Текст книги "Детство Понтия Пилата. Трудный вторник"

Но уже после второго наезда задумчивая улыбка вдруг исчезла с лица Марка Пилата, он выстроил свою турму и строго приказал: «Если кто-нибудь из вас поддастся на подстрекательство варваров! Если просто посмотрит в их сторону и даст почувствовать, что понимает их мерзкий язык…!»

Не докончив, отец лютым и диким взглядом стал ощупывать лица своих подчиненных.

После небольшой паузы Гай Кален, первый декурион, произнес:

«Понятно, командир… А если кто-то из них от слов попытается перейти к действиям?»

«Без моей команды – ни шага, ни жеста», – глухо сказал отец.

«А если тебя в этот момент не будет поблизости?» – еще через некоторое время задал вопрос второй декурион Квинт Галлоний.

«Что непонятно?!» – прямо-таки рявкнул на него Марк Пилат. И оба декуриона тут же хором ответили:

«Всё понятно! Выполним! Будь уверен!»

И замерла турма, расправив плечи и вытянув вперед подбородки.

А Марк Пилат, отец мой, вдруг усмехнулся и, словно извиняясь за резкость, дружелюбно пообещал:

«Подождите. Придет время. Мы вспомним. Мы им покажем».

XIX. Однако впереди нас ждало еще одно испытание. Примерно через неделю, вернувшись со своих наблюдений за центурионами и легионерами, я обнаружил, что куда-то исчезли наши мавританские кони. Спросил отца, и тот мне тихо сообщил: «Они, видишь ли, понадобились легионному начальству. Пришлось подчиниться. Мы ведь люди военные». И ничего не прибавил в ответ на мое изумление, лишь потрепал по голове, загадочно усмехнулся и ушел к костру.

Пять мавританских коней вернулись еще до захода солнца. Десять мавританцев прискакали среди ночи. Остальные – к первому завтраку. К полудню же в наше расположение прибыл высокий и длинноволосый молодой человек – один из тех батавов, которых я видел в конной охране Публия Вара, и, подойдя к отцу, сказал на приличной латыни:

«Замечательные у тебя кони».

«Да, кони хорошие. Мавританские. Очень быстрые», – ответил отец, внимательно разглядывая длинноволосого.

«Не сердись римлянин, – продолжал юный батав. – Их решили использовать в конной свите главнокомандующего».

«Ну так используйте. Я их отдал», – сказал отец и улыбнулся.

Батав ответил улыбкой на улыбку и сообщил:

«Вчера вечером их использовали два военных трибуна. Один упал удачно. Другому не повезло – у него сломаны два ребра и проломлена голова… Ночью несколько коней сбросили путы…»

Отец сочувственно покачал головой.

«Прости, римлянин, – вновь улыбнулся батав. – Моя была идея. Подумал: зачем они в обозе?»

«Я сам не понимаю, зачем они в обозе», – грустно усмехнулся отец.

Охранник же перестал улыбаться, некоторое время внимательно разглядывал моего отца, а потом протянул руку и строго объявил:

«Я батав, сын вождя нашего племени. Меня зовут Хариовальда».

«А я Марк Понтий Пилат, сын римского всадника и сам всадник», – ответил отец и пожал протянутую руку.

Об этом батаве Хариовальде мне, Луций, еще не раз предстоит вспомнить.

А теперь, пожалуй, самое время перейти к злосчастному походу и к той катастрофе, которую уготовила нам Фортуна.

Глава девятая
Катастрофа

I. Историки даже о времени похода не могут между собой договориться. Одни утверждают – в конце месяца секстилия (который уже тогда называли «августом»). Другие говорят – в середине сентябре. Третьи – в начале октября.

Историки пишут, что Вар, ввиду приближения плохой погоды, собрался уже покинуть летние лагеря и двинуться на рейнские зимние квартиры, как вдруг пришла весть, что в одном из соседних округов вспыхнуло восстание. И тогда Вар решил не возвращаться с армией по этапной дороге, но уклониться от прямого пути, чтобы сначала подавить восстание. Но где произошло восстание и кто его поднял, ни один из историков даже не упоминает.

На самом же деле было так.

(2) В начале сентября стояла прекрасная, солнечная и сухая погода. О возврате на Рейн Вар даже не помышлял и тем более не готовил к этому свои легионы.

И вот в третий день до сентябрьских нон к Вару явился вдруг Арминий, который доложил, что, по имеющимся у него сведениям, ангриварии отказываются платить налоги и проявляют другие признаки беспокойства. «Я с ними разберусь, ты не волнуйся», – пообещал Арминий. «Хорошо. Разберись», – ответил ему Вар.

(3) На следующий день Арминий снова предстал перед Варом и поведал, что к ангривариям присоединились теперь казуарии. «Что, тоже не платят?» – полюбопытствовал Публий Квинтилий. «Да, отказываются и тоже безобразят», – ответил Арминий. И Вар ему больше ничего не сказал.

(4) На третий день, в самые ноны, когда в Риме проводятся Римские игры, Арминий объявил, что ангриварии объединились с казуариями, схватили римских торговцев и часть из них утопили в котлах, а других распяли на деревьях. «Это уже не просто неповиновение, а открытый и наглый бунт. И если прикажешь, я тотчас же вышлю против мятежников херусков и союзных нам бруктеров. Они им покажут!» «Приказываю. Высылай», – согласился Вар и устало махнул рукой.

Но только Арминий ушел от Вара, как к нему в палатку вошел Ингвиомер и стал объяснять главнокомандующему, что ангриварии из-за пограничных земель давно уже враждуют с херусками, но, по его, Ингвиомера, понятиям, они никогда не отважились бы на открытое возмущение, если б не заручились поддержкой лангобардов, живущих на левом берегу Эльбы-Альбиса.

И часа не прошло после ухода Ингвиомера, как к Публию Вару явился другой владетельный херуск, Сегимер, и принялся развивать мысль о том, что ангриварии почти наверняка договорились не только с лангобардами, но и с семнонами, живущими на правом берегу Альбиса.

А скоро в палатку прямо-таки влетел сын Сегимера Сезитак и, краснея от ярости и вздрагивая от возбуждения, стал докладывать, что, похоже, могущественный царь маркоманов Маробод дал команду семнонам и лангобардам поддержать ангривариев и другие подвластные Риму племена, если те начнут выражать недовольство. «Но ведь Маробод заключил мир с Римом», – обиженно возразил Квинтилий Вар. «Так то когда было! – возмущался Сезитак. – Когда на него шли двенадцать римских легионов! А теперь римские войска заняты в Паннонии и в Иллирике!» «Откуда тебе всё это известно?» – еще обиженнее вопросил Публий Вар. «Разведка доносит!» – радостно вскричал Сезитак.

Выпроводив Сезитака, Вар некоторое время размышлял в одиночестве. А после вызвал к себе в палатку самых близких ему людей – то есть Арминия, легатов Семнадцатого и Восемнадцатого легионов, Ингвиомера и Сегимера (Тогония Галла, мужа своего любовницы, он редко приглашал на военные советы, предпочитая общаться с ним через военных трибунов; и в последнее время старался не встречаться с Сегестом, злосчастным тестем Арминия), – вызвал, стало быть, римлян, херусков и скучным и обиженным голосом стал говорить, что сам пойдет на мятежников, поведя за собой три легиона.

Арминий пытался его отговаривать. Но Вар, оставив обиду и преисполнившись величия, стал объяснять, глядя на своего любимца:

«Ты верный друг Рима и отважный воин, Арминий. Но ты, как всякий германец, ничего не смыслишь в политике. Мятежников надо примерно наказать, чтобы другим отныне было неповадно».

«Я сам могу их наказать, поверь мне!» – пылко воскликнул Арминий.

Вар же перевел взгляд на Ингвиомера и назидательно продолжал:

«Примерно покарав дерзких мятежников, надобно установить, сносились с ними семноны и лангобарды или пустое болтают».

«Я тоже могу это сделать!» – радостно пообещал Арминий.

А Вар смотрел теперь уже на Сегимера и царственно заключил:

«Если эти сношения имели место, если в трудное для Рима время подданные Маробода дерзнули подло замыслить и ударить нам в спину, то в следующем году я призову из Империи многие легионы и двину их на другой берег Альбиса, дабы упразднить маркоманское царство и подчинить Риму оставшиеся германские племена».

Рассказывали, что эти слова Вар произнес с такой уверенностью и таким торжественным голосом провозгласил «я призову», как будто он был не второстепенным военачальником и усталым стариком, а самим божественным Юлием или великим Августом.

И глянув вновь на Арминия, Вар вдруг спросил:

«Зачем возражаешь против моих планов?»

«Я опасаюсь», – признался херуск.

«Ты, Арминий, опасаешься?! Чего?» – Вар удивился.

«Боюсь причинить тебе лишние неудобства, – отвечал Арминий, влюбленно глядя на полководца. – Боюсь плохой погоды. Боюсь плохих дорог. Боюсь коварных засад. Мы, германцы, ко всему привыкли. И если в нашей стране мы сами можем управиться и навести порядок…»

Вар не дал ему договорить.

«Какую обещают погоду?» – спросил он у сына своего, Секста Квинтилия.

«Понятия не имею», – радостно ответил легат Семнадцатого легиона. Но на помощь ему пришел Публий Кальвизий, зять Вара, сказав:

«Гадатели обещают ясность и сухость до самых октябрьских календ».

«А сколько лагерных стоянок до земли ангривариев?» – спросил главнокомандующий и вновь посмотрел на сына.

«Откуда мне знать? Я ни разу там не был», – ответил Секст Вар, уже не так радостно и беззаботно.

«Семь-восемь лагерей. Не более», – помог ему Арминий.

И Вар сказал:

«Итак, решено. Через два дня выступаем. Тремя легионами и конницей моего друга Арминия».

(5) Стало быть, выступили в поход в шестой день до сентябрьских ид.

II. Некоторые историки пишут: шли медленно и с трудом, ибо двигались по бездорожью. Неправда. От Ализона на север к Визургису-Везеру между невысоких холмов, разделяющих долины Визургиса и Альбиса, вела прочная и широкая дорога, несколько лет назад сооруженная Тиберием, во время его второго германского похода. При самом входе в землю казуариев, через одну лагерную стоянку после того, как в Визургис впадает его левый приток, река Вергис, у нас был укрепленный пункт, называемый Миндоном, в котором, однако, не было гарнизона.

К этому Миндону и выступили три Варовых легиона.

Двигались достаточно быстро, потому что погода стояла прекрасная.

(2) Шли так: в авангарде выступал Семнадцатый легион, предшествуемый треверской конницей и легковооруженными фризами. За ним двигался Восемнадцатый со вспомогательными пешими узипетами и конными канненефатами. Замыкал же движение Девятнадцатый легион под командованием Тогония Галла, которому в качестве легковооруженных приданы были пешие тубанты. А в арьергарде, с тыла прикрывая походную колонну, шла херускская конница Арминия.

За каждым легионом следовал его собственный обоз.

(3) Историки пишут, что еще до начала похода в войске Вара произошло несколько крупных и мелких откомандирований, что, дескать, сократило численность легионов. – А я тебе скажу, Луций: не было никаких откомандирований, и на этом этапе движения армия Вара пребывала в полном своем составе.

(4) Сам полководец расположился следом за обозом авангардного Семнадцатого легиона. Вернее, между обозом и Варом всегда сохранялся промежуток в несколько стадий. В этом промежутке шли пешие охранники главнокомандующего, набранные из батавов, первые ряды которых подметали дорогу, а следующие за ними – поливали водой, чтобы сбить пыль. И уж затем, в окружении конных телохранителей, на носилках из красного дерева, которые мягким быстрым шагом несли восемь рослых рабов-либурийцев, переодетых солдатами, за шелковыми занавесками, опираясь рукой на мягкую пуховую подушку, – в этой царственной лектике в окаймленной пурпуром тоге, полулежа, двигался Публий Квинтилий Вар, пропретор и проконсул, нынешний наместник Германии, свойственник самого божественного Августа.

Словно в Риме у себя выехал на прогулку, или в театр собрался, или в сенат направляется!

Время от времени конные батавы слегка расступались, и тогда к роскошным носилкам волнами, всплесками, брызгами налетали, просачивались, протискивались, отталкивая друг дружку бесконечные Варовы клиенты и прихлебатели: законники и адвокаты, откупщики и ростовщики, торговцы и перевозчики. Их, по моим подсчетам, было не меньше, чем конных охранников-батавов; то есть не менее трехсот человек. Когда их отгоняли от главнокомандующего, они отступали назад и дожидались, когда им подведут их коней. Ибо все они ехали верхом, и для многих из них лошади были отобраны у центурионов и воинов-ветеранов.

(5) Позади Вара и его прихлебателей, перед конными канненефатами, предварявшими когорты Восемнадцатого легиона, без всякой охраны на мохнатых и коротконогих германских лошадках ехали владетельные князья: херуски Ингвиомер и Сегест, Сегимер и Сезитак, хатт Арп, марс Малловенд, бруктер Вальмар. Арминия с ними не было. Потому что он ехал либо в арьергарде, среди своей конницы, либо в непосредственной близости от Вара.

(6) Надо сказать, что лишь двух людей в любое время, беспрепятственно и верхом охранники-батавы пропускали к носилкам полководца: то был легат Семнадцатого легиона, сын Вара Секст, и, ясное дело, преданный и великолепный Арминий.

III. Турма наша, как я уже вспоминал, была приписана к обозу Восемнадцатого легиона. С ним мы и двигались целых шесть дней.

Обоз был немалым. Не таким, конечно, громадным, как обоз Семнадцатого легиона, в котором везли имущество Вара и собранные им «налоги» с несчастных германцев. Но в нашем обозе, помимо необходимого военного снаряжения, материалов и инструментов для устройства лагерных стоянок, следовавшие за Варом купцы везли свои товары. И, в частности, девять подвод были до верху нагружены цепями, в которые собирались заковать мятежников – казуариев и ангривариев, чтобы, пленив их, продать в рабство.

(Ты помнишь, Луций, битву при Каррах и как готовились к ней простодушные римляне?… Видишь, ничему не научается человек. Или пренебрегает поучительной историей своего отечества?)

Помимо турмы отца, обоз охраняли пешие сугамбры и конные убии. Но с этими убиями Марк Пилат не поддерживал отношений, с самого начала движения объявив им, что его турма будет охранять лишь головную часть обоза с военным обмундированием и снаряжением, а прочую рухлядь – цепи и товары – он предоставляет их попечению.

Надо сказать, что отец и его всадники с самого начала отнеслись к убиям презрительно, полагая, что эти длинноусые и островолосые галлы неуклюже держатся на своих лошадях и доверия не заслуживают.

Командовать обозом был поставлен военный трибун Минуций Магий – совсем еще молодой римлянин, который в первый же день отобрал у отца десять уксамских лошадей (на мавританцев после того случая никто уже не покушался) и раздал их частью другим трибунам, частью – своим друзьям среди прихлебателей полководца. Через день еще десять уксамцев забрал и отдал их командирам продовольственных отрядов. Так что конники Пилата отныне ехали на мавританцах, а наши молодчики – либо по двое на оставшихся десяти уксамских лошадях, либо шли пешим порядком, наравне с конюхами-колонами.

Так что для меня уже не нашлось коня, и я ехал на телеге вместе с Лусеной.

По-прежнему я оказывал всемерную помощь нашим солдатам: на привалах собирал сухие сучья, помогал разжигать костры, приносил воду, а также чистил, поил и кормил тех лошадей, которых мне доверяли.

(2) Пшеница и сухари на двадцать дней марша, насколько я понимаю, были только в турме моего отца. Остальные отправились с крайне ограниченными припасами, рассчитывая на продовольственные отряды и на фуражиров.

И действительно, бруктеры, по землям которых мы двигались, были на редкость гостеприимны: не только безропотно и в изобилии отдавали легионным снабженцам зерно и муку, сено и желуди, но жители некоторых близлежащих деревень сами выходили на дорогу с провизией, чтобы нашим продовольственным отрядам не приходилось утруждать себя поисками.

Лишь один раз, за две лагерные стоянки до Миндона, один из фуражных отрядов, обслуживавший Семнадцатый легион, вернувшись, доложил, что ему на двух хуторах было оказано неповиновение, а применять насилие командир не решился, так как было приказано ничем не притеснять дружественные племена.

Тотчас на расследование происшествия был отправлен уже знакомый нам Вальмар – повелитель бруктеров. И хотя он так и не вернулся назад, никто не придал этому значения: считали, что князь задержался и вот-вот догонит войско.

IV. Первое нападение произошло в сентябрьские иды, после шести дней движения, под вечер, в одном переходе от Миндона.

Самого сражения я не видел. Но многие потом рассказывали, а я, как предупреждал тебя, старательно собирал и проверял описания.

(2) Итак, шедший в авангарде Семнадцатый легион едва выбрал место для лагеря и еще не снял с себя амуниции, как на него налетел конный отряд – не более трехсот всадников. Думали, что это ангриварии, но на самом деле это были бруктеры.

Конные треверы, которых, напомню, было в два раза больше числом, тут же ринулись в бой. Германцы дрогнули и, развернув коней, обратились в бегство. Треверы же, словно забыв об излюбленной тактике германцев и не чувствуя никакого подвоха, гордясь своим численным превосходством, радостно устремились в погоню.

(3) Едва они скрылись из виду, как на легионеров, не успевших ни стать лагерем, ни развернуться в боевые порядки, спереди, справа и слева из окрестных лесов с варварским воем и дикими криками высыпала многочисленная германская пехота.

Слава богам, фризские лучники и пращники не растерялись, выскочили вперед и, прикрыв собой не готовых к бою легионеров, обрушили на нападавших свои бьющие без промаха снаряды.

(4) А треверская конница между тем, как и следовало ожидать, попала в ловушку. Ведь малочисленные германские конники специально убегали, чтобы заманить треверов в засаду. С трех сторон окруженные теперь конными и пешими германцами, треверы, сбившись в кучу, некоторое время пытались оказывать сопротивление, но скоро потеряв командира, в свою очередь обратились в бегство и кинулись назад, под прикрытие Семнадцатого легиона, который сами должны были прикрывать.

В панике, их охватившей, они не заметили, что, вернувшись на место сражения, они смяли не только нападавших германцев, но врезавшись в ряды доблестных фризов, топтали собственную легковооруженную пехоту.

(5) Слава Фортуне и Марсу, опытные легионеры Семнадцатого Великолепного за это время успели кое-как построиться в боевые порядки. Но фланги были несколько расстроены: отчасти яростно нападавшим неприятелем, отчасти беспорядочным возвращением треверских всадников.

К тому же Публий Квинтилий Вар две когорты – Пятую и Шестую – вывел из боя и отправил на охрану драгоценного своего обоза. И в продолжение боя отборные воины бездействовали возле телег, в то время как другие легионеры мужественно бились с врагом.

V. Честно признаюсь тебе, милый Луций: и в этом, и в следующих сражениях Вар со своими легатами и трибунами, пожалуй, представлял не меньшую опасность для римского войска, чем наш германский противник.

Два легата его – сын и зять, Секст Вар и Публий Кальвизий – проявили себя как совершенно бездарные командиры, беспомощные и трусливые офицеры. Мало того, что они слепо выполняли глупейшие приказания главнокомандующего; к Варовой глупости они добавляли собственную тупость, собственные высокомерие и самоуверенность, не прислушивались к советам центурионов и часто заставляли их делать то, что ни в коем случае делать не следовало.

(2) Трибуны лишь усиливали неразбериху и ухудшали общую картину руководства.

У божественного Юлия Цезаря, как тебе известно, на каждый легион было по шесть военных трибунов. У Вара же их подвизалось целых двенадцать. Пять трибунов распределялись по легиону, так что каждый трибун отвечал за действие двух когорт. Шестой трибун командовал обозом, седьмой – вспомогательными пехотинцами, восьмой – легионной конницей. Девятый и десятый передавали приказы от легата трибунам в когортах и среди вспомогательных. Одиннадцатый же и двенадцатый трибуны приносили распоряжения от Вара легату легиона и в обратном порядке докладывали главнокомандующему о боевой обстановке на местах и о просьбах легионного командира.

Вроде бы, логичная административная система. Но легион – не претория провинциального наместника. Сражение – не плавное и предсказуемое отправление административной службы. В боевых условиях иногда один бездарный начальник может поставить под угрозу или попросту погубить блестяще задуманный военный план.

У Вара же этих бездарей было, по меньшей мере, три десятка.

И часто выходило, что, скажем, войсковой трибун дал когортам одну команду; затем прискакал трибун от легата и, отменив данный приказ, велел делать прямо противоположное; а позже трибун от Вара поставил перед легионом задачу, которую с самого начала еще можно было бы выполнить, но после двух разноречивых приказов и после новой отмены начатых действий уже никак не представлялось возможным.

(3) Из трех легатов, как я вспоминал, один лишь Тогоний Галл, командир Девятнадцатого легиона, кое-что соображал в стратегии и тактике. И он единственный, следуя заветам божественного Юлия, советовался со своими центурионами, предоставлял им свободу действия и ограничивал самоуправство войсковых трибунов.

Но он не мог, разумеется, совершенно не подчиняться приказам главнокомандующего, Публия Квинтилия Вара.

VI. Вот, сам посуди. Как только на колонну случилось нападение с севера, и Тогонию стало об этом известно, он дал совершенно правильную команду: нескольким когортам велел срочно приступить к сооружению лагеря, а оставшихся легионеров стал выстраивать в три линии, готовясь к фланговой атаке и заодно прикрывая строителей.

(2) Но тут от Вара прискакал посыльный трибун и велел срочно двигаться на север, чтобы, выйдя на позиции к западу от Семнадцатого Великолепного, сформировать левый фланг на общем фронте трех легионов.

Тогонию, стало быть, пришлось бросить сооружение лагеря, снова перестроить солдат в походные колонны и двигаться на север уже не по дороге, а слева от магистрали, по холмам, лесам и кустарникам.

(3) Мало того, что было потеряно драгоценное время. Едва колонны Девятнадцатого двинулись вперед, на них почти сразу же напали конные и пешие полчища германцев, с севера и с запада, давно уже изготовившиеся к бою на выгодных позициях, на господствующих над местностью холмах, с которых они ринулись вниз, словно заранее знали, что Галл Тогоний бросит укрепляться и двинется им навстречу.

Думали, что это казуарии, а на самом деле это были марсы.

Галл оказался в плачевной ситуации. Приданные ему легковооруженные тубанты побросали оружие и обратились в бегство. Как потом признались некоторые из них, пойманные у себя в деревнях на Рейне и доставленные к римскому военному начальству, тубанты, оказывается, всегда боялись рослых и храбрых германцев, не вынося даже выражения их лиц и острого взора.

Конница Арминия, которая должна была прикрывать Девятнадцатый легион, так и не появилась.

Колонны легионеров не успевали ни развернуться в боевые линии, ни образовать защитное каре. Германцы скоро расчленили их на несколько беспорядочных групп, окружили с четырех сторон.

Началось избиение.

VII. В лучшем положении находился Восемнадцатый легион. Несмотря на то, что командовавший им Публий Кальвизий растерялся и долгое время не отдавал никаких команд, что вспомогательные узипеты, завидев первые отряды противника, пустились наутек, – несмотря на это – или благодаря этому – с особой отвагой ринулись в бой конные канненефаты, а Лелий и Курций, примипилы Первой и Второй когорт, двинули свои подразделения вперед и на север, увлекая за собой весь Восемнадцатый легион.

И хотя со стороны легионные порядки выглядели несколько беспорядочно, легиону удалось сначала отбросить нападавших с востока германцев, затем выйти на одну линию с Семнадцатым легионом, образовав правый фланг в общем сражении, разгромить северные отряды противника, а после, во взаимодействии с Друзовым Великолепным, прийти на помощь Девятнадцатому легиону и, обратив в бегство «казуариев»-марсов, остановить избиение легионеров.

(2) Наш обоз – обоз Восемнадцатого легиона – в бою не участвовал. Хотя отец мой с самого начала рвался в бой, Минуций Магий, обозный трибун, строго запретил его турме и конным убиям двигаться с места. Так что о ходе сражения мне стало известно лишь по рассказам.

VIII. По окончании битвы все были так утомлены, что Вар не стал созывать военного совета.

Он был созван на следующее утро, в восемнадцатый день до октябрьских календ, и продолжался чуть ли не до вечера.

Как и всегда у Вара, на нем не присутствовали ни трибуны, ни центурионы первого ранга. Зато в палатку полководца были приглашены все владетельные германские князья.

(2) Как рассказывают, прежде всего попытались разобраться, почему столь неожиданно произошло нападение. Арминий, который у Вара не только руководил арьергардной конницей, но также отвечал за разведку, объявил, что его разведчики, повинные в том, что не доложили о засаде, уже сурово наказаны.

«Как?» – обиженно спросил Публий Квинтилий Вар.

«По римскому древнему обычаю, – отвечал Арминий, – я каждого десятого из разведчиков приказал распять на деревьях».

«Римляне не распинают своих солдат, – уныло возразил Вар. – Мы распинаем только мятежных рабов и преступных варваров».

«Ну вот! – просиял Арминий. – Те, кто не предупредил доблестные римские войска о готовящемся нападении, – хуже рабов и самые преступные из варваров!»

(3) Затем стали выяснять, кто все-таки напал и с кем так кровопролитно сражались. Арминий уверенно заявил: с запада нападали казуарии, а с севера и востока – ангриварии.

Но тут слово взял Сегест, который сказал: «Ночью я допросил нескольких пленных. Они либо бруктеры, либо марсы».

«Не может быть!» – воскликнул главнокомандующий и сначала недоверчиво покосился на Сегеста, а потом с надеждой – на Арминия.

«А мы их сейчас сами допросим, если ты милостиво позволишь мне», – предложил Арминий.

Ясное дело, Вар позволил Арминию.

Привели троих пленных, из которых двое оказались ангривариями, а один – казуарием.

«Это не те пленные», – сказал Сегест.

«Больше пленных не осталось, – возразил Арминий. – Было еще десять человек, тоже ангриварии и казуарии, но мои доблестные солдаты, возмущенные их предательством и вероломством, так сильно их избили, что они не дожили до утра».

Сегест промолчал, а Вар больше пленными не интересовался.

(4) Тогда слово взял Тогоний Галл, легат Девятнадцатого, который спросил Арминия:

«Почему твоя конница бросила в беде мои когорты?» Арминий, ничуть не смутившись, уверенно ответил ему: «Ты выдвинулся вперед. А я, не имея специального приказа от полководца, по правилам божественного Юлия, великого Друза и мудрого Тиберия, должен был прикрывать тыл не только твоего, но и двух других легионов. Мне донесли, что с юга тоже готовится нападение».

Тут все присутствовавшие в палатке главнокомандующего принялись одобрять действия Арминия. И только Сегест, злосчастный тесть красавца-князя, хранил угрюмое молчание.

(5) Стали подсчитывать потери и установили, что Восемнадцатый легион почти не пострадал от нападения, Семнадцатый Великолепный имеет приблизительно одну центурию убитых и две центурии тяжелораненых, Девятнадцатый же убитыми и ранеными потерял не менее двух когорт, то есть одну пятую от своего личного состава.

К тому же у Семнадцатого многие треверские конники убиты, многие изранены и все оставшиеся в живых до смерти перепуганы. От Восемнадцатого позорно бежали и скрылись в германских лесах легковооруженные узипеты, а от Девятнадцатого – вспомогательные тубанты.

Более того, обнаружилось, что вождь марсов, Малловенд, тоже отсутствует и на совете, и в войске.

«Что с ним?» – величественно вопросил Вар.

«Геройски погиб в бою. Не хотели тебя огорчать», – скорбно доложил Сегимер, который от херусков, как ты помнишь, надзирал за марсами.

(6) Вот я сейчас вспоминаю этот первый бой и его итоги, и мне, дорогой Луций, хочется возмущенно воскликнуть: как можно было не догадаться уже тогда, что Арминий лжет и обманывает, что напали на нас прежние наши союзники – бруктеры и марсы, что бруктеров предводитель Вальмар для того исчез по дороге, чтобы загодя подготовить засаду, а марсов князек Малловенд бежал от римлян, чтобы возглавить нападение своих соплеменников на легион Тогония Галла, – как можно было не разглядеть очевидного?!

Нет, не заметил и во всем продолжал доверять коварному Арминию злосчастный Публий Квинтилий.

(7) И к вечеру было принято следующее решение: Сражение считать выигранным, так как противник покинул поле боя.

Арминию, по его предложению, было поручено разделить стоявшее к юго-востоку от Миндона войско херусков на две части, и одну из них отправить на дальнейшее подавление восстания казуариев и ангривариев, а другую двинуть к землям мелибоков, чтобы те не последовали заразительному примеру и не возмутились в свою очередь.

Ингвиомеру было приказано послать гонцов к хаттам, чтобы они, южные союзники римлян, привели себя в боевую готовность, так как основные силы херусков будут на некоторое время задействованы на севере и на востоке. Хаттский князь, Арп, рвался сам отправиться к соплеменникам. Но Вар удержал его, сказав: «Без тебя, германец, разберутся».

Наконец, было решено повернуть вспять и двигаться сначала к Ализону, а оттуда, вдоль Липпе-Лупии, на зимние квартиры.

(8) Солдатам так объявили:

«Восстание успешно подавлено. Идем домой, так как скоро начнутся дожди и испортятся дороги».

Солдаты, как им положено, стучали мечами о щиты, славили Марса и доблестного полководца Публия Квинтилия Вара.

IX. На семнадцатый день до октябрьских календ выступили из лагеря и двинулись назад к Ализону.

В авангарде шел Девятнадцатый легион, за ним – Восемнадцатый, а в арьергарде – Семнадцатый Великолепный. В хвост Семнадцатого и по бокам колонны поставили конницу Арминия, а сильно помятых и перепуганных треверских всадников придали Девятнадцатому легиону. Таким образом, треверы вновь оказались в голове движения и от этого пришли в еще большее беспокойство.

(2) Три легионных обоза решили объединить в один и поместили между Восемнадцатым и Семнадцатым легионами. Возникло этакое чудовище длиной не менее левги (на всякий случай сообщу тебе, Луций, что галльская левга приблизительно составляет полторы римских мили или более десяти греческих стадий), тяжелое, неповоротливое, в котором одновременно ехали сокровища Вара, пожитки и товары его многочисленных прихлебателей, багаж и обмундирование трех легионов, материалы и инструменты для строительства лагеря, осадные приспособления и так далее и тому подобное. И вовсе бесподобное, ибо, как мне говорили знающие люди, в истории римской армии не встречалось досель столь громоздкого и со всех точек зрения бессмысленного обоза.

Везли, например, пять телег богов, якобы римских, но, судя по их внешнему виду – рогатых, трехголовых, с молотом в руках, – явственно галльских; к тому же бронзовых и каменных, хотя всем известно, что германцы, как правило, поклоняются деревянным изображениям и истуканам. – При этом, в обозе почти не было продовольствия и запасов воды.