Текст книги "Флорентийка и султан"

– Погоди, погоди. Что ж за хлеб получится из прелой пшеницы?

Ференц пожал плечами.

– Не хочешь – не берись. Кто-нибудь другой сделает.

– Но почему же ты заботишься так именно обо мне?

– Да хватит уже быть слугой. Будь хозяином. Пойми, Тамаш, я твой друг. Мы вместе заработаем на этом деле сто тысяч дукатов. Ты представляешь, это же безумные деньги. Ты сможешь купить себе замок, лошадей, охотничьих собак, нанять кучу слуг, жениться на самой красивой женщине, какую только встретишь. Ты переплюнешь самого воеводу, не говоря уже об этих князьках и боярах, которых вокруг пруд пруди и у которых ни гроша в кармане. Ты купишь себе любой титул, какой захочешь. Хочешь быть князем – будь князем, хочешь герцогом – будь им. Все окажется в твоих руках. Это твой единственный шанс в жизни. Не будь дураком, воспользуйся им.

* * *

А Фьора в этот же самый вечер приступила к исполнению обязанностей служанки в доме Иштвана Жигмонда.

Мария Жигмонд пожелала, чтобы Фьора прислуживала ей. Вечером она уселась в спальне перед зеркалом и, жестом позвав к себе в комнату новую прислугу, повелительно сказала:

– Расчесывай мне волосы.

Фьора непонимающе помотала головой.

– Ах, да,– поморщилась Мария.– Ты же не знаешь нашего языка.

Она взяла расческу и сунула ее в руки Фьоре.

– Расчесывать,– внятно повторила она по-венгерски.

– Расчесывать,– покорно произнесла вслед за ней Фьора.

– Понимаешь? – спросила Мария.

– Понимаешь.

Фьора вспомнила, как ее собственная гувернантка Леонарда расчесывала ей волосы, и принялась водить гребешком по слипшимся от вечного узла на голове волосам.

Наконец, через несколько минут, они приобрели более-менее сносный вид, и, глубоко зевнув, Мария промолвила:

– Хочу спать, я устала.

Она улеглась на постель, широко раскинув руки и сладостно простонала:

– Как бы мне хотелось мужчину.

Даже не зная венгерского языка, Фьора поняла, о чем мечтает ее хозяйка. Ей самой хотелось того же...

* * *

Тамаш немедленно приступил к исполнению намеченного плана. На следующий же день он получил в свое распоряжение бумаги, подтверждавшие его право распоряжаться десятью тысячами мер зерна, принадлежавших Иштвану Жигмонду.

Наняв крестьян из близлежащих деревень, Тамаш организовал выгрузку мешков с прелой пшеницей из полузатонувшей баржи и их перевозку в Сегед.

В первый же день была выгружена половина зерна. Остальные пять тысяч мер пшеницы оставались на барже.

Когда приближался вечер, погрузка закончилась. На спине у одного из последних носильщиков Тамаш вдруг заметил мешок зерна, на котором был нарисован красный полумесяц.

Догадка с быстротой молнии блеснула в мозгу Тамаша.

«Черт возьми, это же тот самый красный полумесяц. Из-за всех этих передряг я совсем забыл о последних словах старика. Если это, действительно, правда, и он захватил свои сокровища с собой, то теперь их обладателем стану я. Я думаю, что там будет побольше, чем каких-то семьдесят тысяч золотых».

Тем временем крестьянин резво уносил мешок на широкий плот, стоявший у носа полузатопленной баржи.

– Эй, эй, стой! – закричал капитан.– Да, я к тебе обращаюсь. Этот мешок лишний, неси его назад. Все, больше не нужно грузить. Ступайте на берег. Габор рассчитается с вами в трактире.

Когда, наконец, баржа опустела, Тамаш смог приступить к долгожданному занятию: широким ножом он вспорол мешок подобно тому, как янычары вспарывают животы своим врагам, и сунул руку в мокрую теплую массу. «Черт возьми, неужели ничего нет?»

Он надеялся обнаружить здесь какой-нибудь огромный ларец, вроде того, что был среди вещей покойного казначея – только побольше размерами. Однако ничего такого в мешке не было.

Потеряв самообладание, Тамаш принялся пинать мешок сапогами.

Вместе с мокрой пшеницей из вспоротой холстины выпал кожаный мешок с маленьким железным замком наверху. По своим размерам он совсем не походил на вместилище бесчисленного количества ценностей.

Ругая себя в душе за излишнюю доверчивость, Тамаш разбил железный замок обухом топора и вытряхнул содержимое кожаного мешка на перекосившуюся палубу.

Несколько золотых монет едва не скатились в воду, но Тамаш успел задержать их на палубе носком сапога. Остальное содержимое мешка лежало одной бесформенной массой на мокрых досках.

Такого Тамаш не видал еще никогда в жизни. Перед ним лежали жемчужные ожерелья и бриллиантовые диадемы, золотые браслеты, украшенные драгоценными камнями и перстни с сапфирами, величиной с голубиное яйцо.

Среди всех этих драгоценностей Тамаш заметил золотой медальон, который скромностью своей отделки и размерами не слишком вписывался в содержимое мешка. Запольяи открыл медальон и увидел нарисованный эмалью портрет молодой женщины с европейскими чертами лица и светлыми волосами, ниспадающими на плечи.

Тамаш удивленно хмыкнул, еще раз повертел медальон в руке и положил его назад, в кучу.

Да, это, действительно, были сокровища. Те самые настоящие сокровища, о которых мечтает любой, но найти которые суждено лишь одному из сотен тысяч, одному из миллиона. С такими деньгами можно уехать хоть на край света.

Но Тамаш Запольяи не хотел уезжать на край света. Он хотел остаться здесь, в своем родном Сегеде, где все знали его, а он знал всех. Только здесь он мог быть счастлив, но с кем – Тамаш еще не знал. В одном он был уверен твердо – эти сокровища принадлежат ему.

На самом деле обладательницей этих несметных богатств была девушка, которая день за днем проводила в молчании, день за днем пыталась вернуться к жизни, день за днем отказывалась от себя и надеялась обрести себя.

Имя этой девушки было Фьора-Мария Бельтрами. Она была служанкой в доме обыкновенного венгерского ростовщика в обыкновенном венгерском городе, в стране, которая была для Фьоры такой же чужой и далекой, как Турция или Египет. Лишь одно согревало ее сердце – вокруг были христиане.

Именно поэтому большую часть свободного времени, которое ей выпадало, Фьора посвящала молитвам. Она снова вспомнила все стихи из библии, псалмы. Она даже ходила в церковь, однако дала себе обет не исповедоваться и не вступать в разговоры со священником. В душе у нее перемешались страх и вера, надежда и отчаяние, любовь и ненависть, а потому Фьора знала – испытание исповедью она не выдержит.

А именно это испытание ей придется пройти, если она откроет свое имя этому тщедушному человечку со смиренным лицом и воспаленными веками, который нараспев читал «Omnia pater».

ГЛАВА 5

Через две недели бывший капитан на чужой барже Тамаш Запольяи стал богачом. Слухи об этом прокатились тогда, когда Тамаш зашел в одну из самых богатых лавок города и купил себе вышитый золотой нитью кафтан из красного бархата, такие же бархатные панталоны, туфли из нежнейшей телячьей кожи с серебряными пряжками и огромный, расшитый кисеей и бисером берет.

Когда он шел по главной ратушной площади Сегеда, местные жители просто хлопались в обморок. Торговки бросали свои прилавки, забывали о свежей капусте и шпинате только для того, чтобы посмотреть на Тамаша.

Потом он заказал себе в вооруженной мастерской шпагу с совершенно никчемной серебряной ручкой и золотой инкрустацией и узкий длинный стилет.

Потом Тамаш купил себе двух великолепных вороных жеребцов и лучшую кожаную сбрую, которую можно было найти в Сегеде.

После этого бывший бедный моряк выплатил десять тысяч золотых дукатов своему бывшему хозяину Иштвану Жигмонду и тут же получил приглашение на обед в дом Жигмонда.

К обеду Тамаш прибыл на своем вороном жеребце, провожаемый восхищенными взглядами горожан.

Жигмонд, одевшийся по такому случаю в свой лучший костюм и пригласивший на радостях еще полтора десятка гостей, каждый раз поднимал бокал с вином за «брата Тамаша».

Когда гости приступили к десерту, Жигмонд под каким-то незначительным предлогом попросил Тамаша выйти вместе с ним из-за стола. Они отправились в соседнюю комнату, куда Жигмонд приказал подать горячее вино со специями. Отпивая обжигающий губы напиток, он кряхтел и морщился от удовольствия.

– Послушай, брат Тамаш,– по-приятельски он обратился к своему бывшему должнику.– Открой мне свой секрет. Как ты разбогател? Даже я не смог сделать этого так быстро, как ты. Как ты ухитрился заработать такую кучу денег за такой короткий срок?

Он налил вино в кубок и протянул Тамашу.

– Угощайся. Кстати, можешь называть меня просто брат Иштван.

– Так вот, брат Иштван, ничего необыкновенного не произошло,– ответил Тамаш, поудобнее устраиваясь в кресле и потягивая горячий напиток.– Все было настолько просто, что я и сам диву даюсь. Мне необходимо было только купить мокрую пшеницу, высушить ее, смолоть, испечь хлеб и подать его солдатам королевской сотни. В общем, все обошлось мне настолько дешево, что я заработал семьдесят тысяч дукатов.

Услышав цифру, которую произнес Тамаш, его собеседник едва не поперхнулся.

– Сколько? Семьдесят тысяч? Да это просто невероятно. Да, видно, придется мне на старости лет у тебя поучиться.

Запольяи, довольный произведенным эффектом, только посмеивался в усы.

– А скажи мне, брат Тамаш,– понизив голос, обратился к нему Жигмонд,– не принесла ли твоя мокрая пшеница и хлеб из нее какого-нибудь вреда лошадям или солдатам?

Тамаш безразлично пожал плечами.

– Не знаю, может быть, и принесла. Одно могу сказать точно: хлеб из прелой пшеницы – не самый вкусный на свете.

– А воеводе никто об этом не сообщил? – с притворным равнодушием поинтересовался Жигмонд.

Тамаш уже захмелел и расхрабрился. Небрежно помахивая рукой, он заявил:

– Воевода у меня вот где,– он показал пальцем на привязанный к поясу кошелек.– Так что, мне бояться нечего.

Жигмонд как-то неопределенно покачал головой.

– Дай бог, дай бог, Словом, на королевские денежки ты поставил солдатам хлеб из прелого зерна. Он был съеден, и никто об этом не узнал.

Тамаш вяло махнул рукой.

– Что съедено, то не заговорено. Лучше налей-ка мне еще вина, брат Иштван.

Жигмонд снова наполнил кубок Тамаша.

– Ох, смотри, как бы тебе не прогореть. Ежели воевода дознается, то висеть тебе на дыбе. Я слыхал, будто ты новый дом покупаешь.

– Уже купил,– самодовольно заявил Запольяи.– Да и вообще, будь поосторожнее теперь со мной, дорогой друг Иштван,– предостерегающе сказал Тамаш, помахивая пальцем.– Я с воеводой на короткой ноге. Если понадобится, воевода сам ко мне на поклон придет. У меня теперь денег столько, что всему городу могу сужать.

В это же самое время в соседней комнате Кресченция Жигмонд шептала на ухо дочери Марии:

– Это же надо, как Тамаш Запольяи быстро разбогател. Даже наш отец поверить не может. Видишь, теперь другом и братом величает. А раньше как простого крестьянина кнутом гонял. А теперь ты только глянь, как вынарядился, золотыми дукатами налево и направо сыплет. Ты обрати на него внимание. Он-то сейчас жених повыгоднее, чем твой Ференц Хорват. Будь с Тамашем повнимательнее, мужчины это любят.

Но Мария лишь брезгливо поджимала губы и отворачивалась в сторону.

– Мама, может, мне еще за нашего истопника выйти замуж? Этот Запольяи, как был простым мужичиной, так и остался. Он что, в герцогского сына вдруг превратился?

– Нет, нет, ты не права, дочка. Кому сейчас нужны эти титулы?

Фьоре в этот день была оказана большая честь – ее допустили прислуживать гостям за столом. Она расставляла чистую посуду, убирала грязную, наливала вино в кубки и бокалы, приносила вместо пустых кувшинов полные. Гости бросали объедки прямо под стол и обхохатывались, когда молодая и красивая служанка была вынуждена шарить по углам в поисках брошенной туда кости.

Впрочем, это было вполне в рамках приличия тех времен.

ГЛАВА 6

Иштван Жигмонд недаром интересовался отношением сегедских властей к делам Тамаша Запольяи. Спустя несколько дней после памятного ужина у одного из самых богатых сегедских ростовщиков, в канцелярию воеводы поступил анонимный донос о том, что некий торговец по фамилии Запольяи обманным путем заполучил контракт на поставки хлеба для солдат королевского «черного войска» и пшеницы для лошадей.

Как утверждалось в доносе, хлеб для королевских солдат был испечен из прелой пшеницы, что нанесло урон не только здоровью солдат, но и подорвало престиж самого короля. Далее в доносе утверждалось, что сам Запольяи в пьяных разговорах похваляется своим родством с дьяволом, и заслуживает наказания водой.

На обычном языке это означало, что, признай сегедский воевода торговца Тамаша Запольяи виновным в жульничестве и нанесении ущерба королю, далее его делом занималась бы католическая церковь. Подвергнуть испытанию водой означало просто утопить. Тем, кого церковь уличала в связях с сатаной, предлагалось доказать свою невиновность давно испытанным способом: попытаться не пойти ко дну со связанными руками и ногами.

Конечно, донос написал не кто иной, как сам Иштван Жигмонд. В лице Тамаша Запольяи он получил опасного конкурента, который после первой же сделки обскакал всех и заставил говорить о себе город.

Одна любопытная деталь: в то же самое время в канцелярию короля Матиаша Корвина поступила жалоба от жителей одной из отдаленных трансильванских деревень на местного графа, некоего Дракулу. Крестьяне из соседних деревень жаловались на то, что в последнее время по ночам в замке графа Дракулы происходят какие-то странные вещи. Из деревень стали пропадать люди, а в окрестных лесах развелось слишком много волков, которые в полнолуние собираются в стаи, окружают замок графа Дракулы и устраивают там свои кровавые игрища. Жалобщики просили найти управу на этого слугу сатаны.

Что же касается Тамаша Запольяи, даже, несмотря на заступничество перед сегедским воеводой его первого помощника, Ференца Хорвата, сам воевода дал делу ход. Правда, до разбирательства с церковью не дошло, иначе Тамаш, наверняка, направился бы в мир иной. Испытание водой не выдерживал никто.

А повезло ему потому, что нрав у Запольяи был совсем не таким, как, к примеру, у Иштвана Жигмонда. Он был щедр, угощал в окрестных харчевнях всех, с кем ему приходилось иметь дело – мельников и конюхов, пекарей и возчиков, простых солдат и сотников.

Имя Тамаша было у всех на слуху с тех пор, как он получил свой первый золотой дукат.

Вот почему вызванные на допрос к воеводе горожане все, как один, клялись и божились, что никогда не замечали никаких связей Тамаша Запольяи с сатаной, а даже, напротив, видели в нем доброго христианина, почитающего церковь, как родную мать, и хранящего верность королю.

* * *

Воевода, в окружении начальника стражи и архиепископа сегедского, восседал за широким дубовым столом в подвале своего замка.

У противоположной стены, сняв шапки, испуганно толпились вызванные для допроса хозяева окрестных мельниц, пекари, простые воины и возчики.

– Поступила жалоба,– сказал воевода,– на бывшего владельца баржи, а ныне свободного гражданина Тамаша Запольяи о том, что он вступил в связь с сатаной и, дабы нанести ущерб пресвятой церкви и королевскому престолу, выпекал хлеб для войска его величества короля Матиаша из прелого зерна, взятого им с затонувшей баржи «Иштван Жигмонд», которая потерпела крушение на Дунае. Ну, что скажете?

Простолюдины лишь жали плечами и разводили руками.

– А что нам сказать, господин воевода? Тамаш никого из нас не обижал.

Воевода хмыкнул.

– Сначала я хотел бы послушать мельников. Что за зерно привозил вам Тамаш Запольяи? Можно ли было из него печь хлеб? Годилось ли оно на корм для лошадей? Ну, говорите же.

Вперед выступили несколько владельцев окрестных мельниц.

– А что сказать, господин воевода? Зерно было превосходное, отродясь такого не видывали.

– Но ведь оно и вправду было прелое.

– Может, и было когда-нибудь прелым, да только мы не знаем. Господин Тамаш так хорошо его высушил, что мы на мельницах и не заметили. Да и сам господин Запольяи, хоть и не благородных кровей, однако же проявил невиданную доброту.

– А именно?

– За помол каждых ста мешков зерна он отдавал пять нам. Истинная христианская доброта и благодетель.

Воевода и архиепископ переглянулись.

– А что скажут остальные? Добрый он христианин или нет?

Мельники принялись дружно кивать головами.

– А как же, добрый христианин, по-другому и сказать нельзя.

– Даже наши свиньи им довольны. Воевода засмеялся.

– Ну что ж, если даже свиньи им довольны, то он и вправду добрый христианин. А что скажут солдаты, которые ели этот хлеб?

Несколько воинов, вызванных для допроса, тут же вытянулись в струнку.

– Докладываю,– отрапортовал один,– никогда в жизни такого не едали. Вот как хорош был этот хлеб. Добрый христианин господин Тамаш Запольяи. Мы и не знали, что еще такие бывают.

То же самое наперебой утверждали все, кого воевода вызывал на допрос. А после короткого совещания он вынес вердикт: Тамаш Запольяи не виновен в приписываемых ему грехах, не замечен в связях с сатаной и заслуживает имени доброго христианина. А заслуги его перед королевским войском столь велики, что он, воевода Сегеда, отправляет в Буду прошение с просьбой отметить вышеназванного Тамаша Запольяи королевской милостью.

В чем заключалась эта милость, воевода не объявил. Однако через несколько дней Тамаш отправился в Буду и был принят в столице первым министром короля Матиаша, досточтимым воеводой Михаем Темешвари.

Воевода Темешвари принял Тамаша в своем замке. Когда Запольяи предстал перед очи воеводы, тот первым делом спросил:

– Почему вы без сабли? Лица знатного сословия не имеют права являться ко мне на аудиенцию без оружия. Таков закон, установленный нашим королем и церковью.

Тамаш почтительно склонил голову.

– Не имею чести быть удостоенным дворянского звания,– спокойно ответил он.

Воевода удивился.

– Вот как? А ведь, судя по отзывам о вас, вы заслуживаете такого звания. Я знаю, что вас обвиняли в связи с дьяволом и делах, порочащих славу королевской короны. После того, как все счастливо разрешилось, желаете ли вы получить удовлетворение?

Тамаш колебался.

– Не знаю, имею ли я на это право? Не хотел бы я наживать себе врагов, раз уж все так хорошо закончилось.

– Но если сегедский воевода установил, что вы невиновны, то вам сам бог велел искать ответа у виновников. Вы знаете, кто написал на вас этот донос?

Тамаш покачал головой.

– Нет, не знаю и знать не хочу. Я всегда считал, что месть не входит в число христианских добродетелей, и не хочу отступать от этого правила и на сей раз. Тем более, что сейчас, когда каждый день может разразиться война с турками, король вправе рассчитывать на каждого своего подданного в борьбе с ними.

Воевода улыбнулся.

– Мне приятно слышать такие речи,– он развел руками.– Увы, не каждый дворянин Венгрии считает дело защиты святой матери-церкви и королевского трона превыше личных обид. Если бы все дворяне были такими, как вы, нам не приходилось бы призывать в свое войско наемников из Гельвеции и Савойи. Слава богу, после того, как мы разбили турок у Петерварада, они затихли и не осмеливаются больше нападать на нас. Но кто знает, что будет через год или через пять лет. Вы не хотите вступить в ряды королевского «черного войска»? Думаю, что должность сотника была бы для вас вполне подходящим удовлетворением за обиду.

– Нет,– Тамаш решительно покачал головой.– Прошу простить вашу милость, однако я не могу принять вашего предложения.

Воевода удивленно посмотрел на Запольяи.

– Почему же? Многие дворяне Венгрии считают это за великую честь. Вас что-то смущает?

– Ваша милость, если разразится война с турками, я первым пойду воевать. Однако я никогда прежде не брал в руки саблю и не хочу делать это до тех пор, пока нет войны.

Воевода, удивленный такой смелостью какого-то провинциального торговца, не скрывал своих чувств.

– Это достойный ответ,– сказал он.– Что ж, в таком случае, можете просить меня о другом. Я постараюсь выполнить все, что в моих силах.

Тамаш ненадолго задумался.

– У меня есть одно предложение к вам, ваша милость. Не знаю только, понравится ли оно.

– Говорите,– милостиво сказал воевода.– Я люблю людей с сильным характером.

– Я прослышал, что двору его величества короля Матиаша принадлежит владение в Левитинце, возле самой турецкой границы. Но королевская казна не получает от этого никаких доходов.

Воевода задумался.

– А, вы об этом? Да, да, конечно, помню. Левитинца. Там очень красивые места. Как вы знаете, господин...

– Запольяи,– подсказал Тамаш.

– Как вы знаете, господин Запольяи, королевская казна постоянно испытывает нехватку средств. Это связано с тем, что нам приходится содержать много укрепленных пунктов на границе с турками. Из Левитинцы долгое время не было никаких доходов, и королевский двор счел нужным сдать эти места в аренду одному банкиру из Штирии. Но этот хитрый австрияк каждый раз пытается обмануть королевский двор.

Тамаш кивнул.

– Да. Мне известно, что он уже полгода не платил арендную плату.

Воевода оживился. Было видно, что этот вопрос очень интересует и его самого.

– Да, жаль, конечно, что так происходит, но пока – увы, мы ничего не можем изменить. Государственные интересы требуют поддержания добрых отношений с владениями австрийских Габсбургов. Все-таки они оказывают нам союзническую помощь в борьбе с турками. У этого банкира длинная рука и связи в Буде и Вене. Если бы на то была моя воля,– воевода многозначительно .похлопал себя по рукоятке сабли,– я бы его быстро заставил платить. Это же надо, живет лучше, чем самый богатый князь, даже при королевском дворе такая роскошь и не снилась. Ты представляешь, Тамаш?

Воевода до того проникся доверием к Запольяи, что начал называть его по имени.

– У него целая конюшня жеребцов, и он чуть ли не каждую неделю покупает себе новых. Между прочим, каждый стоимостью по восемь тысяч дукатов.

Воевода до того разволновался, что вскочил из-за стола и принялся расхаживать по комнате, громко возмущаясь и грозя кулаком банкиру-мошеннику.

– Стыдно сказать, но мне, первому министру государя, жеребцы, стоимостью в восемь тысяч дукатов, не по карману. Ну ничего, я еще надеюсь уговорить короля, чтобы он заставил этого негодяя заплатить долги. Казна пуста, а какой-то австрияк благоденствует за счет нас.

Тамаш и вправду обладал хорошей деловой хваткой, потому что мгновенно сообразил, как можно использовать недовольство первого министра короля Матиаша тем, что он не может позволить себе купить жеребца за восемь тысяч дукатов.

Внимательно выслушав возмущенную речь воеводы Темешвари, Тамаш сказал:

– Думаю, что королевская казна ничего не потеряет, если я попрошу передать королевские владения в Левитинце в аренду мне.

Воевода с изумлением посмотрел на Запольяи.

– А ты знаешь об условии аренды?

Тамаш кивнул.

– Да.

– Они тебе по карману?

– Да. Более того, я буду платить за каждый хольт на дукат больше, чем этот банкир.

Воевода задумался.

– Равнины Левитинцы богаты пшеницей,– сказал он.– Там можно получать хорошие урожаи, если, конечно, заботиться об этой земле. Да, человеку, который взвалит на себя этот груз, придется поначалу нести немалые расходы.

– Меня это не пугает,– сказал Тамаш. Воевода усмехнулся.

– Приятно слышать такое. А известно ли тебе, свободный гражданин Запольяи, что королевские закрома сейчас пусты? Нам даже нечем кормить наемное войско.

– Да, мне известно об этом. Из-за трудностей на турецкой границе многие крестьяне не могут сбыть свой товар. Но уверяю вас, ваша милость, я возьму все это на себя. У вас не будет повода упрекнуть себя в том, что вы приняли мое предложение.

Воевода подошел к Тамашу и похлопал его по плечу.

– Истинно христианское великодушие. После того, как королевский наместник в Сегеде так обидел тебя, ты готов помочь королю в его затруднениях. Что ж, обещаю тебе свое покровительство. Король будет рад узнать, что у него есть такие подданные.

Воевода уселся в глубокое кресло и приказал слуге принести вина.

– Давай-ка выпьем, Тамаш,– сказал он, протягивая Запольяи серебряный бокал.– Знаешь, о чем я только что подумал?

– О чем же?

– Среди королевских подданных не хватает одного дворянина. Свободных граждан достаточно, а вот дворян маловато. Ты не знаешь подходящей кандидатуры?

Губы Тамаша тронула улыбка.

– Кажется, знаю.

Воевода кивнул.

– Я тоже. Давай-ка выпьем за это.

Осушив бокал до дна, воевода Темешвари сказал:

– Сегодня вечером у пештского ишпана будет званый вечер. Соберутся достойные люди. Будет даже сам архиепископ Пештский. Думаю, что тебе полезно начинать знакомиться с лучшими людьми королевства. Но прежде – заезжай ко мне. Я прямо сейчас отправляюсь в королевскую канцелярию и отдам распоряжение, чтобы к вечеру был готов договор об аренде. Тамаш почтительно склонил голову.

– Ваше предложение, господин воевода, очень лестно для меня. Сочту за честь принять его.

Воевода улыбнулся.

– Что ж, на вечере у пештского ишпана поговорим и обо всем остальном, дворянин Левитинцы и господин Тамаш Запольяи.

* * *

Так Тамаш получил дворянское звание и права аренды земель в Левитинце сроком на десять лет.

Разумеется, Тамаш не остался в долгу перед воеводой Михаем Темешвари и отплатил ему так, что сразу же заполучил в друзья первого министра государя Матиаша Корвина.

Через несколько дней, перед выездом на охоту, во двор замка воеводы Темешвари ввели под уздцы двух вороных жеребцов. Это были настоящие арабские скакуны, которых в Европе можно было пересчитать по пальцам.

Несмотря на то, что Венгрия и Турция находились в состоянии необъявленной войны, турецкие контрабандисты за большие деньги могли доставить во владения короля Матиаша любой товар, начиная от клинков из дамасской стали и заканчивая дорогими персидскими коврами.

Тамаш не поскупился и отдал по десять тысяч золотых дукатов за двоих чистокровных жеребцов, которых отослал в конюшню воеводы Темешвари.

Когда челядь сбежалась во двор, чтобы посмотреть на лошадей невиданной красоты, воевода, услышав шум, выглянул в окно.

– Что это за лошади? – крикнул он.

– Какой-то неизвестный прислал вам их в подарок. Темешвари восхищенно покачал головой.

– Да, эти лошади стоят сумасшедших денег. Таких даже у короля нет. По-моему, я догадываюсь, кто сделал мне этот подарок.

* * *

Тем временем Фьора по-прежнему жила в доме ростовщика и торговца Иштвана Жигмонда. Она уже понемногу начала приходить в себя после выпавших на ее долю страшных потрясений и научилась немного понимать по-венгерски.

Если бы у нее было хоть немного денег, она, наверняка, покинула бы и этот дом, и этот город, и эту страну.

Но, увы – огромные сокровища стамбульского казначея Али Чарбаджи, которые были по праву предназначены ей, достались простому венгерскому моряку, а ныне дворянину Тамашу Запольяи. Он богател, как по мановению волшебной палочки, в один миг.

Говорят, что тут дело не обошлось без вмешательства сатаны. Сегедскому воеводе не удалось доказать, что Тамаш Запольяи продал душу дьяволу, и разговоры понемногу утихли.

Но не проходило и дня, как Тамаш удивлял окружающих то покупкой неслыханно дорогой утвари для дома, то раздачей супа нищим, то шикарным балом, на который были приглашены несколько сотен человек.

Иногда Тамаш приходил в дом Иштвана Жигмонда, который после таких встреч громко проклинал конкурента, поражавшего всех своей щедростью.

– Этот Запольяи совсем зарвался! – кричал он, бегая по дому и размахивая кулаками.– Я в его годы был куда скромнее. Только подумайте, что он себе позволяет. Скупил, наверное, уже все золото в ювелирных лавках.

Кресченция пыталась его одернуть.

– Да полно тебе, Иштван. Человек богат, пусть тратит деньги так, как ему хочется.

– А откуда это богатство? Небось, подкупил какого-нибудь воеводу при королевском дворе.

– Да как же это можно?

– А вот так. Купить можно кого угодно, даже епископа. Главное знать, сколько заплатить. И дворянство свое он купил. Обошел меня на повороте, мерзавец. Я ведь сколько ни старался, так и не стал дворянином, а этому сразу все в руки упало – и деньги, и дом, и дворянский титул. Ты только посмотри – к нему в гости из самой Буды приезжают. А эти его бесплатные раздачи супа нищим? Где такое видано?

Фьора, которую Кресченция учила венгерскому языку и опекала на кухне, не до конца понимая каждое слово, догадывалась о смысле по интонациям. Памятуя о том, какую храбрость проявил капитан баржи, на которой она вместе с Али Чарбаджи бежала из Стамбула, Фьора испытывала благодарность по отношению к этому человеку.

Иногда она даже думала о том, что вполне могла бы полюбить такого красавца, если бы, конечно, он сам этого захотел.

Но Тамаш появлялся в доме Жигмонда не так уж и часто, и потому все мечтания Фьоры о любви и свободе так и оставались мечтаниями. Неожиданно для самой себя, Фьора стала потихоньку привыкать к той роли, которую ей отвели в доме Жигмонда. Человек ведь ко всему привыкает.

Душа ее рвалась на свободу, но выхода пока не было, и Фьора решила терпеть, просто терпеть. Существование ее превратилось в какие-то блеклые будни с редкими проблесками праздника, когда Фьора ходила в церковь.

Несколько раз ее охватывало непреодолимое желание пойти к местному епископу, рассказать ему обо всем и попросить защиты и помощи у святой церкви. Епископ был единственным человеком в Сегеде, который понимал по латыни и мог бы выслушать Фьору.

Но всякий раз что-то мешало девушке, и она успокаивала себя тем, что здесь, в Венгрии, все-таки лучше, чем в турецком гареме. Она была среди христиан, и одно это успокаивало ее.

Возвращаясь домой, Фьора сразу же отправлялась на кухню, где училась стряпать и, надо сказать, не без успеха.

Кресченция постоянно хвалила ее.

В один теплый солнечный день Фьора возилась на кухне, слушая старинную венгерскую песню, которую пела Кресченция. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге показался Ференц Хорват.

Помощник сегедского воеводы, увидев Фьору, немного смутился. Последнее время он был занят делами и редко появлялся в доме Жигмонда. Однако всякий раз, глядя на Фьору, он краснел, из чего можно было сделать неопровержимый вывод о том, что эта девушка ему нравится.

За последнее время Хорват заметно изменился. Он посерьезнел и все чаще заводил разговоры о том, что надо бы жениться, завести дом, детей. В городе говорили, что Ференц, наверное, влюбился.

– Спаси, господь,– сказал он.

Кресченция, которая считала Хорвата неплохой парой для своей дочери, тут же вскочила и начала суетиться.

– О, господин Хорват, что же вы не прошли в зал? Здесь, на кухне, не удобно принимать таких гостей, как вы.

– Вообще-то, я хотел навестить Марию,– уклончиво ответил Ференц.

– Мария отправилась в гости к нашим родственникам в Арпаде,– пояснила Кресченция.– Мы остались вдвоем с прислугой. Господин Хорват, пойдемте в зал.

Но Ференц, беспечно махнув рукой, уже присел за стол.