикам и звону железа, нешуточная!

Мрак спрыгнул со стола, крикнул Олегу:

– Бери, а то сомлеет. Споем и спляшем вместе.

В диковатых глазах блеснули красные искры. Толстяк с испугом смерил взглядом их могучие фигуры, отступил. Мрак шагнул через порог, с силой сжал Таргитаю плечо. С другой стороны, как в капкане, локоть Тарха зажал Олег.

Зал был огромен, во главе самого длинного стола сидел низкий, но широкий в плечах киммер с бритой головой – Таргитай не сразу узнал кагана. Голова повелителя была как пивной котел, между глаз поместился бы кулак Мрака. Халат на груди разъехался, обнажая иссиня-черную шерсть, густую, как у лесного зверя. Волосы у кагана росли от самой шеи, голова отливала синевой, но щеки и подбородок были стыдно голыми, как у женщины.

Слева от кагана стояло пустое кресло чуть поменьше и ниже, на нем лежал старый халат и остроконечный колпак с хвостатыми звездами. Справа от кагана сидел, выпрямившись и не шевеля шеей, будто проглотил кол, могучего сложения витязь в железе и толстой коже. На бритой голове вздулись капли пота размером с горошины, на красном распаренном лице блестели мокрые дорожки.

Остальные киммеры, даже одетые как петухи, сидели на простых деревянных скамьях. Столы перед ними прогибались и трещали. Амфоры с вином, жареная птица, дичь, жирные куски мяса теснились, падали со стола. Киммеры пили из деревянных и глиняных кружек, жадно ели мясо диких кабанов, оленей, зайцев, медвежатину, ели гусей, дроф, утятину, перепелов… Ни листка зелени! Киммеры орали песни, счастливо обнимались, расплескивали вино – явно награбленное. Дальние концы столов тонули в дыму и чаду, пролом в стене с огромным Котлом проступал смутно, иной раз вовсе исчезал за клубами пара, в сизом дыму.

Таргитай поскользнулся на объедках, за столом засмеялись те, кто еще мог что-то замечать, кроме чаши вина. Ноги Таргитая скользили по ковру, густо покрытому навозом, грязью. Под столом лежали осоловелые псы – даже не скалили зубы на чужака.

Под ноги швырнули обглоданную кость. Таргитай тут же споткнулся, за столом взвыли в восторге, и в невров полетели кости, объедки, швырнули даже пустую амфору.

Мрак, крепко держа Таргитая за плечо, втащил на помост. Сзади повизгивал Олег, пугливо уворачивался от костей, закрывался локтями. Каган глухо хохотал, жирный живот колыхался, звучно шлепался на колени, с чмоканьем отрывался. В животе булькало, квакало, будто каган выпил озеро с его жителями. Раскатисто ржал, вторя кагану, мокрый от пота полководец. Его изрезанное жуткими шрамами лицо стало еще страшнее, крупные, как у коня, зубы блестели.

Таргитай вытащил свирель, шепнул умоляюще:

– Пляшите… Впереди меня. Я умру, если не буду вас видеть!

Мрак взял волхва за плечо, вывел вперед. В глазах оборотня плясало странное веселье, он даже дышал вольнее, словно наконец-то покинуло страшное напряжение, будто наконец-то свободен, свободен, от всего свободен!

Киммеры ели, пили, ссорились – даже каган уже забыл о певцах, разговаривал с полководцем. Таргитай заиграл тихо, нерешительно. Мрак начал притопывать, шепнул:

– Веселее! Без голов уйдем.

Таргитай повел бровью, но мелодию не оборвал. Олег притоптывал, поводил руками, колыхался, как лозинка на ветру. Мрак чуть отступил, шепнул громче:

– Играй воинственное! Это зверье, другого не поймут.

Таргитай заиграл громче, мелодия должна войти в человека, остаться и ожить, потом отнял свирель и запел – громко, сильно, напористо. Разговоры начали стихать. Таргитай увидел повернутые к нему лица. Он шагнул к самому краю площадки, оставив друзей.

Киммеры все медленнее двигали челюстями, кружки опускались на столы. Таргитай повысил голос, даже на дальнем конце столов перестали жевать.

– Тарх, – сказал Мрак предостерегающе, – нам за такие песни…

Таргитай запел еще громче, жилы вздулись на горле и побагровели. Каган сидел неподвижно, глазами не отпускал чужеземного певца. Полководец хмурился, сжимал кулаки. Один из знатных встал, остановился у пустого кресла Мардуха, но сесть не решился, остался с вытянутой шеей и вопросом в глазах.

Пирующие сидели неподвижно. Таргитай держал их в кулаке, связывал песней.

Перед Таргитаем тихо журчала родная Река, шелестел родимый Лес. За ним прямо с опушки шла стена спелой пшеницы. Бродили тучные стада, белоголовый мальчишка гнал ленивых раскормленных гусей. Девушка с длинными золотыми косами несла на расписном коромысле деревянные ведерки, через края срывались крупные капли. Между грядок мелкими шажками шла с пучком моркови старушка, сморщенное, как печеное яблоко, лицо светилось добротой – в этом племени стариков не убивали: еды хватало. В голубом небе ласково светило солнышко… Жизнь шла мирная – в ней заключалась высшая мудрость и красота, что едина для киммеров, невров, бодричей или гипербореев…

Каган метнул быстрый взгляд на пиршественные столы. Все слушали завороженно, в темных как ночь глазах медленно разгорались огоньки. Жесткие морщины разгладились, ухмылки исчезли. За столом только что пировали, орали и потрясали оружием самые свирепые воины, отборнейшие из отборных, – теперь там оказались пастухи, охотники, корчевщики, даже пахари и огородники. Худшее в том, что потрясенно понимали: нет позора быть мирным скотоводом или земледельцем, а есть бесчестье убивать и грабить, нести боль и страдание…

Полководец наклонился к кагану. Каган выслушал, отрицательно качнул головой. Полководец заговорил зло, бросая на невра лютые взгляды. Каган нехорошо ухмыльнулся, кивнул на притихший зал. Полководец стиснул челюсти, желваки застыли, как рифленая рукоять его тяжелого меча, метнул на невров обрекающий взгляд и быстро покинул зал. Каган не отрывал от Таргитая пристального взгляда, в широко расставленных глазах, темных, как ночные болота, таились страх и приговор.

Таргитай поднял голос до крика. Не песня уже – вопль того скрытого, но главного, что живет в человеке. Человек или то, что называем человеком, всю жизнь подавляет это главное, ибо хотя с огненной каплей крови Рода жить достойнее, но без нее легче, проще. Все существа стараются жить проще и легче: звери, птицы, рыбы, насекомые… Человек тоже, но тогда уподобляется этим неразумным тварям, а так нельзя! Он, человек, выше всех творений Рода! Род создал человека себе на смену!

По их изменившимся лицам понял, что свою нестерпимую боль сумел перебросить в их сердца, души, – сейчас воспламенившиеся частички Рода жгли души. Киммеры начали вскакивать, другие застыли в агонии, но все смотрели в глаза Таргитаю.

– Вы – люди, – повторял он снова. – Кто заставил забыть? Вы – дети Солнца. Вы, которым дан весь мир, все радости богов, почему взяли только простейшие радости лесного зверя? Пусть степного? Великий Поход! Слава Великому Походу – Походу за человека в человеке, против зверя в человеке!.. Впереди самая жестокая из битв… зато самая достойная!

В зале стояла гробовая тишина. Даже Мрак и Олег не двигались за спиной Таргитая. Он переступил с ноги на ногу, чувствуя страшную опустошенность.

– Все… Это была моя хвалебная песнь Великому Походу.

Скрипнуло кресло под грузным телом. Каган повертел шеей из стороны в сторону, словно чувствуя петлю, сказал медленно:

– Ты… ты лучший певец… из всех на белом свете.

К нему приблизился полководец, быстро и горячо прошептал на ухо. Глаза его горели недобро. Каган проследил за его взглядом – у дальних дверей появились степняки в полном вооружении. Каган отрицательно качнул головой, громко сказал:

– Жалуем халатами и цепями… Но этого мало для такого певца. Разрешаем остаться! Вместе закончим пир, вместе принесем жертву огненной Табити.

Таргитай вскрикнул поспешно:

– Только все трое!.. Мы черпаем силу друг в друге.

Каган оглядел внимательно, проговорил:

– Не слышал о таких народах. Что ж, вы сами захотели.

Внесли широкую дубовую скамью со спинкой. Мрак быстро приподнял край, поморщился – тяжела, не повертишь над головой. Каган усмехнулся, уступая место любимцам богов – певцам. За другим столом потеснились, тут же начали пить и есть, но лица оставались серьезными, словно за столом остались одни тела, а души что-то искали в неведомых краях.

Стол перед неврами очистили, объедки смели под ноги, пустые амфоры заменили полными. Принесли серебряную посуду, зажаренную дичь на золотых блюдах. Таргитай все время ощущал на себе гнетущий взгляд кагана.

– Погуляем напоследок, – сказал Мрак с тяжелым удовлетворением. – Тарх, ты сделал больше, чем убил кагана… Ты его напугал.

Олег быстро грыз куропатку, проговорил торопливо и деловито:

– М-м-м-м… Повара пленные, готовят неплохо… Ешьте-ешьте. Каган не зарежет при всех. Считается, короед, с мнением. Хотя какое, к черту, мнение? Через часок, когда перепьются, нас тихонько отведут в заднюю комнату и перережут глотки…

Мрак ел так, что стоял сплошной хруст перемалываемых костей.

– Олег, киммеры подменили твое заячье сердце?

– Мрак, я не думал, что вообще можно перепугать кагана.

Лапка куропатки выпала из похолодевших пальцев Таргитая.

– Прирежут? За что?

– За красивые глаза, – буркнул Мрак с набитым ртом. – Олег, он все еще не понимает!

– С певцами так, – невнятно ответил Олег. Он ел быстро, кости не разбрасывал, а складывал в кучку на середине стола, что росла очень быстро. – Сами не ведают, что творят. Оправдываются: я не я и лошадь не моя. Мол, это не я пел, а что-то внутри меня пело!

– Бьют не за что-то, а кого-то, – хмыкнул Мрак. – Эх, Тарх… Славным ты был парнем… на этом свете. Ешь, дурень! Ящер не накормит, сам сожрет.

Челюсти Таргитая застыли. Мрак звучно хрустел косточками перепелок, огрызки выплевывал на стол, стараясь разрушить башню, что возводил волхв.

В двух десятках шагов возвышался дубовый помост. В середке был воткнут железной рукоятью между бревен самый чудесный меч, какой только невры видели! С длинным узким лезвием, хищный, победно и весело блестит ярким оранжевым светом. Меч – единственное, чему поклонялись свирепые киммеры. Меч самого бога войны, который подарил его тем, кто своими победами больше всего прославил его имя!

Снова три ряда воинов стояли вокруг. Не пили, не ели, смотрели зло. Руки были на мечах, глаза бегали по пирующим.

– Ешь, – шепнул Мрак строго. – Смотри на Олега! Раздулся, как паук, а по ковриге за щеку мечет. Второго кабана начал. Видать, решил разорить кагана.

– Это у меня нервное, – пробурчал Олег невнятно.

Донесся далекий шум, словно от приближающегося стада. В далеком проломе под Котлом задвигались веревки, подвесные доски, железные рычаги, цепи. Вниз опустилась огромная сеть из железных колец. С площади ее зацепили крюками, оттащили, пока не исчезла по ту сторону пролома.

Олег опустил глаза, Мрак хмуро прихлебывал вино, а Таргитай растерянно вертел головой. Очень медленно канаты натянулись, задрожали. Сеть начала подниматься. Она была заполнена белыми телами, похожими на крупных рыб, но это были не рыбы – люди!

Двое киммеров подняли головы, кто-то закричал пьяным голосом хвалу Табити. Другие молчали, были в том мире, куда занес голос певца. Каган захлопал в ладоши, хохотал, но глаза оставались встревоженными. Вторя ему, орал и стучал по столу рукоятью ножа его полководец.

Работники, постанывая от усилий, подняли сеть с чудовищной добычей над Котлом. У Таргитая замерло сердце. Заскрипели блоки, колья, посыпалась мелкая каменная крошка. Сеть задвигалась, отползла в сторону.

– Зачем? – спросил Таргитай шепотом.

– Дурень, – ответил Мрак с отвращением. – Тебе хоть кол на голове теши, хоть орехи коли…

Олег сидел с закрытыми глазами, лицо было серым. Над краем Котла возникли голые руки. Они держали пузатую амфору с длинным, как журавлиная шея, узким горлом. Почти сразу рядом появились другие амфоры, в Котел полились струи масла.

Мрак покосился по сторонам, сказал все с тем же угрюмым весельем:

– Торопятся… Спешат перебить силу твоих песен! Не думал я, что в тебе столько мощи.

Возле Котла возникла суета. Амфоры уже не опорожняли через узкие горлышки, а спешно били о толстый железный край, роняли черепки в Котел. В сети поднялся плач, люди раскачивали сеть, путались в крупных ячейках, им выворачивало руки, ноги, трещали кости.

К Котлу бегом бросились жрецы, в руках полыхали смоляные факелы. Иные бросили факелы с разбегу, так торопились поджечь, другие сперва уложили связки бересты, та запылала сразу – взметнулось багровое коптящее пламя. Сухие поленья занялись почти сразу, огонь взыграл, пошел лизать толстые бревна, похожие содранной корой на обглоданные кости великанов.

Каган встал, закричал хриплым звериным кличем, вскинул над головой кубок. На этот раз многие закричали, глаза начали разгораться как у хищных зверей. Появились обнаженные рабыни, разносили полные амфоры, с лукавым смехом наполняли кружки. Их шлепали по голым задницам, хватали за груди, тащили на колени. Вино расплескивалось по смуглым телам, растекалось по полу.

Под Котлом полыхал огонь, пошли вверх струйки пара, воздух рябил мерцающими струйками. По всему залу потек тонкий аромат разогретого дорогого масла. Лица раскраснелись, все вскинули головы к раскачивающейся под потолком сети с человеческим уловом. Там кричали, молились, громко плакали дети, молодые девушки.

– Степь, – проговорил Мрак ненавидяще. – В Лесу так не делают.

– Дрягву забыл? – обронил Олег. – Тарх сумел это зверье обратить в людей, да ненадолго…

Таргитай прошептал в ужасе:

– Неужто их в кипящее масло?

С грохотом распахнулась неприметная дверь в стене. Из проема вывалился и упал на каменный пол полуобнаженный человек, покрытый кровью и грязью. Следом шагнул огромный страж, зверски ударил ногой лежащему под ребра. В одной руке страж держал железную цепь, другой конец заканчивался толстым обручем на шее раба. Когда тот со стоном поднял разбитое в кровь лицо, невры узнали Баджеда.

– Великий каган! – закричал Баджед. – Трое демонов, что ограбили мой караван… здесь!.. Я видел того, кто пел… Это один из них… Позволь отыщу!

В тишине, нарушаемой лишь треском поленьев под Котлом, громко залязгали металлические двери. Стражи задвигали засовы, вешали пудовые замки, становились у выходов с обнаженными мечами.

– Всем не двигаться! – проревел каган страшным голосом. – Кто поднимется из-за стола – смерть!

Военачальник кагана поднялся во весь рост. Его глаза хищной птицы нашли невров, блеснули свирепой радостью. Таргитай бессильно смотрел на кагана: там откуда ни возьмись возник двойной ряд воинов, копья наготове, плечо к плечу, выдержат удар бешеного тура.

Мрак сказал вполголоса:

– Надо бы чик – и готово.

– Договорим в вирии, – отозвался Олег тихонько.

– Рылами не подходим, – напомнил Мрак. – Гульнем напоследок здеся! Всем красного вина не хватит, но кого сумеем – угостим.

За Баджедом двигались уже с десяток степняков, мечи наготове. Таргитай ощутил крепкую ладонь Мрака, молча сжал ладонь в ответном прощании, начал медленно переносить ноги через лавку. Единственный глаз Баджеда расширился в свирепой радости. Степняк ускорил шаг, рот раскрылся в крике:

– Они… Это те…

Он начал поднимать руку, в зале пронесся вопль ужаса. Огромный волк-оборотень метнулся через столешницу как черная молния, с грохотом смел амфоры и опрокинул трех воинов с той стороны стола.

Вскакивали, забыв о грозном предупреждении кагана, хватались за оружие. Олег, пользуясь тем, что взоры прикованы к бегущему через зал гигантскому волку, нырнул под стол, быстро побежал на четвереньках.

Таргитай ухватился за опустевшую скамью, страшным рывком поднял и швырнул в Баджеда. Огромная скамья, которую с трудом подняли бы пятеро степняков, свалила раба и стражу. Таргитай перескочил через упавших, побежал к заветному помосту с Мечом.

Двое прыгнули навстречу прямо из-за стола. Таргитай отмахнулся, побежал, уже чувствуя колющую боль в плече. Еще кто-то бросился наперерез, а перед помостом страшно блеснула голой сталью ограда из острых копий. Таргитай заорал яростно, страшно вздувая жилы на лбу, кинулся, в бок ударило острие, сзади, как молотом, шарахнуло по голове – брызнуло горячим, начало заливать глаза. Он свалил последних, взлетел на помост…

Напоминая кипящее золото, Меч сиял страшно и нестерпимо, словно солнце светило прямо в глаза. Сзади грянул голос полководца:

– Стрелами… Лучники! Бейте стрелами!

Тонко взвизгнуло. Пальцы Таргитая жадно сомкнулись на рукояти Меча. Внезапно руку рвануло с такой силой, что в плече хрустнуло. Меч судорожно задергался, тут же застыл в руке Таргитая – легкий и страшный. На деревянный помост посыпались рассеченные на лету стрелы!

Киммеры в ужасе пятились, из рук вываливались луки. В зале повисла тишина. Умолкли даже несчастные, что раскачивались над кипящим маслом. Каган непонимающе смотрел на чужеземца: тот все еще не рухнул, сраженный небесным огнем?

Между столами пронесся огромный зверь. Впереди зиял пролом в стене, его загораживал Котел, но еще страшнее – жаркий огонь полыхает с треском, волна нестерпимого жара уже окружила Котел. Волк ударился о пол, мелькнули когти, оскаленные клыки – на ноги вскочил огромный, заросший черной шерстью полузверь-получеловек. Со звериным рыком прыгнул, схватил длинное бревно и, отворачивая лицо, с разбегу воткнул в костер под край Котла.

За столами с криками вскакивали. Гигантский человек-волк был страшен, глаза горели жутким красным огнем. Котел нехотя наклонился, под ним затрещали угли и горящие бревна. Кипящее масло плеснуло через край. В зале в панике метались, сшибали друг друга. Масло потекло по раскаленной стенке Котла, с горящих углей взметнулся черный дым. Под потолком в сети страшно закричали.

Кипящее масло брызнуло тонкими струйками по каменным плитам. Один гость скакнул неудачно, сапоги вспыхнули, через мгновение он уже катался по полу пылающим факелом.

– Тебе, великий Агни! – закричал полузверь страшно. – За кудов!

Котел накренился сильнее. Масло со змеиным шипением лилось через раскаленную стенку, затушило огонь с той стороны, ринулось высокой волной в зал.

Стоял страшный крик. Воздух стал горячим, чадным. Зал застлало дымом, блестели языки огня. Жутко пахло сладким человеческим мясом. В сторону Мрака брызнули стрелы, но дым мешал, стрелы ушли в стороны.

Каган и его полководец, окруженные стражей, пятились к железной двери в стене. Полководец с криком указывал на Мрака, тот с рычанием швырял, обжигая руки, горящие поленья в масло, что разбегалось по залу. Котел под тяжестью масла внезапно лег набок, под ним хрястнули горящие бревна. Огромная тяжелая масса горящего масла освобожденно понеслась по залу, сшибая столы, людей, превращая все в факелы.

Мрак даже не пытался вырваться из огненной ловушки – огонь в проломе за спиной и кипящее масло впереди, – хохотал грохочуще: враги орут в ужасе, сгорают, как сухой камыш!

Дым скрыл его, Таргитай ощутил на губах соленые слезы. Стража кагана выставила копья, но в руке Таргитая дернулся внезапно оживший Меч – хрустнуло, разрубленные копья исчезли. На Таргитая плеснуло горячим, два стража перед ним внезапно стали короче – из срубленных наискось, как сочные стебли, шей с клекотом хлестала кровь. Ноги у обезглавленных подломились, кровью залило ноги оцепеневшим кагану и полководцу.

– Тебе, великий Агни! – крикнул Таргитай, подражая кличу Мрака. – За кудов!