Текст книги "Пути русской любви. Часть III – Разорванный век"

В довольно замысловатом, сложном для восприятия мировоззрении Алины Витухновской на удивление практически нет изъянов. Разве что вот: «мы жаждем простоты». «Люди желают простых и понятных чувств. Радости, любви, тоски, причем без примесей экзистенциальных рефлексий». Похоже здесь подразумеваются какие-то изменения в биологической природе человека. Тогда нужно либо как-то примериться со сложностью чувств3535
  У Алины Витухновской есть гениальное стихотворение «Сложности лжи». Возможно, что в приведенных цитатах она как-то иначе понимает «простоту» возвышенных чувств.


[Закрыть], либо вместе с Илоном Маском отправиться если не на Марс, то в область научной фантастики по следам К. Мережковского.

Есть еще одно соображение. А что, если доступ к собственному «концентрату первичной информации» как раз и открывается в состоянии влюбленности, причем каждому без исключения человеку, и в этом высший смысл его природы? Другое дело, как затем распорядиться полученным задаром сокровищем. И здесь, несомненно, успех будет сопутствовать тому, кто выберет дорогу абсолютной субъектности.

Теперь мы можем поставить точку и, расположившись у развилки путей русской любви, наблюдать, какая дорога ее поманит. Или же она пойдет куда-то напролом, прокладывая новый путь. Ради интереса можно присмотреться и к зарубежному опыту, тем более что там недавно появилось кое-что крайне оригинальное.

Британский профессор философии Саймон Мэй в книге «Любовь: новое понимание древней эмоции» (2019) убедительно показывает, что у нас нет современного ответа на вопрос: «Что есть любовь?» – и предлагает свое новое понимание любви, которое позволяет установить ее главную ценность, цели и мотивации, а также прояснить, почему мы любим именно этих, определенных людей. Мэй рассматривает, как представление о любви зародилось и развивалось на Западе – в той части мира, которая существует на библейских и древнегреческих основаниях, – а в настоящее время зашло в тупик, так что можно либо забыть о любви, довольствуясь ее суррогатами (благосклонность, привязанность, преданность, близость, забота, сострадание, сексуальное желание, влечение, тоска), либо дать ей второе дыхание, вооружив современного человека знанием подлинной любви.

Саймон Мэй

К середине XIX века сложился консенсус3636
  Примеры объекта любви, по Саймону Мэю, в истории: Платон – абсолютное прекрасное, порождение в красоте; Аристотель – идеальный друг; Плотин – Единое как источник всего; христианство – Бог; трубадуры – Прекрасная Дама; Спиноза – Природа; конец XVIII века – романтико-эротический партнер; психоанализ – внутренний образ родителя.


[Закрыть] понимания идеальной романтической любви, состоящий в переносе на нее четырех основных свойств божественной любви: безусловность, бескорыстность, долговечность, всеобъемлющее принятие любимого человека. Проблема заключается в том, что такой идеал находится вне обычных человеческих возможностей, считается божественным подарком, не может быть воплощен в реальных отношениях и противоречит непосредственным чувствам влюбленных. Например, безусловность любви означает, что ее источник не связан с особенными чертами конкретного любимого человека – это проявляется в сложности ответа на заветный вопрос: «За что ты меня любишь»?

Поскольку возврат к восприятию мира через религиозную призму нереалистичен, Мэй стремится опереться на главные жизненные интересы автономного индивида в бренном мире: считает, что они связаны с личной удовлетворенностью (благополучием, благосостоянием, обретением собственного желанного места в мире), и обращает внимание на чувство восторга (высшего удовольствия), которое сопровождает продвижение человека к «фундаментальному закреплению в реальности». К тем, кто внушает такое сильное переживание и сопровождает в пути к дому наших чаяний, мы и испытываем любовь. Иными словами, мы любим того, кто мотивирует нас к хорошо проживаемой жизни (well-lived life), условиями которой выступают безопасность семьи, карьера, здоровье, равноправие и комфорт.

Любовь по «своей природной структуре», утверждает Саймон Мэй, не имеет внутреннего компаса, не может быть направлена на себя, а всегда на другого, того, кто «врывается в нашу жизнь извне». Другой, представляя собой ценность «посредством своего присутствия-для-нас», призывает исполнить наше жизненное предназначение. И, подобно Аврааму (или Одиссею), мы начинаем неутомимо стремиться к собственной земле обетованной, с которой связана наша судьба.

К сожалению, романтический партнер не отвечает требованиям, заложенным в такую секуляризованную формулу некогда божественной любви. Как бы тщательно мы ни выбирали идеального партнера, в действительности любовь пойдет по собственным законам: внезапности, неизбежности, неосторожности, спонтанности, увлеченности. Будет невозможно избежать боли и страданий от потери, измены, предательства или отвержения. И если исходить из интересов современного субъекта, то любовь не должна быть источником опасностей и сопровождаться заботой о безопасности и контролем рисков. Но если мы начнем страховаться от любви, например, заключая брачный контракт, то можем утратить прелесть чистой (аутентичной) любви.

Решение многочисленных противоречий спущенной с небес на землю любви Саймон Мэй видит в смещении объекта любви с романтического партнера на детей. Родительская любовь может быть по всяческим критериям высокой, при этом не сталкиваясь с трудностями любви между мужчиной и женщиной, особенно в условиях все большего гендерного равенства. В любви к ребенку нет побуждений к слиянию с другим и эрозии индивидуальности, неизбежности физической близости, нет дуализма сексуального и духовного, души и тела, временного и бесконечного. Наконец, в ребенке наглядно реализуется желание бессмертия, а женщина меняет роль в любви: становится в первую очередь любящей, а не любимой.

Вот мы и познакомились с еще одним примером того, в какие дебри может завести довольно образованных людей, движимых самыми добрыми намерениями, эта «великая тайна», без овладения которой, согласно библейскому пророчеству, каждый из людей – ничто.

Библиография

В книгу вошли отрывки из литературных произведений:

Максим Горький

 
О первой любви
Старуха Изергиль
Жизнь Клима Самгина
 

Михаил Булгаков

 
Мастер и Маргарита
 

Хосе Ортега-и-Гассет

 
Этюды о любви
 

Алексей Н. Толстой

 
Граф Калиостро
Любовь
Аэлита
Гиперболоид инженера Гарина
Хождение по мукам. Трилогия
 

Иван Бунин

 
Конец Мопассана
Грамматика любви
Жизнь Арсеньева
Темные аллеи
Воспоминания
 

Жан-Поль Сартр

 
Бытие и ничто
 

Симона де Бовуар

 
Второй пол
Трансатлантическая любовь
 

Борис Пастернак

 
Сестра моя – жизнь
Охранная грамота
Переписка с Мариной Цветаевой
Второе рождение
Доктор Живаго
 

Владимир Маяковский

 
Облако в штанах
 

Марина Цветаева

 
Записные книжки
Сводные тетради
 

Владимир Набоков

 
Лолита
Волшебник
Ultima thule
 

Константин Мережковский

 
Рай земной или Сон в зимнюю ночь. Сказка-утопия XXVII века
 

Юрий Нагибин

 
Моя золотая теща. Автобиографическая повесть
Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя
Дневник
 

Белла Ахмадулина

 
Прощай! Прощай! Со лба сотру…
 

Дарио Салас Соммер

 
Мораль XXI века
Наука любви
 

Мишель Фуко

 
История сексуальности. I – IV. Желание знать. Использование удовольствий. Забота о себе. Признания плоти
 

Алина Витухновская

 
Цивилизация хаоса
Человек с синдромом дна
Голод – 2
Упиваясь самою собой…
 

Саймон Мэй

 
Любовь: новое понимание древней эмоции
 

Иллюстрации, использованные в книге, доступны в интернете, а произведения находятся в общественном достоянии в США, поскольку были опубликованы (или зарегистрированы в Бюро авторских прав США) до 1 января 1928 года.

Дизайнер иллюстрации для обложки – Дарья Доброва, корректор – Александра Каменёк

ПРИЛОЖЕНИЕ

В опубликованной пару лет назад книге «Атлас любви: пространства осознанной любви» мы исследовали всю обозримую территорию отношений любви и составили ее обзорную карту. Однако нас не оставляли уколы исследовательской совести, напоминавшей о сложившемся мужском уклоне в освещении любви от философии до поэзии.

И мы решили предоставить возможность изложить свою особую позицию в любовных вопросах трем выдающимся представительницам прекрасного пола: Лу Андреас-Саломе, Натали Герцен и Александре Коллонтай. А чтобы упорядочить женскую разноголосицу, пришлось позаимствовать представление о глубинных качествах женской души в иудаизме и понятие экзистенциала заботы у Мартина Хайдеггера.

Следуй за мной, отважный читатель, я поведу тебя в многообразный, загадочный, чарующий и пугающий мир женских душ, скрывающийся за неприступной «загадкой женщины», которую многие мужчины стремятся разгадать, а женщины вольно или невольно, но искусно оберегают.

Иллюзия симметрии любви

Загадка исключительности любви – Зарождение подозрений – Лев Толстой – Поиски следов – Фантомы женского – Фридрих Ницше – Отто Вейнингер.

Попробуем для начала поразмышлять над следующим вопросом: «Почему любовь исключительна и связана с единственным избранником?»

В раздумьях о загадочности любви одним из первостепенных вопросов, который невольно приходит в голову и остается там без внятного ответа, является вопрошание об исключительности любви.

Несомненное свойство настоящей любви проявляется в ее сосредоточении на единственном человеке, пронзительном переживании безграничного единства только с данным индивидуумом – несравненным божественным созданием3737
  Зинаида Гиппиус, например, утверждала: «Чувство любви, состояние любви, о которой мы говорим, – более или менее знакомо всякому. Все поэтому знают, что оно неизменно сопровождается ощущением, во-первых, абсолютной единственности любимого и, во-вторых, – вечности любви… предложите любящему, в обмен, какое угодно человеческое существо, или хоть все другие, – он даже не взглянет: в любимом для него ценность абсолютная». О следах андрогинности в душе человека и страстном поиске своей второй половины известно от Платона. И это на разные лады толкуют философы и литераторы. Так, философ Серебряного века Николай Бердяев считал: «У каждой души есть своя предназначенная в мире, единственная родная душа, дополнение к цельной индивидуальности». А наш современник Андрей Баумейстер видит в платоновском мифе, поведанном комедиографом Аристофаном за задушевной беседой, восхваляющей бога любви Эроса, подлинную сущность любви. К такой же подоплеке настоящей любви, называя ее симбиотической, склоняется Писатель, широко известный своими детективами и историческими исследованиями.


[Закрыть].

Если попытаться дать самое простое определение любви, то мы не можем избежать качества исключительности. В повести Л. Н. Толстого «Крейцерова соната» дается следующее общеизвестное («всякий знает») определение любви: «любовь есть предпочтение одного или одной перед всеми остальными».

У философа Вл. Соловьева любовь «в собственном смысле» есть «исключительное индивидуализованное и экзальтированное половое влечение».

Однако в опыте жизни такое чувство подвергается безжалостному умалению в любовных разочарованиях и новых обретениях.

Посмотрим, какие доводы о нереальности исключительности любви приводятся в «Крейцеровой сонате».

Довольно убедительно звучат сомнения в сколько-нибудь большой продолжительности «исключительного предпочтения», только в идеале длящегося всю жизнь.

«Предпочтение на сколько времени? На месяц? На два дни, на полчаса?» – вопрошает выстрадавший свой скептический взгляд несчастный герой повести Позднышев3838
  Позднышев, женившийся по любви и намеревавшийся устроить идеальный брак, заканчивает ненавистью и убийством своей жены. Скрытые от разума причины ожесточения супругов друг против друга, по глубокому убеждению протагониста повести Льва Толстого, заключаются во «властвованьи женщин» и в «животных излишествах половой страсти» со стороны мужчин.


[Закрыть].

Если же вы все еще идеализируете, попробуйте возразить против того, что «к каждой красивой женщине» всякий мужчина испытывает любовь, или, что неизбежно пресыщение, как «одна свечка не будет гореть всю жизнь».

Позднышев убежден, что исключительность любви доступна лишь людям, верящим в ее божественное таинство, а «в наше время один обман!». На этом, собственно, и кончается в повести стихийный вагонный спор о возможности брака по любви, раз нет ее главного качества – исключительности.

Но обратим внимание на еще один довод Позднышева, который как раз и послужит отправной точкой наших рассуждений об иллюзии симметрии любви.

Свою убежденность в невозможности настоящей любви с присущими ей качествами исключительности и долговременности Позднышев также основывает на том, что в этом отношении любовь мужчины и женщины не симметрична, причем любовь женщины менее надежна: «Если допустить даже, что мужчина и предпочел бы известную женщину на всю жизнь, то женщина-то, по всем вероятиям, предпочтет другого, и так всегда было и есть на свете».

Обоснование этого тезиса Позднышевым сугубо математическое: вероятность того, что мужчина выбирает данную женщину на таких же основаниях любви, как и женщина выбирает данного мужчину, а не дает ему согласие по каким-то собственным соображениям, ничтожно мала – «так же как не может быть, что в возу гороха две замеченные горошины легли бы рядом».

Вместе с тем в реальной жизни подавляющее большинство влюбленных убеждено как раз в обратном. Маловероятное и невозможное считается вполне даже правдоподобным, поскольку Единственная или Единственный является не по математической логике, а как чудо, как наша вторая половинка, и взаимность приходит как желанный подарок судьбы.

Неужели все витают в облаках и обманываются, а Позднышев прав?

Давайте посмотрим, какие еще имеются основания для сомнений в симметричности пусть даже и взаимной любви.

Но прежде сделаем необходимое пояснение. Поскольку дальнейшие рассуждения будут затрагивать вопросы и оценки, имеющие высокую эмоциональную нагрузку, хотелось бы избежать несправедливых обвинений в мизогинии, в односторонности мужской точки зрения и в предубежденности.

Более того, нам бы искренне хотелось, чтобы наше рассуждение в итоге могло стать созвучным, например, убежденности упомянутого ранее Писателя в том, что «в любовных отношениях женщины обычно компетентнее мужчин – смелее, самоотверженнее, ответственнее». Стоит, однако, отметить, что, погрузившись в глубокий анализ отношений любви, он, видимо, крепко столкнулся с рассматриваемым нами вопросом, но лишь обозначил его: «у женщины палитра чувств должна была выглядеть как-то иначе», – и ограничился выданным авансом комплиментом.

Итак, начнем с общих соображений о различии мужского и женского миров.

Отметим говорящее название популярной книги Джона Грэя, американского литератора, адепта одной из йоговских традиций: «Мужчины – выходцы с Марса, женщины – с Венеры».

Традиционалист Дугин, ратующий за исконно русские семейные ценности, описывает это различие как существование двух непересекающихся смысловых множеств, двух точек зрения по любому вопросу, совпадение которых можно считать чистой случайностью.

Для наглядности глубины смысловой пропасти во взглядах на мир, зияющей между мужчиной и женщиной, он предлагает подумать о том, что живущая у вас кошка может вполне себе воспринимать вас как живущих у нее. Можно также взять разительный пример различия во взглядах на ребенка, и тем, кто имел опыт семейной жизни, очевидно, что ребенок в понимании мужчины – нечто совсем не то, как его знает женщина.

О глубокой смысловой бездне, разделяющей мужчин и женщин, размышлял Фридрих Ницше: «душа мужчины глубока, ее бурный поток шумит в подземных пещерах: женщина чует его силу, но не понимает ее».

Посмотрим также на довольно радикальную позицию, представленную оборвавшим собственную жизнь и мысль немецким философом Отто Вейнингером в книге3939
  В ней, как считал философ логики Людвиг Витгенштейн, ошибочные соображения, вернее то, как они возникали у автора, и составляют ее выдающиеся достоинства. Эта книга также вдохновляла шведского писателя Августа Стриндберга, с беспощадной открытостью представляющего в своих произведениях коллизии отношений между мужчиной и женщиной, который считал, что автором, «возможно, решена труднейшая из проблем – проблема женщины».


[Закрыть] «Пол и характер: принципиальное исследование».

В основании вейнингеровского взгляда на женский вопрос лежит вполне правдоподобное соображение о присутствии в каждом из полов маскулинного и фемининного начал в том или ином соотношении. Далее он рассматривает свойства чисто женского начала и приходит к выводу, что сексуальность для женщины тотальна, а половое общение есть ее высшая ценность. В сознании женщины мысли и чувства неразделимы так, что к ней нельзя подходить с меркой интеллектуальности – «она не ощущает никакой потребности в логическом подтверждении своих мыслей». Более того, женское начало лишено самостоятельного стремления к высшему «я» вплоть до его отсутствия: «внешность – это „я“ женщин».

Отсюда делается вывод о различных позициях мужчины и женщины в любви: «Мужчина воспринимает любовь к себе другого человека, как внимание к его истинной ценности, как более глубокое понимание его сущности. Совершенно не то чувствует женщина. В любви другого человека она видит факт, который придает ей ценность, прежде ей не принадлежавшую, который дарует ей впервые бытие и сущность, который легитимирует ее в глазах других людей».

Дальнейшие рассуждения приводят О. Вейнингера к тому, что женщина более, чем мужчина, склонна к нарушению супружеской верности, в чем также был убежден протагонист «Крейцеровой сонаты» Позднышев.

Не будем впечатляться возможной несправедливостью данного вывода, а обратим внимание на его основания – то, как формируется понимание себя в женском логосе.

Для этого нам придется еще больше углубиться в метафизическую сторону вопроса, и с этой целью позволим себе обратиться к помощи еврейских мудрецов. Действительно, задача представления женщиной своей женской сути (или выражения своей женской доли) оказывается довольно запутанной, но все же не ограниченной лишь женской внешностью и сексуальностью.

В иудейской традиции женская душа складывается из трех качеств: пустоты, требующей заполнения (и связанного с ним восхождения из пропасти), пластичности в отношении мужчины и источника жизненной энергии. В этом смысле у женщины есть потенциал стать помощником или противником мужчины, и она должна делать выбор, куда направить свои силы: в сторону созидания или разрушения.

Поскольку этот выбор на фундаментальном уровне не предопределен заранее, то отмеченные Львом Толстым, Вейнингером, другими философами и литераторами роковые губительные качества, проявляемые женщинами в отношении мужчин, скорее всего, порождаются самими мужчинами – какими-то недостатками в них самих или неумением строить отношения – либо развиваются под давлением безотрадных и неизбежных внешних обстоятельств.

Вместе с тем стоит отдавать себе отчет в недюжинности той задачи по интеграции этих трех зыбких и динамичных душевных качеств, с которой сталкивается женщина в реальных отношениях с мужчиной.

Теперь, оттолкнувшись от столь высоких оснований женской позиции в любви, мы можем без предубеждения посмотреть на то, как сами женщины обретали свои пути восхождения из метафизической пропасти, вооруженные силами соблазнения и неиссякаемым источником жизни. Мы начнем пробиваться к женскому логосу любви, обратившись к наиболее ярким женским фигурам, размышлявшим о любви и рассказавшим о своих любовных переживаниях.

Свидетельства Лу Андреас-Саломе

Глубинный опыт – Творческое возбуждение – Плодотворное становление – Первое качество женской души – Слияние душ – Звездные ориентиры.

Представления о любви Лу Андреас-Саломе вызывают интерес не только ее собственным высоким интеллектуальным уровнем, но и выдающимися достоинствами мужчин, с которыми она завязывала близкие головокружительные отношения.

Достаточно упомянуть философа Фридриха Ницше, писателя-философа Пауля Рэ, поэта Райнера Марию Рильке. Ее жизнь и любовные истории невероятны, овеяны художественными интерпретациями и слухами, несмотря на автобиографическую книгу «Прожитое и пережитое» и написанную позже дополнительную главу «О том, чего нет в „Воспоминаниях“», в которой можно попытаться расшифровать истинную фактографию событий в отношениях с мужчинами.

Тем не менее постараемся преодолеть искушение увлечься психоанализом судьбы Лу Саломе и обратимся к ее прямым высказываниям, как наиболее точному теоретическому обобщению собственного опыта любви.

Лу Андреас-Саломе, ур. Луиза Густавовна фон Саломе (1861‒1937)

Она в первую очередь была убеждена в том, что «в любви встречаются две противоположности, два мира, между которыми нет мостов и не может быть никогда»4040
  Лу Саломе также подчеркивает другое фундаментальное противоречие любви как исходной человеческой жажды: «я хочу быть всем», где любовь к самому себе нераздельно смешивается с отреченностью от самого себя в одно целое.


[Закрыть]. Отсюда можно предположить, что ее оценки будут контрастными характеристиками этих разных миров. Однако она не делает акцента на различиях, а описывает занимающие ее проблемы любви, казалось бы, безотносительно к мужской или женской позиции.

В любви Лу Саломе прежде всего видит абсолютное счастье, неземной «глубинный опыт», даже если это и несчастливая любовь. Подлинная ценность такого опыта не в трепетных минутах влюбленности, а в том, что человеку внутри себя открываются «прекрасные возможности и необычности всего мира». Поэтому для любящего партнер не предмет присвоения и не объект интересных открытий, а средоточие того, «что как раз необходимо нам, чтобы это открылось в нас самих».

Неудивительно, что в таком переживании любви она находит аналогию с творчеством – музой, которая неожиданно приходит и неизбежно уходит. Значит, и «в любви, как и в творчестве, лучше отказаться, чем вяло существовать. Лучше верить, что периодичность высшего счастья в любви, как и в творчестве, естественна».

Таким образом, потребность полноценного открытия себя через отношения любви для Лу Саломе неизбежно связана с периодическими влюбленностями.

Лу Саломе с Фридрихом Ницше и Паулем Рэ

Можно подумать, что это не что иное, как высокодуховная вода на женскую мельницу низких страстей, раскрытых Вейнингером. Но дело в том, что Лу Саломе сама в циклах любви видит «печальную уступку» жизни. Она хладнокровно взвешивает любовь на весах «великой задачи жизни, которой принадлежат наши самые высокие цели и самые святые надежды», и понимает необходимость расставания ради этой великой задачи жизни, если любовь несовершенна.

Идея любви Лу Саломе, выражающаяся в раскрытии глубинных потенциалов любящего, выхода в отношениях с другим за пределы собственного «я», истоки которой можно найти у Платона, которая идет дальше представления о поиске и слиянии разделенных мужских и женских половинок, также развивалась испанским философом Хосе Ортега-и-Гассетом.

На самом деле Ортега-и-Гассет считал такую формулу любви по преимуществу мужской особенностью и объяснял две-три возможные смены сердечной привязанности в течение жизни изменениями траектории в движении мужчины к совершенству. В этой связи представляется затруднительным выделить что-то специфически женское в представлениях Лу Саломе о главном содержании любви, скорее в них можно усмотреть маскулинную доминанту ее душевных порывов.

Но тогда ее убежденность в противоположности женского и мужского миров представляется парадоксом, разве что она в чем-то другом видела эти глубокие различия.

Обратимся к этой другой головоломке любви, которая не давала покоя Лу Саломе. Речь идет о сочетании в любви физического (полового, эротического) влечения и духовного единения. Здесь она прекрасно понимает все сложности совмещения этих двух составляющих любви, которые могут быть в конфликте «как грубое физическое действие» с «творческим возбуждением» либо как внутренняя борьба с неравным соотношением сил, где физическое влечение сильнее «личностной направленности»4141
  В юности Лу Саломе потрясла попытка сексуального насилия со стороны своего учителя, «пожилого женатого голландского священника с дочерьми ее возраста». В Ницше она иногда замечала «месть человеческого» – как его «идеальная любовь» к ней оборачивалась «грубой чувственностью». Решив укрыться в белом браке, она оставалась девушкой, пока по-настоящему не влюбилась.


[Закрыть].

В решении проблемы единения она приходит к выводу, который нам представляется именно женской особенностью в любви. Это одновременно и желание, и осознание невозможности «действительного приближения друг к другу». Следуя за ее рассуждениями, можно с удовольствием понаблюдать за нетривиальной женской логикой. Поскольку изначальная любовная тяга подобна свету угасших звезд, мы любим «нечто, что есть и чего одновременно нет». Сверх того, эта любовь должна принять форму эротического влечения к кому-то реальному. Тем самым «путь от одной человеческой души к другой» не прямой, а окольный, что и возводит ту трудно преодолимую границу к подлинному душевному единству, о которой также свидетельствовала Анна Ахматова в стихотворении «Есть в близости людей заветная черта…».

Для иллюстрации своих размышлений Лу Саломе приводит наблюдения за размножением амеб, как они сливаются друг с другом. Но у человека уже физическое слияние невозможно, а он все же желает и душевного взаимопроникновения. На самом деле, считает Лу Саломе, возможно лишь душевное приращение, «плодотворное становление». И здесь нельзя не заметить параллели с одной из женских ипостасей в иудаизме – восхождением женской души из пропасти по обретаемым ступеням.

Возможно, нам станет более отчетливо видна женская позиция в любви, которую Лу Саломе обозначила как проблему единения, описав свой взгляд на ее преодоление, если мы посмотрим на эту проблему мужскими глазами. Во-первых, мужчина видит в женщине не проблему слияния душ, а загадку, которую нужно просто разгадать. Во-вторых, мужчина, который решил загадку женщины4242
  Фрейду приписывают высказывание: «Великий вопрос, на который никогда не было ответа и на который я до сих пор не могу ответить, несмотря на мои 30 лет исследований женской души, заключается в следующем: „Чего хочет женщина?“». И нетрудно заметить – он также намекает на то, что знает ответ на вопрос, чего хочет мужчина.


[Закрыть] или бросил это занятие за ненадобностью, воспринимает женщину как продолжение собственного «я». Иными словами, звездные ориентиры мужской души не фантомы, а более чем реальные фантазии о ее широких, порой запредельных горизонтах.

В завершение знакомства с женским взглядом на пространства любви с помощью Лу Саломе приведем ее энигматические свидетельства о содержании продолжительных бесед с Ницше: «…мы в наших беседах невольно подбираемся к пропастям, к тем головокружительным кручам, куда обычно забираются в одиночку, чтобы заглянуть в бездну. Мы все время выбирали самые крутые подъемы, и если бы кто-нибудь нас подслушивал, то подумал бы, что беседуют два дьявола».

Со своей стороны, Ницше, оглядываясь на это безумное увлечение, считал наваждением, иллюзией видение в Лу Саломе единственного достойного ученика, готового к его способу мышления, и проповедника его идей.