Текст книги "Княгиня Ренессанса"

– Так ведь… я это положил вот сюда, ваше святейшество.

И он робко указал на стол.

– Идиот несчастный, да если б ты их туда положил, они бы там лежали. Ах, чтоб тебя! Найдешь ли ты мне, наконец, это дело на Лютера, о котором мне прожужжали все уши? Джованни Медичи (Лев X) отлучил его от церкви, а ему хоть бы хны! Господь всемогущий, ну почему ты не призвал его к себе? При этих словах папа с упреком возвел очи горе. Если этот ничтожный паршивец будет продолжать драть глотку в Германии, мы того и гляди дождемся второго раскола, как в печальные времена Авиньона. Джакомо, разрази тебя гром, а в этом сундуке ты не искал?.. Ха! Реформа! Это же надо, я устраиваю собрание выборных церковных представителей, чтобы вышвырнуть этого подонка на обочину империи, так шесть князей и четырнадцать городов начинают протестовать… и их называют «протестантами»! Если ты сию минуту не найдешь то, что мне надо, то получишь пинка под зад! А-а, ну вот, наконец…

Дрожащий Джакомо принес несколько свитков пергамента.

– Спасибо, мой маленький Джакомо, вот видишь, стоит тебе постараться… Ну, хорошо, а теперь ступай, поперебирай четки, помолись. Мне надо спокойно изучить эту проблему. Когда наступит время следующей аудиенции, предупреди меня.

– Кх… так ведь… Кх… – осторожно кашлянул Джакомо.

Климент VII поднял голову. Прищурив большие навыкате глаза, так что Зефирине показалось, будто он плохо видит, и узнав своего посетителя, папа добродушно воскликнул:

– А вот и ты, князь Фарнелло. Каким добрым ветром тебя занесло?

Задавая вопрос, Климент VII протянул руку Фульвио.

Князь подошел и приложился губами к перстню на его руке, затем, отступив на шаг, ответил:

– Я имею честь, пресвятой отец, сопровождать к вам полномочного посла Англии, милорда Мортимера де Монтроуза.

– Благослови тебя Бог, сын мой!

Папа так быстро осенил его крестным знамением, что Монтроуз не успел коснуться коленом пола.

Заметно взволнованный папским благословением, Мортимер продолжал стоять на коленях и так упрямо держал голову опущенной, что Клименту VII ничего не оставалось, как повторить свой жест.

– Ну, хорошо, сын мой, мы видим, что вы добрый христианин. Как поживает его величество Генрих? – спросил папа, когда Мортимер поднимался с колен.

– Очень хорошо, пресвятой отец. Король Англии поручил мне передать вашему святейшеству, помимо пожеланий доброго здоровья, свои самые благие намерения и заверить, что каждое утро и каждую ночь его величество в своих молитвах не забывает упоминать имя вашего святейшества.

– Нам приятно это слышать! – ответил папа таким тоном, будто говорил: «На коней». – Подойдите, дети мои.

Рукой в кольчуге Климент VII указал на табуреты, поставленные полукругом перед его креслом, стоящим на небольшом возвышении.

Фульвио и Мортимер подошли к табуретам, чтобы сесть.

«Неужели они оставят меня стоять здесь?» – подумала в растерянности Зефирина.

– Постойте, а это что такое?

Сощурив глаза, Климент VII неожиданно обнаружил присутствие Зефирины. Тыча в нее пальцем, его святейшество устремился к молодой женщине точно разъяренный бык. Ни жива ни мертва, Зефирина опустилась перед ним в глубоком реверансе, в то время как Фульвио, вернувшись к ней, сказал:

– Прошу меня простить, пресвятой отец, я забыл попросить вашего благословения для княгини Зефирины Фарнелло.

– Твоя жена?

Папа недоверчиво обошел вокруг Зефирины.

– Да, пресвятой отец. Ваше святейшество помнит, конечно, что, кроме своего разрешения на мой брак, он прислал мне своего легата, чтобы благословить наш союз в Ломбардии, – пояснил Фульвио.

«К чему эти подробные объяснения? Мы тут для того, чтобы говорить не о женитьбе, а о разводе», – подумала с раздражением Зефирина.

– Ты сделал удачный выбор, князь Фарнелло. Поздравляю тебя… Настоящая, племенная кобылка… Венецианка? Флорентийка?

– Нет, пресвятой отец… Француженка, – ответила Зефирина.

– И дерзкая к тому же! Быстренько наделай с десяток детишек, Фарнелло, или хлопот не оберешься, – посоветовал папа. – Ну, ладно, пойдем, дочь моя.

Климент VII направился к своему трону. Зефирина заметила, под красной сутаной у папы сапоги со шпорами.

– Пресвятой отец, – начал Мортимер, когда Фульвио и Зефирина сели рядом с ним, – как полномочный посол, я не стану ходить вокруг да около…

– Вот и хорошо, сын мой, иди прямо, чтобы не заблудиться, – одобрил папа.

* * *

– О-о… как разболелась моя бедная голова.

Герцог де Монтроуз проводил руками по своим белокурым волосам, состроив гримасу на лице. Зефирина наверняка нашла бы ее комичной, если бы в тот момент сама не находилась под сильным впечатлением визита к папе.

Извинившись перед своими хозяевами, Мортимер, пошатываясь, поднялся по лестнице к себе в апартаменты.

Оставшись в вестибюле наедине со своим мужем Зефирина сухо сказала:

– Вы это сделали нарочно.

Фульвио, казалось, с трудом удерживал смех.

– Вы меня удивляете, мадам. Разве я не пошел навстречу вашим желаниям?

– Вы макиавеллический человек! – бросила, не подумав, Зефирина.

– Макиавеллический! – повторил Фульвио. Слово показалось ему интересным и достойным существования. – А ну-ка, подойдите сюда, философ в юбке, и расскажите, как вы его придумали.

Рука Фульвио поймала Зефирину в тот момент, когда она собиралась последовать примеру англичанина. Проводив молодую женщину в гостиную первого этажа, Фульвио повторил:

– Вам, значит, совершенно необходимо совать вашу маленькую, хорошенькую мордочку повсюду. Мне следовало, конечно, знать, что, даже умирая от усталости, вы все-таки способны подслушивать у дверей и пользоваться советами Никколо Макиавелли.

Не давая себя смутить, Зефирина тут же парировала:

– А мне следовало знать, что вы заранее представляли, каким будет ответ папы и потому с такой легкостью согласились взять меня в Ватикан вместе с Мортимером.

Сама того не желая, Зефирина кусала губы, чтобы не рассмеяться, вспомнив сцену, которую она только что наблюдала.

Сидя на троне, Климент VII, казалось, дремал, слушая речь Мортимера в защиту развода короля Генриха. Проговорив добрых десять минут и перечислив все возможные доводы, включая и законное желание английского короля иметь наследного принца, что, кажется, было совершенно не по силам королеве Екатерине, Мортимер наконец умолк, ожидая ответа папы.

В худшем случае, полномочный посол ждал завуалированного отказа, который мог звучать приблизительно так: «Пусть его величество Генрих немного потерпит. Мы обдумаем этот вопрос».

Но папа вдруг с необыкновенной живостью вскочил со своего трона и ринулся к англичанину.

Схватив его за воротник, Джулио Медичи принялся трясти бедного лорда.

– Нет, нет и нет. Вот ответ, который ты передашь своему господину. А кроме того, прикажешь ему от имени папы в течение сорока дней носить власяницу… и чтобы этот толстый бесстыдник поостерегся в течение указанных дней соваться со своим «хозяйством» в ядовитые прелести той особы, о которой ты мне здесь так красиво распелся! А эту Болейн пусть отошлет в монастырь с обритой головой и голым задом! Что же до королевы Екатерины, так Бог допустил ее быть на троне Англии, Бог и сохранит ее там до самой смерти. И пусть Генрих намотает это себе на ус и изо всех сил старается сделать жене сына, а иначе ему несдобровать!

– О… но, пресвятой отец… – попытался возразить Мортимер.

Покраснев от ярости, Джулио Медичи громыхал:

– Никаких возражений, прошу тебя! Твой король – католик, христианин и подчиняется моей власти… Ведь он не собирается стать одним из протестантов этой гнусной реформации! А раз так, к черту даму Болейн! никакого развода с королевой… никакого расторжения брака!

Дело было решено. Оставив Мортимера, в ужасе опустившегося на табурет, Климент VII обернулся к князю Фарнелло и спросил его с неожиданной мягкостью:

– Ну, а ты, мой дорогой сын, о чем ты хочешь со мной поговорить?

– Не я, ваше высокопреосвященство, а княгиня Фарнелло желает обратиться к вашему святейшеству с просьбой, – ответил Фульвио с чрезвычайной учтивостью.

«Грязный лицемер», – обругала его мысленно Зефирина.

Святой отец подошел к молодой женщине.

– Говорите, не бойтесь, мое дорогое дитя, – произнес Джулио Медичи добродушным тоном, который при необходимости умел напускать на себя.

Насмешливый взгляд Леопарда, казалось, говорил: «Ну, чего же вы ждете, молите папу о расторжении нашего брака!»

Зефирине надо было решаться. Упав на колени перед Климентом VII, она прошептала:

– Я прошу благословения вашего святейшества.

– Вот оно, дочь моя, вот оно: ad vitam aeternam in temporalibus.

Джулио Медичи быстро перекрестил Зефирину, протянув руку над ее покрытой вуалью головой.

– Встаньте, дочь моя, – продолжил папа все тем же добродушным голосом.

Он протянул руку молодой женщине.

– Я вижу в вас добрую христианку, это очень хорошо. А чтобы убедиться в этом окончательно, я хочу, чтобы вы исповедались.

И прежде чем Зефирина оправилась от удивления, папа увлек ее туда, где стоял его трон. Властным жестом он дал понять Фульвио и Мортимеру, чтобы они отошли в сторону, а Зефирине – преклонить колени на ступеньках перед троном.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Dominus vobiscum…

Низко опустив голову Зефирина, собралась перечислить все совершенные ею грехи, как вдруг услышала, что папа шепотом говорит ей поразительные слова:

– Так вы, значит, родом из французской земли, дочь моя. Надеюсь, вы не меньше, чем Богу, верны своему королю-мученику и пленнику.

Это было так невероятно, что Зефирина мысленно спрашивала себя, уж не грезит ли она. Папа – союзник Франциска I! Но, быстро овладев собой, она прошептала:

– Да, ваше высокопреосвященство. Хотя я и замужем за одним из его противников, я остаюсь верна моему королю Франциску I. Я видела его в Пиццигеттоне, и мне удалось передать ему послание его матери, мадам регентши Франции…

Не опасаясь никакого подвоха со стороны папы, Зефирина со сложенными, словно для молитвы, руками говорила очень торопливо.

– Само небо посылает мне вас, дочь моя. Этот трусливый негодяй Карл V с помощью своего агента Ланнуа заставил короля Франции покинуть Пиццигеттон. Через несколько дней Франциск I приплывет на корабле в Испанию, где будет заточен в замок Алькасар… Мне требуется надежный гонец для передачи Франциску целого ряда предложений. Его так тщательно охраняют, что моим прелатам не удалось к нему проникнуть. Испанские охранники уже убили двух моих людей у самых стен крепости. Может быть, женщина… а еще лучше княгиня. Но вы мне должны поклясться на этом кресте, что ничего не расскажете никому, даже князю, вашему мужу.

Зефирина от всей души поклялась в том, о чем ее просил этот странный папа, сначала заговорщик и политический деятель, а уж потом пастырь человеческих душ.

– Ну, хорошо, а как все-таки вы собираетесь проникнуть к королю?

Зефирина покачала головой:

– Я не пойду туда сама, ваше святейшество, я отправлю того, кто сможет пройти там, где никто другой не сможет.

Джулио Медичи нахмурил свои густые брови.

– Моя ручная галка знает короля. Она передаст ваше послание, пресвятой отец. Клянусь, вы можете мне довериться.

Джулио Медичи внимательно разглядывал обращенное к нему гордое и умное лицо. Он увидел на нем следы печали, несчастий, разрушений и одновременно честность. Вот почему слова ее вселили в него надежду.

– Доверить птице судьбу Европы… Но у меня нет другой возможности. Я доверяю вам, дочь моя, – сказал вдруг Джулио Медичи. Вот каков мой план…

«Священная лига»!

Папа предлагал, чтобы Франциск I, хотя и пленник, сделал соответствующие политические распоряжения своей матери, регентше Франции, и добился перераспределения существующих альянсов: венецианцы, сторонники папы, миланцы и другие участники конфедерации, такие, как, например, генуэзец Андреа Дориа, помирились бы с Францией и общими усилиями изгнали бы испанские войска из Италии.

«Снова война против Карла V, – подумала Зефирина, слушая папу в кольчуге. – Но на сей раз без участия Англии.»

Толстяк Генрих не посмеет даже шевельнуться. Вместе с дамой Болейн он у папы в кулаке. А чтобы еще больше упрочить союз с Францией, Климент VII предлагал свою маленькую кузину, еще ребенка, Екатерину Медичи, герцогиню Урбинскую, в жены младшему сыну Франциска I, принцу Генриху.

– Запомните ли вы все это? – с беспокойством спросил папа.

– Да, ваше святейшество, у меня неплохая память, – успокоила Зефирина.

– Что ж, действуйте, дочь моя, и да благословит вас Бог…

Для папы вопрос был решен.

– Ваше высокопреосвященство, – прошептала Зефирина, не двигаясь с места, – мне бы тоже хотелось обратиться с просьбой к вашему святейшеству.

– Если только это в моих силах, дитя мое, я выполню ее с большим удовольствием, – ответил Климент VII ласково.

И тогда торопливой скороговоркой Зефирина выпалила:

– Ваше высокопреосвященство, умоляю вас, расторгните наш брак с князем Фарнелло.

Умолкнув, Зефирина боялась пошевелиться.

– Да что же это с ними всеми сегодня происходит? – воскликнул папа.

Своими большими навыкате глазами Джулио Медичи посмотрел на князя Фарнелло, который поодаль тихо беседовал с Мортимером.

– Чертов глупец, – процедил сквозь зубы папа. – Что он мне тут устраивает, недотепа! Боюсь, ты так не любишь этого сердцееда Фульвио, что не сможешь держать язык за зубами.

– Но, ваше святейшество… – попыталась возразить Зефирина.

– Никаких возражений, я этого не выношу, княгиня. Если я приказываю, значит, должно быть выполнено. Повинуйтесь. Через несколько месяцев, если ничего не изменится, мы расторгнем ваш брак. Идите, дочь моя, и пусть Дух Святой осветит ваш путь!

Говоря эти слова, Джулио Медичи встал. Шпоры звякнули о паркет.

– Джакомо… Будь ты неладен, куда ты опять подевал пергаменты? Нет, мне все-таки придется дать тебе пинка под зад.

Маленький писарь явился бегом. Аудиенция закончилась.

Фульвио, Мортимер и Зефирина, пятясь, вышли из кабинета. Не произнося ни слова, все трое подошли к своим лошадям. На обратном пути каждый был погружен в свои мысли.

У Мортимера они были трагическими, – как он сообщит королю Генриху об отказе папы?

Взбудораженными и одновременно тревожными были мысли Зефирины. Ей доверено выполнение важной миссии, зато развод теперь отложен до греческих календ!

И только у Фульвио, судя по всему, было прекрасное настроение.

– Его святейшество довольно долго исповедовал вас, – обронил Фульвио.

– Это оттого, монсеньор, – ответила Зефирина, – что список моих грехов слишком велик.

– Я не сомневаюсь, мадам, и понимаю, что папе следует быть в курсе. Но, видимо, их оказалось не столько, чтобы получить его согласие на развод…

– Приятный сюрприз может случиться в любой момент.

С этими словами Зефирина присела перед князем и унеслась по главной лестнице дворца.

Если бы она обернулась назад, то увидела, что Фульвио не отрываясь смотрит, как грациозно она поднимается на второй этаж.

«Я непременно укрощу эту кобылицу, но до того, как это случится, я бы не пожалел целого мешка дукатов, чтобы узнать, что сказал ей этот пройдоха Джулио».

– Ваша светлость…

Мысли хозяина прервал вошедший в комнату Паоло.

– Что там еще?

Оказалось, что с паролем «святой Симеон» и посланием явился карлик таинственной дамы, выполнявшей поручение Карла V. При виде неприятного коротышки Фульвио с трудом подавил дрожь. Разговаривая с князем, карлик с любопытством взглянул на потолок, откуда доносился стук каблучков Зефирины. И тут Фульвио неожиданно для себя пожалел, что согласился оказать услугу императору Карлу V.

* * *

А тем временем Зефирина, отослав Плюш и служанок, уселась за стол. Оставшись в компании с Гро Леоном, молодая женщина сидела некоторое время, задумавшись, потом обмакнула гусиное перо в чернильницу и стала писать:

 
Мое первое принесено легким ветерком зефиром.
Мое второе является пастухом в Граде Ангелов.
Мое третье хочет отойти от кровожадного волка.
Мое четвертое должно приблизить меня к матери.
Мое пятое может рассчитывать на далеких друзей,
танцующих священную джигу.
Мое шестое: Vagister dixit[33]33
  Так говорил учитель (лат.).


[Закрыть], пусть рыбак
продолжает удить рыбу.
Мое седьмое: на кузине пастуха сыну надо жениться.
А все вместе, и в том клянусь, привет от высокого друга,
желающего вам блага.
 

Зефирина внимательно перечитала написанную ею шараду. Король всегда был знатоком и любителем сочинений подобного рода, и, если к несчастью, послание не попадет ему в руки, то никто, кроме него, не сможет понять смысл написанного.

Она посыпала пергамент песком и даже подула на него, чтобы побыстрее высохли чернила, а потом подозвала галку:

– Гро Леон, пришел момент доказать, что ты – птица Нострадамуса. Ты помнишь: Sire… Seul… Serment… Solitaire[34]34
  Сир… Один… Клятва… Одинокий (фр.).


[Закрыть].

– Sire… – произнесла галка.

– Сир уехал… Сир в море… Тебе надо лететь, Гро Леон на юг… Специя… Залив Специи.

Продолжая нашептывать, Зефирина привязывала к шее Гро Леона свое послание, использовав свою подвязку.

Гордый поручением, Гро Леон захлопал крыльями.

– Serment… Spezzia… Sincere… Salamales… Suc[35]35
  Клятва… Специя… Искренний… Саламалейкум… Юг (фр.).


[Закрыть].

Повторяя без устали эти слова. Гро Леон подлетел к окну. Зефирина раскрыла створки, и Гро Леон, клюнув хозяйку в голову, взмыл в римское небо.

Зефирина видела, как он некоторое время покружил над замком Святого Ангела, а потом, словно решившись, полетел на юг и вскоре исчез из виду.

Всякий, кто хоть раз пережил минуты сильного волнения, знает, что вслед за этим появляется чувство пустоты, особенно острое, если остаешься наедине с собой, потому что нет сил побороть тревогу ожидания.

После отлета Гро Леона Зефирина стояла у окна, не зная, что ей теперь делать. Потом вдруг обратила внимание на множество плащей, костюмов домино и платьев старинных фасонов, висевших на позолоченных вешалках.

И тут она вспомнила, что этой ночью у княгини Каролины Бигалло объявлен бал-маскарад.

Глава XVII
БАЛ-МАСКАРАД

Каролина Бигалло меняла уже двенадцатый туалет. Примерив одно за другим платья султанши, средневековой дамы с высоким конусообразным головным убором, византийки, гречанки, критянки, египтянки, прекрасная римлянка остановилась, наконец, на платье вавилонянки, в котором она походила на изображение на античном барельефе. Ее густые черные волосы, завитые с помощью маленьких железных щипцов одной из самых умелых служанок, были взбиты до небывалой высоты. Руки Каролины, пышная грудь и точеные ножки, которые она выставила напоказ, укоротив кружевной край платья до щиколоток, все было увешано браслетами и причудливо перевитыми золотыми ожерельями.

Каролина удовлетворенно взглянула на себя в зеркало.

В свои двадцать два года княгиня Бигалло, богатая и уже освободившаяся от старого мужа, которому хватило такта умереть через год после свадьбы, считалась самой прекрасной партией в Риме.

Как обычно, в этот вечер она не скупилась на беспричинные пощечины своим служанкам, а потом снова и снова ломала голову над мучившим ее вопросом: «В каком костюме будет на балу эта французская дрянь?»

С тех пор как Бигалло узнала о женитьбе Фульвио на упомянутой дряни, злоба ее не утихала. Женись он хотя бы на Андреа Пацци из Флоренции, еще куда ни шло – нормальное соперничество, но отыскать себе эту чужестранную шлюху, к тому же рыжую, а может, и колдунью…

От одной только этой мысли Каролина, суеверная как все римлянки, задрожала. Впрочем, она быстро успокоила себя тем, что постоянно носит на груди коралловый амулет, спасающий от дурного глаза. А зеленые глаза француженки, без сомнения, имеют колдовскую силу и вполне могут навлечь беду.

В это утро одна из стен дворцовой ограды обвалилась, и вода в Тибре сильно поднялась. Подобно многим своим согражданам, Каролина видела в подобных событиях знак свыше, предупреждающий о грозящей беде.

Некоторое время Каролина колебалась, не надеть ли ей кольцо смерти, вещь очень удобную, когда нужно избавиться от какого-нибудь врага. Достаточно сжать руку француженки с такой силой, чтобы порошок, спрятанный в заостренной части кольца проник в ее ладонь. Ее противница тогда сразу упадет в состоянии каталепсии. После этого достаточно будет получать по капле яда раз в неделю, и через два года эта мерзавка сдохнет. Но это чересчур долго… Каролина Бигалло решила ничего не готовить заранее и положиться на свое вдохновение, действуя по обстановке.

Может быть, лучше заплатить Адриано, чтобы он во время мессы воткнул длинную иглу в шевелюру этой интриганки. И это будет только справедливо! Ведь это о ней рассказывали такие ужасные вещи!

Неужто красавец Фульвио действительно стал рогоносцем! Но в таком случае у Каролины, возможно, еще есть надежда. Тогда незачем прибегать к преступлению, от которого ее изо всех сил пытался отговорить глупец исповедник, и от этого мерзкого создания Каролину избавит сам муженек.

«Утешительница», вот какую роль ей следует играть.

– Княгиня, первые гости уже появились, – дрожа, сообщила служанка.

– Идиотка! Не могла раньше предупредить.

Рука Каролины с размаху опустилась на щеку несчастной. После этого она спустилась по широкой парадной лестнице дворца, продолжая задавать себе все тот же вопрос: «Во что будет одета эта дрянь?»

* * *

Не подозревая, какую вызвала бурю мстительных чувств, «дрянь» тем временем тоже собиралась на маскарад и тщательно выбирала наряд. Правда, у нее было значительно меньше причин для волнений, чем у Каролины. И оттого Зефирина сменила всего три платья, прежде чем выбрала туалет для маскарада. Она остановилась на персидском платье из светло-зеленого шелкового муслина, в нескольких местах перехваченного тесьмой, на конце которой сверкала жемчужина. Несмотря на неутихающую злость к Фульвио, Зефирина не могла не признать, что он прекрасно разбирается в туалетах и ее гардероб, на удивление, богат и изыскан. И это было весьма кстати, потому что у Зефирины не было своего портного.

Каким-то чудесным образом платья, драгоценности и безделушки незаметно попадали в ее апартаменты. Зефирина знала, что, будь она честна перед собой, она должны была от всего этого решительно отказаться, но природное кокетство, увы, было одним из ее недостатков.

«Способ действовать по-иному!» – вспомнила Зефирина, ища себе оправданий за то, что принимает его подарки.

«Когда я отсюда уеду, я все оставлю», – решила она. Подобно своей неведомой «сопернице», она посмотрела на себя в зеркало.

– Вы там будете самая красивая, моя маленькая Зефирина, то есть княгиня, – прошепелявила Плюш.

Зефирина промолчала, но в глубине души очень надеялась, что так и будет.

Туалет ее дополняла густая вуаль, того же цвета, что и платье, под которой молодая женщина спрятала свои горящие огнем волосы. И вот, наконец, в руках у нее оказалась последняя, недавно вошедшая в моду и очень веселившая Зефирину деталь – черная бархатная маска, позволявшая скрыть лицо.

Эмилия накинула ей на плечи короткий плащ, подбитый бобровым мехом.

– Монсеньор просит вашу милость спуститься в голубую гостиную, – объявил Паоло.

Зефирина знала, что новостей от Гро Леона она дождется не раньше, чем через два-три дня, и потому решила в эту ночь не думать ни о чем, кроме карнавала.

– О… добрый вечер, миледи!

– Добрый вечер, ваша милость!

Зефирина не могла удержаться от смеха. Фульвио и Мортимер неплохо подготовили свой сюрприз. Оба были одеты совершенно одинаково, в костюмы лесных королей и венки из зеленых веток. А так как они оказались одного роста, то в масках Зефирина не могла различить, кто из них князь, а кто лорд, если только они не подавали голос.

На Капитолии зазвонил колокол, объявляя начало карнавала в городе.

– Вашу руку, мадам! – произнес голос Фульвио.

– О… Не подарит ли мне ваша милость первую павану?

Кажется, Мортимер оправился от охватившего его волнения.

Вместе с двумя своими кавалерами Зефирина направилась к карете, запряженной шестеркой белых лошадей, украшенных по случаю праздника.

Фульвио наклонился к жене:

– А что, если нам обоим заключить мир на время карнавала?

– Мир на три…

– Нет, у нас карнавал длится одиннадцать дней, – сообщил твердо Фульвио.

Зефирина не успела ответить. Лакеи помогли ей подняться в карету. Фульвио и Мортимер заняли места по обе стороны своей дамы.

Кучер хлестнул лошадей.

Факельщики побежали впереди лошадей.

Поначалу Зефирина пыталась не поддаваться настроению, царившему на улицах, но ее хватило ненадолго.

Как только на Капитолии зазвучал колокол, весь Рим ринулся на улицы.

На одиннадцать дней в городе воцарился праздник.

Охваченная всеобщим безумием, Зефирина включилась в битву конфетти, отзывалась на крики и взрывы смеха и всеобщей радости, охватившие весь город.

– О… красавица, поехали с нами!

Обычно флегматичный Мортимер совершенно преобразился при виде множества хорошеньких женщин, восседавших на праздничных колесницах, украшенных зеленью и цветами.

Огромная толпа продвигалась вслед за экипажами и всадниками. Множество любопытных смотрело на всю эту толчею из окон домов, приветствуя проезжавших в каретах знатных синьоров. Высунув голову из кареты, Зефирина смеялась, махала рукой и думала:

«Они все сумасшедшие, эти римляне!»

Сатиры, мавры, дервиши в чалмах, турки, короли со скипетрами в руках, ненастоящие нищие, моряки, маски комедии дель арто – «убийцы», арлекины, Пьеро, адвокаты, пульчинеллы, женщины, переодетые в мужчин, и мужчины, переодетые в женщин, короче, годились любые костюмы, кроме монаха, монахини и священника.

– Здесь что же, все жители наряжаются в дни карнавала? – спросила Зефирина.

– Да, милая дама, за исключением церковников, евреев и куртизанок, – пояснил Фульвио.

– Но это же несправедливо. Почему они не имеют права на это, как все остальные?

– Потому что так принято. Довольно вам, наконец, пытаться переделать весь мир, резонерка вы этакая.

И Фульвио насыпал горсть конфет в руку Зефирины.

Их лошади с трудом пробирались по запруженным улицам. На карету сыпался град мелких шариков. Это были «пуццолана», кусочки вулканической породы, обмазанные гипсом и беленные известью, которыми кидались друг в друга возбужденные люди.

Фульвио протянул Зефирине картонный рожок, чтобы она могла защитить свое лицо в маске от этой «картечи».

И вдруг Зефирина вздрогнула.

В черных носилках, которые несли четыре янычара, сидела женщина, лицо которой скрывала маска Медеи.

Зефирина почувствовала, что женщина в маске пристально всматривается в нее. Молодая женщина скорее всего не обратила бы внимания на эту Медею, если бы не маленький человечек, высунувший вслед за незнакомкой голову.

Карлик, лицо которого также было в маске, швырял из носилок вонючие шарики, и толпа вокруг хохотала.

«Каролюс… донья Гермина…» – прошептала Зефирина.

Она забилась в глубь кареты. Все-таки глупо бояться. Ведь она в маске. Если эта «Медея» и была доньей Герминой, проклятая негодяйка не могла ее узнать.

Фульвио и Мортимер не заметили ее паники. Да и потом, они уже подъезжали ко дворцу княгини Каролины Бигалло.

Лакеи в богатых, голубых с серебром ливреях торжественно выстроились плотной стеной вдоль всей мраморной лестницы, освещенной факелами. Сверху донизу расстилалась ковровая дорожка, по краям которой стояли кадки с миртовыми и апельсиновыми деревьями.

– Вон Колонна… и Орсини… – сообщил Фульвио, указывая на почти по-королевски роскошные упряжки двух соперничающих семейств.

Князь Колонна был одет в костюм галла, а Орсини – в афинянина.

Зефирина знала, что около тридцати семейств, еще с раннего средневековья ввязавшихся в политическую борьбу, составляли бесспорную элиту римской аристократии. И в числе первых следовало назвать семейства Колонна и Орсини, которые прибыли в этот вечер на бал в сопровождении целой армии охраны и солдат. Кроме них, были также Савелли, Конти, Корсини, Дориа, Боргезе, Массимо.

Как это было принято в дни карнавалов, никто из слуг не объявлял имен подъезжавших гостей. Поэтому хозяйке дома предстояло угадать или ошибиться в тех, кто скрывается под маской.

– Добрый вечер, Каролина…

Не пытаясь изменить свой голос, Фульвио склонил голову, увенчанную венком лесного короля. Княгиня Бигалло ответила чуть слышно:

– Фульвио, дорогой… Как я рада принять вас у себя вместе, как я понимаю, с княгиней Фарнелло!

Черные глаза Каролины пытались сквозь маску угадать лицо Зефирины. Зефирина, войдя во дворец, оставила, в соответствии с местным обычаем, свою подбитую мехом накидку в руках у Паоло. Каролине Бигалло пришлось удовлетвориться созерцанием лишь груди, талии и рук Зефирины.

«Шлюха… дрянь… хоть бы ей стать горбатой!» – клокотало в душе у Каролины, обнаружившей, что соперница красива. Но вслух, взяв себя в руки, она сказала:

– Мне так хочется стать вашей подругой, княгиня Фарнелло. Вы знаете, Фульвио мне как брат… Он от меня ничего не скрывает.

Зефирина, несмотря на «любезность» хозяйки дома, почувствовала в ее голосе желчь. И, опустившись перед ней в реверансе, ответила:

– Князь, со своей стороны, также говорил мне о братских чувствах, которые он к вам питает, мадам. Я просто счастлива познакомиться в этот вечер со старшей сестрой, которую он обрел в вашем лице…

При этих словах у Мортимера начался приступ кашля, а Фульвио поспешил вмешаться, представив хозяйке лорда.

– Что это на вас напало, тигрица? – спросил Фульвио, когда направился с Зефириной в бальный зал.

– Вы хорошо ее знаете, – заносчиво сказала Зефирина. – Если пожелаете познакомить меня даже со всеми вашими любовницами, мне это безразлично, но только пусть они не наступают мне на ноги.

– Я еще не видел никого, кто бы отважился так рисковать, – заявил Фульвио.

Зефирина была уверена, что под маской он смеялся. Она отвернулась, и тут на ее счастье во всех бальных залах начали танцевать фарандолу. Схваченная поначалу за руку каким-то дервишем в чалме, Зефирина внезапно обнаружила, что танцует с человеком в костюме нищего. Позади него отплясывал огромный парень в длинной белой рубашке с красными пуговицами.

– Что означает этот костюм? – спросила Зефирина.

– То, что он жертва французской болезни, мадам, которую французы, в свою очередь, называют итальянской болезнью…

И нищий громко расхохотался. Во всех бальных залах по углам стояли огромные столы, ломившиеся от множества закусок и выпивки.

– Не мучит ли вас жажда, прекрасная персиянка? – спросил нищий.

При звуках виол синьоры и дамы приготовились танцевать павану. Несколько растерявшись в этой суматохе, Зефирина согласилась последовать за своим партнером. Предложив молодой женщине кубок с мальвазией и нарезанную маленькими кусочками и запеченную в тесте дыню, нищий снял с лица маску.

– Уф-ф, от такого количества свечей здесь невыносимая духота.

Перед Зефириной стоял молодой человек лет двадцати пяти, с бледным лицом, обрамленным тонкой бородкой. У него были красивые карие глаза и уверенная улыбка соблазнителя.