Текст книги "Спасенному рая не будет. Трилогия. Книга третья. Грязное дело"

– Уважаемый Илья Михайлович, вы не бережете свое здоровье.

– Некогда.

– А надо. Нитроглицерин вам больше не поможет. Только немецкие пилюли. И не от случая к случаю, как прежде, а ежедневно.

– Хорошо.

– Во сколько я должен навещать вас?

– В девять. До свиданья, доктор…

Заурбеков сел за стол. Теперь можно заняться анализом. Вспомнил новостное сообщение о сгоревшем в машине трупе. Неужели это Казбек? Как он попал в тот двор? С какой целью?.. Где прячутся Утопленники? Где их база? Сколько их, Утопленников? За что он платит деньги конторскому генералу, который называет себя Мишаня?

Прежде всего, надо разобраться самим. Необходимо выяснить, что за труп. Если Казбек, то он должен остаться неопознанным.

Заурбеков вызвал помощника и распорядился:

– Начальника службы безопасности ко мне!..

Начальник службы безопасности, бывший майор ГРУ, был по национальности кабардинцем. Должность его в системе была невеликой, перспектив по службе не предвиделось, хотя дело свое он знал. И считал, что затирают его из-за пятой графы в анкете. Национальность для карьеры много значила. Но если бы не она, вряд ли бы Заурбеков обратил на него внимание, подбирая человека на безопасность. Почти земляк, на Кавказе это немало.

Уйдя из системы, майор словно бы распрямился. Дремавшее в нем честолюбие вырвалось наружу. Он стал уверенным, властным, жестким. Пошил себе полувоенную форму и сапоги-бутылочки. Вольнолюбивые джигиты, признававшие лишь Казбека, не любили его. Дали ему прозвище: майор Сапог.

Явиться по зову хозяина было минутным делом. Он доложил, как и положено по Уставу:

– Прибыл по вашему приказанию!

Заурбекову претила солдатчина, но он терпел ее, понимая, что она составляющая порядка, наведенного в службе безопасности честолюбивым кабардинцем. Нет больше Казбека! Остался он, майор Сапог! Больше не на кого опереться.

– Обстановка такова, – начал Заурбеков. Затем обрисовал, что произошло. И закончил: – Разберитесь и доложите.

– Есть! – опять же по Уставу ответил кабардинец.

После разговора с Заурбековым он, не мешкая, появился в ночном клубе с маразматическим, на его взгляд названием – «У Евы». Он знал, что джабраиловцы называют его «майор Сапог». Прозвище его не обижало. Сапоги с детства означали символ власти и богатства. Власть – это безбедная жизнь и тропинка к богатству. Кончилась власть Джабраилова! Настал его час!

Он занял кабинет почившего бригадира. Установить участников инцидента не составило труда. Первым вызвал племянника.

Биря вошел, словно щенок, потерявший хозяина. Остановился у двери и застыл столбом.

– Рассказывай! – грозно повелел майор Сапог.

Однако тот лишь шевелил губами.

– Что молчишь, как Казанова у венеролога?

– Кто? – пролепетал Биря.

– Рассказывай, чучмек, все, без утайки!

Биря, запинаясь, стал исповедаться. Но его исповедь не удовлетворила кабардинца.

– Ты сам видел на записке, которую нашли в кустах, слово «Утопленник»?

– Видел.

– Где записка?

– Она промокла, мы ее там бросили.

– Почему сразу не доложил мне о записке?

Биря не смог ответить на этот вопрос.

– Где протокол о вашем задержании на Рублевке?

Биря не отвечал, глядел на пол.

– Ну?

– Я думал, он не понадобится.

– Головой думай, а не тем, что подвернется. Фамилию гаишника запомнил?

– Н-нет.

– Как он выглядел?

– Он в форме был.

– Почему не удрали от него?

– Там омоновцы. С автоматами.

– Что за баба, к которой ездил твой дядька? – продолжал пытать его майор Сапог.

– Не знаю. Я ее никогда не видел. У нее красная машина.

– В чью квартиру вы отвозили Джабраилова?

– Не знаю. Мы его только до арки отвозили. Встречали там же.

– Почему не провожали до дверей?

– Дядя запретил.

– «Дядя»! Я вас инструктировал, как надо вести себя телохранителям. При необходимости, докладывать лично мне.

– Дядя никому не велел рассказывать.

– Хватит про дядю, глупец! Вина за его смерть на тебе!

– Признаю.

– Пошел вон!

«Никудышный кадр, – решил майор. – Отправлю в горы. Но и там от него толку не будет. Лучше ликвидировать. Если, конечно, хозяин разрешит».

Бывшему гэбисту все было ясно. Дисциплины у джигитов никакой. Привыкли к вседозволенности, не понимая, что здесь не горы, а столица России. Вряд ли дальнейшее расследование что-то добавит. Но он привык доводить любое дело до конца.

Следующими перед ним предстали любитель молоденьких девочек Захар и его кунак Мамед. Ничего нового они сообщить не смогли, кроме того, что девчонку звали Тамарой, и что раньше она в клубе не появлялась.

Дураку понятно, что это подстава. Но джигиты думать не привыкли. Они привыкли только стрелять и брать все, что плывет им в руки и что проплывает мимо. Ругать их и воспитывать бесполезно. Они воспринимали только силу.

Последним начальник службы безопасности вызвал на допрос шофера. Серый, как и его предшественники, остановился у двери, переминался с ноги на ногу.

– Фамилию капитана запомнил?

– Запомнил. Гнатюк.

– Протокол сохранил?

– Нет. Биря велел его выбросить.

– Бабу Джабраилова видел когда-нибудь?

– Один раз. Когда подвозил его в турагентство. Она как раз вышла, и бригадир окликнул ее.

– Как он ее назвал?

– Лия.

– Где находится турагентство?

– Улицу не знаю, показать могу.

– Покажешь. Иди и жди меня!

Все-таки какое-то зернышко информации удалось выудить. Правы французы: ищите женщину! Надо найти эту Лию и выяснить, не связана ли она с Утопленником. Дальше по обстоятельствам: зачистить концы или оставить для общего пользования. Во всяком случае, будет, что доложить хозяину.

Доклад много времени не занял. Начал бывший майор с того, что лично побывал у женщины, во дворе дома которой был найден обгоревший труп Джабраилова. Зовут женщину Лия Валич. Директор турагентства. Ее знают, как содержанку турецкого предпринимателя, занимающегося в Москве строительным бизнесом. В перерывах, когда турок улетал на родину, ее навещал Джабраилов. Следствие склоняется к тому, что убийц нанял турок. Однако это не так. Девчонка неспроста оставила в кустах записку от Утопленника…

Майор Сапог был профессионалом. От него не укрылась реакция хозяина при упоминании Утопленника. Лицо его осталось неизменным, но по нему скользнула мимолетная гримаса.

– К месту взрыва доставили уже труп, – продолжил он, – и только потом машину взорвали, чтобы пустить следствие по ложному пути. Инспектор Гнатюк, которого назвал водитель, действительно, существует. Но он в ту ночь не дежурил и протокол о задержании не составлял.

– Что еще?

– Валич показала квартиру, которую снимал Казбек для свиданий.

– Это меня не интересует. Кто виноват в случившемся?

– Все, кроме водителя. Оба джигита, поддавшиеся на уловку девчонки. Старший телохранитель, он же – племянник Джабраилова. Были нарушены азы охранной службы.

– У вас всё?

– Так точно.

Хозяин малое время сидел в задумчивости, затем распорядился:

– Труп должен остаться неопознанным. Проследите за этим.

– Так точно. Прослежу.

– Женщину из турагентства не трогайте. Найдите способ проинформировать обо всем Турка, он сам рассчитается с ней.

– Что делать с племянником Джабраилова?

– Тихо уберите. Через девиц пустите слух, что он вернулся в свой кишлак.

– Как поступить с джигитами?

– Командируйте их в горы, они неплохо зарекомендовали себя, как боевики. А главное, ищите тех, кто выдает себя за Утопленника. Неважно, кто эти люди, и в каком обличье или звании находятся. Они – бандиты. Найдете – огонь на поражение. Вам все ясно?

– Так точно.

«Хотел бы я знать, где искать человека с такой кликухой, – подумал майор Сапог, выйдя из офиса хозяина. – Среди уголовников его точно нет. А существует ли он вообще?..

 
                                         2
 

Алексей сразу понял, что к ЧП на Рублевке приложили руки люди Пилота. Не вышло у них по-тихому получить компромат на Заурбекова. Снова смерть, к которой Алексей имел косвенное касательство. Политика – не только грязное дело, но и кровавое.

Он испытал приступ, похожий на удушье. Захотелось убежать, затаиться в какой-нибудь берлоге. У него есть такая берлога – Остров на Оке. Вспомнил про Остров, и удушье отступило.

Ни Юлия, ни Георгий больше в штабе не появлялись. Алексея возил теперь на той же девятке прапорщик с фигурой атлета. Поведением и манерами он напоминал Талгата, и был так же молчалив. Представляясь, назвал только имя: Макар. Люди Пилота вообще не отличались разговорчивостью.

Наталья Кривова закончила свою брошюру. Шишмарев прочитал ее.

– Не хватает у Наташки масла в голове, – сказал он Алексею. – Фактура есть, а чтива нет. Давай, Иван Сергеевич, своего классного журналиста-подпольщика, пусть редактирует.

– Ему заплатить придется.

– Не без того. За штуку баксов согласится?

Еще бы не согласился! За тысячу долларов Рязанцеву надо пахать четыре месяца!

– Приемлемая цена, – ответил Алексей.

Рязанцеву он позвонил по городскому телефону с квартиры Сони Сахаровой, которую навещал, повинуясь зову ее глаз. Она стала для него отдушиной в угарной обстановке предвыборных склок, заканчивающихся кровью. У Сони он отключался от всего, что его окружало.

Друг признал его по голосу, явно обрадовался, но про конспирацию не забыл.

– Ты где, старина? – спросил, не называя имени.

– Недалеко от тебя.

– Пересечемся?

– Обязательно.

– Когда и где?

– Сегодня. У Павлика. Как обычно.

Как обычно – значит, в семь вечера.

«Павлик» – это почти молодость. В те времена они с Рязанцевым работали в отделе культуры редакции. Пионера Павлика Морозова еще не развенчали, и он был геройским примером для подрастающего поколения. Недалеко от редакции находился скверик, где в то время стоял ему памятник. Рядом с постаментом стояла чугунная скамейка со спинкой. Там военные журналисты и причащались портвейном после трудового, а иногда и нетрудового дня. Как по расписанию – с 19.00 до 20.00. Это называлось «гостить у Павлика».

Жена Рязанцева даже сказала однажды мужу:

– Ваш Павлик – алкаш. Ты приходишь от него всегда поддатый. Нажалуюсь вашему редактору, чтобы он прижучил и Павлика, и тебя.

Жаловаться она не пошла, и памятник юному пионеру остался без прижучивания. Вряд ли он уцелел до нынешнего времени. Его, наверняка, скинули во времена разгула демократии. Тогда была мода крушить памятники. Но скверик и скамейка никуда деться не могли.

Выйдя из машины на Хорошевском шоссе, Алексей пешком направился к скверику. Часы показывали семь вечера. На единственной аллейке горел на столбе тусклый фонарь. Как ни странно, памятник стоял на месте, только руки гипсового пионера были отколоты. Рязанцев уже ждал его. Прохаживался взад-вперед с неизменной спортивной сумкой на плече.

Встретились. Обнялись. Уселись на знакомую скамейку. Друг заметно сдал за то время, что они не виделись, даже безволосый череп слегка пожелтел.

– Ты все такой же, – сказал он. – Даже сединки нет.

– Мне стареть заказано, Валера. Я – вечный Жид. За грехи наказан.

– Меня бы кто так наказал. После того, как тюкнули по голове, болячки одолели. Даже сто граммов врачи запретили. Только безалкогольное пиво.

– Ты не старый, а пожилой. И еще боевой, раз в драку лезешь.

– Уже не лезу.

– Кстати, Валер. После моего отъезда слежки за собой не замечал?

– Замечал первое время. Потом отстали.

– А сейчас?

– Тихо и глухо. Ты давно в Москве?

– Недавно.

– В каких краях скрывался?

– В скиту у раскольников.

– Все еще прячешься?

– Прячусь. Но чую, недолго осталось прятаться.

– Дай-то Бог!

– А ведь у меня к тебе дело, Валера. Денежная халтурка для тебя подвернулась.

– Денежная – это хорошо. Что за халтура?

– Вот папка с текстом брошюры, которую надо сделать читабельной. Гонорар – тысяча долларов.

Рязанцев раскрыл папку, подержал в руке стопку листов.

– Кто же это так расщедрился? Здесь текста на один рабочий день.

– Прочитаешь – поймешь. На папке записан мой электронный адрес. Когда отредактируешь, перебрось рукопись по Интернету. Валюту тебе доставят на работу.

– Завтра вечером и отправлю.

– Не торопись. Сделай вид, что трудился, не покладая рук. Пришли дня через четыре.

– Ладно, сделаю вид. А теперь по пиву?

Все, как в старые добрые времена, когда они еще не были обременены прожитыми годами, и когда ветра в голове было больше, чем забот. Все тогда виделось устойчивым и надежным, просчитанным на годы вперед.

Рязанцев открыл сумку, достал четыре банки пива и по бутерброду с колбасой.

– Мне – безалкогольное, – сказал. – А Клинское – тебе.

– Нет. Я тоже – безалкогольное, – откликнулся Алексей. – Хватит по одной банке.

– Тоже болеешь?

– Организм градусы не принимает.

Пиво выпили. Бутерброды съели. Алексей сказал:

– Пора, Валера, разбегаемся.

– Домой торопишься?

– Нет у меня дома, есть ночлежка.

– Развелся что ли?

– Разбежались.

– Тогда, может, к нам? Валентина недавно вспоминала тебя.

– Не стоит вас подставлять еще раз.

– Куда же ты?

– В ночлежку.

– Неужели у тебя и женщины нет?

– Есть. Ее зовут Соня.

– Она случайно не адвокат? У меня две знакомые Сони из адвокатуры. Хитрющие бабы.

– Моя Соня из другого племени, из телевизионного. Работает за кадром. Связь будем держать через нее. Вот ее визитка с номерами телефонов. Спрашивай Ивана.

– Конспирация?

– Она, Валера. Все, до встречи…

Ночью Алексею приснился Игорь Рысев, живой и неунывающий. Он ехал куда-то на мотоцикле с Капитолиной на заднем сидении. Она обхватила его, и на лице ее было написано блаженство.

Пробудившись, Алексей снова испытал приступ хандры. Как ни старался уснуть, не получалось. Стало ломить виски. Живой Игорь продолжал кружить на мотоцикле. Капитолины с ним уже не было. Зато из коляски таращил глазенки их маленький сын. Кадры из прошлого настойчиво лезли в голову. Алексей безуспешно пытался отодвинуть их, но они снова наползали на экран, пока, наконец, их не заслонила Оника. И не понять было, то ли это дремотное видение, то ли она появилась на самом деле.

– Здравствуй, – произнесла она. – Тебе плохо?

– Да, плохо.

– Это пройдет, Алекс.

– Я не хочу заниматься грязным делом.

– Делай его чище.

– Не выходит.

– Напрягись.

– Систему в одиночку не перебороть.

– Система не вечна, Алекс.

– Не вечна. Но одна хуже другой.

– Человечество заблудилось. Ему пока не удается найти твердую тропу. Обычный переходный период, каких было множество.

– К чему «переходный»?

– К обществу Мудрых.

– Как у вас?

– Не обязательно. Возможна другая формация. Путь к Совершенству непредсказуем.

– Но вы нашли его!

– Мы лишь на первой стадии.

– Природные катаклизмы – это что? Предупреждение для землян?

– Да.

– Значит, выхода нет?

– Есть. Оракулы пророчат, что новое общество возродится в твоей стране.

– Когда? Через век, через два? Я так устал, Оника.

– Терпи.

– Терпение не может быть бесконечным.

– Терпение – ограда мудрости.

Он захотел дотронуться до нее, но не получилось. Она грустно улыбнулась и растворилась в предутреннем воздухе.

Алексей глядел на темные окна и пытался понять: сон то был или телепатический сеанс связи? Если и сон, то своевременный, освободивший часть души от непосильного груза. Но всего лишь часть, а не всю душу. Хандра отступила. Надолго ли? Все равно, спасибо тебе, Оника!

 
                                          3
 

Оплошка Белого с подручным Заурбекова не особо огорчила Пилота. Внутренне он был даже готов к такому повороту. В запасе был вариант. Но без личного врача Зураба тут не обойтись. Подсылать к нему своих людей – значит, засветить их. На контакт с ним должен выйти посторонний человек.

– Помнишь Ребоксина? – спросил Пилота Белый.

– Помню. Твой дятел.

– Ушлый стервец. Непотопляемый.

Это был его агент, завербованный еще в советские времена. Тогда он ведал в республиканском совмине аптечными делами и попал в разработку, когда пустил налево партию импортного лекарства с названием «ребоксин». Отсюда и агентурная кличка. Толковый дятел из него получился. Стучал он на своих коллег весьма исправно. Можно сказать, у него был талант к стукачеству.

В годы перестройки и последовавшей за ней смуты бывший аптекарь не только остался на плаву, но и взобрался на довольно высокую кочку. Один из первых он сжег свой партийный билет и примкнул к демократам первой волны. Те оценили нюх и деловую хватку нового соратника. Ребоксину поручили финансовое обеспечение демократического движения и, козе понятно, материальное благополучие руководителей. На митингах и в политтусовках он не светился, телевизионщиков избегал, но с партийными лидерами общался накоротке.

Тот период был нелегким для белодачников. Их спаянную интернациональную команду расформировали, и они оказались за бортом государевой службы. Профессионалы их уровня на дороге не валяются. На просторах распавшегося Союза оказалось немало желающих принять их на службу. И принимали.

В Москве остались пятеро Исполнителей – каждый сам по себе. Пилот укатил на родину, в мордовскую деревню Журавки. Бездельничал около года. От безделья можно было спиться. Не спился. Не выдержав деревенской скуки, вернулся в столицу и стал разыскивать бывших подчиненных.

Нашел только двоих: Белого и Акинолоса. Остальных засосал рыночный омут. Чтобы не засосал и их, Пилот предложил свои услуги коммерческому банку, которым рулил авторитетный и умный уголовник старой формации по кличке Туз.

В ту пору Белый и встретился после длительного перерыва с Ребоксином. Тот пытался откупиться от бывшего куратора. Но Тузу нужна была информация о раскладе сил в стане демократов, их планах и перспективах на государственные посты. Он хотел точно знать, кого прикармливать.

Ребоксину некуда было деваться. Выдал информацию. И вот теперь дятел понадобился снова…

– Подходящая кандидатура, – одобрил предложение зама Пилот. – Подключай Ребоксина к мероприятию.

У Пилота была привычка называть любую операцию по устранению клиента акцией, а промежуточные подготовительные акты – мероприятиями…

Белый не без труда отыскал бывшего стукача.

К этому времени Ребоксин покинул стан обанкротившихся демократов и стал беспартийным бизнесменом. Его фирма скупала и успешно продавала земельные участки в центральном федеральном округе. Белый выудил это из Интернета и отправился к нему в головной офис на Садовом кольце. Офисное здание было неброским, в духе Ребоксина, не любившего выпячивать свое богатство.

Агент не выказал радости при виде бывшего куратора.

– Вы же обещали в девяносто восьмом году оставить меня в покое!

– Покой нам только снится, – усмехнулся Белый.

Ребоксин обреченно покачал лысой головой:

– Что вам нужно от меня в этот раз?

– Сущую безделицу. Купить одного эскулапа.

– Это всё?

– Всё.

– Кто он, ваш эскулап?

Белый назвал фамилию. Ребоксин облегченно вздохнул.

– Знаю такого. Очень даже приличный специалист. Многие солидные люди держат его в качестве семейного врача. О чем прикажете мне с ним беседовать?

– О господине Заурбекове.

– Да, он его личный врач. Что я должен сказать ему конкретно?

– Нужна точная информация о состоянии здоровья пациента и образцы пилюль, которыми врач пичкает своего подопечного.

Ребоксин не любопытствовал, зачем это куратору. Меньше знаешь, крепче спишь. Спросил деловито:

– Вы не забыли, что у нас рыночные отношения?

– Не забыл.

– Какой суммой вы располагаете?

– В пределах разумного.

– Это сколько?

– Эскулап сам определит.

Ребоксин удовлетворенно кивнул:

– Хорошо. Оставьте свой телефон. Я позвоню вам…

Он позвонил через пару дней и назвал сумму, за которую тот согласился на сделку. Жадным оказался эскулап. Платить пришлось, как за бриллианты. Белый предполагал, что часть суммы осядет в карманах аптекаря. Впрочем, это его не особо волновало. На оплату предназначались дустовые деньги, экспроприированные в тайге у Юриста. Зато врач будет знать только Ребоксина, а тот станет молчать, чтобы сохранить свою шкуру.

Пилот выслушал Белого и сказал:

– Ну, и заломил, туды его в медь!

– Чего жалеть! – пожал тот плечами. – Деньги-то Безгубого. На него и пошли.

– На врача можно рассчитывать?

– А куда ему деваться?

– Все равно надо подстраховаться.

– Само собой. Может, выпьем, Пилот?

– Давай выпьем.

Белый вытянул из холодильника бутылку и банку консервов. Глянул на баночную этикетку.

– Давно я не закусывал бычками в томате. Сам что ли купил?

– Нет. Сыскарь Вовочка оставил. Его любимая закусь.

– Годится.

Выпили. Закусили бычками без хлеба из-за отсутствия такового.

– Не наше это дело – политика, Пилот, – сказал после второго стопаря Белый.

– Тебе вредно пить. Философствовать начинаешь.

– Вся Россия после выпивки философствует.

– А нам нельзя. Расхолаживает.

– Как ты относишься к Баскакову, Пилот?

– Никак.

– А все же?

– Пешка, которой никогда не стать ферзем.

– А мы, выходит, меньше пешки.

– Не трави душу, Белый.

– Вот-вот, не трави душу. На пенсию нам пора, командир.

Пилот поглядел свой стакан на свет. Его рубленое лицо помягчело.

– Давай выпьем за успокоение души.

Выпили, а души не успокоились. Лишь притихли.

– Кого на подстраховку врача возьмешь, Белый?

– Ромео.

– Не помешал бы Усольцев с его гипнотическими способностями.

– Он в любой момент может взбрыкнуть. Главное в любом мероприятии – дисциплина и управляемость. Твой гений не управляем…