Текст книги "Тепло родного порога"

Письмо из дома

 
Третий день без боёв… отдыхают на ветках вороны,
В небе серая мгла и с утра нудный дождь моросит,
Ветер рваные тучи цепляет за мокрые кроны,
Разогнать их не может и видно от злости свистит.
 
 
Отсырела шинель, плащ-палатка коробится колом,
Сырость въелась в бельё, пробирает до самых костей,
А тетрадки листок, пахнет мамой, уютом и домом,
Я читаю письмо, улыбаюсь до самых ушей.
 
 
Мама пишет, – Сынок, ты на фронте за нас не волнуйся,
Всё у нас хорошо и дела помаленьку идут,
Ты себя береги, и под пули без дела не суйся,
Нам ты нужен живой, все тебя с нетерпением ждут!
 
 
Третий день без боёв… отдыхают на ветках вороны,
В небе серая мгла и с утра мелкий дождь моросит,
И читает Солдат, на переднем краю обороны,
Про любимых своих…
пусть их Боже Всевышний хранит…
 

Рвёт мне душу соседа гармошка…

 
Рвёт мне душу соседа гармошка,
Бабы, словно на похоронах,
Воют так, что сто грамм на дорожку
Расплескались в дрожащих руках.
 
 
– Полно бабы, ну что за поминки?!
Не к лицу вам живых отпевать.
Нам война, это так, для разминки,
В хвост и в гриву врага будем гнать!
 
 
Мать слезу промокает платочком,
Молча, в сторону смотрит отец,
А в углу Божья Матерь сыночку
Примеряет терновый венец.
 
 
За порогом теснятся ребята,
Друг Серега толкает, – «Пойдём!»
И, мехами вздохнув виновато,
Замолкает соседа гармонь.
 
 
Крест нательный, харчи на дорогу.
На мгновенье притихла родня…
И молитва от бабушки к Богу,
Чтоб вернул невредимым меня.
 
 
…………………………………………………..
 
 
Мать слезу вытирает платочком,
Желваками играет отец…
Похоронка пришла на сыночка,
Жизнь окончена, счастью конец.
 
 
На деревне играет гармошка.
У соседа растут сыновья
И 9 Мая Серёжка
За столом поминает меня.
 

Письмо

 
Здравствуй, милая мама!
Мой ангел, мой свет!
Ты читаешь письмо…
Значит всё. Меня нет.
Скоро бой. Я отдам
Своему старшине,
Ордена и письмо,
Что бы выслал тебе…
Греет солнце
И пахнет весною земля.
Как же хочется выжить,
Родная моя!
Что б вернуться с победой
В деревню… домой…
Что бы смерть не косила
Друзей за спиной.
Помнишь, летом ходили
С тобой по грибы,
Как же здорово жить
Если нету войны.
Может мне повезёт,
И вернёт старшина,
После боя письмо и мои ордена.
……………………………….
Почтальону с надеждой
Глядит мама вслед
только писем от сына
По-прежнему нет.
 

Смерть в полный рост

 
Белое поле. Трескучий мороз.
Небо прошито иголками звёзд.
Немцев окопы. Нетронутый наст.
– Добрые люди, молитесь за нас.
 
 
Цепью нестройной, по пояс в снегу,
На пулемёты солдаты бегут.
Все понимают, приказ есть приказ.
Наши сто грамм утром выпьют за нас.
 
 
Сквозь амбразуру Вильгельм (или Ганс)
Жизни не ведая, смотрит на нас.
– Без подготовки?…
– Какой идиот?…
– Кофе допью, ни один не уйдёт.
 
 
Веет позёмка, крепчает мороз.
Всех до единого здесь…
В полный рост.
 

Солдатский котелок

 
Стрельба…Разрывы…Фрицы под горой.
В окопе грязь… Кровь сквозь бинты сочится…
– Прор-р-вёмся Мишка, не впер-р-вой…
– Ни чтО, братишка, с нами не случится!
 
 
Винтовки… На двоих один патрон…
Курить хочу, терпеть уже нет мочи…
В окопе стонет Мишка, ранен он,
Нам продержаться бы до сумерек, до ночи…
 
 
Вдруг бой угас …У пруссаков обед.
Я слышу Мишки хриплое дыхание,
Который день во рту ни крошки хлеба нет,
Немецкий харч нам дразнит обоняние.
 
 
Я с котелком в зубах ползу к ручью,
Стараясь не смотреть на мёртвых фрицев,
Вжимаясь в землю, Богу я кричу,
– Дай грешному пожить!!!
– Позволь воды в ручье напиться!
 
 
Но видно карта выпала не в масть,
На туз крестей, нет козырей в колоде,
В Тверских лесах нам выпал жребий пасть,
И светлой памятью солдатской жить в народе.
………………………………………………….
 
 
Раздвигая заросли малины,
Вдалеке от тропок и дорог,
Малыши нашли в грязи и глине,
Пулями пробитый котелок…
 

Старшина

 
Я унижен, распластан на жухлой траве.
Страх свинцовыми пулями лупит по мне.
Прошивает насквозь – от макушки до пят.
Глухо чмокая в каски лежащих солдат.
 
 
На пригорке, беснуясь, бубнит пулемёт —
Кто не умер ещё, непременно умрёт.
Но поднялся над пулями наш старшина,
Посылая фашистов по матушке на…
 
 
Наступая на смерть, наступая на страх,
Покатилось утробное, грозное – Ааа-ааа!!!
И пошла на врагов, за волною, волна,
По степи,
где бессмертный
лежал
старшина.
 

Чуть-чуть осталось до Твери

 
Весною радостно вдвойне
Услышать,
– Всё, капут войне!
Вслух матюгнуться,
– Так, раз так!
И выдохнуть животный страх.
Обняться с ротным старшиной,
На плечи «сидор» и…домой!
Поздней в прокуренной теплушке
Пить шнапс с братвой из общей кружки,
– За жизнь – живых,
За славу– павших,
За память – без вести пропавших!
Смотреть, смотреть в проём двери…
…чуть-чуть осталось до Твери!
………………………………..
 
 
Ещё и не было меня,
Но чтобы я увидел свет,
Ушла на фронт моя родня.
…с войны вернулся только дед.
 

Памятные вехи

Посвящаю деревне Горенка Тверской области, стертой с карты нашей Родины войной, а также всем другим деревенькам и селам России, Белоруссии, Украины…

 
Заросли бурьяна и крапивы,
Куст смороды под шершавой вишней,
Яблоня по-вдовьи сиротливо,
Сгорбилась на старом пепелище.
 
 
Словно на заброшенном погосте,
Та же тишь, трава и запустенье.
Стонет сердце от прозрачной грусти,
Сдавливает горло на мгновенье.
 
 
В солнечном ромашковом просторе
Яблоньки стоят, сутуля плечи.
Вехами, проросшими сквозь горе,
Как Хатыни памятные печи.
 

Я не герой

 
Не просите…
Простите.
Какой я герой…
Рядовой из сермяжной пехоты.
До сих пор я кричу, если снится порой,
Батальон мой штурмующий дзоты.
Раз за разом во сне я в атаку бегу,
По бескрайнему белому полю,
За спиною друзей оставляя в снегу
Обездвиженных смертью и болью.
 
 
Вновь давление скачет.
Какой я герой.
Вспоминая былое, волнуюсь…
Так однажды очнувшись под Курской дугой
Осознал, что прошла моя юность.
Я тогда десять суток по пояс в грязи
Пролежал под немецким обстрелом,
Из орудий утюжил нас так паразит…
Лёг брюнетом, а пОдняли белым.
 
 
Не смогу…
Вы простите, что я не герой,
Я и в детстве был хилым и слабым,
О войне пусть расскажет вам кто-то другой,
…ну и что, что три ордена Славы.
 

Я пью за вас, солдаты, не пришедшие с войны…

 
Прошу, налейте 200 грамм
И дайте слова, тишины…
– За тех, кто дал свободу нам
И не вернулся с той войны,
Кто зубы сжав, бежал вперёд
И воли страху не давал,
Кто не делил родной народ
На латышей и молдаван.
Кто защищал… жену, детей,
Родных и близких защищал,
В окопе ждал от них вестей,
Живым вернуться обещал…
Не добежал… Упал на снег,
И жизнь угасла на глазах,
Перед Всевышним все равны,
Будь ты еврей или казах.
Прошу, родные, тишины,
Мой тост за ВАС, —
СОЛДАТЫ,
НЕ ПРИШЕДШИЕ
С ВОЙНЫ
 

Нам не трубит трубач Отбой!

 
Стреляли глазками девицы
И бил без промаха их взгляд,
И от любви бледнели лица
Корнетов двести лет назад.
Их юный взор не знал покоя
И страсть – игристое вино
Бурлила в будущих героях,
Баталий при Бородино.
 
 
Картечь свистит, грохочут пушки,
Войска построились в каре.
Вмиг позабыты все пирушки,
Объятья с милой на заре.
Война не место для парада,
Война всегда кровавый труд.
С косою смерть шагает рядом
И не даёт передохнуть.
С косою смерть шагает рядом
В любой момент ударит в грудь.
 
 
Ушли герои тех столетий,
Но не трубит трубач «Отбой!»
И офицеры в лихолетье
Опять рискуют головой.
Прошли Чечню и Приднестровье,
Страна прикажет, – снова в бой!
…шинель висит у изголовья
И портупея под рукой.
 

Мой крест

 
Кровавый ток пульсирует в висках
И гложет серо-жёлтая тоска.
 
 
…пикирующий юнкерс. Визг и стон.
Который раз один и тот же сон.
 
 
Бомбардировщик в небе над Невой.
Я вижу, точка отделилась от него
И понеслась к отчалившей барже,
К моим ребятам, молодой жене.
 
 
Визг самолёта. С пирса бабий вой.
На месте баржи столб огня с водой.
Никто не спасся. Не смогли спасти…
И этот крест мне до конца нести.
 
 
…а в памяти, как в церкви образа,
Родные лица и глаза,
глаза,
глаза…
 

Могильный холмик

 
Лежит неизвестный солдат,
Убитый на страшной войне,
Под яблонькой холмик без дат,
Никто не отпишет родне.
 
 
Такая стоит тишина,
В округе никто не живёт,
Лишь только старушка одна
Девятого мая придёт.
 
 
Она развернёт узелок
Усталой дрожащей рукой,
Ирисок положит кулёк,
Помолится за упокой.
 
 
Пригладив рукою траву,
Старушка заплачет без слёз,
Ей вспомнится сын наяву
И запах родимых волос.
………………………………….
Заросший бурьяном погост,
У речки разрушенный храм.
Крапива растёт в полный рост
По с детства знакомым местам.
 

Кочегары неправедных войн

 
Кочегары неправедных войн
Кормят топку телами детей,
Отрывая их от матерей
И сжигая под горестный вой.
 
 
В том горниле спасения нет,
Кровь с шипеньем на угли течёт,
Кочегарам на банковский счёт,
Кто-то платит зарплату вдвойне.
 
 
Печь работает без выходных,
Принимая всё новых ребят.
На подходе, я вижу, стоят
Мой ребёнок и дети родных.
 
 
Надрывается диктора глас,
Защищать призывая страну.
Я не верю, ни капли, ему,
Нет ребёнка его среди нас.
 
 
Кочегары неправедных войн,
Кровью залили пламя войны.
Ненадолго, затих дикий вой,
В том горниле сгорели не мы.
 

Иду с войны, иду домой…

 
Стрелковой роты рядовой
Иду с войны, иду домой.
Смеюсь и плачу над собой,
– Живой?…живой.
– Домой?…домой.
И вторят эхом за спиной
Солдаты ставшие землёй,
– Живой… живой… домой…
домой…
 
 
…в тумане нежась спит село,
На храме аист ждёт рассвета.
Мне несказанно повезло,
Что пересилив боль и зло
И уцелев чертям назло,
Я жив…и снова вижу это.
…………………………………………
 
 
Стрелковой роты рядовой
Иду с войны, иду домой…
…домой.
 

Дедовы медали

 
Когда мне было
четыре года
Достал мне дедушка
однажды из комода
Два звёздных ордена
и шесть медалей.
Я помню радость ту,
что в руки мне их дали.
 
 
Я восхищался
геройским дедом,
Когда пиджак
он надевал
на День Победы.
Когда на солнце,
для всех сверкали
Два звёздных ордена
и шесть его медалей.
 
 
В саду весеннем
односельчане,
С фронтовиками
светлый праздник
отмечали,
Смеялись вдовы,
потом рыдали
И под гармонь
звенели жалобно медали.
 
 
Осталась память
и боль утраты.
В потере «светлого»
мы сами виноваты.
Иные принципы,
иные дали
Отгородили нас
от дедовых медалей.
 
 
Но что б не «пели»
нам фарисеи,
Мы плоть от плоти
славных воинов России.
И мы врагов своих
«в гробу видали»,
Пока мальчишкам светят
дедовы медали.
 

Взрыв

 
Ахнул взрыв.
Всех накрыв.
Разряжала снаряд ребятня…
……………………………
Вы на небе, а я
Должен жить с того дня,
За тебя,
………. и тебя,
………………..и тебя…
 

Ветераны Великой Отечественной

 
Как мало их осталось на земле
Не ходят ноги и тревожат раны,
И ночью курят, чтобы в страшном сне,
Вновь не стреляли в них на поле брани.
 
 
Мне хочется их каждого обнять,
Теплом душевным с ними поделиться,
Была бы сила, чтобы время вспять…
Но я не Бог…война им снова снится.
 
 
Пусть внукам не достанется война
И грязь её потомков не коснётся,
Пусть курит бывший ротный старшина
И слушает, как правнучек смеётся.
 

Афганистан. Война игрой казалось нам

 
Афганистан.
Война игрой
Казалось нам.
Я в той войне —
Герой казалось мне.
…а тут вдруг, бой…
Сравняло всех
С чужой землёй.
………………………………..
… с земелей[1]1
  Земеля – земляк (разг.).


[Закрыть] посадили в Ан.
И нафига,
Нам их Афган,
Когда с братишкой на двоих
У нас одна,
Его нога.
 

Двухсотый груз

 
Иван, Серега и Степан…
Несёт их «траурный тюльпан»,
Как злую весть. Двухсотый груз.
Маршрут: Баграм (Афган) – Союз.
 
 
Ещё нет крика матерей
И нет инсульта у отцов
Лишь повзрослевший их старлей
Напьется пережив бойцов
Всего на несколько часов.
 
 
Иван, Серега и Степан…
За что их так!?..
Молчит Союз…
До лампочки нам ваш Афган!
…………………………..
 
 
Летит домой двухсотый груз.
 

Меня не убивали на войне

 
Меня не убивали на войне.
Я безоружным не ходил в атаку.
Детей своих я не терял в огне,
Когда враги мою сжигали хату.
Меня не убивали на войне.
 
 
А убивали, прадеда и деда,
Какой ценой досталась им победа,
Фронтовики не говорили мне.
Меня не убивали на войне.
 
 
И если жив я, и не лжива
Моя душа. Не для наживы,
Я буду в прозе и стихах,
Писать об этих стариках.
 

Покаяние

Глухомань

 
Глухомань.
Свежий ветер играет
Листвой тополей.
Тишина
В эту рань
Бродит в дымке полей.
Лишь она
Знает всё о печали людской,
Кто сменил жизнь в деревне,
На быт городской.
Все покосы в кустах,
А погоста кресты
Покосились…
Дороги пусты.
С постамента у клуба
Застывший солдат,
От стыда за людей
Прячет гипсовый взгляд.
………………………..
Страшно мне,
Что не вижу
Дорогу назад.
 

Город-Фантом

 
Это,
город-иллюзия,
город-фантом,
В нём кварталы
безлюдны
И пуст
каждый дом.
Он встречает меня
ржавым грохотом крыш,
Лихорадочным
трепетом
желтых
афиш.
 
 
Я обыскивал город
С упорством тупым
Я бродил
по булыжным
его мостовым.
Эхо арок,
глотая скрипучий песок,
Разряжало
обойму шагов
мне в висок.
 
 
Никого…
Только страх.
Только шорох листвы.
Гонит ветер
обрывки газет на пустырь.
Без присмотра на башне
уснули часы,
И обвисли от старости
стрелки– усы.
 
 
Это,
город-иллюзия,
город-фантом,
В нём кварталы безлюдны
И пуст каждый дом.
 

Встреча с другом

 
Не знаю, что почуял он,
Какие интонации и звуки
Услышал в голосе моём…
 
 
Но пёс ко мне пополз на брюхе,
Срываясь с визга на скулёж,
Холодным носом тычась в брюки.
И не представит молодёжь,
 
 
Как псине было невтерпёж
Через года бездушной скуки
Почувствовать на шее руки,
С сердечного волненья дрожь…
 
 
Я обнял верную собаку,
Встал на колени
и заплакал.
 

И лопнул мир…

 
Мигнули свечи, заплясали тени.
Затих в парадном стук обиженных шагов.
Твоё тепло хранят мои колени,
Витает нежный фимиам твоих духов.
 
 
Тревожный звон последнего трамвая.
Дрожит в бокалах недопитое вино.
Помаду, машинально с губ стирая,
Смотрю не видя. Пусто. Стало всё равно.
 
 
Всё кончено. С довольною улыбкой
Тоска вползает в одиночество моё,
И лопнул мир, как панцирь на улитке,
Наружу вывалив гордыню и враньё.
 

Времена жизни

 
Никто не помнит таинства рожденья,
Нам не дано увидеть сразу свет.
И музыке и цветоощущенью
В младенческом сознанье места нет.
 

* * *

Весна

1. (Детство)

 
Сначала были запахи и звуки.
Рождался в небе приглушенный свет.
В ручье весеннем мёрзли мои руки,
Под домом таял почерневший снег.
 
 
И купол неба после зимней стужи,
Потрескавшись от веточек берёз,
Осколками сверкал в зеркальных лужах,
Как в хрупких крыльях радужных стрекоз…
 
 
Подснежники средь снега и проталин
Фонариками синими цвели…
И я не знал, Хрущёв был или Сталин,
И то, что Русь – шестая часть земли.
 

* * *

 
В далёком детстве, в той славянской сказке,
Где ели подпирают небеса,
Навек остались впечатлений краски,
Навек остались близких голоса.
 

* * *

2. (Юность)

 
В закатном небе облака горели.
Черёмуха под белою фатой,
Под соловьёв чарующие трели,
Примеривала месяц золотой.
 
 
С высот небесных призрачные звёзды
Приковывали восхищённый взгляд.
Трещал костер, летели искры в воздух,
Баюкал слух концерт ночных цикад.
 
 
Неловко губы целовали губы,
В глазах плясали отблески огня.
И были руки от смущения грубы,
Любви пожар испепелял меня.
 

Лето

3. (Зрелость)

 
Вновь закружило время, завертело.
И за весной – июньская жара,
Загаром бронзовым раскрашивая тело,
В леса за земляникою звала.
 
 
Входил я в храм с колоннами деревьев,
Под птичий хор смотрел на неба свод
И впитывал сказанья и поверья
Под бормотанье родниковых вод.
 
 
Корой смолистой и горячей хвоей
Был переполнен воздуха настой.
Я пил его и, опьянённый волей,
Бродил хмельной по просеке лесной.
 

* * *

 
Литовка[2]2
  Литовка – коса.


[Закрыть] пела, не спеша срезая
За шагом шаг душистую траву,
И было далеко ещё до края…
Не думал, что когда-нибудь умру.
 
 
Среди стогов по заливному лугу
Река с тропинкой – «не разлей вода»,
Петляли словно близкие подруги,
Ныряли в лес и за холмы, туда,
 
 
Где мир зелёный в сонной, легкой дымке
Касался краем сферы голубой.
…всё в памяти, как на цветной картинке
И это то, что я возьму с собой.
 
 
На шее кожа высохла от зноя,
Приятный труд не назовут страдой:
В мозолях руки, поясница ноет…
А солнце – жаркий нимб над головой.
 

Осень

* * *

 
Ах, мысли, никуда от вас не деться.
Листал я, словно книгу, жизнь свою.
Страничка– Осень, я впадаю в детство,
Как в первый раз, страдаю и люблю.
 

* * *

 
Шуршали листья под её ногами,
Сентябрь дарил последнее тепло,
Неспешно плыли облака над нами.
И было на душе моей светло.
 
 
В лесу печальном, бликами играя,
Прохладный ветер шевелил листву.
И солнца луч, под кроны проникая,
Ладонью тёплой гладил по лицу.
 
 
Осенний воздух, родником хрустальным
Заполнил чашу золотых полей.
И эхом, как в соборе кафедральном,
прощальный крик летящих журавлей.
 
 
Курлыканье с небес, всё тише, тише…
Последний крик – последнее прости.
Померкли краски, небо стало выше.
…опять один на жизненном пути.
 
 
Над куполами каркали вороны,
На сером небе черных веток вязь.
Два тополя соединяли кроны
За ветви, словно за руки держась.
 
 
Ветра промозглые леса раздели,
Слетала наземь мелких листьев медь.
Холодный дождь лил целую неделю,
Хотелось лечь, заснуть и умереть…
 
 
В покойном сне вновь окунуться в детство,
Побегать по некошеной траве…
От мыслей этих никуда не деться,
Они всегда роятся в голове.
 

Зима

4. (Старость)

 
Стерильный снег укрыл ковром пушистым
Тоску и не уютность ноября.
Затоптанные в грязь берёз мониста,
В замёрзших лужах рыжие поля.
 
 
Лебяжьим пухом плавно и печально
На землю падал с неба белый снег.
Снежинки таяли, застряв случайно,
В густых ресницах утомлённых век.
 
 
Прохладный воздух, чист и ароматен,
Дышалось с удовольствием, легко.
И первый снег для сердца так приятен,
Что мысли улетали далеко.
 
 
Шуршали дней промёрзшие страницы,
Был краток сон, а старость-ночь длинна,
Будила по утрам меня синица,
Расклёвывая зёрна у окна.
 
 
В морозной мгле мелькали, словно тени,
Прохожие под светом фонарей.
Позёмка прорывалась в мои сени
И засыпала у моих дверей.
 
 
Скамья у дома – верная подруга,
Последняя опора и оплот!
Тянулись дни, нас заметала вьюга.
Старуха-смерть стояла у ворот.
 
 
Снежинки хрупкие, фигуру заметая,
Неспешно опускались на чело.
Не тая, к сожалению, не тая,
Но мне, признаться, было всё равно…
 

* * *

 
Я в облаках над грешною землёю.
Играют краски, музыка звенит.
И Божий свет зажегся надо мною,
Притягивая Душу как магнит.
 

Покаяние

 
У Белого дома, присягу нарушив,
Я Родину предал, продав свою душу.
Смотрел и молчал гражданин, офицер,
Как танки палили по СССР,
Как рвали Союз на куски пирога:
Смотрел на врагов и не видел врага.
 

Одиночество

 
После долгой разлуки в деревню,
Я бегу напрямик по полям,
Верю сердцу, рассудку не внемлю,
И к родимым спешу тополям.
 
 
По пригорку, всё выше и выше…
Почему ж холодеет в груди,
Где же вы деревенские крыши?
Отчего там пустырь впереди?
 
 
Это место до боли знакомо…
Где же взрослые, где малыши?
Нет ответчика мне никакого,
Только тополь листвою шуршит.
 
 
Покосилась соседская крыша,
В запустении старенький дом.
Баба Маша навстречу мне вышла
Слёзы, с глаз вытирая платком.
 
 
– Юра, внучек, тебя ли я вижу?
– Проходи, не стесняйся, в избу.
– молочком напою, не обижу!
– можно я на крыльце посижу?
 
 
Я присел, после дальней дороги,
На знакомое с детства крыльцо…
Расслабляют родные пороги,
Я не прятал в ладонях лицо.
 
 
Было горько, и слёзы катились,
Словно, что-то прорвалось в груди.
Баба Маша ко мне наклонилась
И промолвила, – ты посиди…
 
 
Разузнала, про маму, про папу,
Попросила привет передать.
Я спросил у неё, – как сама то?
– мне внучок, уж пора помирать.
 
 
– видишь сам, схоронила деревню,
В одиночестве век коротать
Очень трудно старухе, поверь мне,
И врагу это не пожелать.
 
 
И в глаза мне так долго смотрела,
Словно, что-то пытаясь понять,
Вдруг промолвила тихо, не смело,
– ты, внучок, береги свою мать…
 

Брошенный дом

 
Словно сгорбился брошенный дом,
Прячет окон растерянный взгляд,
Слёзы падая, вместе с дождём
По высокой крапиве стучат.
 
 
Стыдно дому за участь свою,
Не рассчитывал, низко так пасть…
Вечерами пьянчуги снуют,
Примечая, что можно украсть.
 
 
Без хозяина жить тяжело,
Без него невозможно так жить…
Вот и стены уже повело,
Значит срок вышел брёвна сложить.
 

Как дела твои, Егор!?

 
Покосившийся забор.
Неуютная изба.
В комнате, как приговор,
Сразу видно – нету баб.
 
 
Обитает, дед Егор,
Стол да стул – нехитрый быт.
…жить не хочет он с тех пор,
Как среди афганских гор
Сын единственный убит.
 
 
Хоронил военкомат.
Гроб запаянный…
Салют…
Померла за сыном мать,
Рядышком найдя приют.
 
 
Покосившийся забор
Бобыля-фронтовика.
– Как дела твои, Егор!?
– Доживаю кое-как.
 

СОЛОВЬЁВ Юрий – поэт, майор запаса. Детство прошло на родине Сергея Есенина. Закончил Череповецкое высшее военное училище радиоэлектроники. Будучи военнослужащим побывал и в Арктике, и в Забайкалье. Впечатления, чувства и эмоции, скопившиеся в Юрии Соловьёве, как неподвластная стихия, прорвали сдерживающую плотину текущей рутины и хлынули в образовавшийся проём. Так он начал писать стихи.