Текст книги "Флуктуация"

особо нечего. Оружие да конь в седле, да ещё кой какие пожитки – вот всё, что имели воины на тот период. Основные вещи остались в обозе.

В лесу с Павлом остались пять человек: – Сергей Рунич, Дмитрий

Соколов, Терентий, поручик Горчихин и подпоручик Погодин. Встал вопрос как дальше жить, что делать, чем питаться.

– А вон, сколько мяса пасётся, – предложил Горчихин, показывая на

лошадей. – Куда нам столько?

– Боевых коней в обиду не дам! – возразил Сергей Рунич. – Они нам

жизнь спасали, это наши друзья!

– Действительно негоже твоё предложение поручик, – поддержал

Рунича Павел. Сергей правильно говорит. Вот потерял «Графа», до сих пор страдаю. Уж лучше с голоду помереть

Поручику стало неловко, извинился перед братьями. Ведь ему

самому однажды конь жизнь спас, вынес раненого с поля боя.

– Жильё надо обустроить, – вмешался Терентий. -Выроем

землянку, отсидимся трохи, обдумаем, пока климат тёплый, а потом решим, что далее предпринять. Сейчас лес накормит, дичи полно, огонь, слава богу, есть, ручей рядом.

Так и поступили. Общими усилиями шесть мужиков сотворили

неплохую заимку. Руководил строительными делами Терентий. Кроме жилого помещения, в котором у каждого имелся личный топчан, была построена и баня.

Время шло, сидеть, сложа руки, мужикам стало тягостно.

– Разреши Павел Андреевич на разведку съездить, – попросился

Терентий. – Человек простой, не приметный, одежонку переодену и… Разведаю, что в округе творится. Может, чего раздобуду?

– Эх, дядька, – вздохнул Павел, – не командир тебе более. Решай

сам. Зачем спрашивать.

– Ан нет, – улыбнулся Терентий. – Привык быть при ком-нибудь, и

дозволь, Павел Андреевич, не менять мне своего статусу. Разреши быть другом и приятелем при тебе?

– Слов-то каких нахватался, – засмеялся Павел. – Ну, валяй, делай,

что задумал. Всё равно от умысла не отстанешь.

По стране шла послевоенная разруха. Был голод. Чтобы прокормить

только столицу, которую перенесли в Москву, правительство прикладывало немало сил. В деревнях у крестьян отбирался хлеб, раскулачивались зажиточные земледельцы, прозванные «кулаками». Людей насильно тащили в колхозы. Много было единоличников, не принимающих коммунистическую политику. Мужики бунтовали селениями. Но у новой власти был суровый метод воздействия на недовольных граждан…

Кулаки собирались в банды, мстили за экспроприированное добро,

производили поджоги, стреляли коммунистов, комсомольцев, председателей колхозов, убивали их семьи.

Терентий уехал утром, когда все ещё спали, не побеспокоив никого.

Долго выбирался из лесной зоны, запоминал дорогу, делал неприметные зарубки, чтобы без конфуза вернуться в лагерь. Стояло спокойное утро и казалось, не было тех страшных боёв, которые пришлось испытать на шестом десятке. Выехал на просёлочную дорогу, истоптанную копытами. Продавленные во время дождей колеи от крестьянских повозок издали казались железнодорожным полотном. Вдали показалось селение. На окраине Терентий заметил несколько подвод. Возле них крутились люди. Увидев военных при фуражках со звёздами и оружием, он вдруг было, не пришпорил коня, чтобы скрыться. Но одумался. Испуг может навредить. Спокойно продолжил путь и поравнялся с обозом. Оказались сборщики хлеба. Насчитал пять телег, все были загружены мешками с мукой. Военные кого-то ждали и, сидя на мешках, весело балагурили. Терентий проехал мимо, не торопясь, поводом удерживая лошадь. С ним поздоровались, приняли за местного. Он отозвался с поклоном.

– Лошадь у него хорошая, боевая, – услышал Терентий за спиной

молодой голос. – Надо было проверить. Может, из банды?

– Сейчас у многих мужиков кони боевые. После войны много по

лугам пасётся. Отловил где-нибудь, – сказал мужчина постарше.

При въезде в станицу понял, кого дожидаются на пыльной дороге

красноармейцы. Молодой солдатик обнимался с девушкой, видимо прощался. Проехал дальше и возле глухого забора подворья, куда наметил заглянуть, стал свидетелем таинственного разговора.

– Иди скорей, пусть передаст Тимофею, – говорила старуха внуку, —

Они тута ещё.

Терентий спрыгнул с лошади и постучал в калитку, откуда слышал

странный диалог. – Кобылу не напоишь, хозяйка? – крикнул бабке.

– Кто будешь? Прислал кто? – шустро спросила она.

– Проездом.

– Заходи. Ведро вот, возьми.

Он прошёл до колодца. Напоив лошадь, напился сам, наполнил

фляжку.

– Далеко ли путь держишь? – спросила тётка.

Терентий знал эти места и, подумав, назвал хутор.

– Далековато, вёрст пятнадцать ещё пылить, – сказала старуха.

– Что там, бабка, за обоз на краю?

Хозяйка утёрлась фартуком и оценила любознательного незнакомца

взглядом.

– Зачем спрашиваешь?

– Из любопытства.

– Любопытных нонче расстреливають!

– Почему так мрачно?

– Потому, как власть новая, не любит, когда шибко интересуются ни

тем, чем надо, – обиделась хозяйка.

– Такая строгая власть?

– Никак с Луны свалился? Аль дурачишь, стоишь? Считай, не

говорила ничего!

– Не бойся, – сказал Терентий. – Слова твои никому передавать не

собираюсь.

– Хлеб отбирают, сукины дети! – не выдержала старуха. – Всё до

зёрнышка метут. А как самим жить? – бабка заплакала. – Ждали, ждали, когда война закончится!.. Теперь с голоду хотят заморить!

– А почто отбирают-то?

– Ну, ты и вправду с неба упал, не иначе! Ихнева Ленина кормить,

вот почто! – кривляя голосом, разошлась старуха. – Соседские хутора тоже обобрали. Теперь и до нас добрались. А эта, потаскушка, любуется с грабителем! – бабка кивнула на молодую пару. – Мало мужиков на войне поубивало? Пахать землю некому! И старух, и детей хотят в землю загнать!

– И что, некому заступиться? – хитро спросил Терентий, желая

вызнать про тех, кто настроен против советов, с которыми в случае, можно вступить в общение.

– Что толку! Ну, отобьют хлебушек, да и уташут в лес. Нам всё

равно не достанется. А ленинцы потом лютуют, стреляют безвинных.

– Неужели много народу по лесам прячется?

– Целыми отрядами ходють. Давеча Анисим поехал к сыну в

Верхоречье, так раздели до нитки и коня отобрали. В одних портах и вернулся. Не из них ли будешь?

– Нет, хозяюшка, я сам по себе, – ответил Терентий и присел на

лавку. – Значит, не нравится власть новая?

– Чем может нравиться? – уже в полголоса говорила старуха. – Что

от неё проку? Раздевают только, да грабят. Ленин обещал землю раздать. А кто родимую обрабатывать станет? Ни мужиков, ни лошадей, ни волов. Я что ли, в плуг впрягусь? А посеешь, вырастет, так и отнимут. Мне чо? Недолго осталось. А внуки, как будуть жить? Вот остался сиротинушка, без отца, без матери. Войною поубивало.

– А Тимофей, кто тебе будет? – спросил Терентий.

– Какой Тимофей? – спохватилась бабка. – Про Тимофея ничего не

сказывала.

– К кому внука послала? – уточнил Терентий, видя, что бабка явно

против советов и Тимофей, скорее всего, скрывается в лесу.

– Не знаю никакого Тимофея! Напоил кобылу и давай отчаливай!

– Да не пугайся меня. Не «советчик», – стал уговаривать старуху

Терентий. – Хочу к Тимофею пристать. Ему же нужны люди?

– А говорил, сам по себе? – заворчала бабка. – Хитрый мужик и

знать, не боишься, раз один разгуливаешь.

Тимофей был старшим сыном старухи. Числился кулаком. Собрал

недовольных властью и отбивал продовольствие. Бандитствовал на дорогах, грабил всех, кто попадётся, невзирая на политический окрас. Внук же, был послан к связному-Силантию, живущему на другой улице станицы.

Бабка наотрез отказалась разговаривать, но Терентий остался

доволен и тем. Пожелал доброго здоровья и отправился дальше, намекнув, мол, ещё заедет, если передаст Тимофею, что с ним хотят встретиться надёжные хлопцы.

Встречаясь по дороге с людьми, дядька старался поговорить

Попадались разные собеседники. Одни критиковали власть, другие фанатично в неё верили. Под каждого старался подстроиться, поддакнуть, где надо, чтобы стать своим в беседе. Хитрости у старика хватало. Так добрался до самого города. Трое суток путешествовал. Ночевал, просясь на постой к добрым людям. Возвращался тем же путём. Не доезжая станицы, в которой узнал про Тимофея, наткнулся на любопытные следы у дороги. В кустах увидел перевёрнутую телегу. Рассыпанная по земле мука, навела на мысль, что в этом месте произошёл налёт на людей из продразверстки. Озираясь, обследовал заросший крапивой орешник. Увидел трупы, спрятанные за телегу. В одном из убитых узнал паренька, видевшего на днях, который прощался с любимой девушкой. Терентий перекрестился, пустил кобылу рысью. Постарался быстрей удалиться с преступного места, боясь оказаться соучастником разбоя.

Заглянул к той же старухе:

– Передала привет Тимофею? – спросил улыбаясь.

Бабка высморкалась в платок и, высунувшись из калитки, пригласила

в дом.

В комнате сидели три здоровяка, сияя лоснящимися лицами,

облокотив массивный стол. На нём стояла четверть с самогоном. На разделочной доске лежало нарезанное сало. В деревянной глубокой чашке с горкой белела квашеная капуста – в другой, салатным цветом красовались огурцы. В чугунке дымилась картошка. Один из седоков взял нож и, смотря на гостя, стал нарезать хлеб, уперев ржаной каравай в толстый живот. Терентий не предвидел вероятности опасной встречи и невольно трухнул, но постарался быстрее избавиться от неприятного состояния, доброжелательно улыбнувшись, поздоровался:

– Мир и благополучие вашему дому.

Тот, что резал хлеб, по его оценке и был Тимофеем. Два других

приятеля, судя по внешности, в родственных связях с ним не состояли.

– Присаживайся, путник дорогой, – пригласил атаман. – Справлялся

обо мне?

Терентий скромно присел на лавку возле края стола.

– Мать! – крикнул Тимофей, – принеси посудину.

Старуха вошла, обтирая гранёный стакан полотенцем, висевшим на

плече. Тимофей налил всем из бутыли.

– Хочу свести тебя с людьми серьёзными, – сказал Терентий, и

выпил залпом.

Бандиты засмеялись.

– А мы не серьёзные? – Тимофей чокнулся с дружками. – Что за

люди, на кой они? Своих злодеев хватает. Могу город штурмом взять.

– Вот и хорошо, – поддержал Терентий. – Но сила будет шибче, если

добавить. Я про людей, которые с новой властью готовы бороться, не жалея головы. Кровь на фронтах проливали.

– Офицерьё? – фыркнул Тимофей.

– Белая гвардия! Офицеры! – с достоинством ответил Терентий.

– Интеллигенты? Войну проиграли! – посмеялся атаман. – Такие не

нужны. В них проку мало в нашем деле. Слюнтяи и чистоплюи.

Дружки хозяина громко рассмеялись.

«Услышал бы Глеб, или Павел Андреевич», – подумал Терентий, но

наигранно хохотнул, поддержав глупый смех бандитов, и налег на еду.

Самогон разыграл аппетит, и он готов был съесть всё съестное на

столе.

– Были ужо такие, – продолжал куражиться Тимофей, – драпанули.

Одного повесил. Гнидой, занудой оказался. Говорю, а он спорит. Поперёк норовит сделать. Не люблю таких умников.

Тимофей ещё разлил по стаканам: – Вижу, из мужиков? Тебя бы взял.

Хочешь, приходи! Не пожалеешь! У меня все сыты, довольны.

– Подумаю, – ответил Терентий. Встал, поблагодарил за хлеб соль:

– Пора. Желаю здравствовать. Пусть ваш стол будет всегда в

изобилии.

Тимофею понравился мужик, прославляющий его благополучие. Был

самолюбив, глуповат, любил, когда завидуют. Хвастлив безумно, всегда старался чем-нибудь выделиться.

– Выпей на дорожку, гость неизвестный, – расщедрился он. —

Нравишься откровенностью.

– Благодарствуйте, – раболепствовал Терентий, раскусивший суть

характера «кулака». Понял недалёкого ума человека по рассказам, манере поведения. Умел различить людей. Многолетний холопский стаж, позволял найти к любому подход и оставаться обласканным, если это требовалось в полезных целях.

– Позволь, барин, куплю у тебя немного сала, хлеба и горилки? —

Терентий специально так назвал Тимофея. Тот окрылился, расправил плечи, возомнив важного хозяина. – Вот тут у меня есть немного… – Достал несколько золотых и положил на край стола. Захмелевшие мужики вылупились на золото. Один взял монету и, попробовав на зуб, будто что-то в этом понимал, со знанием дела кивнул атаману.

– Мамка! – крикнул Тимофей. – Дай гостю что просит!

12

Терентий вернулся, отыскав место без всяких замешательств. Его

встретили с радостью. – Где бродишь, пропащая душа? – выспрашивали лесные друзья. – Думали, исчез наш Терентий и больше не вернётся.

– Как же мог про вас забыть, други мои. Сидите без меня, небось,

голодные. – Выставил на поляну всё, что купил у атамана Тимофея. – Кушайте хлопцы, а я буду гуторить.

Павел мучился, – зачем взвалил вновь нелёгкую ношу главенства.

После того, как снял командирские полномочия, друзья настояли, чтобы в команде был вожак. Пришлось поддаться желанию большинства. -«Одному было бы легче. Надо было уйти, отсидеться. Потом, искать, искать след Обухова. Только он заставляет находиться здесь, иначе давно был бы за границей. Ещё Глеб. Где он? Живой ли? Как найти, если живой? Может, тоже прячется?.. Или подался к жене? А может в плену? А может…» – оборвал мысль и отогнал, не желая думать, что брат мог погибнуть.

Времени прошло немало. Синицын с друзьями продолжали

скрываться и жить отшельнической жизнью. За это время Рунич успел поправиться. В лесу никто не беспокоил, никому не мешали. Сергей соблазнял – покинуть Родину. Не мог долгое время бездействовать, считая такую жизнь скотской:

– Зачем здесь, кому нужны? Если поймают, вздёрнут, а не

расстреляют, как боевых офицеров. Лично берегу патрон. Не хочу, чтобы глумились лапотники!

Но скоро истерики прекращались, извинялся за несдержанность.

Один Дима Соколов жил спокойно, рассудительно. Видимо было всё равно, а, может, умело держал чувства в рамках. Павел как-то завёл с ним разговор и признался, что он тогда был на стороне красных и тот вовсе не спутал его ни с кем. Соколов только улыбнулся: – Знаю. И благодарен, что не выстрелил. Сейчас не разговаривали бы. Зачем осуждать?…Был бы другой на твоём месте, убил бы, не задумываясь.

Вездесущий Терентий еженедельно отправлялся в дальние походы,

по прибытии, снабжал отряд продовольствием. Однажды наткнулся на таких же вояк, прячущихся в лесу. Оказались люди из разных полков. Среди них были и гвардейцы Глеба Андреевича. Приведя за собой целый взвод, Терентий вновь отправился в путь и привел ещё скитальцев.

– Пора сколачивать банду, – шутил Сергей Рунич в кругу друзей. —

Прячемся, фронтов нет, в пору на большую дорогу выходить. Только и остаётся, что грабить. Россия всегда славилась атаманами, да разбойниками. Смотрите, братцы, ведь, правда! Россия богата на знаменитых бандитов. Стенька Разин, Пугачёв, Дубровский. Даже в русских сказках Соловей-разбойник упоминается. Мы скорее подходим к Пушкинскому герою. Благородный был человек, нашего сословия. Боролся вот только за себя, а мы желаем за Родину. Как смотришь на это, атаман? Может, сколотим банду? – Сергей подтолкнул Павла в плечо и подмигнул. – Погляди, какая у нас силища! Что нам, какая-то банда Тимофея? Враз за пояс заткнём! Бери бразды управления, веди в бой! Надоело лоботрясничать! Кроме, как воевать, ни к чему не приучен. Чем прятаться по лесам, дадим красным по зубам с тылу, да по бокам! Партизанщина на Руси в чести!

Шутка Сергея прошла удачно. Многие воспрянули духом и

взбодрились. Почувствовали силу. Поверили, что могут потягаться с ненавистным врагом, делать ему больно, наносить удары исподтишка.

Павел понимал, что этот бред бессмыслен. Такие укусы урон власти

не нанесут и ничего уже не изменить в сложившемся положении. Удальство ненадолго. За такую деятельность быстро прижмут. Но сидеть, сложа руки, тоже не собирался. Клятву, данную на могилах, помнил и как осуществит наказание Обухова, было без разницы. Не трусил, себя было не жалко, боялся лишь одного – умереть раньше, чем исполнит обет. Коль за ним встали люди, почувствовал ответственность. Уйти и действовать в одиночку, не позволяла совесть. Раз так случилось, думал Синицын, решил взять команду в оборот и идти к надуманной цели, а как только свершится суд, распустить и пусть каждый будет волен судьбе.

Рунич после пламенного призыва так и называл друга атаманом и

вскоре это имя словно прилипло. Все без исключения стали так обращаться. Павел не хотел, чтобы называли бандитом. Считал себя справедливым бойцом за отечество. Но, сменив форму на гражданскую одежду, согласился, что заслуживает такое прозвище.

Вскоре по всей округе распространился слух о банде атамана

Андрея. Рунич прозвал Павла так, по отчеству, и тот уже не возражал. Было безразлично, как кличут, главное был теперь при деле.

День ото дня появлялись информационные нити, по которым можно

было выйти на Обухова. Для Павла это было главной задачей, остальное сильно не волновало.

Банда Синицына вскоре прогремела далеко по краю. Батьку Андрея

боялись все. Криминальный мир признал авторитетом, не видя атамана ни разу в лицо.

Павел заявил соратникам, коль выбрали главным, то вводит свои

порядки. Приказал вести борьбу только с властью, не нанося вред простым людям. Не обижать слабых, больных, женщин и детей. Это заявление стало для всех членов братства законом.

Через людей, отступавших с Глебом, узнал, что тому удалось

спастись с группой однополчан. Мёртвым брата никто не видел. В душе Павла потеплело.

После Гражданской Войны Зубавин продолжил служить с Трофимом

Егоровичем Обуховым. Полком уже не командовали, а перешли на службу в ОГПУ. Зубавин возглавлял отдел, комиссар также был при нём заместителем. Партия ставила перед ведомством серьёзную задачу – покончить с контрреволюцией, всякого рода бандами, уголовным миром, мешавшим новой власти строить светлое будущее советской страны. Работы у Сидора Борисовича и у Трофима Егоровича прибавлялось с каждым днём.

В послевоенные годы новая власть серьезно взялась за наведение

порядка. Страну захлестнул бандитизм, бороться с преступностью было архи сложно. Банда Синицына не сидела на месте, часто меняла районы обитания. Деятельность атамана Андрея была взята органами безопасности на особый контроль, велась неустанная, кропотливая работа по их уничтожению.

Бывшие белогвардейцы громили банки, нападали на военные

склады, эшелоны, перевозившие ценности, на магазины… Награбленное собирали в казну, прибыток, раз за разом богател, деньги служили лучшим помощником в организованном грабеже. Люди из банды Синицына внедрялись повсюду. Работали в различных организациях: на железной дороге, в охране мест хранения ценностей, в ресторанах, везде, где можно было урвать лакомый кусок. Даже в милиции и некоторых государственных учреждениях имелись агенты атамана. Покупались чиновники различных рангов и в дальнейшем использовались в воровских операциях. Подготовка к любому делу велась тщательным образом. Павел не делал нападений опрометчиво. Хитро и умело продумывал каждую деталь замысла, поэтому был неуловим, и жертвы с его стороны были минимальными. В арсенале банды скопилось не малое количество оружия, снаряжения с воинских складов. Атаман мог переодеть людей в любую форму и произвести налёт неожиданно и дерзко. Во всех операциях участвовал лично. Не было случая, когда батька не рисковал бы собой. Иногда бывал в городе один, скрываясь в одежде неприметного гражданина. Заходил на явочные квартиры, после чего курьерами разносились указания, внедрённым в нужные структуры агентам. Являлся иногда к связным прямо на работу.

Выйдя очередной раз в город по личному делу, забрать у

осведомителя сведение о месте проживания Обухова, почувствовал слежку.

«Неужели признали? Город большой, народу много, всё

возможно». Решил убедиться в этом или развеять сомнение. Ускорив шаг, свернул на перекрёстке. Мужик, что провожал от самого вокзала, продолжил преследовать. Это был рослый мужчина зрелых лет с тёмной бородой в фетровой шляпе. Шпик старался прятаться за спинами, идущих по пути граждан. Павел резко ушёл в арку между домами. Пробежав через двор назад, вышел на ту же улицу, чтобы идти за подозрительным типом. Походка шпиона показалась знакомой, он повернул туда же. Дождавшись, когда тот пройдёт арочный коридор, Синицын бегом миновал его и оказался во дворе вплотную с бородачом. Наставил филёру наган в спину, не вынимая из кармана пиджака, и тихо скомандовал, чтобы тот вёл себя благоразумно. Шпик вздрогнул, почувствовав спиной дуло. Остановился, замер:

– Павел Андреевич, не стреляйте, – услышал Синицын знакомый

голос.

– Чёрт тебя задери, Терентий. Что тут делаешь? А если бы

пристрелил?

Старик развернулся. Павел чуть не расхохотался, увидев дядьку в

смешном гриме. – На кого похож? Где взял эту сатанинскую бороду? Всякий обнаружит в таком виде. Посмотри, что торчит. – Оборвал конец шерстенной нити выглядывающей из бороды.

– Сними сейчас же и рассказывай, почему здесь? Битый час на тебя

ухлопал.

– Так всегда рядом хожу. Только нынче обнаружили. Одному вам

опасно гулять по прошпекту-то. Как признали-то?

– Шляпа красивая, к лицу! – шутливо сказал Павел. – Не надевай

больше бесовского сраму, умоляю. И раз уж здесь, ходи, чтобы подумать не могли, что следишь.

– Так я… – начал оправдываться Терентий.

– Тихо! – прервал Павел, – завидев вошедших во двор

красноармейцев. – Всё, иди, не путайся под ногами, – сказал, проводив взглядом прошедших мимо курсантов.

Ещё накануне Терентий сбрил бороду и возможно, поэтому Павел не

узнал его. Борода сбила с толку…

Чтобы улучшить экономику в стране, Ленин ввёл Новую

Экономическую Политику, и зажиточные граждане развернули деятельность. Оживилась торговля, возникли частные лавки, ювелирные магазины, рестораны. Евреи выкинули в продажу припрятанное золото, драгоценные камни. Образовалась буржуазная прослойка в обществе, не любимая и осуждаемая простым людом, особенно комсомольцами и коммунистами.

Павел зашёл в такой частный ресторан, где работал его человек, сел

за свободный стол. Подошёл официант.

– Ну, Анатолий, что скажешь? – спросил Павел.

Официантом был прапорщик Брызгалов, работающий тут по протекции. Выполнял функцию связного – передавал информацию, стекающую к нему от осведомителей.

Расставляя принесенные кушанья, тихо разговаривал с атаманом

озирая незаметным глазом зал. – Обухов Трофим Егорович работает в ОГПУ под начальством Сидора Борисовича Зубавина, – сказал, бряцая посудой.

– Вот как? – усмехнулся Павел. – Постоянно вместе. Где же

проживает Трофим Егорович?

Брызгалов незаметно подложил бумажку под чашку.

– Молодец Толя, – похвалил Павел. – Ты свободен.

Синицын допил чай и, расплачиваясь, заметил назойливый взгляд с

крайнего стола. Скрытно поглядел на любопытного и узнал. Это был Иван Хохлов.

«Срочно уходить из города, – мелькнула мысль. – Где же

Терентий? Когда нужен, не сыщешь». Встал и одёрнув пиджак скорее вышел, не глядя в сторону бывшего сослуживца.

Терентий в это время засмотрелся на витрину магазина и проглядел

атамана. Опомнившись, забежал в ресторан, не увидев там, кинулся искать. Заметил на другой стороне улицы милиционеров. Служители порядка во главе с начальником Полежаевым обступили Павла и проверяли документы. Терентий вышел на площадь, сел на скамейку. Оттуда хорошо был виден наряд и мужчина, разговаривающий с Павлом.

– Узнаёшь меня? – спросил Хохлов.

Синицыну пришлось изворачиваться. Насупил брови и удивлённым

видом развёл руками. Милиционер смотрел в паспорт.

– Я Гаев, Олег Михайлович, вы же видите! Товарищ путает.

Хохлов психовал: – Синицын он! Клянусь! Контра! Белый офицер!

– Разберёмся, – сухо сказал начальник.

Хохлов отозвал его в сторону и категорически предупредил: – Нельзя

отпускать, товарищ. Этого гада могут опознать ещё люди. Ведите в каталажку. Позову свидетелей и убедитесь. Кстати, должны знать Обухова и Зубавина. Они точно подтвердят.

– Ааа… – протянул Полежаев. – Как не знать начальство? Только

они на Мясницкой, а наше отделение за углом.

Младший по званию бесцеремонно обыскал Павла и обнаружил

пистолет.

– Интересный сюжет! – обрадовался начальник. – Ведите в наш

«клоповник». Пущай посидит. Разберёмся. А мы с товарищем съездим куда нужно. – Он указал Ивану на машину. – Иди, садись, так уж и быть, навестим Мясницкую.

Павла повели под конвоем в отделение. Полежаев уселся в

автомобиль, но, вспомнив запланированные ранее заботы, окликнул подчинённых: – Чуть не забыл, Степан! Скажи Шмелёву, пусть через полчасика выпустит Грачёва. Того в горшке!.. Тьфу… в котелке, с бабочкой на шее! Один там такой! Для профилактики посадил. Пусть уходит, а то некуда настоящих жуликов сажать. Тесно в камере.

Степан понимающе кивнул.

Павла завели в участок. За железной решетчатой перегородкой в

отдельном помещении сидел дежурный. По всему это и был Шмелёв. Высунулся из окошечка и поглядел на арестованного, оценивая с ног до головы: – Нового задержали? Что натворил?

– Пусть сидит, – сказал Степан, – не оформляй пока, разбираться

будут.

– Куда сажать? Мест нет! – заворчал дежурный.

– Полежаев сказал, через полчаса выпустить Грачёва, в котелке с

бабочкой. Помнишь?

– Хорошо, – ответил тот, – только сейчас сменюсь. Чижиков будет.

Передам. А тебе Стёпа нужно срочно ехать с ребятами на Боковскую. Вас уже минут десять ждут. Кража там, сторожа ранили.

Павел вошёл в камеру. Там было невыносимо душно. На деревянных

полках в два яруса лежали босые уголовники. Кому не достался плацкарт, расположились на полу. Новичок оглядел помещение, определяя, куда присесть и, не найдя места, сел с краю на ближайший топчан. На нём вольготно лежал урка, разбросав ноги по всей площади. Павел потеснил хозяина.

– Во-первых, надо здороваться, – прогремел басом

крупногабаритный тип, лежавший, напротив, на нижнем ярусе.

– Здорово коли так, – ответил Синицын.

Тот приподнялся, лёг на живот и, облокотившись, протрубил: —

Гнедой! Он что-то вякнул?

Лежавший на верхних нарах Гнедой, не торопясь, слез на пол. Один

из арестантов, сидевший на полу, быстро встал и что-то шепнул командовавшему.

– Стой, Гнедой! – Громила резво покинул полку. Атаман встал перед

ним, ожидая драку. Громогласный урка вежливо предложил: – Может, прилечь желаешь, батька Андрей? Или ещё чего? Сказывай. Меня «Трубой» кличут. – Он протянул Павлу широкую ладонь.

– Откуда знаешь? – спокойно спросил Павел, пожав руку уголовнику.

С боку к Синицыну приблизился предупредивший авторитета.

– Не помнишь меня батька? У Тимофея в отряде был, когда вы с

ним толковали.

Под словом «толковали» Рябой подразумевал разборку Павла с

бандой Тимофея. Тогда люди Синицына разогнали шайку кулака, чтобы не мешался, не творил поганые делишки. Павел не желал иметь конкурентов, к тому же проделки бандита Тимофея приписывали батьке Андрею. Лично застрелил разбойника за то, что учинил расправу над соратниками, которых послал предупредить главаря, убраться по добру. Многие люди Тимофея тогда перешли в отряд Павла, приняв его строгие законы. Вот откуда Рябой знал атамана Андрея, перед которым жулики трепетали.

Ничего не ответив, Павел сел на то же место, только хозяин нар был

уже на полу. В камере зашушукали передовая новую информацию. Синицын окинул взглядом присутствующих и узнал человека в котелке. Улыбнулся от озарённой мысли: «Это судьба».

Присмотрелся к человеку с бабочкой. Мазурики следили за реакцией

авторитета.

– Грачёв! – отрывисто крикнул атаман. – А ну, поди, сюда.

Тот вздрогнул, не понимая, откуда фамилия стала известна, оглянулся, посмотрел на Павла. Испуг охватил Грачёва. Боялся, не зная, что на уме авторитетного главаря? Мелкого жулика затрясло. Опустив голову, повинуясь команде, приблизился, снял перед ним шляпу-котелок.

– Неужели не признал хитрец этакий? – улыбаясь, сказал Павел.

– Извини атаман, не могу припомнить. В волнении пребываю. Ты

намекни.

– Должен ты мне, братец! А долги растут. Отдавать надо. Помнишь

семнадцатый, Югоморск, морской вокзал? Три билета обещал. Тогда приплатил тебе ещё сверху. А вот билеты забыл принести. И денежки на руках прилипли. Поэтому я здесь, по твою душу. Хочу долг вернуть.

Грачёв засуетился. Конечно, вспомнил молодого офицера. Руки

затряслись. Пошарил по карманам, достал деньги: – Вот, батька, возьми. Всё, что есть. Остальное верну, как выйду. Всё верну с процентами! Искал тебя тогда с билетами-то. Оббегал всё, а тебя и нету. Кабы знал, что это ты, быстрее услужил бы.

Павел рассмеялся, глядя на жалкого типа, сочинявшего на ходу себе

алиби: – Ладно, не ври! – прервал его речь и по-дружески хлопнул по шляпе. – Не нужны твои деньги. А вот костюмчик по душе. Давай меняться? И шляпа с бабочкой подойдёт.

Никто из арестантов, наблюдающих за сценой, не понимал, зачем

атаману сдался костюм Грачёва, бабочка, да ещё котелок, каких уже никто не носит. Потом решили, что атаман желает позабавиться. Окружившие Павла и Грачёва арестанты, льстиво улыбались. Синицын переоделся в костюм давнего знакомого и, покрутившись перед любопытными, демонстрируя наряд, весело спросил: – Ну как, идёт такой наряд?

В камере раздался одобрительный гул.

– Никто не обижает? – спросил Павел уже успокоившегося и даже

возгордившегося Грачёва. Тот был бесконечно рад прощёному долгу, и поднявшемуся авторитету среди обитателей «клоповника». Ведь сам батька Андрей дал свой костюм из дорогого, качественного сукна.

– Никто пальцем не трогает, – прогудел бас Трубы, – можешь не

сомневаться.

В коридоре послышались шаги и звон ключей, подбиравшихся для

открытия камеры.

– Грачёв! – крикнул, открыв дверь, дежурный Чижиков. – Есть такой?

– Я! – отозвался Павел, закрыв ладонью рот должнику.

Вся камера притихла, наблюдая хитроумную выходку атамана.

– А ну, давай на выход!

Павел подмигнул Трубе, стоящему рядом, и пошёл к дежурному,

недавно, заступившему на службу.

– Начальник сказал, если ещё раз попадёшься, посадит

надолго, понял? – в назидание сказал Чижиков Павлу.

– Всё понял, – ответил самозванец, и пошёл, копируя манеру

поведения и походку Грачёва, уловивших за время общения с старым знакомым.

Павел вышел на улицу и, перейдя дорогу неторопливым шагом,

чтобы не бросаться в глаза прохожим с подозрением, свернул в переулок. Видя, что никого за ним нет, пробежался метров сто и скрылся во дворе.

– Как умно придумал! – завидовал, оставшись единоличным

авторитетом в камере, Труба. – С кем бы мне одеждою махнуться?

Арестованные, кроме Грачёва дико рассмеялись.

13

Зубавин вёл совещание. Хохлову и Николаю Владимировичу

Полежаеву пришлось ждать. Лишь после того, как приглашённые Сидором Борисовичем на очередную летучку вышли из кабинета, Иван попросил секретаршу доложить, что по неотложному вопросу явился начальник Кутеповского районного отделения милиции. Через минуту посетители были приняты.

– Иван Маркович! – увидел Хохлова Зубавин. – Заходи! Сто лет не

видел! Однополчанин мой дорогой! – Они обнялись как хорошие давние приятели. Полежаев недовольно крякнул, что обделён вниманием. Подойдя к Зубавину, протянул руку: – Это я вас побеспокоил Сидор Борисович.