Текст книги "Флуктуация"

Поразмыслив головой, решил не говорить пока Павлу о Натали,

посчитав, что не стоит бередить ему душу и вообще лезть не в свои сани, не зная о том, что Павел был уже в курсе Наташиной истории и сам скрывал от Терентия эту новость.

Прошла неделя. Павел переболел душевной хандрой и привёл себя в

порядок. Вновь увиделся с Наташей. Не в силах был исполнить просьбу женщины, которую любил. Встретил как всегда после работы и напросился проводить.

– Не мучайте, Наташа. Разрешите хотя бы видеться. Не могу без

вас, поверьте, – признавался, прогуливаясь по парку.

– Ну, что мне с вами делать, Павел Александрович? Приятно ваше

общество, но поймите… Мне необходимо разыскать мужа.

Павел проклинал себя, что не может, не готов рассказать правды о

Глебе. Намеревался это сделать после разборок с Обуховым. Так было легче признаться, думал он. Выполненное дело всё равно заставит излить душу, исповедаться перед близким человеком.

Шли через парк и всю дорогу молчали.

– Завтра я уеду, – с грустью сказал Павел. – Хочу предложить вам с

сыном пожить у меня. Думаю, будет удобно: работа рядом, не надо ноги нагружать далёкими переходами, ребёнка мучить…

– Уезжаете из-за меня? – беспокойно спросила она.

– Нет, увольте. По делам. Не надейтесь. Я ведь не отстану, —

пытался шутить Павел, чтобы отвлечь её от грустных дум.

– Хорошо. Принимаю предложение. Я не настолько жестока,

чтобы обижать. Вы мне очень нравитесь, Павел. Только дайте слово, что поможете отыскать Глеба.

– Можете не сомневаться, – дума о брате всколыхнула сердце.

Она улыбнулась и поцеловала в щёку: – Вы настоящий друг Павлуша.

Ему стал приятен нежный тон любимого голоса, давно мечтал

услышать от неё тёплые слова. Так называла его мама. Чувствовал, что любим. Но невидимый нравственный барьер обязательств перед законным мужем удерживал Наталью, не давал зарождающемуся чувству перейти через неведомую преграду. Уважительно оценивая позицию боготворённой женщины, оставалось только ждать и надеяться на удачу в предстоящей, организованной самим собой командировке.

Опытным чутьём Терентий заметил затеваемые сборы директора

книжного магазина, который ни единым боком не касался занимаемой должности. Все его обязанности плюс к тому же и свои выполнял дядька.

– Далеко ли Павел Андреевич собирается? – хитровато спросил

вечером за чаем.

– По делам, – коротко ответил Павел. – Присматривай за Серёжей.

– Вижу, куда лыжи направляешь, – не отставал дядька. – Думаешь,

Терентий совсем выжил?.. Только опасно это Павел Андреевич. Плюнь ты на этого ирода! Его господь и так накажет, без твоего участия.

– Хочу помочь Господу, чтобы не марался об этого безбожника, —

ответил Павел и перекрестился.

– Меня хотя с собой возьми, трудно одному будет. Две-то головы

лучше скумекают?

– Сиди уж дома. О Сергее подумай, если что случиться и о… —

Павел замолчал на полуслове.

– Знаю, знаю о ком, – прервал Терентий. – Не сумлевайся, понял. Он

прикрыл дверь в комнату Серёжи, чтобы не разбудить. – Натали и присмотрит коли что, – сказал и тут же спохватился, что так назвал её.

– Кто? – переспросил Павел.

Терентий замялся, начал что-то бурчать под нос, желая отвести

разговор от темы, и попытался выйти из комнаты.

– Всё знаешь, проныра?! – остановил его Павел вопросом.

Тот обернулся и медленно подошёл. Сел на стул.

– Да в курсе. Проходил неподалёку и.… Издали глянул. Она-то меня

не видела. Поди, тоже бы признала?

Павел закурил. – Вот и я проинформирован об этом недавно. Сама

рассказала про свою жизнь и упомянула Глеба. Я ведь не знал её девичьей фамилии. – Лицо Павла поникло, он взглянул старику в глаза. – Люблю её, Терентий! Сильно люблю! А когда узнал… – любить стал ещё больше. Ведь Андрюшка – сын Глеба.

– Ну, так и любитесь на здоровье, – равнодушно сказал Терентий, —

Глеба ведь нет с нами. Царствие ему небесное. Он не осудит. Только рад будет там, на верху, что в надёжных руках семья его. Ведь так их обожал!

– Понимаешь, Терентий, не могу ей об этом сказать. О смерти

Глеба тем более тяжело извещать.

– Так и не говори, что брат. А про Глеба, могу я сказать. Мы с тобою

порознь живём, вместе нас не видела. Можно не выдавать, что знакомы.

Павел вопрошающе посмотрел на Терентия.

– А как же дело наше общее? Про магазин забыл?

Терентий ничуть не смутился, а ухмыльнулся, показывая всем видом

о напрасных предостережениях в простом, разрешаемом вопросе. Продолжил отстаивать свои убеждения:

– Скажи, что нанял меня после войны. Делов-то…

– Не то несёшь, – вздохнул Павел и обнял мудрого наставника,

видя, как тот старается для него, выворачиваясь, чуть – ли не на изнанку.

– Скажи ей дядька, скажи сам, – прошептал Павел. – Про Глеба

расскажи всё, как есть, всю правду. Выручай старик.

Синицын уехал, как и задумал, не смотря на уговоры Терентия,

понимая, что может не вернуться. Но решение было принято, и отменять было не в его правилах. Настроился на поездку, вселив в себя веру, что именно сейчас всё получится, мечтал поставить, наконец, точку в этом деле. Ещё с детства отец учил его и брата не колебаться в поступках, – неуверенность удел слабых, говорил он. Желал отомстить Обухову уже не только за семью, хотел оградить и Наташу от ревнивого сумасброда, причинившего боль, продолжающего преследовать, чтобы сделать ещё больнее.

Синицын сидел в ресторане за рюмкой коньяка и рассматривал зал.

После того, как прибыл в город, почти неделю потратил на поиск комиссара. Тот опять поменял место жительства. Пришлось не мало времени готовиться, разрабатывать план по хитрому подходу к остерегающемуся врагу. Теперь знал о Трофиме Егоровиче всё что нужно: где находится особняк, как охраняется его резиденция. Для осуществления операции нужна была форма военного, желательно командного состава, чтобы беспрепятственно пройти в дом товарища Обухова, у входных ворот которого дежурил постовой.

Бывший атаман приметил за столом одиноко сидевшего офицера. По

ромбам определил звание, оценил физическую комплекцию, примерив глазами его китель на себя. «Подойдёт». Взял бутылку со стола, подсел к нему: – Разрешите составить компанию, – весело спросил, – скучно одному. Не привык сам с собою выпивать.

– Присаживайся, брат. Я тоже один. Составь общество, —

добродушно ответил тот, здороваясь за руку. – Служил? Воевал?

– Да, пришлось, – ответил Павел.

– Где, у кого? – Собутыльник, назвавшийся Валерием, робостью не

страдал и был очень разговорчивый. Не очень-то хотелось заводить с ним на тему службы разговор, но вопрос был поставлен конкретно, и выдумывать что-либо было бы делом опрометчивым. Ложь могла подвести к нежелательному конфликту, назови не правильно или не точно какую-нибудь деталь обсуждаемого предмета, известную собеседнику.

– У Зубавина Сидора Борисовича воевал. В его полку, – с

уверенностью ответил Павел и разлил коньяк по рюмкам.

– Знаю такого, – сурово сказал Валерий. – Хороший был мужик,

умный, храбрый! Царствие ему небесное, – и выпил, не чокаясь, одним махом.

– Что с ним случилось? – спросил Павел. – Видел как-то его —

выглядел молодцом. Только рука подрублена, – намеренно сказал об этом, доказывая, что действительно знаком с командиром.

– Разве не слыхал? Расстреляли его!

– Не знал, – ужаснулся Павел. – Давненько газет не читал.

– А в них писали, – кривляя голосом, произнёс Валерий. – Только это

ложь! По клевете расстреляли! Не справедливо! Оговорил его этот гнида!.. – Он притих и перешёл на шёпот. – Обухов – тварь донос настрочил. Якобы Зубавин с контрой связан. А сам его место занял. Подлый он. Все говорят. Кого хочешь, перейдёт…

– Знаю его, – сказал Павел, – комиссаром у Сидора был. Они

хорошо дружили.

– Вот то-то и оно, – подняв указательный палец, произнёс Валерий.

– Друг, а видишь, как поступил! Честно скажу – гнида! – и он выпил и, не закусив, снова налил.

«Да, – подумал Павел, – точно сказано. Скольким людям жизнь

отравил, подонок?!»

Вскоре Валерий накачался спиртным досыта. Коньяк ударил по

ногам, водка же, добила мозг. Павел этого и добивался. На правах знакомого окружил заботой, помог выйти из ресторана и, взяв под руку, проводил до аллеи, откуда тот пошёл один, отказавшись от опеки. Перед этим Павел предостерёг об опасности ночной прогулки, предлагал проводить до дома, во избежание встречи с хулиганами. На что Валерий посмеялся, сказав, что сам хулиган. Простился и ушёл, скрывшись за углом. Выждав время, Павел проследовал за ним. Когда весельчак в командирской форме зашёл в тёмное безлюдное место, приблизился за спиной и оглушил его. Оттащил к кустам. Снял с него форму и уложил в одних кальсонах на траве: – Отдохни до утра, дружок, – сказал на прощание.

Вернувшись в квартиру, что снимал по приезду в город, переоделся,

прихватил пакет с пятью сургучовыми печатями, приготовленный накануне, имитирующий депешу на имя Трофима Егоровича и вышел из дама. Он шёл к Обухову в начищенных до блеска сапогах, в военной форме, смело, как на параде, не ощущая ни капли волнения и неуверенности.

Особняк был огорожен высоким забором. У входных дверей

находилась сторожка. Павел постучал. В окошко калитки глянул охранник и, увидев военного, открыл амбразуру.

– Я к товарищу Обухову с секретным донесением, – уверенно сказал

Павел и показал пакет.

Охранник без разговора впустил. Видимо «секретный пакет» сыграл

роль пароля, к тому же часовой видел представительного офицера.

– Проходите в дом, – сухо сказал он, – товарищ Обухов в своём

кабинете.

Павел быстрым шагом проследовал к зданию. Открыв мощную

дубовую дверь, оказался в огромной прихожей. Широкая деревянная лестница, изгибаясь полукругом, вела наверх. Внизу по коридору были расположены комнаты. Домработница, протиравшая пол, расстелила тряпку: – Вытирайте ноги и проходите – скомандовала, указав на дверь.

Павел подчинился, в шутку отдал честь. Пройдя по коридору, смело

вошёл в указанный уборщицей кабинет. Трофим Егорович стоял спиной, разглядывая карту, висевшую на стене: – Сколько говорить, Марфа, – не входить без стука! – не оборачиваясь, строго выкрикнул Трофим Егорович. – Трудно уяснить?!

Павел достал наган и, шутя, ответил: – Тук, тук.

Тот резко обернулся, услышав мужской голос. Не страх, а обида и

злость вспыхнули в нём одновременно. Медленно, стараясь не провоцировать Павла на выстрел, Обухов прошёл к секретеру. Расстегнул воротник кителя, тяжело дыша, имитируя астматический спазм, опёрся рукой о край стола, незаметно нажал тревожную кнопку, вызвав охранника из сторожки. Павел навёл на него пистолет.

– Выжил, паскуда? – прошипел Обухов, стараясь вызвать на

разговор, отвлечь от действия, потянуть время.

– Долго искал тебя, мразь, – сказал Павел. – Наконец-то суд

свершится. Не будешь больше поганить землю! Тебе нельзя на ней существовать! – Вдруг услышал топот сапог. Насторожившись, отшагнул к стене, чтобы при открывшейся двери, быть не заметным. В кабинет вбежал охранник, тот, что пропустил в дом. Козырнул начальнику, не видя, стоявшего по другую сторону двери пришельца. Обухов был на мушке и напуганный глядел на дуло пистолета. Охранник доложил о прибытии и по глазам начальника сообразил, что за дверью кто-то прячется. Заглянул туда. Увидел обманщика с пистолетом, схватился за кобуру. Павел не собирался убивать, лишней крови не жаждал, но обстоятельства заставили поступить жёстко. Выстрелил ему в ногу и обезоружил. Воспользовавшись заминкой, Обухов схватил из ящика стола именной револьвер, но Павел оказался проворнее и первым произвёл два выстрела, один за другим. Обухов рухнул за дубовый стол.

– Аминь! – сказал Павел. Схватил стул и с размаху швырнул в окно.

Зазвенели, посыпались стёкла. Он выскочил в сад, намного сократив время и путь до калитки. Погони не было. Выдернул засов, открыл дверь и бегом, перебежав дорогу, скрылся через дворы.

Ему повезло и на этот раз. Оказавшись на вокзале, успел запрыгнуть

в отправлявшийся поезд. Проводница заворчала, что наглый пассажир подтолкнул её вглубь тамбура: – Куда, бешеный! Без билета еще, поди!

Решительный в своих действиях бывший атаман не растерялся.

Познав за жизненную практику психологию многих человеческих характеров, не сомневался в поведении с простолюдинкой. Знал, как сыскать сочувствие в её душе и вызвать даже жалость к себе. Придержал проводницу за плечи и весело подбодрил: – Ах каких работников транспорта наша новая страна приобрела! Извините мамаша! Еле успел!.. В отпуск еду, к матери. Небось, тоже сынка давненько не видели? Где служит-то ваш? – наобум, спросил Павел, оценив возраст женщины, думая, если сын есть, то непременно призывного возраста. И угадил в точку. Её отпрыск служил в кавалерийских войсках. Разговорились. Женщина обмякла и добродушно пропустила в вагон. Сыграв на материнских чувствах, он проехал, куда было нужно, приютившись в купе проводницы, веселя её всю дорогу рассказами, которые на ходу придумывал. Угощал женщину разной всячиной, покупая у разносчиков. При выходе заплатил за билет. Психология с его стороны была проста. В этом случае проводница меньше будет болтать о ночном пассажире. Был уверен, что деньги оставит себе.

22

По просьбе Павла Терентий собрался встретиться с Наташей.

Управившись с делами в магазине, раньше покинул работу. Зашёл на почту, покрутился там, рассматривая конверты, марки, открытки и, выбрав несколько карточек с красивыми видами, купил для внука; так теперь называл Серёжу. Не было дня, чтобы не приносил малышу гостинца. Считал мальчика не по возрасту смышленым, способным ребёнком. За короткое время Серёжа освоил грамоту и мог довольно бегло читать, и это радовало старика, потому как сам таким навыком не владел и частенько просил его почитать ему что-нибудь. Ещё у парня открылся талант художника. Вот и накупил картинок, чтобы тот срисовывал пейзажи.

Терентий поджидал Наталью, поглядывая на уличные часы. Когда

вышла, поплелся за ней, зная, что обязательно зайдёт в булочную. На входе в лавку и столкнулся с ней. Она узнала и не могла нарадоваться. Пригласила в гости в квартиру Павла, где Терентию неоднократно доводилось ночевать. Ему того и нужно было. Он с удовольствием принял приглашение, стараясь не выдавать волнение, поскольку предстоял нелёгкий разговор. Чувствовал ответственность за предстоящее признание.

Наталья накрыла стол. Разговорились. Вспомнили незабываемые

дни – время в Париже. Тогда, на свадьбе, желая счастья молодой супружеской паре, Терентий искренне радовался за них… Она боялась спугнуть удачу, не решалась сразу заводить расспросы о муже. Уповала на лучшее. Пыталась в глазах Терентия обнаружить хотя бы искорку благополучной вести, касавшейся судьбы Глеба, но угрюмый взгляд старика надежды не подавал. Наташа поняла, что доброго не услышит. Глубоко вздохнув, спросила напрямик: – Что с ним, отец?

Терентий покряхтел, будто поперхнулся. Поставил недопитую чашку

с чаем на стол. Тяжело было вспоминать кончину родного человека. Наталья ждала, смотрела в упор. Не выдержав пристального взгляда, он отвёл глаза. Молчал, ёрзая на стуле, глядя, то в окно, то на стол, только не в глаза ей, ждавшей правды.

– Хороший чай, – сказал, почесав затылок, – крепкий, ядрёный

Аромат вкусный… Да… Вот…

Было ясно, что скрывается за тянувшимся молчанием и манерой

поведения старика, но Наталья продолжала смотреть на него, не дыша, в предвкушении какого-то чуда.

– Про Глеба Андреевича знаю всё, – сказал, обдумав, с чего начать,

пока расхваливал хлебосольный стол хозяйки. – Воевали с ним почти… – начал загибать пальцы, считая года. – О сколько воевали, – показал ладонь с прижатыми перстами. – Воевали храбро, что там говорить…

Наталья оборвала, коснувшись его руки. Сердце учащённо

заколотилось и не хватило терпения: – Он жив?

– Нет, девочка моя, – всхлипнул Терентий. – Погиб Глебушка, милая,

– он перекрестился. – На руках у меня помер. Скрывались тогда в хате одной. Ранило его серьёзно…

Наталья встала, взявшись за голову. Глаза заморгали, на щеках

появились слёзы. Прошла по комнате и, вернувшись, села.

– Тяжело тебе девонька, знаю. Поплачь, – поглаживал её Терентий,

– не держи в себе. Нелегко было говорить об этом. Но и не сказать не мог. Ты уж прости. Не хорошую весть принёс. Глеб Андреевич любил тебя сильно. Сынишку вспоминал. Да так и не увидел боле…

Она разрыдалась и прижалась к старику. Тот обнимал

вздрагивающие плечи, и у самого глаза влажнели от слёз.

– А брата его видел? У него брат был, Павел? – спросила она сквозь

слёзы.

– Брата? – переспросил Терентий. Помолчал, мысленно попросил

прощения у Господа и сиплым голосом ответил: – Нет, брата не видел. – Не посмел сказать правду, Павел не велел говорить лишнего.

Тяжело старику далась эта встреча. Придя домой, пролежал до

вечера с головной болью. Сергей ухаживал, поил чаем.

Синицын вернулся поздно ночью и пришёл в дом к Терентию. Не

вставая с постели, дядька перекрестил уставшего атамана и порадовался возвращению. Тот скинул воинский наряд, умылся и, ничего не говоря, чтобы не разбудить Сергея, лёг спать. Проспал долго. Терентий, оклемавшись, утром вышел с мальчиком во двор, чтобы не мешать. Крутился у таганки, готовил обед, рассказывая Серёже сказки, которые слышал в детстве от бабушки.

Отоспавшись за все дни поездки, Павел появился на крыльце с

Полотенцем: – Поесть, охота, Терентий!

– Это мы мигом, – засуетился тот. Взял кувшин с водой и помог

умыться. – Петуха сварил, лапшу будем есть. – Старик как всегда был рад угодить, зная, что это любимое блюдо Павла.

Семья в составе трёх мужиков аппетитно обедала на свежем воздухе.

Целиком сварённый петух, лежал отдельно на подносе, дожидаясь своего часа. В стороне дымился самовар. Рядом на суку яблони висела связка бубликов.

– Хорошая лапша, дядька, – нахваливал Павел. – Как это у тебя так

вкусно получается? И соли, и специй в норме.

Терентий улыбнулся. Любил, когда хвалили и, превознося

кулинарный талант, рассказал рецепт, передавший ему по наследству матерью.

– Ну как там Обухов поживает? – решил пошутить старик, когда

секрет кухни был раскрыт, – не прибрали ли его черти к себе в агонию?

Павел нахмурился. – Нашёл о ком вспоминать. Не надо портить

аппетит. Разломи лучше мясо.

После обеда сидели во дворе до темна, обсуждали дальнейшие

планы. Судя по тому, как Павел вёл разговор, Терентию стало понятно, что командировка удалась. Рассказал о встрече с Натальей. Советов давать не стал, хотя видел по лицу друга желание услышать его мнение в сложившейся ситуации. Терентий представлял о чём думает Павел и знал, что примет правильное решение, – даст время Наталье пережить скорбь по мужу, успокоиться, утихомирить, внезапно ворвавшееся в без того страдающую душу, горе.

Спустя месяц Павел увиделся с ней. Для обеих встреча оказалась

желанной. Они обнялись, он поцеловал её. Наташа изменилась в поведении и уже не скрывала откровенного уважения, притягательности к нему. После долгожданного свидания ни дня не расставались, потому, что страстно любили друг друга.

Она переехала к Павлу, была счастлива, не могла нарадоваться на

то, как тот относился к Андрюше, называя сыном. Серёжа тоже жил с ними, Павел усыновил обоих. Поначалу Наташа думала, что Сергей – родной сын Павла, но потом узнала историю, откуда появился в его жизни мальчик, и с уважением отнеслась к его поступку. Детям была выделена комната. Они быстро сдружились, и совсем скоро стали считать себя по-настоящему родными братьями.

Павел с Терентием держали в секрете от Наташи общие

предпринимательские дела, и о знакомстве друг с другом молчали.

Но хитрая конспирация угнетала того и другого. Надоело прятаться,

особенно Терентию. Когда Павел приводил семью в дом на выходной, – отдохнуть на воздухе, порадовать детей, – там были сделаны для них Терентием качели, дядьке приходилось убегать в город и отсиживаться на квартире. Старик стал ворчать на Павла, грозился рассказать обо всём Наташе. Тот соглашался, обещал открыться перед женой, но тянул, откладывал, то до одного выходного, то до следующего… А потом и вовсе посчитал не обязательным это признание. У Натальи были вначале подозрения… Внешностью Павел не походил на брата, больше в нём было отцовских черт, вот в поведении Наталья часто улавливала манеру бывшего мужа. Но сомнения скоро пропали. После регистрации брака, она стала Орловой.

Времена Нэпа заканчивались. Частников начали притеснять и,

наконец, вовсе прикрыли буржуазную лавочку. Всю трудовую деятельность взяло под контроль государство.

Видя такое дело, Павел с Терентием одними из первых

распрощались с бизнесом. Безвозмездно отдали книжную лавку детской организации и получили благодарность от местных властей. Администрация города превратила магазин в библиотеку.

Вскоре Наталья познакомила Павла с Терентием, не зная секрета, не

ведая, что её умело разыгрывали. Те знакомились, будто видятся впервые. После знакомства, дом отписали якобы бездомному старику из побуждений доброй воли и за ненадобностью. Терентий возликовал. Теперь не нужно было претворяться, играть спектакли, которые не любил, теперь он был на своём месте. Жизнь пошла с милости божьей роковым путём. Чаще стали собираться вместе, и детей молодожёны с удовольствием оставляли на попечение Терентия, когда вдруг хотелось побыть одним.

Павел устроился работать учителем музыки в одно из детских

учреждений, Наталья перешла работать туда же библиотекарем. Занимаясь с детьми, бывший атаман старался забыть прошлое, не думать о политике, и музыка в какой-то степени отвлекала, помогала, ведь во все времена оставалась целительницей души, настраивала в человеке струны оптимистических тональностей, прекрасных чувств. Но как бы, ни старался забыть жестокого времени, отобравшего отца, брата, Родину, всё равно нет-нет, да и придёт во сне хвостатый чёрт в облике Обухова и посмеётся язвительным хохотом. Не мог, как многие, в силу воспитанности приспособиться и жить по чуждым законам, под чужим именем, не смирился, да и не хотел мириться с ненавистной властью, забравшей всё, что было дорого и свято. Помнил о матери, жалел её, просил у бога для неё здоровья. Считал обет, данный на могиле жены и сына выполненным, свершившийся суд справедливым и честным. Его уже ничто не держало в этой стране. Думал, мечтал и готовился к отъезду во Францию к матушке.

Время шло к зиме. Идею с отъездом пришлось отложить до майских

дней. Заплатив немалые деньги, Павел купил надёжные документы, и жене, и детям, и Терентию. Все теперь считались одной семьёй. Наталья согласилась с решением Павла – покинуть страну и даже обрадовалась, не столько за себя, сколько за детей, боясь испортить их ещё не окрепший мировоззренческий характер, фанатизмом идей большевизма, не видя в том, так же, как и Павел, будущего. Пожив с Обуховым, насмотрелась, наслушалась сумасбродства, под знамёнами которого велась беспощадная борьба с образованными людьми, культурой, верой… На глазах разрушались храмы, уничтожалась в человеке личность. Новая власть выращивала, воспитывала – под одну гребёнку, забирала свободу – говорить и мыслить. Всех, кто по-иному выражался, гнобили, приписывали к врагам народа…

Порой Наталья задумывалась – почему Павел носил форму

красноармейца, когда не замечала в нём признаков коммунистических идей, как в Трофиме Егоровиче. Объяснить сомнительных мыслей не могла, и говорить об этом не решилась. «Ну и ладно! – думала. – Пусть служил, где служил», – хотя представляла в одном ряду с Глебом, часто сравнивала его с ним. – Боже, как похожи! Какое счастье, что встретилась с ним».

Наступил январь двадцать четвёртого. Страна оплакивала Ильича.

Уходил лидер мирового пролетариата, – вождь, в корне изменивший жизнь в России. В душе Павла ничего не ёкнуло. Возврата к прежней жизни уже не ждал. Прагматичный ум не питал иллюзий, оценивал ситуацию глазами опытного политика. Считал, что новая власть крепко зацепилась и надолго.

Пережить зиму весело и счастливо помогла не только женитьба, но

работа. Молодые предавались любимым делом с великим чувством упоения. Оттого, наверное, время пролетело незаметно, быстро.

Был выходной. Отправив накануне детей с ночёвкой к Терентию,

Павел с Натальей отдыхали, валяясь в постели до обеда. Вставать не хотелось, мечтали о свободе, но не в родной стране, а на чужбине, куда влекло всё сильнее с приближением тёплых дней. Бывая в Париже у бабушки в гостях ещё ребёнком, двадцативосьмилетний мужчина помнил те сказочные дни и желал вернуть детские впечатления о славном городе. Наталье Париж вспоминался романтическим светлым… В восемнадцать её с Глебом пленил этот город узами Гименея. Это было в мае семнадцатого. Никто из них не мог тогда представить, что станет через пять месяцев… Думая об этом через семь лет, она готова была птицей лететь в город любви, где была счастлива и надеялась – будет счастлива, но только с другим спутником жизни. Она не делилась этими мыслями, молча, смотрела на любимого и, слушая его детские воспоминания, гладила как ребёнка, улыбаясь искрящемуся, вдохновлённому мечтой взгляду.

– Кто ты, Павел? – вдруг неожиданно спросила она.

Тот посмеялся, заигрывая: – Твой муж.

– Это понятно, что любимый муж. Но кто на самом деле? Ведь не

знаю про тебя ничего. Почему Обухов тогда назвал тебя бандитом? Главарём каким-то… Атаманом шайки…

Павел отвернулся на боку.

– Зачем об этом спрашиваешь? Разве не достаточно того, что

люблю тебя?

– Хочу знать больше. Никогда не говорили об этом.

– Нужно ли говорить? – задумчиво ответил он.

– И всё-таки. Где познакомился с Обуховым? Почему приходил к

нам? Не меня же искал?

Павел уселся на кровати, свесив ноги. Не хотелось посвящать

Наташу в прошлые дела, считая, исповедь только омрачит ей душу. Но лгать любимому человеку не мог. Жить во лжи не позволяло воспитание. Помолчав, решил открыться: – Приходил, чтобы застрелить Обухова, – сказал и посмотрел ей в глаза.

Та равнодушно хмыкнула, думая – шутит, прижалась к спине,

обхватив за шею: – Разыгрываешь?

– Нет. Говорю правду! – По спине волной промчалась дрожь. —

Хотела услышать? Слушай!

Наталья откинулась на подушки, раскинув руки: – Извини. Не

следовало об этом спрашивать.

Но Павел решил продолжить. Ведь не сказав причины, побудившей

на жестокий поступок, Наташа может понять не правильно.

– Да, – подтвердил он, кивая, – хотел пристрелить твоего бывшего

сожителя. Кабы знал тогда, как к нему относишься, не задумался бы ни на секунду в тот день. Не выстрелил лишь потому, что увидел там тебя.

– Ты убивал людей?

– Врагов! – Павел нахмурился. – Я офицер, Наташа. Капитан Белой

Армии, как и твой муж Глеб. Сражался с противником… Поверь, – это сложно объяснить.

– Еще на вокзале подумала, что не красноармеец. Угадала.

Павел закурил. Этот разговор разжёг в нём трудные воспоминания.

«Лучше бы ничего не говорил ей», – подумал он.

– Почему Трофим назвал тебя бандитом?

– Враги всегда так друг друга называют. Ведь каждый себя считает

правым.

– Но ты хотел стрелять в безоружного? Не считаешь, что это

прерогатива палача?

Павел резко встал. Было больно слышать упрёк любимой, тем более,

когда прозвучало такое сравнение: – Этого негодяя поклялся казнить на могиле близких! – выкрикнул, взмахнув будто саблей, и перешёл почти на шёпот. – Он убил жену и сына. Малышке было всего девять месяцев. Обухов был приговорён мною.

Наталья взволновалась, услышав ужасную историю, вскочила с

кровати, прижалась к Павлу. Чаша страха и сочувствия переполнили её душу, она заплакала: – Прости, дорогой. Прости, я дура. Зачем затеяла этот разговор?

Он обнял и, утирая ей слёзы, признавался в любви, ругал себя за то,

что омрачил солнечный весенний день ненастьем необдуманных фраз.

– Перестань, маленькая, – шептал, стараясь разогнать тучи

домашней непогоды. – Это я – болван, что рассказал эту жуть. Извини.

23

Весна была в полном разгаре. Павел несколько раз ездил в

Югоморск. Подготовил надёжный «коридор» чтобы уехать в Турцию. Потратил для этого не мало сил, нервов, не жалел денег. Наконец стал известен день и время, когда все вместе, с женой, с детьми и Терентием отправятся от Российских берегов, туда, где жизнь была совсем другой.

Собрали в поездку самое необходимое, только то, что могло

пригодиться в дороге. Оставались три дня до отплытия. Они квартировали у Надежды Васильевны у старой знакомой, ожидая Терентия. Тот должен был приехать за день до отплытия парохода. Дом решили не продавать, чтобы не вызвать пересуды соседей, не навести разговоры на слух болтливых, завистливых «товарищей». За то время, что ожидали старика, Павел подкупил матроса на судне. Тот решил тоже бежать за рубеж, хотел уехать нелегально. Ему нужны были деньги, чтобы существовать в чужой стране, не испытывая трудностей. Вот и согласился на сделку. Павел поверил ему, полагая, что смысла обманывать у того нет. Отвалил готовящемуся дезертиру не малую долю драгоценностей. Шельмовать, по мнению Павла в такой ситуации под силу только набитому дураку. На безбедную жизнь тому хватало на многие годы. Матрос запрятал на пароходе всё, что Терентий притащил из лесных тайников, чтобы на таможне без конфуза пройти процедуру проверки. Оставался день до отплытия.

Дубовый стол, за которым сидел Обухов каждый день напоминал

комиссару ужасную ночь, когда под видом посыльного к нему явился Павел. Всякий раз, садясь за него, поглаживал, спасшую ему жизнь массивную тумбу, в которую вонзилась пуля. Тогда он упал, притворившись мёртвым. Открыл глаза, когда почувствовал, что опасность вновь обошла стороной. Цепляясь за край, приподнялся, заорал, зовя на помощь. Снял телефонную трубку и, глядя на корчившегося от боли охранника, хрипящим голосом приказал срочно соединить с ГПУ!

Трофим Егорович готовился к партийному бюро, писал отчёт о

проделанной работе по выявлению контрреволюционных элементов – врагов Родины. В нём подверг критике руководство сил безопасности, внутренних органов губернии. Предлагал мероприятия, повышающие, по личному мнению, уровень деятельности его ведомственных структур. Имея множество связей по специфике работы, пробивал дорогу наверх, стремился и готовился перейти на службу в столицу.

В кабинет постучали. Вошёл помощник-исполнитель Разумов.

Обухов закончил писать, закрыл папку и положил в сёйф.

– Рассказывай, Пётр Борисович! Узнали? Хоть что-то? – строго

спросил, уставив на подчинённого пронзительный взгляд.

Разумов сгорал от нетерпения – рассказать новость: – Оказывается, —

довольный собой, в предвкушении поощрения, торопясь, на одном дыхании, отбарабанил он, – ваша бывшая соседка знала, куда уехала Наталья Львовна и молчала всё это время. А недавно пришла анонимка, и мне доложили, что она сказала, где находится ваша жена одному подозрительному типу. Сейчас молчит, отпирается. Но думаю – если на неё нажать… – Разумов дал намёк, показывая рукой, как можно это сделать.