Текст книги "Противостояние"

Если говорить в принципе о возможности сокращения стратегических наступательный вооружений, я бы считал, что на 10–20 % количество ядерных боезарядов может быть сокращено без всякого ущерба для национальной безопасности России, при одной оговорке, о которой я сказал выше. Обязательно оглядываясь и принимая во внимание все то, что делается американцами по развертыванию систем противоракетной обороны.

– Для нас главное – фактор ПРО?

– Да, и это написано в тексте СНВ-3, этому посвящено специальное особое мнение Российской Федерации, что данный договор может быть пересмотрен в зависимости от действий Соединенных Штатов в области противоракетной обороны. То есть тогда это были прожекты относительно того, что может быть. Сейчас же – реальное состояние дел. Будь то Румыния, будь то позиционный район в Польше, который еще ближе к территории Российской Федерации, и не учитывать этого нельзя!

– Как вам видится перспективная группировка стратегических ядерных сил России в ближайшие 30–40 лет?

– Об этом очень много в прессе публикаций, и то, что сейчас предусматривается планами военно-политического руководства Российской Федерации, – полностью укладывается в решение задач обеспечения национальной безопасности. Абсолютно очевидно: чтобы реализовывать эту задачу, необходимо учитывать жизненный цикл стратегического ядерного вооружения. Ни для кого не секрет, что те процессы, которые сейчас происходят в обновлении СЯС наземного и морского базирования, это естественное следствие процесса морального и физического устаревания тех вооружений, которые были созданы 20–30 лет назад еще во времена СССР.

И в этом смысле те планы, о которых мы сегодня можем с уверенностью говорить, реализуются в полном соответствии с теми замыслами, которые намечались в 1998 году, когда был поставлен на боевое дежурство первый полк шахтного базирования МБР «Тополь-М», и последующие шаги по развитию группировки. Они полностью вписываются в общую стратегию поддержания стратегического ядерного потенциала Российской Федерации на уровне, обеспечивающем национальную безопасность, и полностью соответствуют международным правовым ограничениям, которые вытекают из договоров, заключенных Российской Федерацией.

– Как вы считаете, в какой обозримой перспективе ядерное оружие будет оставаться средством, страхующим от Третьей мировой войны? Ведь научно-технический прогресс неизбежно будет рождать и такие технологические возможности, которые объективно позволят снизить роль ядерного оружия, появится что-то более разрушительное, либо появятся средства нейтрализации ядерного потенциала противника, которые сегодня невозможно представить.

– Я думаю, что вы правы в том смысле, что предела совершенству нет. И в развитии вооружений – безусловно, тоже. Весь исторический опыт это доказывает. Представить себе, что, например, тридцать лет назад могли быть созданы столь совершенные системы в области стратегических ядерных вооружений, что мы делаем сейчас, было просто невозможно. С другой стороны, можно опереться на фактологическую информацию о планах США по совершенствованию их стратегических ядерных сил в XXI веке. Планы эти формируются до 2088 года. Поэтому я с абсолютной уверенностью считаю, что стратегические ядерные вооружения будут гарантом мира, как минимум, до конца нынешнего столетия. При всем при том, что не исключено появление новых типов вооружений, которые в известной степени будут оппонировать стратегическим ядерным силам с точки зрения возможности перехвата, с точки зрения нейтрализации и так далее. Но в силу того, что вероятности применения этих дестабилизирующих по отношению к ядерному вооружению разрабатываемых средств не будут равны гарантированной единице, а следовательно – останется хоть какая-то вероятность применения ядерных средств, то, безусловно, стратегическое ядерное оружие сохранит свою не просто актуальность, а именно роль стабилизатора в развитии современной цивилизации до конца этого века.

– Как вы считаете, количество ядерных стран де-факто будет увеличиваться?

– Я думаю, будет увеличиваться, процесс этот остановить невозможно, потому что любая страна в экономическом, в технологическом плане способная реализовать сам принцип создания ядерного оружия, рассматривает его как средство, гарантирующее национальную безопасность. Так сложилось. И ничего с этим сделать невозможно.

Другое дело, что те государства, которые обладают соответствующим авторитетом в мировом масштабе, соответствующим потенциалом, в том числе военным и экономическим, могут сдерживать этот процесс. Опять-таки не надо далеко ходить: если вы вернетесь на 30–40 лет назад и посмотрите, какое количество государств обладало ядерным оружием тогда, и пролонгируете на сегодняшний день, то увидите – их количество многократно увеличилось. Пройдет еще 20–30–40 лет, и еще большее количество стран, которые потенциально обладают возможностью создания ядерного оружия (например, Япония, Австралия), сделают это.

– Этот конфликтный потенциал, который Запад несет в своем противостоянии с Востоком, с Россией – это закономерность развития современной человеческой цивилизации? То есть ближайшую тысячу лет данная ситуация не изменится?

– Вы знаете известный тезис, что история – это ступени прошлого, которые ведут в будущее. Если тысячу лет до этого было противостояние, предположить, что в ближайшую тысячу лет оно исчезнет – было бы по меньшей мере опрометчиво. Когда я говорил о «свете в конце тоннеля» и про ноосферу Вернадского, объективно земной шар, население Земли умнеет. И идеи Вернадского, а они как маяк, который рано или поздно будет своим светом освещать путь развития цивилизации, действительно реализуются. Получается так, что, развивая интеллект во всемирном масштабе, люди, может быть, настолько поумнеют, что противостояние либо прекратит свое существование, либо примет такие формы, которые будут взаимно приемлемы. Но не такие, как сейчас.

– Существует ли риск возникновения случайной ядерной войны?

– Вопрос очень актуальный. С технической точки зрения он существует. И мне бы представлялось, что реальную деятельность и Востока, и Запада, прежде всего России, и Китая, и Соединенных Штатов, и Западной Европы, надо было бы направить на то, чтобы выработать совместный инструмент, совместный механизм борьбы со случайными запусками МБР с точки зрения их нейтрализации. Речь идет не об уведомительных процедурах, а о технических средствах, которые в случае несанкционированного пуска одной ракеты, например с ядерным боезарядом, могли бы парировать эту угрозу на интернациональном уровне.

Потому что, если существующая система предупреждения о ракетном нападении, у нас ли, в США ли, будет фиксировать подобного рода одиночные запуски, при тех уровнях мощности, которыми располагает современное боевое оснащение МБР, – это катастрофа, это просто катастрофа! Поэтому первым шагом по выработке мер доверия, о котором я неоднократно говорил, нужен шаг по аналогии с тем, что было сделано во времена холодной войны между США и СССР в рамках программы «Союз-Аполлон».

Уж тогда больших антагонистов, чем Советский Союз и Соединенные Штаты, придумать было невозможно. Тем не менее нашлись и политики, и головы, и руки для того, чтобы реализовать совместную программу. И сейчас нечто подобное можно сделать. Но для этого нужно головой думать и работать руководителям стран, дипломатам и военным.

– И заключительный вопрос. Рим был мощной империей и прекратил свое существование… Как вам видится судьба Соединенных Штатов Америки – единственной сегодня мировой империи?

– Если философски рассуждать, судьба Соединенных Штатов Америки повторит, и я в этом абсолютно уверен, судьбу Древнего Рима. И все идет к этому. Когда произойдет – это другой вопрос. Но то, что произойдет, – абсолютно точно. И не потому, что мы такие умные, агрессивные или хотим навредить Соединенным Штатам. Нет! Исторический опыт существования подобных государственных образований говорит сам за себя. Ни разу еще в истории – ни разу! – империя, которая бы претендовала на мировое господство, не сохраняла свою жизнеспособность вне времени.

«От интеллекта и профессионализма политической элиты в значительной степени зависит и состояние государства»

На вопросы журнала «Национальная оборона» отвечает генеральный конструктор стратегических ракетных комплексов академик РАН Юрий Соломонов.

– Юрий Семенович, в 2016 году вы в интервью журналу «Национальная оборона» сказали, что США ждет судьба Древнего Рима. Прошло четыре года. И вот сейчас мы фактически видим в Соединенных Штатах «бунт рабов», полный хаос, упадок империи. Почему так происходит?

– Я бы ответил на этот вопрос двояко. Во-первых, говорить о том, что те события, которые сейчас происходят в США, имеют апокалиптический характер, наверное, рано. Хотя спекуляций на эту тему сегодня достаточно. Тем не менее внешние условия и сам процесс я бы классифицировал как инстинкт самосохранения мировой элиты, прежде всего банковской.

В своей книге под названием «Противостояние», которая выйдет в ближайшие два-три месяца, я подробно анализирую и систематизирую ту информацию, которая на сегодняшний день муссируется в кругах политологов, экономистов – и наших, и зарубежных, – по вопросу жизнеспособности капиталистической системы в целом.

Инстинкт самосохранения этой общественной системы, под которой понимается то, что формирует климат общественных и общественно-экономических отношений в мире, очень высок. Отчасти это происходит благодаря тому, что тот задел, который был создан, начиная с Ротшильда в XVIII веке и по сегодняшний день, настолько мощен, насколько эта система мирового капитала адаптируется к изменяющимся условиям. И доказательством тому могут служить события и XX века, и XXI века, Первая и Вторая мировые войны, из которых мировая элита вышла с огромным профицитом и практически подчинила себе весь мир. Жизнеспособность этой системы не просто высока, а имеет под собой очень мощный фундамент, и говорить о том, что она разрушается сегодня, нет никаких оснований.

Вместе с тем, оценивая объективно происходящее сегодня в мире, можно с уверенностью констатировать, что существуют противоречия внутри самой системы, и это абсолютно естественный процесс, потому что он заложен в принципе соревновательности самой капиталистической системы. Вот эти разрушительные процессы не приводят к консолидации, к упрочнению фундамента этой системы, и плюс разного рода противоречия, например по «Северному потоку – 2», который уже перестал быть предметом взаимоотношений Западной Европы и России и приобрел глобальный характер. Надо абсолютно открыто об этом говорить. За всем этим стоят и те абсолютно антагонистические группы, которые на сегодняшний день сформировались в виде противодействия Турции, с одной стороны, с другой стороны – Франции, Греции, Египта. Тот клубок противоречий, который назревает, будет иметь очень серьезные, если и не катастрофические, то предкатастрофические последствия на Дальнем Востоке в виде противоречий между США, Китаем, Японией, Южной Кореей и т. д. Абсолютно очевидна возрастающая напряженность в мире.

Эта напряженность характеризуется тем обстоятельством, что структура, которая подвергается этому напряжению, беспредельно выдерживать такое напряжение не может. И, конечно, появится какое-то «слабое место», какие-то провокации либо провокация, если можно так выразиться, провоцируемая специально кем-то, либо результат случайного какого-то действия приведет к этому.

Все, что сейчас происходит во взаимоотношениях с Россией в связи с событиями с Навальным, с Белоруссией и т. д., все это наталкивает на мысль, что возрастающая напряженность будет иметь какие-то очень неблагоприятные последствия. Мы будем наблюдать за развитием событий. Но объективно, то, о чем я говорил четыре-пять лет назад, приведет к перераспределению средств, к утрате влияния в глобальном масштабе со стороны отдельных государств, перераспределению этих полномочий среди других стран и военно-политических союзов и к тому, о чем вы сказали в самом начале.

– Сегодня в мире мы наблюдаем турбулентность, которая уже даже похожа на хаос. Мы от более прогнозируемого варианта развития ситуации в мире переходим к полной непредсказуемости. В таких условиях возрастает ли фактор наличия ядерного оружия как того средства, за счет которого поддерживается стратегическая стабильность и не дает миру скатиться к Третьей мировой войне?

– Насчет Третьей мировой войны – все это провокации политической элиты в разных государствах. На эту тему очень многие положения на сегодняшний день откровенно эксплуатируются чистоплотными или нечистоплотными политиками в своих сугубо индивидуальных интересах. Это и система противоракетной обороны, «эффективность» которой известна. Тем не менее, где надо и где не надо, и политики, и представители других слоев общества используют этот жупел, которым можно размахивать и угрожать, хотя сама данная проблематика выеденного яйца не стоит.

Такая же ситуация и с ядерным оружием. В истории взаимоотношений Советского Союза и США, России и США были прецеденты, когда договоры заканчивались официально, формально, тем не менее стороны договаривались соблюдать условия этих соглашений без наличия самих договоров. С другой стороны, если взять «клуб ядерных держав», то такие его члены, как Франция, Англия и Китай, – они вообще находятся вне рамок каких-либо договоров, и ничего.

Почему же сейчас должны быть договоры между Россией и США, которые как бы стабилизируют ситуацию, связанную с невозможностью отсчета последних минут, секунд до известного катаклизма. Наличие 200 или 300 ядерных боеголовок мощностью от 500 килотонн до мегатонны в одной из стран так же опасно, как и увеличение количества боеголовок от 500 до 1500. Разницы абсолютно никакой нет.

И если эти страны находятся вне договорной системы, от этого ситуация ведь не усложняется с точки зрения приближения или отдаления от возникновения подобного рода ситуаций. Другое дело, что, безусловно, наличие договоров разряжает не обстановку с точки зрения возникновения потенциальных конфликтов. Оно порождает самое главное во взаимоотношениях между государствами – принцип доверия.

Вот если вернуться на 30 лет назад к Договору о РСМД 1987 года. Договор был заключен между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, полнейшими антиподами с точки зрения идеологических систем, с точки зрения мировоззренческих представлений о направлениях развития общества. Тем не менее наличие этого договора в значительной степени способствовало появлению элементов доверия. Но эти элементы в подавляющем большинстве случаев носили показной характер. Иллюзий на этот счет не должно быть никаких.

В своей книге «Противостояние» я пришел к однозначному выводу, что со стороны Советского Союза ракеты средней дальности не представляли угрозу для США. Более того, обладая мощным элементом влияния на Западную Европу, ведь практически все страны НАТО разместили «Першинги» на своей территории, американцы пошли на подписание договора. Ясно, что это была сделка. И предметом этой сделки была последующая деятельность Сороса на территории СССР, создание «Культурной инициативы», и с этого практически началась псевдодемократизация в нашей стране, появление в обороте доллара и т. д. Далее события шли «по накатанной дороге», которая привела к краху СССР.

Это была сделка, потому что потенциальная угроза действительно была велика для Советского Союза, а не для американцев. Горбачев пошел на подписание этого договора, а за кулисами, как я предполагаю, осталась эта сделка. Со стороны США она была подхвачена как элемент внедрения тех начал, которые лежали в основе капиталистического общества на Западе и западной идеологии, – внедрения ее в Советском Союзе, чего в принципе раньше не могло быть.

Договорная практика сама по себе больше даже не политика, а – хотя это будет звучать резко – это больше политиканство. Сейчас те договоры практически денонсированы, и Договор по ПРО в начале века, и Договор о ДСМД, видимо та же судьба ждет Договор СНВ-3.

Опасность – помимо доверия или недоверия – в адекватности восприятия этой ситуации элитами, теми, кто формирует общественное мнение внутри государства. Есть внешняя сторона вопроса, а есть внутренняя. От интеллекта и профессионализма политической элиты в значительной степени зависит и состояние государства. Выход из договоров может восприниматься элитами как сигнал к атаке. И такие поползновения сейчас уже делаются. Это способствует возрастанию все большей напряженности.

– Как вы полагаете, существующий типаж вооружений для стратегических ядерных сил РФ оптимален с точки зрения реагирования на новые вызовы и угрозы? Наличие ракетных комплексов «Тополь-М», РС-24 «Ярс» шахтного и мобильного базирования представляют собой оптимальный вариант развития группировки РВСН на ближайшие 30–40 лет?

– Стратегические ядерные силы должны решать задачу обеспечения национальной безопасности государства. Сейчас этот потенциал гарантированно избыточен. Вместе с тем вооружение есть вооружение, и остановить процесс, связанный с его совершенствованием, просто невозможно. Именно поэтому необходимо двигаться в направлении тех поисковых работ, которые действительно повышают эффективность стратегического вооружения, но исповедуют при этом единственный, на мой взгляд, правильный тезис, который декларирует следующую идею. Речь должна идти не о соревновательности в этом процессе, не о политике, а о минимальной разумной достаточности. При этом минимальная разумная достаточность определяется прежде всего критерием, о котором я неоднократно говорил на всех уровнях, включая самый верхний уровень. Имею в виду использование универсального критерия «стоимость – эффективность». Когда создаются более эффективные вооружения, то очевидно, что количество этих вооружений должно сокращаться при решении той же задачи обеспечения национальной безопасности. Если этого не делается, значит, это затратный путь, который приводит к абсолютно необоснованным дополнительным затратам на оборону.

– Все-таки ядерное оружие – это зло или благо?

– Это, безусловно, благо. И исторически это подтверждается отсутствием глобальных войн в течение 75 лет. Это самый длительный промежуток времени отсутствия войн мирового масштаба. И главным звеном в этой цепочке, безусловно, выступает ядерное оружие, которое является мощнейшим фактором сдерживания агрессивности государств.

Неслучайно Барак Обама, который представлял интересы мировой финансовый элиты, в одном из своих декоративных выступлений призывал к «ядерному нулю» для того, чтобы отказаться от ядерного оружия и вернуться к той ситуации возможности применения неядерного оружия с потенциальными конфликтами, которые уже происходили в мире за последние 100 лет. «Ядерный нуль» – это как раз отказ от потенциальной боязни огромной разрушительной силы оружия и возврат к той ситуации, когда при отсутствии подобной угрозы возможно применение и использование неядерного оружия для создания конфликтных ситуаций глобального характера.

– Почему до сих пор Соединенные Штаты Америки не извинились за Хиросиму и Нагасаки? Ведь это были акты устрашения, дверь в новый ядерный мир, но в то же время огромное количество человеческих жертв.

– Я бы сказал так. За Хиросиму извиняться было не за что, потому что было создано новое оружие, а оружие для того и создается, чтобы его применять. Все, что связано с Хиросимой, в известной степени оправдывать нельзя, но можно понять. Новое оружие нужно было опробовать, посмотреть, что это такое. А вот атомная бомбардировка Нагасаки – это уже преступление. Во-первых, было ясно, что применение такого оружия связано с огромным количеством человеческих жертв. Во-вторых, это не диктовалось никакими условиями военной необходимости. Япония уже была разгромлена, и по соответствующим докладам по линии Министерства иностранных дел в Москву, и по той информации, которой обладало ЦРУ, по состоянию на август 1945 года потенциал Японии практически был исчерпан с точки зрения возможности военного противостояния.

Это был акт устрашения, и акт устрашения не Японии, а Советского Союза. На Потсдамской конференции, когда с желанием произвести впечатление на Сталина Трумэн сообщил ему о произведенном в июле первом взрыве атомной бомбы в рамках Манхэттенского проекта и ожидал истерической реакции со стороны Иосифа Виссарионовича, – реакция оказалась абсолютно спокойной. Курчатов уже работал. Так что это был акт устрашения Советского Союза, и, если бы не 1949 год и не взрыв нашей первой атомной бомбы, а потом и термоядерной бомбы (где мы опередили американцев), события могли бы развиваться совсем по-другому. Не знаю по возможности применения ядерного оружия, но по крайней мере с точки зрения диктата политической воли при наличии такого оружия у одной стороны (США) и его отсутствии у прямого оппонента (СССР) все могло бы иметь абсолютно непрогнозируемые последствия.

– Вся ваша жизнь связана с созданием ракетно-ядерного щита нашей Родины. Вы удовлетворены тем, что вы делали, делаете, продолжаете делать, как личность, конструктор, академик? Как, в конце концов, человек, на плечах которого безопасность нашей страны?

– Вопрос очень непростой и носит в общем-то риторический характер. На него можно отвечать по-разному. Но жить нужно не тем, что сделал, а тем, что предстоит сделать. В этом и заключается интерес жизнедеятельности любого человека. Если у него есть интерес к созданию чего-то нового, значит, он еще развивается. А если он живет прошлыми заслугами, то это совсем не интересно. Поэтому мы смотрим вперед, и, как я в одной из своих книг написал, мыслительный процесс нельзя остановить.

Вооружение, как и любой продукт человеческой деятельности, – это процесс, который невозможно фиксировать на определенной стадии развития. Условия потенциального боевого применения меняются, так и сама техника во всех ее проявлениях также совершенствуется. Это касается практически всех компонентов, которые образуют фундамент любой составляющей стратегических ядерных сил, это и элементы наземного пускового оборудования, и собственно ракеты. По каждому из этих элементов налицо тенденция развития, за которой стоит безусловное совершенствование техники, повышение боевой эффективности и т. д.

И вот для того, чтобы овладеть этими инструментами, нужно совершенствовать свои знания, не останавливаясь на достигнутом, не считая, что ты знаешь очень много. 20–30 лет назад соревновательность не только среди разработчиков была тем побудительным началом, которое позволяло объективно двигаться вперед. Нерушимый союз военных и промышленности, не оборонно-промышленный комплекс, а военно-промышленный комплекс. Эта совместная деятельность позволяла профессионально достигать наиболее значимых результатов, и эффективность этого взаимодействия, безусловно, давала свои результаты.

– Сейчас США стоят фактически на пороге перевооружения всех компонентов своей ядерной триады. Заданы новые НИОКР по новому стратегическому бомбардировщику, по новой МБР и по новому подводному носителю. Этот процесс перевооружения ядерной триады США, в то время как мы уже пик этот прошли, для нас несет определенную угрозу или это естественный процесс обновления?

– Я думаю, что это естественный процесс обновления, и, исходя из современных представлений о развитии науки и техники, придумать что-то, представляющее потенциальную угрозу, на сегодняшний день невозможно. Более того, у нас самих создан определенный задел.

Мы по-разному подходили к процессу модернизации своего стратегического ядерного потенциала. По сравнению с американцами у нас этот процесс не прерывался, в то время как у американцев он носил, если можно так выразиться, дискретный характер. С одной стороны, это имеет свои преимущества, а с другой стороны – имеет свои недостатки. Но как только мы говорим о дискретности в исследованиях, то, хотите вы того или нет, на период дискретности вы будете отставать в развитии. Сейчас эта ситуация сложилась с точки зрения отношения российского научно-технического потенциала и американского в этой области далеко не в пользу США. Так объективно сложилось.

Реально реализуют ли они то, о чем мы сейчас говорим, с точки зрения восстановления паритета? Уверен, что реализуют. Но для этого потребуются ресурсы и время. Мы же здесь имеем определенное преимущество, и если будем действовать умно и профессионального, то по мере того, как будет ликвидироваться отставание американцев от нас, мы должны будем, безусловно, двигаться вперед и создавать такие вооружения, которые действительно будут обладать существенным преимуществом.

– Твердотопливному боевому ракетостроению альтернативы нет?

– Если говорить об этом с мировоззренческих позиций, то безусловно так, потому что прежде всего, когда создается вооружение, мы должны руководствоваться двумя принципами. Во-первых, оно должно быть эффективным в потенциальных условиях боевого применения. Во-вторых, оно не должно вредить нам самим. С этой точки зрения альтернативы фактически нет.

– Как можно оценить проекты по диверсификации Корпорации МИТ в нынешних условиях?

– Диверсификация – это очень правильный процесс. Любому предприятию обязательно нужно заниматься тем, что связано с упрочнением фундамента его функционирования. А упрочнение фундамента неизбежно связано с более широкими направлениями деятельности. Если вы создали что-то и оно функционирует в течение 15–20 лет, то возникает естественная пауза. Я имею в виду, что производство техники с точки зрения серийного изготовления ведется как результат этих работ. Но есть и еще одно обстоятельство, связанное с тем, насколько продуманно в государстве ведется процесс обновления вооружения. Технологическая база, созданная для обновления вооружения под пиковую нагрузку, должна использоваться в том числе для диверсификации.

Эта диверсификация позволяет решить две проблемы. Безусловно, сохранить «мозги» в области научной и инженерной мысли и в области производственно-технологической мысли, тем более что функционирование в условиях создания гражданской продукции принципиально отличается от создания оборонной техники. Это действительно реальный рынок. А производство оборонной техники в подавляющем большинстве случаев – монопольное производство. Это первый тезис. И второе – это позволит использовать и сам модернизированный производственный потенциал.

Но есть огромное количество препятствий на этом пути. Первое из них – формирование стоимости продукции. Вы участвуете здесь в рынке и должны быть конкурентоспособными не с точки зрения основных характеристик, потребительских свойств, но и с точки зрения стоимости. Формирование цены в военной промышленности и в гражданской продукции сильно отличаются. Поэтому одно из основных положений в ходе этой деятельности – это раздельный учет. Это сложная процедура, но к ней обязательно нужно подходить на государственном уровне, и нужно поставить задачу перед оборонной промышленностью, чтобы это было неизбежным условием создания гражданской продукции.

Второй вопрос – это внедрение результатов в гражданский сектор. Где-то это происходит абсолютно безболезненно, например, в авиационной промышленности, в промышленности, связанной с судостроением, где создаются суда либо военного назначения, либо гражданского, и это – естественный процесс. В случае ракетной техники стратегического назначения это невозможно, хотя есть определенное направление деятельности такого рода. И нам приходится отвоевывать свое место под солнцем. Удается ли это сделать? Удается. При поддержке президента и правительства РФ. Вместе с тем это сопряжено с огромным противодействием со стороны чиновников разного уровня даже при поддержке руководства страны в виде принятых президентом решений. Приходится преодолевать сопротивление. И, конечно, это не добавляет эффективности.

– Какие проекты можно выделить?

– Реализуется несколько больших проектов. Я не говорю о тех, которые носят локальный характер. Таких проектов много. А если говорить о том, что связано с кооперацией в целом, то это комплекс гидравлического разрыва нефтяного и газового пласта, по которому мы работаем уже более двух лет, добившись признания в России. Выделены государственные деньги в рамках соответствующих программ, и тем не менее мы не можем приступить практически к реализации в силу чиновничьего противодействия, о котором я уже говорил.

Также мы реализуем проект «Чистая вода» в рамках обеспечения населения чистой питьевой водой, потому что в России очень неблагоприятная ситуация с питьевой водой. 50 % населения страны, по данным Росприроднадзора, пользуется питьевой водой, не соответствующей санитарно-эпидемиологическим нормам. Отсюда и высокая смертность и различного рода заболевания.

60–70 % питьевой воды в Москве очищено с помощью генераторов озона, созданного нами отечественного оборудования. Тиражирование этих технологий по Российской Федерации на сегодняшний день сталкивается с абсолютно парадоксальными ситуациями, недостаточной эффективностью использования выделенных средств для этих нужд. Вместе с тем мы движемся к намеченной цели, и на сегодняшний день находимся на пороге создания и реализации нескольких пилотных проектов уже не в столице, а в регионах. С одной стороны, это очень тяжело, но мы руки не опускаем и, будучи оптимистами по натуре, смотрим на это дело с надеждой.

– Как преодолеть этот барьер?

– Это очень сложный вопрос. У нас практически отсутствует в режиме инновационного развития то, что может рождаться как элемент продвижения вот этих инноваций на реальный рынок. Без административного ресурса сделать это невозможно. В ряде направлений эти процессы продвигаются с известной степенью оптимальности. Но в тех направлениях, которые связаны с общим машиностроением, лежащем на стыке многих областей, общая рыночная культура у нас находится еще в зачаточном состоянии.

Эта новая инновационная составляющая у нас очень слаба. Мы отстаем в технологическом плане от Запада. И поставлена задача не просто диверсификации, а и решения задачи импортозамещения, чтобы в известной степени быть независимыми в тех критических для экономики областях, для которых это действительно важно. И вот технология гидравлического разрыва пласта является одним из таких направлений. Такая же ситуации по очистке воды, где мы практически вытеснили иностранных конкурентов в Москве и пытаемся в регионах. Мы проводим испытания, делаем это за счет собственных средств, что повысит эффективность функционирования этих элементов в разы.