Текст книги "Пьесы (сборник)"

Служанки
^{Пьеса в одном действии}

Как играть «Служанок»

Украдкой. Именно такое определение подходит больше всего. Обе актрисы, изображающие служанок, должны играть как бы украдкой. Но не потому, что слова, которые возможно произнести лишь в алькове, могут услышать соседи сквозь слишком тонкие перегородки или открытые окна, и не потому, что они озвучивают свои сокровенные мысли, которые заставляют их играть в эту игру, свидетельствующую о расстроенной психике: они играют украдкой для того, чтобы сделать свои слишком тяжеловесные речи более легкими, чтобы они перелетели через рампу. Жесты актрис должны быть сдержанными, словно подвешенными или прерывистыми. Каждый жест делает их будто бы подвешенными. Неплохо, если иногда они будут ходить на цыпочках, сняв при этом одну или обе туфли, которые с большой осторожностью они, стараясь ни за что не задеть, поставят на стол или диван, – но не из опасений, что их услышат соседи снизу, а потому, что этот жест соответствует общему тону. Иногда их голоса тоже могут становиться как бы подвешенными или прерывистыми.

Эти две служанки совсем не стервы: они постарели и похудели под сенью нежности своей госпожи. Нет надобности, чтобы они были хороши собой, чтобы с поднятием занавеса зрителям была предъявлена их красота, но в течение спектакля и до последней минуты они должны казаться все прекрасней. Вначале на их лицах должны быть морщинки – тоньше жеста, тоньше волоса. Никаких сексуальных попок и грудей: они выглядят так, что могли бы давать уроки благочестия в церковных школах. Их взгляды чисты, совершенно чисты, ведь они ежедневно занимаются мастурбацией и выплескивают друг на друга всю свою ненависть к Мадам. Их прикосновения к предметам декораций подобны жестам юной девушки, собирающей цветущие ветки, чей образ мы лицемерно придумали. Их лица бледны и полны очарования. Они, конечно, несколько увяли, но с каким изяществом! Они не превратились в тлен.

Однако необходимо, чтобы этот тлен иногда проглядывал: скорее не в моменты ярости, а во время приступов нежности.

На сцене актрисы не должны проявлять свой естественный эротизм, подобно дамам из кинофильмов. Индивидуальный эротизм в театре подминает под себя спектакль. Просьба к актрисам не выставлять свои прелести на стол, как говорят греки.

Не вижу необходимости указывать на то, в каких местах надо «играть», а в каких быть искренними: они сами обнаружатся, а по мере необходимости их можно придумать.

Что касается так называемых «поэтических» моментов, они должны произноситься как нечто очевидное, подобно тому, как парижский таксист на ходу выдает жаргонную метафору: совершенно естественно. Она возникает как результат математической операции: без особой теплоты. Может произноситься даже более холодно, чем все остальное.

Целостность рассказа должна родиться не из монотонности игры, а из гармоничного сочетания разнообразных сцен, играемых совершенно по-разному. Возможно, режиссеру нужно выразить то, что я испытывал, когда писал эту пьесу или то, чего мне так сильно не хватало: некоего добродушия, ведь речь идет о сказке.

Не надо изображать «Мадам» преувеличенно карикатурной. Она не осознает, до какой степени она глупа, до какой степени постоянно играет, даже вытирая себе задницу, какая актриса этого не знает?

Эти дамы, служанки и Мадам, придуриваются? Как я сам, когда бреюсь, или когда ночью подыхаю со скуки, или когда, как мне кажется самому, остаюсь один в лесу: это сказка, то есть аллегорическая форма рассказа, изначальной задачей которого, когда я его писал, было избавление от отвращения к самому себе, при этом я хотел показать, кто я сам есть, и в то же время я старался этого не показать, а второй целью было создать в зале чувство некоторой неловкости… Сказка… Нужно, чтобы в нее верили и в то же время отказывались верить, но для того, чтобы зрители сумели поверить, актрисы не должны играть реалистично.

Святы ли эти служанки или нет, они все-таки монстры, как и мы все, когда о чем-то грезим. Не знаю, что такое есть театр, но знаю точно, чем он быть не должен: он не должен быть описанием бытовых действий, увиденных извне: я иду в театр с тем, чтобы увидеть на сцене себя (в одном персонаже или с помощью многоликого персонажа, и в форме сказки) таким, каким не сумею – или не осмелюсь – увидеть себя или представить, но каким на самом деле являюсь. Значит, функция актеров в том, чтобы с помощью нелепых жестов и нарядов показать мне меня, показать меня голым, в радости моего одиночества.

Хочу подчеркнуть: речь не идет о защите прав челяди. Думаю, существует профсоюз домашней прислуги – нас это не касается.

Во время постановки этой пьесы один театральный критик сделал замечание, что настоящие служанки так не говорят, как служанки из моей пьесы: да что вы об этом знаете? Я утверждаю обратное: если бы я был служанкой, говорил бы, как они. Иногда, по вечерам.

Ведь служанки говорят так лишь иногда, по вечерам: их нужно застать за этим либо в моменты их одиночества, либо в моменты нашего собственного одиночества.

Декорации к «Служанкам». Это просто спальня дамы, слегка кокотки, но вполне буржуазной. Если пьесу играют во Франции, кровать должна быть с мягкой, но скромной обивкой – все-таки у нее есть слуги. А если пьесу будут играть в Испании, Скандинавии или России, спальня должна быть соответствующей. Платья должны быть экстравагантными, но без намека на моду, на эпоху. Возможно, служанки для своей игры чудовищно деформировали платья хозяйки, прицепив к ним фальшивые шлейфы, жабо, накладные груди и зады, но цветы должны быть настоящими, кровать – настоящей кроватью. Режиссер должен понимать – не могу же я все объяснять – почему спальня должна быть почти точной копией женской спальни, цветы – настоящими, платья – чудовищными, а игра актрис – угловатой.

А если кому-то захочется сыграть эту пьесу в Эпидавре? Тогда трем актрисам достаточно договориться прямо на сцене, на глазах у зрителей, какие уголки они назовут кроватью, окном, гардеробом, дверью, трюмо и т. п. А затем пусть они скроются, чтобы появиться вновь в порядке, предписанном автором.

Действующие лица

Клер.

Соланж.

Мадам.

Спальня Мадам. Мебель в стиле Людовика XV. Кружева. Открытое окно в глубине комнаты выходит на фасад дома напротив. Справа – кровать. Слева – дверь и комод. Много цветов. Вечер.

КЛЕР (стоит в белье спиной к туалетному сто лику; ее жест – вытянутая рука – и тон исполнены трагического отчаяния). Эти перчатки! Эти вечные перчатки! Сколько раз я просила тебя оставлять их на кухне. Ты, конечно, надеешься таким образом соблазнить молочника. Не лги. Бесполезно. Повесь их над раковиной. Когда ты наконец поймешь, что в спальне должно быть чисто. Все, что имеет отношение к кухне, мерзко! Уходи и забери отсюда эту дрянь! Прекрати.

Во время этой тирады Соланж играет парой резиновых перчаток, смотрит на свои руки, складывая их то букетом, то веером.

Не притворяйся ягненком. И не спеши, у нас есть время. Уходи!

Поведение Соланж вдруг меняется, она покорно выходит, осторожно держа резиновые перчатки кончиками пальцев. Клер садится за туалетный столик. Нюхает цветы, нежно прикасается к предметам, стоящим на туалетном столике, расчесывает волосы, приводит в порядок лицо.

Приготовьте мне платье. Быстро, времени мало. Где вы? (Оборачивается.) Клер! Клер!

Входит Соланж.

СОЛАНЖ. Простите меня. Мадам, я готовила вам липывый отвар. (Так и произносит – «липывый».)

КЛЕР. Разложите мои платья. Белое платье с блестками. Веер, изумруды.

СОЛАНЖ. Слушаюсь, Мадам. Достать все драгоценности?

КЛЕР. Да, все. Я хочу выбрать. И конечно же лакированные туфли. На которые вы давно заритесь.

Соланж достает из шкафа несколько футляров, раскрывает их и раскладывает на кровати.

Вы, конечно, были бы не прочь надеть их на свою свадьбу. Признайтесь, он вас соблазнил! Вы беременны! Признайтесь же!

Соланж, присев на ковре, натирает лакированные туфли, при этом иногда плюет на них.

Я уже просила вас, Клер, не плевать на туфли. Оставьте ваши плевки при себе, моя девочка. Ха-ха! (Нервно смеется.) Пусть их там накопится побольше, чтобы заблудившийся путник мог там утонуть. Вы отвратительны, моя красавица! Наклонитесь пониже и загляните в мои туфли. (Вытягивает ногу, которую рассматривает Соланж.) Вы полагаете, мне приятно сознавать, что мою ногу обволакивает ваша слюна? Ваши болотные испарения?

СОЛАНЖ (на коленях, униженно). Я хочу, чтобы Мадам была красивой.

КЛЕР. Я буду красивой. (Прихорашивается, глядя в зеркало.) Вы меня ненавидите, не так ли? Вы подавляете меня своей предупредительностью, своим подобострастием, своими гладиолусами и резедой. (Поднимается и тихо продолжает.) Не надо загромождать спальню. Слишком много цветов. Это убивает меня. (Снова смотрится в зеркало.) Я буду красивой. Вам такой не быть никогда. С вашим лицом и фигурой Марио не соблазнить. Этот смешной юный молочник нас презирает, а если он сделал вам ребенка…

СОЛАНЖ. Да нет, я никогда…

КЛЕР. Замолчите, идиотка! Где платье?

СОЛАНЖ (роется в шкафу, раздвигает платья.) Красное платье. Мадам наденет красное платье.

КЛЕР. Я сказала, белое, с блестками.

СОЛАНЖ (твердо). Очень сожалею, Мадам. Сегодня вечером Мадам будет в платье из алого бархата.

КЛЕР (наивно). Да? Почему?

СОЛАНЖ (холодно). Я никогда не забуду грудь Мадам, задрапированную бархатом, когда Мадам, вздыхая, говорила Месье о моей преданности. Черный наряд больше подошел бы вашему вдовству.

КЛЕР. Что?

СОЛАНЖ. Объяснить?

КЛЕР. А! Вот ты о чем… Прекрасно. Можешь угрожать. Оскорблять свою хозяйку. Соланж, ты, очевидно, имеешь в виду несчастье, постигшее Месье. Дура. Сейчас не время вспоминать об этом, но из твоих слов я сделаю прекрасные выводы. Ты улыбаешься? Не веришь?

СОЛАНЖ. Не время выволакивать на свет…

КЛЕР. Мой позор? Мой позор! Выволакивать на свет! Что за выражение!

СОЛАНЖ. Мадам!

КЛЕР. Я понимаю, куда ты клонишь. Я уже слышу твои обвинения, ты с самого начала оскорбляешь меня, только ждешь момента, чтобы плюнуть мне в лицо.

СОЛАНЖ (жалобно). Мадам, Мадам, мы еще не дошли до этого, Месье…

КЛЕР. Посмей только сказать, что это из-за меня Месье попал в тюрьму. Посмей! Я действую тайно, и ты ничего не можешь со мной сделать.

СОЛАНЖ. В каждом слове вам слышится угроза. Вспомните, Мадам, я всего лишь служанка.

КЛЕР. Ты думаешь, что, раз я донесла на Месье в полицию, раз я согласилась его сдать, я в твоих руках? Я ведь могла сделать что-нибудь похуже. Или получше. Думаешь, я не страдала? Клер, я принудила себя, я медленно и твердо заставляла свою руку писать это письмо, отправившее моего любовника на каторгу. А ты, вместо того чтобы поддержать меня, бросаешь мне вызов. Говоришь о вдовстве! Месье не умер, Клер. Месье, переходя с каторги на каторгу, доберется, может быть, до Гвианы, и я, его любовница, обезумев от боли, пойду за ним. Я буду сопровождать его повсюду. Я разделю его славу. Ты говоришь о вдовстве. Ты, очевидно, не знаешь, Клер, что траурные платья королев – белого цвета. А ты не хочешь дать мне белое платье.

СОЛАНЖ (холодно). Мадам наденет красное платье.

КЛЕР (просто). Хорошо. (Строго.) Подайте мне платье. Как я одинока без дружеского участия. Я вижу по твоим глазам, что ты меня ненавидишь.

СОЛАНЖ. Я вас люблю.

КЛЕР. Несомненно. Как любят свою хозяйку. Ты меня любишь, уважаешь и ждешь завещания в свою пользу…

СОЛАНЖ. Я сделаю невозможное.

КЛЕР (с иронией). Я знаю. Ты бы меня и в огонь толкнула.

Соланж помогает Клер надеть платье.

Застегните. Не так туго. Не пытайтесь меня задушить.

Соланж опускается на колени перед Клер и поправляет складки ее платья.

Не дотрагивайтесь до меня. Отойдите. От вас пахнет диким зверем. С какого грязного чердака, где ночью вас посещают лакеи, вы приносите эти запахи? Чердак! Спальня служанок! Чердак! (Важно.) Это для того, чтобы вы запомнили, я говорю вам о чердачном запахе, Клер. Там (указывает на какое-то место в комнате) стоят две железные кровати, а между ними ночной столик. Там сосновый комод, на котором стоит фигурка Девы Марии. Все так?

СОЛАНЖ. Мы так несчастны. Мне хочется плакать.

КЛЕР. Все так. Не будем говорить о нашем поклонении гипсовой Мадонне. А что уж говорить о бумажных цветах… (Смеется.) Бумажных! И веточка священного самшита! (Показывает на цветы, расставленные в спальне.) Посмотри на эти цветки, раскрывшиеся в мою честь. Я красивее Девы Марии.

СОЛАНЖ. Замолчите…

КЛЕР. А там пресловутое слуховое окно, через которое полуголый молочник прыгает в вашу постель!

СОЛАНЖ. Вы заблуждаетесь, Мадам…

КЛЕР. Ваши руки! Это ваши руки блуждают где не надо. Мало я вам об этом твердила! Они пахнут кухней.

СОЛАНЖ. Водопад.

КЛЕР. Что?

СОЛАНЖ (поправляя складки платья). Водопад. Я привожу в порядок водопад вашей любви.

КЛЕР. Отойдите! Распутница! (Ударяет Соланж в висок каблуком в стиле Луи XV. Сидящая на корточках Соланж пошатнулась и отодвинулась.)

СОЛАНЖ. Преступница! Я? О!

КЛЕР. Я сказала, распутница! Ныть идите на свой чердак. В моей спальне прольются лишь благородные слезы. Однажды мой подол будет залит слезами, но это будут драгоценные слезы. Расправьте шлейф, шлюха!

СОЛАНЖ. Вы заноситесь!

КЛЕР. Это дьявол уносит меня в своих душистых объятьях. Он приподнимает меня… Я отрываюсь от земли и улетаю… (топает каблуками) и остаюсь здесь. Где ожерелье? Поторопись. Нам не хватит времени. Если платье длинновато, подколи его булавками.

Соланж поднимается и идет за ожерельем к одному из футляров, но Клер опережает ее и хватает украшение. При этом ее пальцы нечаянно касаются пальцев Соланж. Она в ужасе отскакивает.

Держите свои руки подальше, ваши прикосновения оскорбительны. И побыстрей.

СОЛАНЖ. Не надо преувеличивать. У вас загорелись глаза. Вы достигли берега.

КЛЕР. Что?

СОЛАНЖ. Граница. Черта. Мадам, надо сохранять дистанцию.

КЛЕР. Что за язык, моя девочка? Клер, ты мстишь, да? Ты чувствуешь, приближается момент, когда ты выйдешь из роли…

СОЛАНЖ. Вы отлично понимаете меня. Вы все угадываете, Мадам.

КЛЕР. Ты чувствуешь, что приближается момент, когда ты уже не будешь служанкой. Ты готовишься к мести. Точишь коготки? Тобой движет ненависть? Не забывай, Клер. Ты не слушаешь меня, Клер?

СОЛАНЖ (рассеянно). Я вас слушаю.

КЛЕР. Служанки существуют благодаря мне. Благодаря моим приказам и жестам.

СОЛАНЖ. Я вас слушаю.

КЛЕР. Ты существуешь только благодаря мне и мною же пренебрегаешь! Клер, ты не хочешь знать, как трудно быть госпожой, предлогом для вашего кривлянья! Я могу сделать, чтобы ты перестала существовать. Но я добра, прекрасна, и я презираю тебя. А отчаянье любовницы делает меня еще прекрасней!

СОЛАНЖ (презрительно). Ваш любовник!

КЛЕР. Несчастный любовник возвышает меня. Я возвеличиваюсь, чтобы унизить тебя. Призови всю свою хитрость. Самое время!

СОЛАНЖ. Хватит. Скорей. Вы готовы?

КЛЕР. А ты?

СОЛАНЖ (сначала тихо). Я готова, мне надоело быть предметом отвращения. Я вас тоже ненавижу…

КЛЕР. Тише, малышка, тише… (Легонько ударяет Соланж по плечу, призывая к спокойствию.)

СОЛАНЖ. Я ненавижу вас! И презираю! Вы меня больше не страшите! Вспомните о своем любовнике, пусть это вам поможет. Я вас ненавижу. Ненавижу вашу грудь, полную раздушенных вздохов. Вашу грудь из слоновой кости! Ваши бедра… из золота! Ваши ноги… из янтаря! (Плюет на красное платье.) Я вас ненавижу!

КЛЕР (задыхаясь). О! О! Но…

СОЛАНЖ (наступая на нее). Да, госпожа, моя прекрасная госпожа. Вы думаете, вам всегда все будет позволено. Вы думаете, вся красота небес достанется вам, а мне ничего? Вы будете выбирать духи, пудру, лаки, шелка, бархат, кружева, а мне ничего? И вы рассчитываете отнять у меня молочника? Признайтесь! Признайтесь насчет молочника! Вам не дают покоя его молодость, свежесть, признайтесь? Это правда насчет молочника. Соланж вам поперек дороги. КЛЕР (в отчаянии). Клер! Клер!

СОЛАНЖ. Что?

КЛЕР (тихо). Клер, Соланж, Клер.

СОЛАНЖ. Ах да, Клер. Клер вам мешает. Клер здесь, и она чиста. Она сияет! (Дает Клер пощечину.)

КЛЕР. О! О! Клер… Вы… О!

СОЛАНЖ. Мадам считала, что она в безопасности за цветочной баррикадой, думала, что ее спасет исключительная судьба и преданность. Но вы забыли о бунте служанок. И вот он поднимается. Она умрет, но раскроет вашу интригу! Этот господин жалкий вор, а вы…

КЛЕР. Я запрещаю.

СОЛАНЖ. Мадам мне запрещает! Смешно! Мадам озадачена. Она меняется в лице. Хотите зеркало? (Протягивает Клер зеркальце).

КЛЕР (глядя на себя с удовольствием). Я в нем еще прекрасней! Опасность возвышает меня, Клер, а ты… мрак…

СОЛАНЖ …ада! Я знаю. Мне известна эта тирада. На вашем лице я читаю свой ответ. И я пойду до конца. Здесь две служанки, преданные прислужницы! Станьте еще прекрасней, чтобы презирать их. Мы вас больше не боимся. Мы защищены своим блеском и своей ненавистью к вам. Мы обретаем форму, Мадам. Не смейтесь. Я запрещаю смеяться над моим красноречием…

КЛЕР. Вон!

СОЛАНЖ. К вашим услугам. Я возвращаюсь на свою кухню, к своим перчаткам и запаху изо рта. К изрыганиям водопровода. У вас цветы, у меня раковина. Я только служанка. Вам меня не замарать. Я своей ненавистью настигну вас и в раю. Смейтесь, смейтесь и молитесь, скорей, скорей! Вы у края, моя дорогая. (Бьет по рукам Клер, которыми та прикрывает грудь.) Уберите лапки и откройте эту хрупкую шейку. Не дрожите, не вздрагивайте так, я буду действовать быстро и тихо. Да, я сейчас вернусь на кухню, но прежде я закончу свою работу.

Неожиданно звонит будильник. Соланж замирает. Обе актрисы, взволнованные, прислушиваются, прижимаясь друг к другу.

Уже?

КЛЕР. Поторопимся. Скоро придет госпожа. (Начинает расстегивать платье). Помоги. Времени уже нет, а ты не успела закончить.

СОЛАНЖ (помогает ей, печально). Всегда одно и то же. Все из-за тебя. Ты никогда не успеваешь подготовиться. Я не могу тебя прикончить.

КЛЕР. У нас много времени уходит на приготовления. Заметь…

СОЛАНЖ (снимает с нее платье). Следи за окном.

КЛЕР. Заметь, у нас есть время. Я поставила будильник с расчетом, чтобы успеть убрать. (Устало падает в кресло.)

СОЛАНЖ. Какой душный вечер. Да и весь день было душно.

КЛЕР. Да.

СОЛАНЖ. Это нас убивает, Клер.

КЛЕР. Да.

СОЛАНЖ. Пора.

КЛЕР (с трудом встает). Пойду приготовлю питье.

СОЛАНЖ. Следи за окном.

КЛЕР. Еще есть время. (Стирает грим с лица.)

СОЛАНЖ. Ты все любуешься на себя, Клер, малышка…

КЛЕР. Я очень устала.

СОЛАНЖ (сурово). Следи за окном. Из-за твоей неповоротливости мы не успеем убрать. Я должна вычистить платье Мадам. (Смотрит на сестру.) Что с тобой? Ты можешь стать теперь собой. Посмотри на свое лицо. Клер, стань снова моей сестрой…

КЛЕР. Я на пределе. Меня утомляет этот свет. Ты думаешь, люди напротив…

СОЛАНЖ. Ну и что? Ты бы хотела, чтобы мы действовали в темноте? Закрой глаза, Клер. Отдохни.

КЛЕР (надевает свое скромное черное платье). Это я просто так говорю, что устала. Не надо меня жалеть.

Не старайся меня подавить.

СОЛАНЖ. Ты мне поможешь тем, что отдохнешь.

КЛЕР. Я понимаю, не объясняй.

СОЛАНЖ. Нет, я все скажу. Ты первая начала. И прежде всего своими намеками на молочника. Ты думаешь, я не разгадала. Если Марио…

КЛЕР. О!

СОЛАНЖ. Если молочник и грубит мне вечерами, то тебе достается не меньше. Но ты была рада возможности…

КЛЕР (пожимает плечами). Ты бы лучше проверила, все ли в порядке. Посмотри. Ключ от секретера был в другом положении. (Поправляет ключ.) А на гвоздиках и розах, как говорит Месье, всегда можно…

СОЛАНЖ (гневно). Ты была рада возможности смешать свои оскорбления и…

КЛЕР …отыскать волосок одной из горничных.

СОЛАНЖ …и подробности нашей интимной жизни с…

КЛЕР (с иронией). С? С чем? Назови вещи своими именами. С нашим ритуалом? Впрочем, у нас сейчас нет времени затевать дискуссии. Она, она, она сейчас вернется. Но на этот раз, Соланж, она в наших руках. Я завидую тебе, ты видела ее лицо, когда она узнала об аресте любовника. На этот раз я все проделала отлично. Ты признаешь это? Без меня, без моего разоблачительного письма, ты бы не увидела такого спектакля: любовник в наручниках, а Мадам в слезах. Она могла умереть. Она едва держалась на ногах.

СОЛАНЖ. Тем лучше. Пусть сдохнет. И наконец я стану наследницей! И ноги моей больше не будет на проклятом чердаке, среди этих идиотов – кухарки и лакея.

КЛЕР (умиленно). А я любила наш чердак.

СОЛАНЖ. Не впадай в умиление. Ты любишь его назло мне. Я его ненавижу. И вижу таким, каков он есть, мерзким, голым и ободранным, как говорит Мадам. Да мы и есть голодранки.

КЛЕР. Не начинай снова. Посмотри лучше в окно. Я ничего не вижу, слишком темно.

СОЛАНЖ. Я хочу говорить. Мне надо выговориться. Я любила чердак, потому что бедность порождает убогое воображение. Нет необходимости поднимать шторы, ходить по коврам, дотрагиваться до мебели… взглядом или тряпкой, нет зеркал, балконов. Ничто не принуждало нас к прекрасным жестам.

Клер делает какое-то движение.

Да успокойся, ты и в тюрьме будешь изображать из себя госпожу, Марию-Антуанетту, прогуливаясь ночью по квартире…

КЛЕР. Ты сошла с ума! Я никогда не гуляла по квартире.

СОЛАНЖ (с иронией). Ах! Мадемуазель никогда не гу-гуляла по квартире! Не заворачивалась в занавески и кружевные покрывала? Не смотрелась в зеркало, не выходила в два ночи на балкон приветствовать толпу, сбежавшуюся под ее окна? Никогда? Нет? Никогда?

КЛЕР. Соланж…

СОЛАНЖ. Ночь слишком темна, чтобы шпионить за госпожой. А на балконе ты считала себя невидимкой. За кого ты меня принимаешь? Не старайся доказать мне, что ты лунатичка. По крайней мере сейчас ты можешь признаться.

КЛЕР. Соланж, ты кричишь. Прошу тебя, говори тише. Мадам может войти незаметно… (Бежит к окну и приоткрывает занавеску.)

СОЛАНЖ. Оставь занавески в покое, я все сказала. Мне не нравится, как ты приподнимаешь занавеску. Меня переворачивает от твоего жеста. Опусти ее. Утром в день ареста Месье делал так же, когда ждал полицейских.

КЛЕР. Любое движение кажется тебе жестом убийцы, готового удрать по черной лестнице. Теперь ты боишься.

СОЛАНЖ. Можешь иронизировать, злить меня. Давай иронизируй! Никто меня не любит! Никто нас не любит!

КЛЕР. Она, она любит нас. Она добра. Мадам добра! Мадам обожает нас.

СОЛАНЖ. Любит нас, как свои кресла, как свой розовый унитаз, как свое биде. А мы не можем любить друг друга. Грязь…

КЛЕР. О!

СОЛАНЖ. Грязь не любит грязи. И ты думаешь, я решусь продолжать эту игру, а вечером возвращусь на свою железную кровать. Сможем ли мы продолжить игру. А я, если мне не надо будет плевать на того, кто называет меня Клер, я задохнусь этой слюной! Мои плевки – это мои бриллианты!

КЛЕР (поднимается, плача). Тише, прошу тебя, говори… Говори о доброте Мадам.

СОЛАНЖ. О ее доброте! Ей легко быть доброй, приветливой и нежной! Ах! Ее нежность! Когда она красива и богата. А быть доброй, когда служишь… Мы можем показать себя лишь во время уборки или мытья посуды. Или когда действуем веником, как веером. Наши жесты элегантны, когда мы орудуем тряпкой. Или когда, как ты, позволяем себе ночью роскошь совершить исторический проход по апартаментам Мадам.

КЛЕР. Соланж! Опять? Чего ты хочешь? Ты думаешь, взаимные обвинения помогут нам успокоиться? Я могла бы рассказать тебе что-нибудь похлеще.

СОЛАНЖ. Ты?

КЛЕР. Именно я. Если бы захотела. Потому что, в конце концов…

СОЛАНЖ. Что – в конце концов? На что ты намекаешь? Ты сама заговорила об этом человеке. Как я тебя ненавижу, Клер.

КЛЕР. И я тебя. Но мне не нужен предлог вроде молочника, чтобы тебе угрожать.

СОЛАНЖ. Кто здесь вообще угрожает? А? Ну что ты молчишь?

КЛЕР. Сначала ты. Стреляй первой. Ты отступаешь, Соланж. Ты не осмеливаешься обвинять меня в самом страшном, в моих письмах в полицию. Весь чердак был завален черновиками, много-много листов. Я придумывала самые ужасные истории, а ты воспользовалась лучшими из них. Вчера вечером, когда ты изображала Мадам в белом платье, ты радовалась, представляя, как тайно пробираешься на корабль с заключенными, на…

СОЛАНЖ. На «Ламартиньер».

КЛЕР. Ты сопровождала Месье, своего любовника… Ты бежала из Франции. Ты отплывала к Острову Дьявола или в Гвиану с ним. О, прекрасный сон! Ты позволила себе роскошь стать проституткой, гетерой благодаря тому, что я осмелилась послать анонимные письма. Ты упивалась своей жертвой, тебе нравилось нести свой крест нераскаявшейся грешницы. Вытирать ему лицо, поддерживать его, отдаваться стражникам, лишь бы ему было оказано какое-то послабление.

СОЛАНЖ. Ты сама только что говорила, что пойдешь за ним.

КЛЕР. Я не отрицаю. Я лишь подхватила твою историю. Но с меньшим рвением. Еще наверху, когда мы писали письма, ты покачивалась на воображаемых волнах!

СОЛАНЖ. Ты себя не видела.

КЛЕР. О нет! Я смотрю на твое лицо и вижу все муки нашей жертвы. Месье сейчас за решеткой. Давай радоваться. По крайней мере, мы избежим его насмешек. Так тебе легче представлять, как ты отдыхаешь на его груди, его тело, его походку. О, ты уже покачивалась на воображаемых волнах! Ты уже отдавалась ему. Даже рискуя все провалить…

СОЛАНЖ. Что?

КЛЕР. Поясню. Да, провалить. Ведь, чтобы написать разоблачительные письма в полицию, мне нужны были факты, даты. Что я делала? А? Вспомни. Ах, моя дорогая, вы прелестно покраснели. Тебе стыдно. А ты ведь была там. Я рылась в бумагах Мадам и наткнулась на ту самую переписку…

Молчание.

СОЛАНЖ. Дальше что?

КЛЕР. Ты меня раздражаешь! «Дальше что!» Дальше ты захотела сохранить письма Месье. Еще вчера вечером на чердаке я нашла открытку Месье, адресованную Мадам!

СОЛАНЖ (агрессивно). Ты роешься в моих вещах!

КЛЕР. Это мой долг.

СОЛАНЖ. Я удивлена твоей подозрительностью…

КЛЕР. Я осторожна, а не подозрительна. Когда я рисковала, стоя на коленях на ковре, пытаясь взломать замок секретера, чтобы наша версия основывалась на точных данных, ты, возбудившись сюжетом о преступном любовнике, осужденном и высланном, покинула меня!

СОЛАНЖ. Я поставила зеркало так, чтобы видеть входную дверь. Я была начеку.

КЛЕР. Неправда! Я все замечаю, давно за тобой наблюдаю. Со свойственной тебе предусмотрительностью ты стояла у входа в кабинет и была готова отскочить на кухню при появлении Мадам!

СОЛАНЖ. Ты лжешь, Клер, я следила за коридором.

КЛЕР. Неправда! Мадам едва не застала меня за работой! Ты, не обращая внимания на то, как дрожат мои руки, когда я искала бумаги, проплывала по морям, пересекала экватор…

СОЛАНЖ (с иронией). А ты? Такое впечатление, что ты ничего не знаешь о своих экстазах, попробуй сказать, что ты никогда не мечтала о каторжнике! Именно об этом каторжнике! Попробуй сказать, что ты предала его не ради своих тайных приключений.

КЛЕР. Все это мне известно, и больше того. Я самая предусмотрительная. Но историю выдумала ты. Повернись. Если бы ты только видела себя, Соланж. Солнце джунглей еще сейчас освещает твое лицо. Ты готовишь побег своему возлюбленному. (Нервно смеется.) Как ты работаешь! Успокойся, я ненавижу тебя по другой причине. И ты знаешь ее.

СОЛАНЖ (снижая голос). Я не боюсь тебя. И не сомневаюсь в твоей ненависти и хитрости. Но остерегайся, я старше тебя.

КЛЕР. Ну и что? Старше и сильнее? Ты заставляешь меня говорить об этом человеке, чтобы отвлечь мое внимание. Слушай! Думаешь, я тебя не раскусила? Ты пыталась ее убить.

СОЛАНЖ. Ты меня обвиняешь?

КЛЕР. Не отрицай. Я видела. (Долгая пауза.) И испугалась. Да, испугалась, Соланж. Когда мы исполняем наш ритуал, я берегу шею. В лице Мадам ты покушаешься на меня. Я сама в опасности.

Долгое молчание. Соланж пожимает плечами.

СОЛАНЖ (решительно). Да, пыталась. Я хотела тебя освободить. Я не могла больше. Меня бесило, как ты задыхаешься, краснеешь, зеленеешь, как разлагаешься в горечи и сладости этой женщины. Ты права, можешь меня упрекать. Я тебя слишком любила. Ты бы первая донесла на меня, если бы я ее убила. Ты бы выдала меня полиции.

КЛЕР (берет ее за запястья). Соланж…

СОЛАНЖ (освобождаясь). Чего ты боишься? Речь идет обо мне.

КЛЕР. Соланж, сестренка. Я не права. Она сейчас придет.

СОЛАНЖ. Я никого не убила. Я струсила, понимаешь. Я сделала все возможное, но она повернулась во сне. Она тихо дышала. Простыня приподнималась от ее дыхания: это была Мадам.

КЛЕР. Замолчи.

СОЛАНЖ. Нет, ты все хотела знать. Я тебе еще кое-что расскажу. Ты узнаешь, что у тебя за сестра. Из чего она сделана. Из чего сделана служанка. Я хотела ее задушить…

КЛЕР. Побойся Бога. Побойся Бога. Подумай о том, что будет после.

СОЛАНЖ. После не будет ничего. Мне надоело преклонять колени в церкви… Там я лишь завидую красному бархату аббатис или драгоценностям кающихся грешниц, но на их месте я бы выглядела благородней. Ты посмотри только, как она красиво страдает. Страдание преображает ее и делает еще прекрасней. Узнав, что ее любовник вор, она сумела достойно встретить полицейских. Она злорадствовала. Теперь она совершенно великолепна в роли покинутой, с двух сторон поддерживаемой внимательными и безутешными служанками. Ты ее видела? Ее горе украшено блеском драгоценностей, атласом нарядов и сверканием люстр! Клер, красота моего преступления искупила бы убогость моих страданий. Потом я собиралась все поджечь.

КЛЕР. Успокойся, Соланж. Огонь мог и не заняться. И тебя бы разоблачили. Ты знаешь, что ждет поджигательниц.

СОЛАНЖ. Все знаю. Я подглядывала и подслушивала через замочную скважину. Больше всех других слуг. Я знаю все. Поджигательница! Прекрасный титул.

КЛЕР. Замолчи, ты меня душишь. Я задыхаюсь. (Она хочет приоткрыть окно.) Ах! Хоть немного свежего воздуха!

СОЛАНЖ (обеспокоенно). Что ты хочешь делать?

КЛЕР. Открыть окно.

СОЛАНЖ. И ты тоже? Я уже давно задыхаюсь! Мне уже давно хотелось вести эту игру на глазах у всех, прокричать мою правду с крыш, спуститься на улицу в облике Мадам…

КЛЕР. Замолчи. Я хотела сказать…

СОЛАНЖ. Еще не время. Ты права. Оставь окно в покое. Открой двери в прихожую и в кухню.

Клер открывает обе двери.

Сходи посмотри, кипит ли вода.

КЛЕР. Одна?

СОЛАНЖ. Ну подожди, пока она придет и принесет с собой звезды, слезы, улыбки и вздохи. Она совратит нас своей нежностью.

Телефонный звонок. Сестры прислушиваются.

КЛЕР (берет трубку). Месье? Это вы! Это Клер, Месье…

Соланж хочет вырвать трубку. Клер отстраняет ее.

Хорошо, я предупрежу Мадам, она будет рада узнать, что Месье на свободе… Хорошо, Месье. Я запишу. Месье ждет Мадам в «Бильбоке». Да. До свидания, Месье. (Хочет повесить трубку, но ее рука дрожит, и она кладет трубку на стол.)

СОЛАНЖ. Он вышел!

КЛЕР. Судья временно отпустил его.

СОЛАНЖ. Но… Но тогда все пропало.

КЛЕР (сухо). Сама видишь.

СОЛАНЖ. Судьи напрасно его выпустили. Они плюют на законы! Нас оскорбляют! Раз Месье на свободе, он захочет все выяснить, он перевернет весь дом, чтобы найти доносчицу. Я сомневаюсь, что ты сознаешь серьезность положения.