Текст книги "Флорентийка и султан"

Гвиччардини сделал страдальческое лицо и продолжил:

– Я хотел сказать, что этот старый морской волк намеревается напасть на Кандию на рассвете. И обменять... ой... То есть... я хотел сказать, похитить трон Югурты, который находится в трюме вашего фрегата.

Француз растерянно хлопал глазами.

– Что? Какой трон Югурты?

Гвиччардини махнул рукой.

– Да полно вам, капитан... Этот мавр рассказал мне обо всем. Даже самый последний матрос на вашем корабле знает о том, что вы везете предназначенный для французской казны трон нубийского царя Югурты. Кстати, а как вам удалось его раздобыть?

Дюрасье судорожно сглотнул.

– Это – секретная миссия, мессир. О ней никто не должен был знать.

Гвиччардини развел руками.

– Как видите – знают. Кстати, хочу вам сообщить, что нам известно о многом таком, о чем вы даже не догадываетесь.

Дюрасье пожал плечами.

– Я нахожусь в полной растерянности, мессир. Если даже капитану Рэду известно о нашей секретной миссии, то она ничего не стоит.

– Вот-вот,– подхватил Гвиччардини.– Но я, как добрый друг французского короля, предлагаю вам единственно правильный выход из сложившегося положения. Подумайте сами, что будет, если золотой трон попадет в руки этого грязного... Ой!.. Этого искателя удачи... А какие дипломатические осложнения могут возникнуть в связи с тем, что это произойдет во владениях Венецианской республики? Нет, я не могу оставить это без внимания. Вы должны понять меня, мессир. Я обладаю всей полнотой власти на этом острове и смогу обеспечить сохранность вашего секретного груза при условии, однако, сохранения в полной тайне содержания нашего разговора.

Дюрасье ошеломленно отступил назад.

– Но... Но...

– Поверьте мне, капитан. Это – единственно правильное решение. Если вам дорога собственная голова и французская казна, вам следует согласиться.

Дюрасье, испытывая мучительные колебания, принялся тереть лоб.

Пытаясь развеять его сомнения, Гвиччардини продолжил:

– К сожалению, здесь нет французского консула, и мы с вами единственные, кто может решить судьбу трона.

Наконец, Дюрасье задумчиво кивнул.

– Пожалуй, вы правы, господин губернатор. У вас уже есть какой-то план?

– Трон должен быть доставлен в безопасное место на острове двумя моими доверенными посланниками. Они прибудут к вам, имея на руках письмо, которое в глазах короля освободит вас от всякой ответственности.

Пока проходил этот разговор, к которому напряженно прислушивались Бамако и капитан Рэд, Фьора позволила юноше поцеловать себя.

На мгновение они позабыли обо все, что происходило вокруг, чувствуя только прикосновения друг друга. Фьора вдруг ощутила, как ее охватывает необъяснимый жар, которого она уже давно не испытывала.

Это было так прекрасно – после всего, что довелось пережить...

– Ну что ж, мессир Дюрасье, отправляйтесь на корабль и ждите моих посланников. И еще одна просьба, постарайтесь получше замаскировать трон, чтобы не привлекать к нему излишнего внимания.

Дюрасье поклонился.

– Разумеется, ваше превосходительство. Благодарю вас за предложенную помощь и надеюсь, что мы сможем отразить бандитское нападение.

Гвиччардини принялся кивать.

– Да-да, конечно. Не может быть и сомнения в том, что трон будет немедленно возвращен вам, если мы расправимся с пиратами. Наверное, вам придется объявить тревогу на корабле?

Дюрасье усмехнулся.

– Я хорошо знаю свои обязанности, ваше превосходительство. Прежде, чем я не ушел, мы должны договориться о пароле.

Гвиччардини наморщил лоб.

– Пароль? Дайте-ка, я подумаю... Ну, например, такой... «Подагра и золото».

Дюрасье поднял брови, выказывая крайнее изумление.

– «Подагра и золото»? – переспросил он.– Хм... Ну что ж, пусть будет так.

Он откланялся и вышел из опочивальни посла-губернатора, бросив испепеляющий взгляд на осмелевшего Бамако.

* * *

Капитан Рэд оказался великодушным человеком: чтобы посол-губернатор и Фьора не могли поднять тревогу, их усадили в кресла, обвязали снятыми с окон занавесями и платками.

Лягушонок осторожно завязал рот Фьоре шелковым платком.

– Так не слишком туго? – тихо спросил он. Фьора в ответ промычала что-то нечленораздельное и отрицательно повертела головой.

Лягушонок выглядел смущенным. Краска стыда заливала его лицо, и он даже не осмеливался поднять глаза на девушку.

– Простите меня, сеньора,– сказал он.– Но так будет лучше. Я только выполняю приказ капитана.

Тем временем, сам одноногий пират отвел в сторону наряженного в костюм служанки Бамако и шепотом спросил у него:

– Повар, а ты умеешь считать?

Бамако изумленно поднял брови.

– Считать?

– Ну да. Раз, два, три... Что там дальше?..

Негр потер лоб.

– Четыре, пять, шесть, семь...

Капитан Рэд радостно кивнул.

– Правильно. Вот и хорошо.

Одноногий пират сделал заговорщицкое лицо, оглянулся по сторонам и прошептал:

– Тебе нужно будет сосчитать до десяти тысяч. Негр тут же закрыл– глаза и принялся бормотать:

– Один, два, три, четыре, пять...

Пират поморщился.

– Не сейчас, не сейчас...

Бамако открыл глаза.

– А когда?

– Тебе нужно будет досчитать до десяти тысяч, когда мы уйдем. Хорошенько следи за ними.

Негр кивнул.

– Понял. А что будет потом?

– После того, как досчитаешь до десяти тысяч, возвращайся в залив Святого Креста. Мы будем ждать тебя там на борту брига. Все понятно?

Негр тяжело вздохнул.

– Все.

Капитан Рэд ободряюще похлопал его по плечу.

– Вот пистолет. Держи. И смотри, Бамако, никто не должен выйти из этой комнаты живым до десяти часов вечера.

– Никто?

– Никто. Даже ты.

– Даже я, капитан. Бамако понял.

Пират обнял мавра.

– Хотел бы я иметь под своей командой побольше таких, как ты. Мы бы тут все вокруг на уши поставили. Ладно, мне пора.

Он накинул на голову клобук и, грохоча деревяшкой, направился к выходу.

– Лягушонок, что ты там возишься? Не бойся, она не задохнется.

Юноша уже было зашагал следом за капитаном Рэдом, но на полпути остановился и, быстро вернувшись назад, поцеловал Фьору в щеку.

Пираты стали спускаться по лестнице, но неожиданно капитан Рэд остановился.

– Нет, возвращаемся назад.

– Что случилось?

– Там внизу – стража. Лучше выберемся через балкон...

– Но ведь вам будет тяжело.

– Ничего, там Бамако.

Они кое-как выбрались через балкон, и в этом им помог мавр.

– Удачи вам, капитан,– на прощание произнес он.

– Тебе тоже удачи...

Капитан Рэд и Лягушонок сели в шлюпку и, стараясь не поднимать шум, направились к фрегату «Эксепсьон». Бог мой! Какая это была ночь!

Ослепительный торжественный мрак скрывал землю. Бессонные глаза ночи дышали безмолвием. Полное, совершенное, чистое молчание стерегло водный простор.

Это безмолвие царствовало в небесах. Легкий шелест волн лишь дополнял картину.

Лягушонок уже начисто позабыл о том, что вело их на корабль. Перед его глазами стояла Фьора, а ночь лишь усиливала невыносимую тяжесть желания...

Наконец, они приблизились к фрегату на расстояние двух взмахов весел.

И тут же с борта донесся громкий голос:

– Пароль?

Изменив голос до неузнаваемости, капитан Рэд выдавил из себя:

– Подагра и золото.

Больше с фрегата не доносилось ни единого звука, и шлюпка приблизилась к самому борту, с которого свисала веревочная лестница.

После нескольких мгновений томительного ожидания на борту послышался какой-то шум и по лестнице стал спускаться офицер, придерживая шпагу.

Остановившись на лестнице возле самой шлюпки, он спросил:

– Письмо с вами?

Лягушонок и капитан Рэд сидели спиной, не оборачиваясь. Пират вынул свернутую в трубку бумагу с печатью посла-губернатора и через спину протянул ее офицеру.

Тот, не читая, забрал бумагу и снова поднялся наверх.

На капитанском мостике фрегата собрались несколько офицеров во главе с капитаном Дюрасье. На нижней палубе возле люка, закрывавшего вход в трюм, суетились боцман и несколько солдат.

Когда посыльный офицер принес на капитанский мостик письмо от посла-губернатора, капитан Дюрасье развернул бумагу и стал вглядываться в неровные строчки письма.

– Господин де Флобаль, будьте добры, посветите мне. Эта чертова тьма...

При свете фонаря он бегло прочитал указ и свернул бумагу.

– Ну что ж, все в порядке.

Он развернулся и крикнул собравшимся на нижней палубе:

– Грузите!

Распахнулся люк трюма, и один из солдат прицепил обмотанный парусиной и веревками трон к толстому канату с крюком на конце.

– Поднимай!

Блок стал со скрипом проворачиваться, и солдаты принялись крутить брашпиль, опуская в шлюпку вожделенный трон.

Капитан Дюрасье проследил взглядом за опасным грузом, который приближался к шлюпке, исчезая во мраке ночи.

Не дожидаясь, пока погрузка будет закончена, он направился в каюту, отдав на ходу последнее приказание:

– Утройте стражу. Я буду у себя.

Тем временем капитан Рэд и Лягушонок, кое-как установив трон на дне шлюпки, приготовились к отплытию.

– Перерезай канат,– сказал одноногий.– Только осторожно.

Когда все было закончено, Лягушонок передал кинжал капитану Рэду. Тот вспорол парусину, которой был обмотан трон и, увидев золотой блеск, тихо засмеялся.

– Ну, вот и все. А теперь быстро на бриг.

Для того, чтобы попасть на свое судно, Лягушонку и капитану Рэду необходимо было выйти из бухты Провидения, пройти на веслах вдоль береговой линии и свернуть в бухту Святого Креста.

Они забыли лишь об одном – выход из бухты Провидения, где стояли фрегат «Эксепсьон» и «Санта Маддалена», преграждала огромная цепь.

Пока одноногий пират и его молодой друг добирались до выхода из бухты Провидения, на фрегате «Эксепсьон» пробило восемь склянок.

– Черт! – выругался капитан Рэд.– Прилив начался. Греби сильнее, а то нас опять снесет к этим проклятым французам.

Пришлось налечь на весла.

И тут случилось то, чего ни капитан Рэд, ни Лягушонок никак не предполагали. Высокая спинка трона уперлась в натянутую почти над самым срезом воды цепь.

– Что будем делать? – спросил Лягушонок.

– Давай попробуем поднять ее.

Не было смысла даже пробовать поднять многопудовую цепь, и все-таки пираты рискнули.

Наконец, вытирая пот, они оставили свои безуспешные попытки.

– Нет, бесполезно. Давай по-другому,– сказал капитан Рэд.– Мы перекинем трон через цепь. Только шлюпку держи.

Этот план выглядел более убедительным. Одноногому пирату и его молодому другу удалось поднять трон снизу и взгромоздить его на цепь. Трон повис на цепи, через которую принялись перебираться пираты.

Но стоило им на мгновение покинуть шлюпку, как ее тут же стало сносить назад в бухту Провидения ночным приливом.

– Святая кочерга!..– прошипел капитан Рэд, моля Бога только о том, чтобы трон не перевернулся на покачивающейся цепи и не упал в воду.

Тогда с ним можно было распрощаться навсегда.

Шлюпка тем временем уплывала все дальше и дальше, но ее еще можно было вернуть, если бы кто-нибудь прыгнул в воду и добрался до нее вплавь.

Однако, Лягушонок, которому это не составило бы большого труда, не мог спрыгнуть с цепи, не нарушив равновесия. Он еще попытался дернуться, но капитан Рэд остановил его.

– Сиди. Если этот трон утонет, то я отправлю тебя на дно следом за ним...

– И что же мы будем делать?

Капитан Рэд долго молчал.

– Не знаю. Ждать. Может быть, Бамако нам поможет.

* * *

Несмотря на то, что руки ее были стянуты за спиной, рот завязан платком, а сама она прикручена к креслу, Фьора к утру заснула.

Посол-губернатор сеньор Гвиччардини, терзаемый приступами подагры, постанывал даже во сне. Мирно сопел лишь старик гофмейстер, который, похоже, мог спать в любое время дня и ночи, в любых условиях.

Чтобы не уснуть, Бамако с пистолетом в руке бродил по комнате, бормоча себе под нос:

– Три тысячи восемьсот девяносто пять, три тысячи восемьсот девяносто шесть, три тысячи восемьсот девяносто семь...

Так прошла почти вся ночь.

Когда рассвело, Бамако, проклиная все на свете, продолжал считать. Проходя мимо открытой балконной двери, он остановился, как вкопанный, и обмер.

На цепи, закрывавшей вход в бухту Провидения, болтался завернутый в парусину трон, рядом с которым, словно куры на насесте, сидели капитан Рэд и Лягушонок.

Не веря своим глазам, Бамако вышел на балкон и присмотрелся.

Да, так оно и есть. Капитан Рэд, Лягушонок и добыча торчали у всех на виду, словно бельмо на глазу.

Нужно было срочно что-то делать.

Бамако сунул пистолет под мышку, накинул на плечи плащ и, стараясь не разбудить спящих, на цыпочках вышел из комнаты.

Он осторожно спустился по широкой мраморной лестнице и уже собирался выбежать на набережную, но неожиданно увидел перед собой спину стоящего с мушкетом на плече часового.

Беззвучно выругавшись, Бамако вернулся назад, во дворец, и через вестибюль вышел на задний двор.

Кажется, здесь никого нет. Бамако осторожно прошел по посыпанному белым песком двору к распахнутым воротам и снова застыл на месте. Здесь тоже был часовой.

Развернувшись, мавр направился в другую сторону в поисках свободного выхода, но в этот момент, на его беду, часовой обернулся.

– Эй! – крикнул он.

Бамако прикрыл голову плащом и повернулся. Виляя задом, как это, по его мнению, должны делать женщины, мавр направился к часовому.

– Эй, милашка! – улыбнулся тот.– Ты куда направляешься в такой ранний час?

Стараясь не поднимать глаз, Бамако ответил:

– Моя хозяйка хочет свежей рыбы на завтрак...

Чтобы усыпить бдительность часового, мавр позволил ущипнуть себя за задницу и, только благодаря этому, выскочил за ворота.

Отсюда прямого выхода на набережную не было. Бамако, чтобы успеть вовремя, пришлось мчаться по пустынным улочкам, мощеным белым ракушечником.

– Только бы не было городской стражи... Путаясь в юбках, мавр выскочил на широкую площадь и, остановившись, оцепенело посмотрел на стоявший здесь широкий помост.

Здесь, на помосте стояло полтора десятка деревянных стульев, к которым были прикручены веревками трупы задушенных людей. Это и была казнь гарротой.

Бамако подошел поближе и перекрестился.

На широкой боковой доске помоста углем было написано: «Бунтовщики с фрегата «Эксепсьон».

Среди тех несчастных, кого постигла эта участь, Бамако увидел старика Вилардо, бывшего старшего корабельного плотника и еще несколько матросов с фрегата «Эксепсьон».

Очевидно, казнь совершилась накануне, сразу после прибытия фрегата на Крит. Но трупы уже успели посинеть и вспухнуть от жары.

Несмотря на то, что стоял ранний утренний час, над местом казни вились мухи и кружилось воронье. В воздухе ощущался слегка сладковатый, тошнотворный запах разлагающейся плоти.

Бамако ошарашенно оглядел лица задушенных матросов и, на мгновение представив, что такое могло бы случиться с ним, судорожно сглотнул и потер горло.

Неужели это распорядился сделать этот сухонький старикашка, которого он оставил во дворце? А с виду выглядел таким безобидным...

Неизвестно, сколько бы еще Бамако рассуждал о превратностях судьбы, счастливо избавившей его от веревки, но в этот момент в одном из проулков послышались шаги, чьи-то голоса и звон доспехов.

К площади приближалась городская стража – несколько солдат в ярко-красных венецианских камзолах, поверх которых были одеты начищенные до блеска стальные латы.

Хвала Всевышнему, стражи не успели заметить мавра в одеянии служанки, который, разинув рот, стоял на краю площади.

Услышав шум, он вытянул шею, пробормотал какое-то ругательство и, подхватив юбки, бросился бежать.

Бамако кинулся наугад туда, где должно было быть море. Он бежал так стремительно, что даже услышавший легкий шум стражник успел заметить только мелькнувшую где-то среди домов черную тень.

Стражник на всякий случай перекрестился и зашагал следом за своими товарищами.

В тот момент, когда Бамако плутал где-то по закоулкам Кандии, капитан Рэд и Лягушонок в полном молчании ждали восхода солнца.

Наконец, когда первые лучи пробились из-за горизонта, капитан Рэд сказал:

– Как ты думаешь, Лягушонок, долго еще осталось ждать первых склянок?

Юноша тяжело вздохнул.

– Думаю, что сейчас пробьют.

Словно в подтверждение его слов, с корабля донеслись звуки колокола.

– Да...– протянул одноногий пират.– Сейчас вахтенный на фрегате поднимет тревогу.

– Поднимет,– меланхолично согласился Лягушонок.

– Нас повесят.

– Повесят.

Одноногий пират неожиданно посмотрел на своего юного друга, как будто только сейчас впервые увидел его.

– А ты зачем здесь сидишь?

Равнодушно глядя на воду, Лягушонок ответил:

– Держу трон.

– А зачем его держать, если нас повесят?

Лягушонок пожал плечами.

– Не знаю.

Капитан Рэд пожевал губами.

– Плыви-ка ты отсюда. Не хочу я, чтобы ты болтался вместе со мной на рее.

Лягушонок покачал головой.

– Не могу.

– Почему?

– Вы – мой капитан. Я не могу вас бросить здесь одного. Если уж нам суждено умереть, то лучше делать это вместе.

С фрегата донесся крик вахтенного:

– Тревога! Свистать всех наверх!

Капитан Рэд как бы между прочим заметил:

– Ну вот, сейчас за нами пришлют шлюпку.

Со стороны фрегата донесся какой-то шум, крики и, спустя некоторое время, у борта показались головы матросов. Они что-то кричали, показывая пальцами на двух неудачливых пиратов.

Потом заскрипели шкоты, и с фрегата на воду стали спускать шлюпку.

– Лягушонок,– сказал капитан Рэд,– посмотри повнимательнее... ты видишь лучше меня... Офицер с ними есть?

Лягушонок вытянул шею.

– Есть. На корме стоит.

– Ясно,– спокойно сказал одноногий пират.– Значит, повесят еще до утренней полувахты.

– Нет,– возразил Лягушонок.– До полудня.

– Значит, у нас еще есть время подышать соленым воздухом. Скажи мне, Лягушонок, чем вы там занимались под кроватью?

– Целовались,– простодушно ответил юноша.

– Ну и как? – спросил капитан Рэд.

Лягушонок улыбнулся.

– Хорошо...– мечтательно произнес он.– Я бы даже согласился быть повешенным еще до утренней полувахты в обмен на поцелуй...

Капитан Рэд недоуменно посмотрел на юношу.

– В обмен всего лишь на один поцелуй?..

– Ага,– кивнул тот.– У нее такие губы... Прежде мне никогда не доводилось даже дотрагиваться до такой женщины.

Капитан Рэд засопел.

– Да, дорогая штучка... Всех моих дукатов не хватило бы, чтобы купить такую. Наших и вовсе задаром можно было взять, якорь их раздери! А все-таки Луиза была хороша!..

Мерно скрипя уключинами, шлюпка под командованием офицера с фрегата «Эксепсьон» медленно приближалась к цепи, перегораживающей выход из бухты Провидения.

– Хоп! Хоп! Хоп! – мерно задавал ритм боцман. Когда шлюпка была уже совсем близко, капитан Рэд с сожалением сказал:

– Знаешь, мой юный друг, одна мысль о том, что на этом троне будет сидеть какой-нибудь ублюдочный король, заставляет меня внутренне негодовать.

Услышав эти слова, Лягушонок словно очнулся ото сна. Он резко обернулся и пристально посмотрел в глаза своего капитана.

Лягушонок знал, что означает такой выспренный, высокопарный стиль.

– Вы думаете, нам удастся спастись? – с надеждой спросил он.

– А что, тебе хотелось бы быть повешенным на рее? Прежде времени не стоит себя хоронить, Лягушонок. Я и не в таких передрягах бывал...

– Но что мы сможем сделать, если нас закуют в кандалы?

– Бамако тоже был закован в кандалы. И ничего. Сидит где-то там во дворце и считает до десяти тысяч.

– Бамако...– задумчиво повторил Лягушонок.– Надо было его с собой взять.

– Чтобы этот старик с подагрой тут же поднял тревогу? Нет, я верю в Бамако. Он еще должен помочь нам. Из этого мавра получился бы настоящий пират.

– Чертов прилив! – неожиданно произнес Лягушонок.– Если бы вода была ниже, мы успели бы пройти под этой проклятой цепью.

Наконец, шлюпка с «Эксепсьона» приблизилась к выходу из бухты.

Только сейчас пиратам удалось разглядеть, что на корме стоял никто иной, как капитан Дюрасье собственной персоной.

На лице его была такая иронично-издевательская улыбка, что капитан Рэд демонстративно сплюнул, а Лягушонок мрачно отвернулся.

Капитан Дюрасье стоял на корме, небрежно обмахиваясь платком.

День обещал быть жарким. Хотя солнце едва-едва показалось из-за горизонта, морские испарения тяжелой пеленой застилали воздух.

– Доброе утро! – приветствовал пиратов капитан Дюрасье.– Кажется, мы уже где-то встречались?..

И капитан Рэд и Лягушонок не проронили в ответ ни слова.

– Мне кажется, друзья мои,– с улыбкой продолжил капитан Дюрасье,– что у вас плохое настроение. Не хотите ли вы поделиться со мной причиной своего уныния?

Капитан Рэд, держась одной рукой за трон, другой накинул на голову клобук.

– Видеть его не желаю! – сказал он, обращаясь к Лягушонку.– Есть же на свете люди, которые вызывают такое глубокое отвращение. Даже не знаю, почему они так часто попадаются на моем пути.

Капитан Дюрасье, услышав эти слова, самодовольно засмеялся.

– Бог и Закон всегда будут вставать на твоем пути, капитан Томас Бартоломео Рэд!

Одноногий скривился.

– Это ты, что ли, у нас второй человек после Бога на земле? Лягушонок, познакомься. Перед нами римский папа.

– Здравствуйте, ваше святейшество,– буркнул юный англичанин.

Капитан Дюрасье, ожидавший услышать в свой адрес все что угодно, кроме издевательств, побледнел, а один ус у него начал заметно дергаться.

– Наверное, вы думаете, что сейчас я прикажу отвести вас на фрегат и посажу в трюм? Ничего подобного! Вы не будете удостоены такой чести! Бунт на «Эксепсьоне» подавлен, и я не позволю, чтобы ваша нога коснулась палубы судна его королевского величества. За попытку ограбления королевской казны, а также за разбойное нападение на остров вас повесят на главной городской площади при очень большом стечении народа. Впрочем, метод казни будет выбирать господин посол-губернатор. Я думаю, что это доставит ему особенное удовольствие...

Так и не дождавшись ответа от своих противников, капитан Дюрасье скомандовал:

– Снимайте их отсюда.

Утром дворцовая стража, обходившая покои посла-губернатора сеньора Гвиччардини, обнаружила, что опочивальня его превосходительства открыта, а сам посол, пожилой дворцовый гофмейстер и Фьора были привязаны к креслам.

Пленники были немедленно освобождены и переданы в руки местного лекаря. Но Фьора отказалась от услуг врача, сославшись на усталость. Она и вправду ужасно устала, несмотря на то, что уснула и даже не слыхала, как покинул опочивальню их чернокожий соглядатай. Спину от долгого нахождения в кресле ломило, ноги онемели, кровь стучала в висках.

Стараясь не думать о том, что произошло, она прошла в отведенную ей опочивальню и, растянувшись на кровати, снова мгновенно уснула.

Спустя несколько часов, по дворцу посла-губернатора разнеслось радостное известие о том, что негодяи, пробравшиеся ночью во дворец схвачены и посажены в городской каземат.

Служанку, которая пришла в опочивальню, Фьора принялась расспрашивать о задержанных.

– Их двое?

– Да, сеньора.

– Один – постарше, на деревянной ноге, а другой – молодой?

– Да, сеньора. Они были одеты как монах-доминиканец и лекарь. Этих бандитов скоро повесят.

Недолго раздумывая, Фьора сказала:

– Принесите мне длинный плащ с капюшоном.

* * *

Бамако, заплутавший в городских проулках, выбежал на пристань тогда, когда матросы с шлюпки, посланной фрегатом «Эксепсьон», уже возвращались в бухту Провидения.

Лягушонок и капитан Рэд с унылым видом сидели на носу посудины, а в спину им были направлены пистолетные дула.

Не осталось на цепи и трона. А вот куда он исчез, оставалось загадкой.

Но сейчас не это было главным.

Убедившись в том, что пленников везут не на корабль, а в город, Бамако сбросил с себя опостылевший черный наряд и налегке помчался вдоль берега в сторону бухты Святого Креста – туда, где стоял на якоре рыбацкий бриг, на котором капитан Рэд и его команда прибыли на остров Крит.

Чернокожий мавр бежал по берегу, увязая в песке. Солнце тем временем поднялось уже так высоко, что черная кожа Бамако начала дымиться.

– Давай быстрее! – подгонял он сам себя.– Капитан Рэд спас Бамако. Бамако должен спасти капитана Рэда.

Наконец, показался мыс, за которым начиналась бухта Святого Креста. Была видна даже корма пиратского брига. Но дорогу спешившему мавру преградила неизвестно откуда взявшаяся песчаная зыбь.

Не обратив внимание на то, что песчаный пляж сменился какой-то грязной хлябью, Бамако мчался вперед. Он был почти у самого мыса, когда ноги его стали погружаться все глубже и глубже. И, наконец, он увяз по колено в песке.

Попытавшись выбраться, Бамако лишь навредил самому себе. Он стал проваливаться в песок еще стремительнее, за несколько мгновений погрузившись по пояс.

Зыбь стала поглощать торчавший из-за пояса мавра пистолет, который вручил ему капитан Рэд.

Бамако уже готовился распрощаться с жизнью, но неожиданно ноги его уперлись во что-то твердое.

Он перестал проваливаться, но и выбраться наружу не мог. Руки вязли в песке, а больше ухватиться было не за что.

Корма пиратского брига маняще покачивалась на волнах в полумиле от берега.

Бамако закричал и стал размахивать руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Но никто не услышал его криков: слишком велико еще было расстояние до брига.

И тут он вспомнил о заряженном пистолете. Осторожно вытащив его из песка, негр отряхнул оружие и, оттянув курок, выстрелил в воздух.

На бриге услышали выстрел, донесшийся с берега, и корабль, подняв якорь, стал медленно разворачиваться.

– Господи...– прошептал Бамако.– Как я был прав, став христианином! Ты не дашь мне утонуть...

С брига донесся крик:

– Человек на берегу!

Прикрывая лицо капюшоном длинного белого плаща, Фьора быстро шагала по залитым солнцем улочкам Кандии мимо изнывавших от жары уличных торговцев и вывесок, напоминавших о том, что остров принадлежит выходцам из Италии.

Некоторые улочки и вовсе напоминали маленькую Венецию.

Фьора шагала по направлению к городскому каземату, куда заточили бандитов, пытавшихся похитить ценный груз с фрегата «Эксепсьон».

Вход в каземат охраняли венецианские гвардейцы, которые ни за что не соглашались пропустить благородную даму в столь сомнительное заведение.

Лишь после того, как два кольца с бриллиантами, украшавшие пальцы Фьоры, перекочевали в карманы их широких шаровар, гвардейцы расступились и пропустили девушку внутрь.

Но, кроме наружной стражи, Фьоре пришлось преодолеть еще одно препятствие, отделявшее ее от цели.

Маленький кривоногий тюремщик подозрительно смотрел на стоявшую перед ним особу в белом плаще с корзинкой в руках.

Он несколько раз обвел взглядом своего единственного слезящегося глаза высокую стройную фигуру, зачем-то прикрывая другой глаз, на котором красовалось огромное бельмо, рукой.

– Прежде у нас никогда не бывало таких посетителей,– дрожащим от вожделения голосом произнес он.– Что угодно вашей милости?

– Я хочу кое-что передать пленникам, которых содержат в вашей тюрьме.

– Кого именно имеет в виду ваша милость?

Фьора выглядела очень возбужденной, но старалась держать себя в руках.

– Их привезли сегодня утром,– тяжело дыша, сказала она.– Это одноногий старик и юноша.

Тюремщик понимающе кивнул.

– А, пираты?.. Любопытно, почему они интересуют такую благородную даму?

Фьора не поднимала глаз.

– Я могу увидеть их?

Тюремщик почувствовал, что пахнет наживой, и облизнул потрескавшиеся губы.

– Но это опасные преступники, ваша милость...– тихо сказал он.– К приговоренным на смерть допускают только священников. На вас хоть и одет белый плащ, но на священника вы не похожи. Вы уж не взыщите, ваша милость, но я не могу вас пропустить. Я – бедный маленький человек... Вы должны понять меня, госпожа...

Он выразительно перевел взгляд на кольца, украшавшие пальцы Фьоры, и добавил:

– Ну, из христианского сострадания, ради Святой девы Марии... я мог бы пойти навстречу вам...

Придерживая одной рукой корзинку, Фьора принялась снимать с мизинца кольцо с изумрудом.

– Ради христианского сострадания...– проговорила она, протягивая колечко тюремщику.

Тот затрясся всем телом и зажал кольцо в дрожащей ладони.

– Только ради христианского сострадания... Тюремщик снял висевшую на стене связку ключей и, подозрительно оглядываясь по сторонам, повел Фьору по каким-то темным, сырым закоулкам.

Наконец, они спустились в подвал, насквозь пропахший сыростью и плесенью.

Откуда-то из глубин каземата доносились громкие стоны, то затихавшие, то усиливавшиеся.

Фьора попыталась не обращать внимания на то, что происходило вокруг, и шла следом за тюремщиком, не поднимая головы.

Они остановились перед огромной деревянной дверью, позеленевшей от плесени.

Тюремщик привстал на цыпочки и заглянул в располагавшееся чуть повыше середины двери маленькое окошечко.

Удовлетворенно кивнув, он сказал:

– Они здесь.

Фьора откинула капюшон плаща и подошла к двери.

– Я могу войти?

Тюремщик, потряхивая связкой ключей, еще раз оглянулся и кашлянул.

– Э-э-э... Вы же понимаете, ваша милость, как я рискую? Если кто-нибудь узнает о том, что я пропустил вас к преступникам, осужденным на смерть, мне не поздоровится...

Нетрудно было понять, чего он добивается. Фьора сняла с руки золотой браслет и протянула его тюремщику.

Казалось, алчный блеск зажегся даже в его закрытом бельмом глазу.

Браслет мгновенно исчез где-то в глубине лохмотьев, заменявших тюремщику одежду, но он по-прежнему неподвижно стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу.

– Э-э-э... ваша милость... Конечно, вы очень добры... Но мой долг не позволяет мне пропустить вас в камеру, не проверив, что у вас в корзинке.

Фьора сняла платок, прикрывавший содержимое корзины, и показала ее тюремщику. Тот принялся ощупывать и обнюхивать все, что там лежало.

– Так. Кусок окорока... Фрукты... А это что?

Он вытащил круглую краюху хлеба и принялся разглядывать ее с таким интересом, как будто никогда прежде не видел.

Убедившись в том, что это действительно хлеб, тюремщик разломал его попалам и пробормотал:

– Простите, ваша милость, но таков мой долг.

Положив хлеб на место, он достал из корзинки бутылку, открыл пробку и понюхал. Глаза его округлились.

– Это что? Ром?

– Да,– еле слышно ответила Фьора. Тюремщик прижал бутылку к груди, как родное дитя, и решительно заявил:

– Нет, на это я не могу посмотреть своим бельмом. Без лишних слов Фьора сняла одно из своих последних колец и протянула тюремщику.

Совершив обмен – бутылку рома на золотое кольцо с бриллиантами – она, наконец, получила возможность пройти в камеру.

Тюремщик с сожалением проводил взглядом исчезнувшую в корзине бутылку и, немного поколебавшись, сунул ключ в замочную скважину.

Когда он распахнул дверь, Фьора, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низко нависшую балку, прошла в каземат.

Это помещение без всякой натяжки можно было назвать каменным мешком. Лишь несколько солнечных лучей, падавших через крошечное окошко под самым потолком напротив двери, освещали покрытый пятнами плесени и какой-то бурой слизи каменный пол.

– Осторожней, не поскользнитесь, ваша милость,– произнес тюремщик, услужливо поддерживая Фьору под локоть.