Текст книги "Пьесы (сборник)"

Картина вторая

Та же люстра. Три коричневые ширмы. Голые стены. Справа то же зеркало, в нем отражается все та же неубранная кровать, что и в первой картине. Молодая красивая Женщина, будто закованная в цепи, ее запястья связаны.

Муслиновое платье расшнуровано. Видна грудь.

Перед ней – Палач. Это гигант, голый по пояс. Очень мускулистый. Через петлю на его поясе продернут хлыст, который болтается за спиной, подобно хвосту. Судья с загримированным лицом подползает на животе к пятящейся от него женщине. Когда он поднимается, он тоже оказывается непропорционально высоким, благодаря котурнам, невидимым под одеждой.

ВОРОВКА (протягивая ногу). Нет еще! Лижи! Сначала лижи…

Судья делает усилие, чтобы ползти дальше, затем подымается и медленно, с трудом, довольный, садится на скамеечку. Поведение воровки (женщины, описанной выше) меняется, из повелительной она превращается в униженную.

СУДЬЯ (строго). Ведь ты воровка! Тебя схватили… Кто? Полиция… Не забывай, что проворные и надежные отряды моих железных полицейских предупреждают все ваши поползновения. Эти насаженные на вращающиеся стержни насекомые со взглядом, проникающим повсюду, следят за вами. За всеми! И всех вас, пленниц, приносят во Дворец… Что ты на это скажешь? Тебя взяли с поличным… Под юбкой… (Обращаясь к Палачу.) Засунь руку ей под юбку, там ты найдешь карман, пресловутый потайной карман. (Воровке.) В который ты тащишь что попало. Ты ведь ненасытна и совершенно неразборчива. Кроме того, ты идиотка… (Палачу.) Ну, что там было в этом пресловутом потайном кармане? В этом огромном брюхе?

ПАЛАЧ. Духи, господин Судья, лампа, бутылка клопомора, апельсины, несколько пар носок, морские ежи, махровое полотенце, шарф. (Судье.) Вы слышите меня, я сказал, шарф.

СУДЬЯ (подпрыгнув). Шарф? Ага, ага, вот мы и приехали. А зачем же шарф? А, зачем? Кого душить? Отвечай! Ты воровка или душительница? (Очень тихо, умоляюще.) Скажи мне, малышка, умоляю тебя, скажи мне, что ты воровка.

ВОРОВКА. Да, господин Судья!

ПАЛАЧ. Нет!

ВОРОВКА (смотрит на него удивленно). Нет?

ПАЛАЧ. Это на потом.

ВОРОВКА. А?

ПАЛАЧ. Я сказал, что признание еще будет, в свое время. А сейчас отрицай.

ВОРОВКА. Чтобы вы меня опять били!

СУДЬЯ (сладким голосом). Именно, малышка, чтобы били. Сначала ты должна отрицать, а потом признаться и раскаяться. Я хочу увидеть, как из твоих прекрасных глаз польется теплая водичка. О! Я хочу, чтобы ты залилась ею. Сила слез!.. Где мой кодекс?

Роется в своей мантии и извлекает книгу.

ВОРОВКА. Я уже плакала…

СУДЬЯ (делает вид, что читает). Под ударами. Я хочу слез раскаянья. Когда я увижу, что ты влажная, как лужок, я буду удовлетворен.

ВОРОВКА. Это непросто. Я только что пыталась плакать…

СУДЬЯ (не читая, полутеатрально, почти интим но). Ты очень молода. Ты что, новенькая? (Обеспокоенно.) Ты, по крайней мере, совершеннолетняя?

ВОРОВКА. Да-да, Месье…

СУДЬЯ. Называй меня – господин Судья. Ты когда приехала?

ПАЛАЧ. Позавчера, господин Судья.

СУДЬЯ (снова его тон становится театральным, и он принимается за чтение). Дай ей сказать. Мне нравится этот ломкий, рассеянный голосок… Послушай, если ты хочешь, чтобы я был образцовым судьей, ты должна быть образцовой воровкой. Если ты не настоящая воровка, я буду не настоящим судьей. Ясно?

ВОРОВКА. О да, господин Судья.

СУДЬЯ (продолжает читать). Хорошо. До сих пор все шло хорошо. Мой Палач бил крепко… ведь в этом заключается его работа. Мы все повязаны: ты, он, я. Например, если бы он не бил, как бы я мог его остановить? Значит, чтобы я мог вмешаться и доказать свою власть, он должен бить. А ты должна отрицать, чтобы он тебя бил.

Слышится шум: в соседней комнате что-то упало.

(Естественным тоном). Что это? Все двери закрыты как следует? Никто не может видеть и слышать нас?

ПАЛАЧ. Нет, нет, не беспокойтесь. Я закрыл на засов. (Он идет проверять огромный засов на двери, расположенной в глубине.) И в коридор не войдешь.

СУДЬЯ (естественно). Ты уверен?

ПАЛАЧ. Уверяю вас. (Лезет в карман.) Я могу посмолить.

СУДЬЯ (естественно). Меня вдохновляет запах табака, смоли. (Шум повторяется.) Да что это? Что это такое? Меня оставят в покое? (Поднимается.) Что происходит?

ПАЛАЧ (сухо). Да ничего. Наверное, что-то уронили. Вы просто нервничаете.

СУДЬЯ (естественно). Возможно, но нервозность помогает мне. Она не дает расслабиться. (Он встает и подходит к стенке.) Можно я посмотрю?

ПАЛАЧ. Одним глазком, ведь уже поздно.

Палач пожимает плечами и перемигивается с Воровкой.

СУДЬЯ (после того, как посмотрел). Там свет. Яркий… но там пусто.

ПАЛАЧ (пожимая плечами). Пусто!

СУДЬЯ (еще более интимно). Ты как будто взволнован. Есть новости?

ПАЛАЧ. Сегодня днем, как раз перед вашим приходом, три основных объекта оказались в руках восставших. Они совершили несколько поджогов, ни один пожарный не появился. Все сгорело… Дворец…

СУДЬЯ. А префект полиции? Как всегда, не чешется?

ВОРОВКА. Вот уже четыре часа, как от него нет известий. Если ему удастся сбежать, он непременно придет сюда. Его ждут с минуты на минуту.

СУДЬЯ (Воровке, садясь). Во всяком случае, пусть он не надеется, что пройдет через мост Руайад, этой ночью его взорвали.

ВОРОВКА. Мы это знали. Здесь был слышен взрыв.

СУДЬЯ (снова театральным тоном, читает по кодексу). Наконец. Начнем сначала. Значит, воспользовавшись сном праведников, минутным сном, ты их обкрадываешь, грабишь, ты ощипываешь их…

ВОРОВКА. Нет, господин Судья, никогда…

ПАЛАЧ. Я полосну ее?

ВОРОВКА (кричит). Артур!

ПАЛАЧ. Что с тобой? Не смей ко мне обращаться! Отвечай господину Судье. А меня называй – господин Палач.

ВОРОВКА. Да, господин Палач.

СУДЬЯ (читает). Я повторяю, ты воровала?

ВОРОВКА. Да, господин Судья.

СУДЬЯ (читая). Хорошо. Теперь отвечай быстро и правдиво: что ты еще украла?

ВОРОВКА. Хлеб, потому что была голодная.

СУДЬЯ (встает и кладет книгу). Великолепно! Высшее наказание! И мне предстоит судить все это. О, малышка, ты примиряешь меня с действительностью. Судья! Я стану судьей твоих поступков! Именно от меня зависит равновесие. Мир – это яблоко, я делю его пополам: здесь – хорошие, здесь – плохие. И ты соглашаешься – благодарю тебя, – ты соглашаешься быть плохой! (Обращаясь к публике.) На ваших глазах: руки пусты, карманы пусты, собрать и выбросить всю эту гниль. Но это болезненное занятие. Если бы каждый приговор выносился всерьез, он стоил бы мне жизни. Вот почему я мертв. Я живу в мире четко обозначенной свободы. Я – король Ада, и те, кого я сужу, мертвы, как и я. Она мертва, как и я.

ВОРОВКА. Вы пугаете меня, господин Судья.

СУДЬЯ (с пафосом). Замолкни. В глубинах Ада я разделяю людей, которые туда отваживаются попадать. Одних – в огонь, других – в тоску лилейных полей. Ты, воровка, шпионка, сука, с тобой говорит Минос, Минос судит тебя. (Палачу.) Цербер?

ПАЛАЧ (изображая собачий лай). Гав, гав!

СУДЬЯ. Ты прекрасен! Ты становишься еще прекрасней при виде новой жертвы. (Раздвигает ему губы.) Покажи клыки. Страшные. Белые. (Вдруг становится беспокойным. Воровке.) Ты ведь не врешь, ты действительно совершала эти кражи?

ПАЛАЧ. Не беспокойтесь. Вздумала бы она не совершать их. Я бы ей показал.

СУДЬЯ. Я почти счастлив. Продолжай. Что ты украла? (Вдруг слышится звук пулеметной очереди.) Это никогда не кончится, ни минуты покоя.

ВОРОВКА. Я же сказала вам: восстание охватило все северные кварталы…

ПАЛАЧ. Заткнись!

СУДЬЯ (раздраженно). Ты ответишь мне, да или нет. Что ты еще украла? Где? Когда? Как? Сколько? Зачем? Для кого? Отвечай.

ВОРОВКА. Часто я заходила в дома в отсутствие горничных, через черный ход… Я обчищала ящики, разбивала детские копилки. (Видно, что она подыскивает слова.) Однажды я оделась порядочной женщиной. Надела коричневый костюм, черную соломенную шляпу с вишенками, вуалетку, черные туфли на каблуках и вошла…

СУДЬЯ (нетерпеливо). Куда? Куда? Куда-куда-куда? Куда вошла? (Многократно произнесенное «куда» становится устрашающим.)

ВОРОВКА. Не помню, простите меня.

ПАЛАЧ. Ударить?

СУДЬЯ. Нет еще. (Девице.) Куда вошла? Скажи, куда? Куда? Куда? Куда? Куда?..

ВОРОВКА (в растерянности). Клянусь вам, не помню.

ПАЛАЧ. Ударить? Господин Судья, ударить?

СУДЬЯ (Палачу, подходя к нему). Ага! Твое удовольствие зависит от меня. Любишь бить, а? Я одобряю тебя, Палач! (Делает вид, что смотрится в Палача, как в зеркало.) Зеркало, прославляющее меня! Отражение, которое я могу пощупать, я люблю тебя. Мне не хватит силы и ловкости, чтобы оставить на твоей спине огненные отметины. Впрочем, что я мог сделать с такой массой силы и ловкости? (Дотрагивается до него.) Ты здесь? Ты здесь, моя огромная рука, слишком тяжелая для меня, слишком могучая, слишком здоровая для моего плеча, действующая сама по себе, рядом со мной! Рука, центнер мяса, без тебя я был бы ничем… (Воровке.) И без тебя тоже, малышка. Вы оба мои совершенные дополнения… Ах, мы образуем прелестное трио! (Воровке.) Но у тебя по сравнению с ним, да и со мной, есть преимущество, преимущество первенства. Мое существование судьи зависит от твоего существования воровки. Если ты откажешься – не вздумай даже! – если ты откажешься быть тем, кто ты есть… то есть тем, что ты есть, то есть тем, кто ты есть, и меня не станет, я исчезну, испарюсь. Подохну, улетучусь. Отсюда – вывод: Добро происходит от… Но тогда! Но тогда! Ты ведь не откажешься, правда: ты не откажешься быть воровкой? Это было бы плохо. Это было бы преступно. Ты бы лишила меня существования! (Жалобно.) Скажи, малышка, любовь моя, ты ведь не откажешься?

ВОРОВКА (кокетливо). Кто знает?

СУДЬЯ. Как? Что ты говоришь: ты могла бы отказаться? Скажи мне, где? И еще, скажи мне, что ты украла?

ВОРОВКА (сухо, вставая). Нет.

СУДЬЯ. Скажи мне, где? Не будь жестокой…

ВОРОВКА. Извольте не тыкать мне.

СУДЬЯ. Мадемуазель… Мадам. Пожалуйста. (Бросается на колени.) Видите, я умоляю вас. Не оставляйте меня в таком положении, в ожидании момента, когда я буду судьей. Что было бы с нами, если бы не было судьи, а если бы не было воров?

ВОРОВКА (с иронией). А если бы их не было?

СУДЬЯ. Это было бы ужасно. Но вы ведь не сыграете со мной такую шутку? Вы ведь не сделаете так, чтоб их не было? Пойми же меня: ты должна запираться как можно дольше, пока выдерживают мои нервы, ты должна хитростью заставить меня томиться, топать ногами, если хочешь, землю рыть, брызгать слюной, потеть, ржать от нетерпения, ползать… ты ведь хочешь, чтобы я ползал?

ПАЛАЧ (Судье). Ползите!

СУДЬЯ. Я горд!

ПАЛАЧ (угрожающе). Ползите! (Судья, стоявший на коленях, ложится на живот и медленно ползет в на правлении Воровки. По мере того, как он к ней под ползает, Воровка пятится.) Хорошо, продолжайте.

СУДЬЯ (Воровке). Заставляй меня ползти, ради моей судейской сущности, чертовка, ты права. Но если бы ты отказалась окончательно, девка, это было бы уже преступлением…

ВОРОВКА (свысока). Называйте меня Мадам и требуйте вежливо.

СУДЬЯ. Я буду иметь то, чего хочу?

ВОРОВКА (кокетливо). Воровство дорого обходится.

СУДЬЯ. Я заплачу! Заплачу сполна, Мадам! Но если больше мне не придется отделять Добро от Зла, зачем я буду нужен, спрашиваю я вас?

ВОРОВКА. Я задаю себе тот же вопрос.

СУДЬЯ (с бесконечной печалью). Только что я собирался быть Миносом. Мой Цербер лаял. (Палачу.)

Помнишь? (Палач перебивает Судью, щелкнув хлыстом.) Как ты был жесток, зол! Прекрасно! А я – безжалостен. Я собирался забить Ад проклятыми, забить тюрьмы. Тюрьмы! Тюрьмы! Казематы, священные места, где зло невозможно, потому что они – средоточие всего земного проклятья. Нельзя совершать зло во зле. Я же более всего хочу не осуждать, а судить…

Пытается подняться.

ПАЛАЧ. Ползите! Поторопитесь, мне нужно пойти одеться.

СУДЬЯ (Девице). Мадам! Мадам! Согласитесь, прошу вас. Я готов вылизать ваши туфли, но скажите, что вы воровка…

ВОРОВКА (кричит). Нет еще! Лижи! Лижи! Сначала лижи!

Сцена перемещается слева направо, как в предыдущей картине, и вдвигается в правую кулису. Вдалеке – пулеметные очереди.

Картина третья

Три ширмы, расположенные так же, как и раньше, но темно-зеленого цвета. Та же люстра. То же зеркало, в котором отражается неубранная кровать. На кресле – лошадка в маленькой плиссированной юбочке, какими пользуются исполнители народных танцев. В комнате – господин несмелого вида.

Это Генерал. Он снял пиджак, затем котелок и перчатки.

Около него – Ирма.

ГЕНЕРАЛ (показывая на шляпу, пиджак и перчатки). Они не должны валяться как попало.

ИРМА. Все сложат, завернут.

ГЕНЕРАЛ. Пусть это уничтожат.

ИРМА. Все уберут. И даже сожгут.

ГЕНЕРАЛ. Да-да, мне хотелось бы, чтоб сожгли! Как города в сумерках.

ИРМА. Вы что-то заметили, когда шли?

ГЕНЕРАЛ. Я подвергся серьезным опасностям. Народ взорвал плотины, целые кварталы затоплены. В частности, арсенал, так что весь порох промок. Оружие заржавело. Мне пришлось пробираться окольными путями, однако на утопленников я не наткнулся.

ИРМА. Я не могу себе позволить спрашивать о вашем мнении. Все свободны, а я не занимаюсь политикой.

ГЕНЕРАЛ. Так поговорим о чем-нибудь другом. Вот что действительно важно: как я смогу выйти из этого дома. Когда я выйду, будет уже поздно…

ИРМА. Кстати о том, что будет поздно…

ГЕНЕРАЛ. Совершенно справедливо. (Роется в кармане, достает несколько банкнот, пересчитывает и передает Ирме. Она держит их в руке.) Когда я выйду, не хотелось бы спотыкаться в темноте. Ведь проводить меня будет некому?

ИРМА. Увы, думаю, нет. Артур занят.

Продолжительное молчание.

ГЕНЕРАЛ (вдруг нетерпеливо). Но… что это она не идет?

ИРМА. Не знаю, что она там делает. Я приказала, чтобы все было готово к вашему приходу. Вот и лошадь здесь… Я позвоню.

ГЕНЕРАЛ. Оставьте, я сам. (Нажимает на кнопку звон ка.) Я люблю звонить. Это все равно что звать в атаку!

ИРМА. Сейчас, мой генерал. О, извините, я обратилась к вам по званию… Скоро вы…

ГЕНЕРАЛ. Тихо! Не говорите об этом.

ИРМА. В вас столько силы, молодости, стремительности!

ГЕНЕРАЛ. А шпоры? У меня будут шпоры? Я сказал, чтобы их прицепили к моим сапогам. К сапогам цвета красного дерева, да?

ИРМА. Да, мой генерал. Красного дерева. Лакированным.

ГЕНЕРАЛ. Да, лакированным, но чтоб на них была грязь.

ИРМА. Грязь и, может, немного крови. Я подготовила награды.

ГЕНЕРАЛ. Настоящие?

ИРМА. Настоящие.

Вдруг раздается продолжительный женский крик.

ГЕНЕРАЛ. Что такое?

Хочет подойти к правой стене и нагнуться, чтоб посмотреть, но Ирма вмешивается.

ИРМА. Ничего. Все время неосторожные жесты, то там, то здесь.

ГЕНЕРАЛ. Но что за крик? Женский крик. Может, призыв о помощи. Моя кровь бурлит… Я рвусь вперед.

ИРМА (ледяным тоном). Успокойтесь, никаких скандалов. Вы сейчас в гражданском.

ГЕНЕРАЛ. Правда. (Снова женский крик.) Это все-таки будоражит. Кроме того, это будет мешать.

ИРМА. И что она там делает?

Направляется к звонку, но из двери, расположенной в глубине, появляется очень красивая рыжая Девушка с распущенными по плечам волосами. Ее грудь почти обнажена. На ней черный корсет, черные чулки и туфли на очень высоких каблуках. У нее в руках полное генеральское обмундирование, шпага, треуголка и сапоги.

ГЕНЕРАЛ (строго). Вы все-таки пришли? С опозданием на полчаса. Этого более чем достаточно, чтобы проиграть сражение.

ИРМА. Она искупит вину, мой Генерал, я ее знаю.

ГЕНЕРАЛ (смотрит на сапоги). А кровь? Не вижу крови.

ИРМА. Она высохла. Не забудьте, ведь это кровь предыдущих сражений. Так. Я вас оставляю. Вам ничего не нужно?

ГЕНЕРАЛ (смотрит направо и налево). Вы забыли…

ИРМА. Бог мой! Я действительно забыла.

Она кладет на стул полотенца, которые висели у нее на руке. Затем выходит через дверь в глубине комнаты. Генерал подходит к двери и запирает ее на ключ. Но не успевает он закрыть дверь, как в нее стучат. Девушка идет открывать. За дверью, отступив от порога, Палач, весь в поту, вытирается полотенцем.

ПАЛАЧ. Мадам Ирмы здесь нет?

ДЕВУШКА (сухо). В Розарии. (Поправляется.) Извините, в Огненной Часовне. Она закрывает дверь.

ГЕНЕРАЛ (с досадой). Я надеюсь, меня оставят в покое. И ты опоздала, что это ты делала? Тебе не дали твой мешок овса? Ты улыбаешься? Улыбаешься своему всаднику? Ты узнаешь мою руку, нежную и твердую? (Гладит ее.) Мой гордый скакун! Моя прекрасная кобыла, сколько же мы вместе проскакали!

ДЕВУШКА. И это еще не конец! Я хочу обскакать весь мир своими крепко подкованными копытами, своими нетерпеливыми ногами. Снимите брюки и ботинки, я вас одену.

ГЕНЕРАЛ (он взял тросточку). Да, но сначала на колени! На колени! Давай, давай, согни свои колени, согни… (Девушка встает на дыбы, испускает радостное ржание и, как цирковая лошадь, встает на колени перед Генералом.) Браво, браво, Голубка! Ты ничего не забыла. А сейчас ты будешь мне помогать и отвечать на мои вопросы. Ведь совершенно в порядке вещей, чтобы молодая кобыла помогала хозяину расстегнуться, снять перчатки, чтобы она четко отвечала на его вопросы. Итак, начнем с того, что расшнуруем мои ботинки.

Во время всей сцены Девушка будет помогать Генералу раздеваться, затем одеваться в генеральское платье. Когда он будет полностью одет, окажется, что он стал гигантских размеров, благодаря театральным приспособлениям: невидимым котурнам, накладным плечам, обильно наложенному гриму.

ДЕВУШКА. Левая нога все еще распухшая?

ГЕНЕРАЛ. Да, толчковая нога. Я ею топаю. Как ты своим копытом, когда куришь фимиам.

ДЕВУШКА. Когда что я делаю? Расстегнитесь.

ГЕНЕРАЛ. Лошадь ты или невежа? Если ты лошадь, ты куришь фимиам. Помоги мне. Тяни. Не так туго. Ты же не ломовая лошадь.

ДЕВУШКА. Я делаю все что полагается.

ГЕНЕРАЛ. Ты встаешь на дыбы? Уже? Подожди, пока я приготовлюсь. Вот когда я продену в твою глотку удила…

ДЕВУШКА. О нет, только не это.

ГЕНЕРАЛ. Лошадь призывает к порядку своего Генерала! У тебя будут и удила, и вожжи, и сбруя, и подпруга, а я, в сапогах и в каске, буду подхлестывать тебя и мчаться вперед!

ДЕВУШКА. Удила – это ужасно! От них кровоточат десны и уголки губ. Я буду захлебываться кровью.

ГЕНЕРАЛ. Розовая пена и треск огня! Какой галоп! Через ржаные поля, по цветам, по лугам, по пыльным дорогам, по горам и плоскогорьям, от восхода до захода, от захода до…

ДЕВУШКА. Заправьте рубашку. Подтяните лямки. Это не пустяк – одеть генерала-победителя, которого к тому же будут хоронить. Саблю хотите?

ГЕНЕРАЛ. Пусть лежит на столе, как сабля Лафайета. На видном месте, а одежду спрячь. Не знаю куда, есть же здесь где-нибудь тайник? (Девушка складывает одежду и прячет за кресло.) Китель? Хорошо. Все медали здесь? Посчитай.

ДЕВУШКА (посчитав очень быстро). Все, мой Генерал.

ГЕНЕРАЛ. А война? Где война?

ДЕВУШКА (очень нежно). Она приближается, мой Генерал. Вечер над яблоневым полем. Небо чистое и розовое. Курлыканье горлиц, неожиданный покой, предшествующий битвам, снисходит на землю. Очень тепло. В траву падает плод. Это сосновая шишка. Все замерло. Война объявлена. Хорошо…

ГЕНЕРАЛ. Но вдруг…

ДЕВУШКА. Мы на краю луга. Я сдерживаюсь, не брыкаюсь, не ржу. Твое теплое бедро прижимается к моему боку. Смерть…

ГЕНЕРАЛ. Но вдруг…

ДЕВУШКА. Смерть наготове. Приложив к губам палец, она призывает к молчанию. Последние минуты благополучия озаряют все вокруг. Даже ты отвлекаешься от меня…

ГЕНЕРАЛ. Но вдруг…

ДЕВУШКА. Застегнитесь сами, Генерал. Вода в пруду была неподвижна. Даже ветер ждал приказа, чтобы раздуть знамена…

ГЕНЕРАЛ. Но вдруг…

ДЕВУШКА. Вдруг? А? Вдруг… (Подыскивает слова.) Ах, да, вдруг свинец и огонь! Вдовы! Нужно было отыскать километры крепа, чтобы повесить на знамена. Глаза матерей и жен под вуалями – сухи. Колокола попадали с взорванных колоколен. На повороте дороги меня напугало голубое полотнище. Я встала на дыбы, но твоя нежная и тяжелая рука уняла мою дрожь. Я воспряла. Я снова пошла иноходью. Как я любила тебя, моего героя!

ГЕНЕРАЛ. А… убитые? Убитых не было?

ДЕВУШКА. Солдаты умирали, целуя знамя. Ты был воплощением победы и доброты. Однажды вечером, помнишь…

ГЕНЕРАЛ. Я был так нежен, что начал осыпать их снегом. Засыпать снегом моих людей, укрывать их самым мягким из саванов. Снег? Березина!

ДЕВУШКА. Шквал снарядов покосил много голов. Наконец смерть стала активной. Она ловко перескакивала с одного на другого, открывая рану, заставляя глаза потухнуть, вырывая руку, вскрывая вену, засыпая лицо свинцом, обрывая крик, пение; смерть стала терять силы. Наконец, в изнеможении, сама мертвая от усталости, она унялась, легко опустившись на твои плечи. И там заснула.

ГЕНЕРАЛ (пьянея от радости). Остановись, остановись, момент еще не настал, но, я чувствую, это будет прекрасно. Перевязь? Прекрасно! (Смотрится в зеркало.) Ваграм! Генерал! Человек войны и парадов, вот он я, в чистом виде. Никого – за мной не тащится никакой отряд. Просто являюсь я. Если я и прошел, избежав гибели, столько войн и несчастий, если я и добился, избежав гибели, таких чинов, все – ради этой минуты приближения к смерти. (Вдруг он останавливается, будто обеспокоенный какой-то мыслью.) Скажи-ка, Голубка…

ДЕВУШКА. Да, Месье.

ГЕНЕРАЛ. А как там префект полиции? (Девушка де лает отрицательный знак головой.) Ничего? Все еще ничего? Он всегда все проваливает. А мы теряем время.

ДЕВУШКА (повелительно). Вовсе нет. Во всяком случае, это нас не касается. Продолжайте. Вы говорили: ради этой минуты приближения к смерти… а дальше?

ГЕНЕРАЛ (неуверенно)…приближения к смерти… когда я ничего не буду знать, но отраженный в бесконечности этими зеркалами, пусть мой образ… Ты права, расчеши гриву. Оправься. Мне нужна хорошо прибранная кобылка. Итак, очень скоро по зову трубы мы с тобой – я, оседлав тебя, – сойдем к славе и смерти, ведь я сейчас умру. Сойду в могилу…

ДЕВУШКА. Но вы мертвы со вчерашнего дня, мой Генерал…

ГЕНЕРАЛ. Знаю, но чтобы сойти туда торжественно и величественно, по неожиданным лестницам…

ДЕВУШКА. Вы мертвый, но красноречивый Генерал.

ГЕНЕРАЛ. Именно потому что мертвый, болтливая ты лошадь. Тот, кто говорит таким прекрасным голосом, – безусловный Идеал. Сегодня я лишь образ того, кем я был. А теперь ты. Опусти голову и закрой глаза, я хочу побыть генералом в одиночестве. Даже не ради себя, а ради своего образа, а мой образ – ради его образа и так далее. Короче говоря, мы будем среди равных. Голубка, ты готова? (Девушка кивает головой.) Иди сюда. Набрось свое гнедое платье, моя испанская лошадка. (Генерал набрасывает на нее костюм лошади. Затем щелкает кнутом. Приветствует свое отражение в зеркале.) Прощай, Генерал!

Потом он вытягивается в кресле, положив ноги на стул, и приветствует зрителей, держась прямо, как труп. Девушка встает перед стулом и изображает конский ход.

ДЕВУШКА (торжественно и печально). Парад начался… Мы проходим по городу… Идем вдоль реки. Я печальна… Небо низкое. Народ оплакивает прекрасного героя, павшего в бою…

ГЕНЕРАЛ (вздрагивает). Голубка!

ДЕВУШКА (оборачивается, в слезах). Мой Генерал?

ГЕНЕРАЛ. Скажи еще, что я погиб стоя!

Затем он принимает прежнюю позу.

ДЕВУШКА. Мой герой погиб стоя! Парад продолжается. Впереди меня – адъютанты… А вот и я, Голубка, твоя боевая лошадь. Военный оркестр исполняет траурный марш…

Продолжая шагать на месте, Девушка напевает траурный марш Шопена, будто бы исполняемый невидимым духовым оркестром.

Вдали слышен пулемет.

Режиссер может прицепить к плечам Девушки вожжи, привязав ее к креслу на колесиках, в котором лежит Генерал, таким образом, чтобы Девушка увезла этот экипаж со сцены.