Текст книги "Княгиня Ренессанса"

Глава XXV
РИМСКИЕ ПОПРОШАЙКИ

– Вот так кузнечик!

– Ты кто будешь?

– Чего это ты здесь делаешь?

У края ямы над Зефириной склонились три страшноватые рожи, освещенные каким-то подобием фонаря.

– Я прошу вас, господа, помогите мне, – взмолилась молодая женщина, подняв к ним голову.

Топча ногами кости, она протянула руку к этой неожиданно явившейся помощи. Ее просьба вызвала у трех субъектов приступ необыкновенного веселья.

– Хи-хи… господа… хо-хо… господа!

Похоже, эти типы не спешили вытаскивать Зефирину из ямы.

– Ты девчонка или парень? – неожиданно спросил один из мужчин, вытирая слезящиеся глаза.

– Ни то, ни другое! – ответила она недоверчиво.

– Здорово, ни девица, ни парень! Очень даже необычно!

Приятель говорившего поднял фонарь над ней. Третий оборванец вообще исчез из поля ее зрения. Двое присевших у края ямы встали. Зефирина отчаянно закричала, точно попавший в западню зверь.

– Не бросайте меня! У вас нет сердца! Вы что, оставите меня умирать здесь?!

– Не трепыхайся понапрасну, мотылек!

– Паньото пошел за веревкой.

Очень скоро Зефирину вытащили из ямы. После падения с высоты десяти футов она немного ушиблась, но осталась невредима.

Она с недоумением смотрела на трех оборванцев, которые так великодушно помогли ей: все были безобразны на вид, горбаты, кривобоки. У одного не было носа, у второго – руки, а третий ковылял на деревяшке вместо ноги. От их лохмотьев шла ужасная вонь, но это не помешало им вполне «по-светски» представиться.

– Мы – неразлучная тройка из Понте[47]47
  Один из кварталов Рима.


[Закрыть]. Я – Паньото, король нищих, – поклонился безносый. – Вот это мой брат Палько (однорукий), а это мой кузен Панокьо (он указал на безногого). А ты, мотылек, тебя как зовут?

– Зефирон! – тут же ответила молодая женщина, предпочитая мужскую форму своего имени.

– А мы что-то тебя совсем не знаем. Ты в каком квартале работаешь? – спросил Паньото, гордо назвавшийся королем нищих.

– Да когда как, иногда в Трастевере, иногда в Монти или в Сан-Эвстахио, – уверенно сказала Зефирина.

Из-за лохмотьев, которые были на Зефирине, все трое подумали, что она тоже принадлежит к братству нищих.

– Ты еще совсем молоденький. Ну, как, можешь идти? Ты себе рожицу не поранил, Зефирон? А как ты готовишься, когда идешь побираться? – проявил профессиональное любопытство Паньото.

Он коснулся рукой того места, где полагалось быть носу.

Зефирина вздрогнула. Она не раз слышала, что в Риме некоторых детей уродовали в раннем возрасте, подготавливая их к попрошайничеству. Не позволяя себе расчувствоваться при виде этих несчастных, она сказала твердым голосом:

– Да уж что-то придумываю… я научилась гримироваться.

– Ты чего, делаешь себе всякие болячки на твоей хорошенькой мордашке?

– Да, и… шрамы всякие тоже. Мой брат, он потерял один глаз, – объявила Зефирина.

– Это везуха, лишиться глаза еще в колыбели, – восхищенно признали все трое.

После этого они как будто стали торопиться.

– Прощай, Зефирон, до скорого… Нищие собрались уходить.

Придя в ужас от мысли, что может потерять своих спасителей, Зефирина догнала их.

– Мой брат ранен и лежит где-то тут, в катакомбах. Не оставляйте меня, помогите мне найти его и вылечить.

– Ты не знаешь, где он?

Палько аккуратно снял со своих нечесаных волос вошь и, положив ее на зуб, прикусил.

– Нет, он в какой-то крипте, полной саркофагов, может, там, а может, в этом направлении…

В отчаянии Зефирина тыкала то в один, то в другой коридор.

– Однако пора ужинать.

– Ужинать! – растерянно повторила Зефирина, у которой желудок свело от голода.

– А как же, голубчик… если подлый испанец мешает нам заниматься нашим честным ремеслом, то это вовсе не значит, что надо ходить с пустым брюхом, ведь верно? Ну, давай, идем с нами, Зефирон, а после ужина мы все вместе займемся твоим брательником… Слово короля, – величественно заявил он.

Зефирине пришлось подчиниться. Она последовала за тремя нищими, и очень скоро все пришли в просторную крипту. Зефирина и представить себе не могла, что в катакомбах находится столько «обитателей». Добрая сотня оборванцев, похожих на Паньото, Палько и Панокьо, горбатых, кривобоких, с обезображенными лицами теснилась вокруг огромного котла, который в другое время вызвал бы у нее отвращение…

В котле варилась лошадиная голова, вполне возможно отнятая у врага, а также капуста и чечевица.

Все было хорошо организовано. У нищих имелись глиняные миски, старые, правда, чуть ли не античных времен, но у каждого своя. Один калека, совсем без ног, сидя на саркофаге, разливал похлебку по мискам. Время от времени едоки подходили к римским амфорам, наполненным вином, чтобы утолить жажду.

Паньото представил Зефирину всем присутствующим. Тот факт, что она пришла с «королем», вызвал у нищих некоторое почтение. Однорукий Палько дал ей понять, что она может взять себе еды из котла. Деликатная княгиня Фарнелло не заставила просить себя дважды. Она съела попавшие ей куски мяса, хватая их прямо руками, выпила бульон и даже облизала миску. После чего стала с нетерпением ждать, когда нищие выполнят свое обещание.

Наконец, насытившись, Паньото встал. Потирая живот, он обратился ко всем:

– Друзья! Требуется помощь от нашей нищенской братии. Брательник нашего юного кореша Зефирона ранен и к тому же неизвестно где лежит… Он такой же честный нищий, как мы… Надо его найти! Ты, Эмпирик, пойдешь со мной.

– Хорошо, твое величество!

Маленький старичок, тощий как скелет, подчинился приказу «короля», а остальные, взяв факелы, разошлись по коридорам.

Зефирина была в восторге от такой дисциплины и совершенно растрогана подлинной доброжелательностью этих несчастных, отверженных людей. С того момента, как она оказалась среди них, она ни разу не почувствовала страха. Более того, несмотря на отталкивающий физический вид представителей обоего пола, Зефирина от общения с ними испытывала истинное облегчение.

– Ты и правда, Зефирон, не помнишь… где он, твой брательник? – снова спросил Палько.

– Нет, я только помню, что это была крипта.

– Черт побери, да если здесь чего навалом, так это как раз крипт. Их тут, наверное, штук двести пятьдесят…

– Двести пятьдесят! – с ужасом повторила Зефирина.

– Ну-ну, мышонок, не отчаивайся.

Продолжая постукивать своей деревянной ногой, Панокьо дружески хлопнул Зефирину по плечу. По коридорам катакомб несся свист. Это нищие перекликались друг с другом. С помощью свиста они сообщали, что ничего не нашли и предупреждали, что начинают поиск в другом направлении.

Прошло уже больше часа, и Зефирина начала впадать в отчаяние.

«Если уж нищие не смогут его найти, то никто не сможет», – подумала она, шатаясь от усталости и тревоги.

Стиснув зубы, она продолжала идти вслед за Паньото, Палько и Панокьо. За спиной слышалось прерывистое дыхание Эмпирика. Несмотря на тщедушность, маленький старикашка двигался очень бодро.

У пересечения четырех галерей нищие остановились и сделали знак Зефирине и Эмпирику, чтобы они тоже подождали. Эмпирик, воспользовавшись остановкой, подошел к Зефирине. Она буквально подскочила, когда старик ущипнул ее своими крючковатыми пальцами за ягодицу и прошептал:

– Почему это ты говоришь, что ты парень? У тебя задница, как у хорошей девицы…

Это открытие повергло Зефирину в ужас, Но она не успела ничего ответить. Из галерей раздались свистки – три долгих и два коротких.

Паньото, услышав их, спокойно сказал:

– Порядок, нашелся твой братишка… Пошли туда.

Фульвио оказался вовсе не в крипте. Собрав последние силы, князь в полной темноте попытался взобраться на небольшой холмик, который при свете оказался кучей человеческих костей. Счастье еще, что он, подобно Зефирине, не свалился в яму.

Кровь, вытекавшая из раны, оставила длинный след на полу подземелья.

– Фульвио!

Зефирина бросилась к лежавшему без сознания мужу.

Нищие столпились вокруг раненого.

– А ну, расступитесь все, положите-ка мне парня на саркофаг, чтобы я мог его обследовать, – приказал Эмпирик.

Приказ был исполнен мгновенно.

– Посветите мне!

К Фульвио приблизили два фонаря. Зефирина едва не закричала. Побелевший нос и восковой цвет лица Фульвио заставляли предположить худшее.

– Рана опасная? – шепотом спросила Зефирина, в то время как Эмпирик, раздвинув лохмотья и «повязку», расстегнув камзол, добрался до окровавленной груди князя.

– Ты задаешь дурацкие вопросы, – скривился Эмпирик.

– На моем брате одежда, которую мы украли у одного солдата… – попыталась объяснить Зефирина.

Она боялась, что испанский камзол заставит нищих усомниться в подлинности ее и Фульвио.

– Лучше помоги подержать твоего братца, чем все время болтать ни о чем, – проворчал Эмпирик.

Что и говорить, характер у него был отвратительный.

При помощи ножа, который он предварительно подержал над огнем, Эмпирик стал исследовать рану Фульвио. От сильной боли Фульвио громко застонал.

Прикусив губу, чтобы самой не закричать, Зефирина вместе с Паньото, Палько и Панокьо, помогала удерживать тело князя на саркофаге.

Вдруг Эмпирик издал радостный возглас.

– Готово… я там у него чуть собственную руку не потерял, ребята!

Своими грязными пальцами он торжествующе показывал всем чугунную пулю, которую выковырнул кончиком ножа.

– Легкое не задето. Твой братишка еще сможет просить милостыню… Если, конечно, это является его ремеслом! – добавил Эмпирик с ухмылкой.

И опять она не успела ничего возразить. В крипте запахло паленым мясом, а Фульвио буквально взвыл. Эмпирик прижег рану. Потом достал откуда-то из-под лохмотьев пучок травы, тряпки и шарики глины. Руки его с невероятной ловкостью соорудили подобие пластыря и наложили его на рану.

Зефирина, окончательно растерянная, обеими руками поддерживала голову Фульвио. Князь открыл глаз. Вернулось ли к нему сознание?

Зефирина прикоснулась губами к его покрытому испариной лбу.

– Мы спасем вас, – прошептала она.

– Надо же, мотылек, как ты, оказывается, любишь своего братишку! – хохотнул Эмпирик. – Ладно, ребята, я уже закончил… Несите его теперь к нам.

Из нескольких жердей нищие соорудили носилки и положили на них раненого. Зефирина пошла вместе со всеми, держа в своих пальцах пылающую от жара руку Фульвио.

* * *

Живя в подземелье, подобно первобытным людям, Зефирина утратила представление о времени. Сколько они уже находились в катакомбах? Два дня, неделю? Она не знала.

Все долгие часы после операции она была рядом с Фульвио. По совету Эмпирика она не давала раненому пить, а лишь смачивала его пересохшие губы дольками апельсинов и лимонов, которые ей давали Паньото, Палько и Панокьо.

Удивительно, но у нищих ни в чем не было недостатка.

Точно по волшебству продукты и питье доставлялись в подземелье теми, кто время от времени выходил наружу.

Чем дольше Зефирина находилась среди нищих, тем лучше начинала понимать, отчего они так гордились своей «профессией». Обтирая в очередной раз влажное лицо Фульвио, она заметила, как пристально смотрит Паньото на руку ее мужа. На его указательном пальце, как всегда, сверкал перстень-печатка с гербом Леопарда.

Торопливо повернув перстень печаткой внутрь, Зефирина попыталась объяснить:

– Мой брат… нашел это кольцо.

Под дырочками некогда существовавшего носа рот Паньото сморщился в усмешке.

– Не доверяешь нам, Зефирон… А между тем ни один настоящий римский нищий в жизни еще не обкрадывал своего ближнего. Мы, конечно, попрошайничаем, но берем только то, что нам дают… по доброй воле!

Зефирина опустила голову от этого неприкрытого упрека. С некоторым усилием она сняла перстень с согнутого пальца Фульвио и протянула Паньото, тихо сказав:

– Прости меня, Паньото, возьми это на память о моем брате и обо мне. Будь он в сознании, он сам бы от души подарил это кольцо Палько, Панокьо и тебе… Прими этот скромный подарок в знак моей признательности.

Зефирина обладала даром добиваться прощения.

– Ну, если в знак признательности и от души… тогда мы принимаем, ведь верно? – согласился за всех Паньото.

Палько и Панокьо кивнули. Передавая друг другу кольцо Фульвио, они разглядывали его со всех сторон, пробовали своими почерневшими зубами и убеждались, что это настоящее золото.

– Тут все тебя уже полюбили, Зефирон, – подтвердил Палько, – а это значит, что мы и вправду все теперь братья.

В подтверждение сказанного он смачно плюнул на обрубок своей руки, а Панокьо проделал то же самое со своей отсутствующей ногой. Паньото же сунул большой палец в дырку собственного носа.

Довольная тем, что стала членом такой семьи, Зефирина уснула прямо на полу, у ног Фульвио.

А князя положили в самом удобном месте крипты, в углублении известняковой скалы.

Вскоре уже все нищие храпели. Внезапно Зефирина проснулась. Чья-то рука тянула ее за волосы, спрятанные под шапкой. В колеблющемся свете тусклого фонаря она увидела Фульвио, который, склонившись над ней, с удивлением разглядывал ее.

– Зефирина… что вы… что мы делаем здесь? – произнес он с трудом.

Несколько храпунов что-то проворчали во сне. Зефирина приложила палец к его губам. Поднявшись со своего места, она ласково подтолкнула мужа обратно в глубь ниши. Там она снова уложила его на постель из тряпья и легла рядом.

– Тише… мы находимся в катакомбах, вместе с римскими нищими…

Прильнув губами к его уху, она рассказала ему обо всем, что с ними приключилось, о его ранении и об их спасении. Может быть, князь, слушая ее, постепенно уснул? Зефирине даже послышался легкий вздох. Решив, что он спит, она хотела покинуть его постель, но руки Фульвио крепко обхватили ее за талию.

Очень осторожно, стараясь не коснуться головой больного плеча, она комочком свернулась рядом с его большим, крепким телом. Ей было слышно, как стучит сердце Фульвио. Она чувствовала тепло и вдыхала его запах. Лежа неподвижно, она словно кошка всматривалась в полумрак открытыми глазами и с волнением думала:

«Я лежу рядом с моим мужем… с ним… Что бы случилось, если бы мы оказались в настоящей постели?»

Похоже, что и Фульвио был не совсем без сознания. Зефирина чувствовала, как шевелится его тело, пытаясь повернуться к ней.

Наконец, чувствуя равномерное дыхание Фульвио у своей шеи, Зефирина и сама заснула глубоким сном.

Когда она проснулась, на поверхности уже давно был день, судя по тому, что Эмпирик и Палько неподалеку возились вокруг котла, выполняя обязанности кашеваров, а все нищие покинули крипту.

Зефирина отвернулась от них, хотела встать, и вздрогнула. Явно не спящий глаз Фульвио внимательно смотрел на нее. Сам Фульвио улыбался, и его лицо светилось такой нежностью, какой она в нем не подозревала.

– Наша первая ночь любви отличалась большим благоразумием, родная моя… – вздохнул он.

Губы Фульвио коснулись ее щеки и ласково скользнули к уголку ее рта. Она вспыхнула. С невесть откуда обретенной прежней силой Фульвио прижал ее к своей груди.

– Значит, ты меня не бросила. Ты решила спасти мужа, которого ненавидишь. Прекрасная моя, мне всей моей жизни не хватит, чтобы превратить тебя в счастливейшую из княгинь Фарнелло…

Голос князя дрожал от сдерживаемой страсти. Зефирина тихо вскрикнула. Все, чего она опасалась, случилось. Рядом с Фульвио она лишалась всякой воли. Он превратит ее в свою рабыню. Но даже понимая это, она в каком-то опьянении млела от восторга, чувствуя, как его властные губы подчиняют ее. Теряя над собой власть, Фульвио вдыхал ее дыхание, пил ее слюну. Сорвав шапку, он погрузил пальцы в ее кудри и неистово гладил откинутую назад златовласую голову. Одни в целом мире, на своем нищенском ложе, ослепленные любовью, молодые люди несколько секунд смотрели друг на друга в изумлении.

Зефирину охватило почти болезненное чувство счастья. Она знала, что создана для этого мужчины, жесткого, волевого, но в состоянии влюбленности умеющего быть удивительно нежным.

Она еще не произнесла слов, которые навеки свяжут ее с ним: «Фульвио, я люблю вас…» Он снова запрокинул ее голову назад, но тут рядом с ними раздался насмешливый голос Эмпирика:

– Ха-ха! Какие смешные брат и сестра! Я вижу, мой больной совсем поправился…

Нежно отстранив Зефирину, Фульвио встал. Его еще немного пошатывало, но он поклонился и сказал:

– Значит, это тебе я обязан жизнью, друг. Благодарю тебя. Клянусь, если мне удастся вернуть хоть часть моего состояния, я сделаю все, чтобы ты до конца своих дней ни в чем не нуждался и жил в покое… А что касается этого юного бездельника, – добавил князь, ущипнув Зефирину за щеку, – твой проницательный взгляд быстро разгадал его секрет… Он, конечно, мне не брат. Это моя жена.

– Ха-ха! Эмпирика не просто обмануть… Я же видел, что у него задница не парня, а хорошей бабенки!

– Золотые слова, друг мой, по проницательности тебе нет равных, – заявил Фульвио, бросая на Зефирину многозначительный взгляд.

Несколько смущенная, она не знала, как реагировать на подобные оценки своего тела. К счастью, в подземелье стали возвращаться другие нищие. По, к несчастью, они принесли плохие новости: обманув часовых, расставленных Ренцо да Чери и проникнув в тайный ход, скрытый за папским престолом, испанцы ворвались в замок Святого Ангела.

Папа и кардиналы стали пленниками, заключенными в башню замка. Солдаты Ренцо да Чери сражались до последнего. Сам кондотьер исчез бесследно. Возможно, он и его люди были брошены в Тибр.

Разграбление замка было полным. Вандалы поубивали даже детей, искавших спасения у его святейшества.

Фульвио и Зефирина была сражены тем, что узнали.

«Мадемуазель Плюш… Мортимер де Монтроуз… Паоло, Карлотта, если они успели туда добраться… Пикколо… Эмилия… неужели они все убиты и задушены рейтарами Карла V?»

Возмущение и злость охватили нищих.

– Скоты!

– Убийцы!

– Испанские предатели!

– Проклятый Карл V!

– Они не имели права захватывать нашего папу!

Все нищенское братство было в гневе. Зефирину поразила реакция этих жалких людей, в сущности, отбросов общества, живших тем не менее по своим законам, имевших собственную честь и гордость.

– Посмотри на этих нищих, Зефирина, – прошептал Фульвио. – Им нечего терять. Однако они являются прообразом того, чем станет христианство завтра, узнав о злодеянии Испании и Бурбона. Рим, захваченный, разграбленный, разрушенный, плененный папа. На лбу императора навек останется несмываемое пятно…

Зефирина взглянула в помрачневшее лицо мужа.

«Итак, Леопард в результате этих страшных событий оказывается на стороне Франциска I. Он не вернется к Карлу V».

Зефирина опустила глаза, чтобы не обнаружить вспыхнувшую в них радость. Значит, она достигла своей цели!

И, будто поняв, о чем она думает, Фульвио сжал ее руку.

– Саламандра в конце концов всегда побеждает… – прошептал он.

Перекрывая ропот толпы нищих, Фульвио громким голосом обратился к ним:

– Друзья мои, я, как и вы, итальянец. Меня зовут князь Фарнелло, а это моя жена, княгиня Зефирина. Мы сторонники папы. Своей жизнью мы поклялись спасти его…

По рядам нищих прошел ропот. Паньото, Палько и Панокьо воскликнули:

– Мотылек, я же говорил!

– Мне он тоже показался странным, наш Зефирон!

– Это не парень, это – дама!

Комментарии следовали один за другим. Впрочем, тот факт, что Фульвио оказался князем, нищих оставил равнодушными. Может быть, потому, что в Риме было много лже-аристократов, а может, потому, что было время утреннего супа!

На этот раз «угощение» состояло из сваренной в котле свиной головы и хлеба.

Поглощая еду с аппетитом выздоравливающего больного, Фульвио спросил Зефирину:

– Кто из этих людей, по вашему мнению, самый умный?

– Это Паньото, король нищих, – уверенно ответила Зефирина. – Тот, у которого нет носа…

И она указала на нищего, вместе с собратьями сидевшего у котла.

– В сущности, я чувствую себя прекрасно среди этих замечательных людей. У каждого из нас чего-то не хватает… – отметил князь, касаясь своего отсутствующего глаза.

– Фульвио! – прошептала Зефирина с мягким укором.

У него была привычка обнимать ее всякий раз, когда он подтрунивал над своим увечьем. Видя выражение лица Зефирины, он не мог сдержать улыбки. Сменив тему, он сказал:

– Пойдем, поговорим с королем.

Ему еще трудно было вставать. Зефирина подставила свое плечо, и молодые люди, осторожно обходя едоков, направились к Паньото.

– Ты позволишь? – обратился к нему Фульвио. Царственным жестом тот пригласил гостей сесть.

– Послушай, Паньото, – с ходу начал Фульвио, – когда я ребенком играл в катакомбах, говорили, что одна из них проходит под Тибром и поднимается до замка Святого Ангела. Это правда?

Король нищих поскреб затылок.

– Точно, как раз под мавзолеем этого парня, которого звали Адрианом. Выход из подземного хода – прямо над гробницей. Потом, когда этот приятель Аврелиан построил вокруг Рима городскую стену, он превратил эту гробницу в крепость. Да только все это, детки мои, было во времена царя Гороха.

– В III веке, – уточнила Зефирина.

– Может быть, но теперь уже неважно, в III или IV веке.

– Короче, такой ход существует и ты его знаешь? – не давал отклониться от темы Фульвио.

– Ну конечно, знаю, и Палько тоже знает. Фульвио и Зефирина с надеждой переглянулись.

Паньото тут же перехватил их взгляд.

– Ну-ну, ангелочки, рано радуетесь. Что с того, что есть. Это еще ничего не значит. Туда веем скопом не сунешься. Там с трудом могут пробраться несколько человек, да и то не спеша… Римляне понастроили там всяких ловушек, вроде ям, утыканных острыми пиками, ну и прочее в таком же роде. Их еще надо суметь обойти… Требуется воображение, как у тех ребят. Я вот только рассказываю об этом, а меня уже трясет. Прежде всего вам надо понять, что римляне и не думали загонять туда христиан, наоборот, боялись, что эти типы полезут в подземелье, чтобы отламывать пальцы ног у их обожаемого Адриана… В этом смысле римлян можно понять, ведь верно?

– Хм…

Фульвио оставил при себе свое мнение о пальцах ног императора Адриана. Он лишь спросил:

– Ты уверен, Паньото, что эта катакомба не то же самое, что подземный ход между Ватиканом и замком Святого Ангела?

Паньото снова принялся за еду. Обсасывая с грацией кошки свиное ухо, он ответил:

– Черт побери, конечно, уверен, потому что потайной ход папы давно уже ни для кого в Риме не является тайной… и меня, Паньото, ничуть не удивляет, что эти чечеточники пронюхали про это…

С этими словами Паньото сплюнул густую черную слюну, адресованную испанцам, а затем, почесав дырку посреди своего лица, сказал с лукавым видом:

– К чему ходить вокруг да около, мой князь. Я вижу, куда ты клонишь. Но ты и твоя маленькая женушка, вы мне нравитесь. Это ж надо было посмотреть, как она тебя любит! Я же не бесчувственный. Она так плакала, бедняжка, я даже сказал Палько и Панокьо: «Приятно посмотреть, как один брат любит другого, а вы, подлецы, не станете рисковать своей старой шкурой ради моей морды».

Под взглядом Фульвио, казалось, говорившим: «Вы плакали, мадам!», Зефирина попыталась спрятать лицо под кудрями, выбившимися из-под шапки. Стараясь придать голосу твердость, она спросила:

– Паньото, скажи честно, сможешь ты или нет провести нас этой дорогой?

– Ну, конечно. Только у нас мало шансов выйти оттуда живыми, потому что, окажись мы там, к примеру, вдесятером, что мы скажем этим чертовым плясунам сегидильи? «Ку-ку, вот они мы, хотим поздороваться с нашим папой!..» Мы только и успеем, что поздороваться, они тут же перестреляют нас, как кроликов.

Справедливость его рассуждений была настолько очевидной, что Фульвио и Зефирина удрученно переглянулись.

– Я пойду один, – решил Фульвио.

– Я пойду с вами, – тут же сказала Зефирина.

– И оба попадете прямо на небо, что и говорить, мудрено придумано.

Глаза Зефирины наполнились слезами. Она не в силах была смириться с тем, что надо отказаться от борьбы.

– Паньото, помоги нам вырвать из испанских когтей папу и его спутников, если только они еще живы.

Ее слезы, кажется, потрясли нищего.

– Послушайте, у меня, похоже, появилась неплохая идея, но вы все должны будете слушаться меня… Итак, вот как мы будем действовать…

Пригнув к себе грязными руками головы Фульвио и Зефирины, король нищих долго что-то шептал им.

То, что он говорил, было, наверное, очень интересно, потому что лица молодых людей прояснились.

Когда Паньото закончил свою речь, Фульвио прошептал изумленно:

– Четыре тысячи нищих… да это целая армия! Мы верим тебе, друг, но я должен честно тебя предупредить, что моя жена и я, мы потеряли все, что имели. У нас нет ни одного цехина, ни одной драгоценности… Почему же вы?..

Фульвио не решался высказать свою мысль. За него договорила Зефирина:

– Почему ты соглашаешься пойти на это, Паньото? Ведь все вы очень рискуете.

Ответ короля нищих был полон достоинства:

– Думаете, только князья мечтают о славе, мои овечки… может, нищие Рима тоже мечтают войти в легенду!