Текст книги "Пути русской любви. Часть III – Разорванный век"

Признания Натали Герцен

Обожествление возлюбленного – Отшибленный уголок – Большой ребенок – Кружение сердец – Семейная драма – Третье качество женской души – Экзистенциал заботы – Духовный объем личности.

Переходя к женскому переживанию и пониманию любви от Натальи Захарьиной, жены Александра Герцена – русского предшественника Ницше, – следует отметить угадывающиеся диалоги, начала, завершения и иные связи этих выдающихся женщин. Похоже, не случайно воспитательница детей Герцена сначала сватала одну из его дочерей к Ницше, а потом познакомила с Лу Саломе.

В судьбе Натали любовь прошла через высокие пики и падения – невольное увлечение, граничащее с изменой, и возрождение после страшных испытаний. Попробуем бережно прикоснуться к хранящим ее следы страницам писем и воспоминаний.

Основой любви Натали всегда была свобода – ради нее она бежала с женихом и скрытно венчалась, ее муж был приверженцем освобождения женщин и отказа от семейных тайн, а в годы душевных смятений она все же сделала свой последний свободный выбор любви.

Наталья Александровна Герцен, ур. Захарьина (1817‒1852)

Первый взлет ее любви, хотя и сопровождавшийся запредельным обожествлением возлюбленного, вполне укладывается в идеальную традиционную схему: полнокровный отклик и посвящение себя возлюбленному, ведущие к обогащению женской души в любви:

…жизнь моя драгоценна только тем, что она посвящена тебе, тем, что она твоя; что во мне есть хорошего, это только то, что я умела постигнуть тебя, что душа моя стала ответом на одно воззвание души твоей. Словом, в себе я люблю тебя.

Любовь погрузила Натали в «божьий мир» – «мир широкий, богатый, я не знаю богаче внутреннего мира, может, слишком широкий, слишком расширивший мое существо».

Только «…в этой полноте бывали минуты, и они бывали с самого начала нашей жизни вместе, в которые незаметно, там, где-то на дне, в самой глубине души что-то, как волосок тончайший, мутило душу». В другом месте ее переписки с мужем она поясняет, возможно, именно эту ничтожную помеху полнокровного счастья: «У тебя есть отшибленный уголок, <…> ты не понимаешь тоску по нежному вниманию матери, друга, сестры». Но именно эта пустяковая щербинка на глянце уверенной любви и стала неумолимо разрастаться в трещину измены в результате обретения новой любви, как только ей встретился «большой ребенок», который «умрет от холодного слова», которого «можно безделицей разогорчить и сделать счастливым» и который с «бесконечной благодарностью <…> благодарит за малейшее внимание, за теплоту, за участие».

Александр Иванович Герцен (1812‒1870)

Мы чувствуем неловкость, вырвав лишь частицу из истории жизни этих выдающихся людей. Нас оправдывает лишь то, что страдания, объяснения, откровения, трагические обстоятельства и иные перипетии «кружения сердец» – все это подробно описано самими участниками семейной драмы Герценов. А в этой частице большой женской любви обнаруживается, быть может, ее важнейшая типично женская особенность. В женской любви, по-видимому, есть особые желания, без удовлетворения которых она не может полноценно состояться, и к ним, несомненно, относится необходимость выражения в отношении к взрослому партнеру заботы, паттерны которой женщина инстинктивно берет из отношений матери с ребенком.

Вероятно, неудовлетворенное желание заботы, которое в иудейской традиции тесно связано с третьим базовым душевным качеством женщины – источником жизни, было не единственной причиной зарождения новой, параллельной любви. Но другие допустимые обстоятельства, такие как романтический воздух Прованса, где семь столетий назад родилась и расцветала куртуазная любовь, или поэтический флер Гервега, друга их семьи и неудавшегося революционера, или разъяснения мужа, что его любовь к ней, потеряв запал восторженности, не угасла, а стала частью его «я», которое имеет высокие цели за пределами любовной страсти, не несут в себе ничего глубинного, тут и там являясь в череде разнообразных любовных драм.

Георг Гервег (1817‒1875)

Чтобы представить, с какими мужскими качествами соотносятся женские фантазии, истекающие из желания заботы в переживании любви, можно опереться на понятие экзистенциала Заботы в философии Хайдеггера, которая не сводится к женской заботливости вокруг настойчивых запросов мужчины-ребенка, а выступает как интуитивное понимание того уникального пути, предначертанного объекту заботы, который еле различим в шрамах его прошлого, возможностях настоящего и потенциалах будущего. Только связанные с такой Заботой тревоги и ожидания, чувство вины и радость понимания, без сомнения, находят благодарный отклик в мужской душе.

Подводные же камни, препятствующие выражению резонирующей Заботы, связаны не только с полным непониманием ни исходных задатков, ни уникальных особенностей, ни возможного проекта подлинного становления партнера, но и, как это определил К. Г. Юнг, разным «духовным объемом личности», препятствующим оформлению «единства с самим собой», особенно во второй половине брачной жизни.

Можно также подозревать, что существуют и незначительные, эпизодически встречающиеся, но особенно острые камни, которые навсегда губят порывы Заботы или наносят ей неизлечимые раны, например, в тех случаях, когда в объеме большей личности появляются мутные пятна поверхностных увлечений4343
  Здесь мы не будем погружаться в способствующие ожесточению души обстоятельства первого периода семейной жизни Герцена, наполненного чередой жестоких драм – смерть трех только родившихся детей и затем рождение глухого мальчика, его открывшееся «маленькое увлечение» горничной, осознание отдаления от собственной первой клятвы юности – борьбе за свободу отчизны.


[Закрыть]. В семейной драме Герцена можно с уверенностью исключить лишь первое из указанных препятствий к полноценной Заботе и идеальной женской любви.

Защита Александры Коллонтай

А любовь распустить – Любовь игра – Большая любовь – Школы любви – Второе качество женской души – Будущая правда любви.

Если задаться вопросом, что общего в борьбе за любовь Натали Герцен и Александры Коллонтай, то невольно напрашивается линия если не оправдания, то, по крайней мере, защиты женской позиции в любви. Правда, в обоснованиях и способах такой защиты со стороны Александры Коллонтай доминируют антибуржуазная утопия и большевистские подходы к построению идеальных брачных отношений.

Такой радикальный уклон в составе высоких целей эмансипации женщины и достижения их равноправия в отношениях с мужчинами привел женскую логику в своеобразный тупик по аналогии с Брестским миром: между полами ни мира, ни войны, а любовь распустить.

Александра Михайловна Коллонтай, ур. Домонтович (1872‒1952)

В повести «Любовь трех поколений», пытаясь хоть как-нибудь понять дочь Женю, вступившую в связь с сожителем собственной матери и не отказывающую себе в удовольствии общаться еще и с партнером более решительного темперамента, героиня недоумевает: «Что-то холодное, рассудочное… Какой-то цинизм. <…>, ни любви, ни страсти, ни сожаления, ни стремления выйти из этого положения».

Парадокс этой трагедии в том, что по формальной картине половых связей ни сама героиня, ни ее мать в свое время не уступали третьему поколению в головоломности комбинаций отношений с мужчинами, но «там была любовь», которая гордо умирала, делая выбор между «должным и ножным», или металась, вызывая страдания. А комсомолка Женя хочет иметь и доставлять радости без страданий, именно поэтому и выводит любовь за скобки отношений.

В этой заблаговременной оборонческой позиции женщины в любви, по-видимому, и скрывается особое женское качество, привносящее в отношения любви широкую палитру чуждых элементов, угнетающих и убивающих любовь. Непросто разглядеть именно этот мотив в цепочке поисков путей освобождения женщины для высокой любви, приведший на практике к теории-лозунгу «стакана воды» и маргинализации самой любви. Для этого следует обратиться к истокам феминизма.

Грета Майзель-Хесс – идейный вдохновитель Александры Коллонтай – дотошно исследовала сексуальный кризис в Германии в начале XX века и для выхода из него наметила ряд задач избавления от темных сторон брака и отказа от его ложных принципов: нерасторжимости и безраздельной принадлежности супругов друг другу. Вместе с тем Майзель-Хесс отдавала себе отчет, что освобождение женщины от брачных уз и свобода выбирать партнера не защищают ее от добровольного подчинения мужчине, иными словами, самоугнетения по любви. И для решения этой проблемы изобретается оригинальное средство: «любовь-игра». Цель игровых раундов любви состоит в накоплении женщиной «любовной потенции», чтобы в зачетном этапе быть готовой к «большой любви».

Грета Майзель-Хесс (1879‒1922)

В школе любовных игр женщины должны научиться «противостоять бремени любовной страсти», избегать порабощения, не позволять «безнаказанно терзать свои души» и «игнорировать свой внутренний мир», развить чуткость, заботливость, деликатность, освоить правила «осторожного, бережного, вдумчивого отношения друг к другу». Строительство школ для «любви-игры» не предусматривалось – школой должна стать сама жизнь.

Вот такой план умом и сердцем приняла Александра Коллонтай и постаралась осуществить его не только в личной жизни, но и на посту наркома в первом советском правительстве России. Конечно, стоит отдать должное социальным новшествам плана освобождения женщины: праву на развод, на аборт, домам ребенка, поддержке материнства. Но от первых его результатов в молодежной среде советская власть ужаснулась и быстро свернула одиозные лозунги. Тем не менее, если внимательнее всмотреться в практику современных отношений мужчин и женщин, можно обнаружить немало учеников коллонтаевской школы любви-игры, никак не могущих получить аттестат зрелости.

Александра Коллонтай с мужем Павлом Дыбенко

Упор на развитие в школе любви защитных навыков женской души связан с ее вторым глубинным качеством – пластичностью по отношению к мужчине, точнее опасением злоупотребления этим качеством со стороны мужчины или собственным восприятием своей роли помощницы как угрозы разрушения уже облюбованных внутренних скорлупок, убежищ или крепостей.

В конце повести Александра Коллонтай от лица ответственной работницы, которой запутавшиеся женщины изливают свою историю любви трех поколений и за которой угадывается личность автора и практикующего социального экспериментатора, переживающего за результаты масштабных опытов над людьми, обращается к далеким будущим поколениям и задает мучающий ее вопрос: «На чьей стороне будущая правда?»

Все свободны

Три качества женской души – Метафора дерева – Осознание любви

Итак, блуждая в лабиринте парадоксов любви, мы столкнулись с глубинными противоречиями, связанными с выражением в любви трех исходных качеств женской души.

Стремление заполнить внутреннюю пропасть слиянием душ останавливается перед непреодолимыми ограничениями душевного единства, пластичность по отношению к мужчине наталкивается на опасение утраты собственных личностных оснований, заботливое желание питать мужчину от своих жизненных истоков натыкается на своеобразие потребностей мужского душевного рациона.

Эти энергетические узлы отношений любви можно попытаться вообразить, используя метафору прорастания семян в земле по аналогии с метафорой дерева Ницше. Увещевая юношу, мечтающего о подлинной свободе собственной души и терзаемого сомнениями и холодом одиночества, Заратустра говорит ему: «С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже уходят корни его в землю, вниз, в мрак и глубину – ко злу».

Подобным образом отношения мужчины и женщины в любви можно сравнить с развитием растения в почве, мысленно заменив жесткую метафору «зла» на неизвестность или бесформенность.

Случайно упавшее семя любви встречает благосклонную почву. Рост растения основывается на развитии корней, которые принимает пластичная и питающая их жизненными соками земля. Крупицы и соки почвы поднимаются к свету в неузнаваемом преображенном виде древесины и листьев растения, раскрываются цветами и воплощаются в плодах. Знатоки любви от растениеводства могут также провести параллели с разным качеством семян и бонитетом почвы, влиянием своевременного и деликатного ухода, внесения обогащающих почву удобрений, а также жизненных обстоятельств в виде погодных условий в разные времена года.

В продолжение этой метафоры линию симметрии любви можно представить как, с одной стороны, поверхность развивающихся укоренений любви, а с другой – как объемлющее эти корни узорное пространство земли. Возможно, поэтому и возникает зеркальная иллюзия симметрии любви существ из разных миров, глядящих друг в друга в каждой точке своего постоянно обновляемого воплощения.

Возвращаясь в мир человеческих отношений, мы, к сожалению, обнаруживаем прообраз гармонии мужского и женского начал не подвластным светлому разуму, а отданным в услужение произволу свободной воли, безграничному воображению, самомнению, принципу удовольствия и другим человеческим страстям. Мы растрачиваем свои жизненные силы в бесконечной борьбе полов. Как часто молодые зеленые ростки и яркие цветы любви чахнут. Как печален вид этих бескрайних пожелтевших полей. Отсюда у края этого людского поля проясняется смысл нашего изгнания из рая: «умножу скорбь твою в беременности твоей» и «проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей» (Бытие 3: 16,17).