Текст книги "Низкий голос любви"

Глава 11

Клер,

Я все еще одержим твоим голосом. Твое отсутствие жестоко. Я согласен на все, что ты захочешь. Ты можешь закончить муляж моего тела. После моих отказов тебе, наверное, сложно будет в это поверить. Отказ был вызван страхом, и мой страх ранил тебя. За эти отказы плачу и я. Ты сумела разбить панцирь, и теперь я готов. Но ты уже не хочешь.

Индейцы племени хопи говорят, что после путешествия душе нужно несколько дней, чтобы возвратиться обратно в тело. После путешествия с тобой мое тело осталось одно. В моей памяти хранятся под замком твоиласки, твои слова, твой смех. Если бы ты умерла то перед похоронами я бы занялся с тобой любовью в последний раз. Ты помнишь свою фразу: «Артур, я начинаю чувствовать благотворное влияние нашего романа»? Я разрушен нашей разлукой. Я не могу выносить это страдание. Но я дорожу нанесенными мне ранами, ведь ничего больше у меня не остается. Твое отсутствие меня лепит, оно просачивается повсюду, оно давит на меня. Оно теснит меня. Чтобы дать место тебе.

Артур.

Двенадцать дней. Такой срок истек до получения ответа. Открытка с репродукцией «Восхода луны» Поля Клее, торопливый наклонный почерк.

Я начала писать письмо, но потеряла его. Снова судьба решила по-своему, и к лучшему. Вот Вам несколько строк, и довольно с Вас. Ваши слова переходят все границы. Вы портите то, чего больше нет. Вы смакуете прошлое, как стервятник падаль. Вы бередите мои самые мелкие тревоги. Я же живу в настоящем. В сиюминутном и эфемерном. Я не понимаю, чего вы ожидаете. Той, которую вы вписали, больше нет. Пожалуй, на этом я остановлюсь. До случайной встречи, возможно.

К.

Это письмо было как вода на оголенный электрический провод. Ответ Артура стал высоковольтным разрядом.

Мадемуазель,

Как поучительно читать Вас в свете этого настоящего, которое Вы столь цените. Новое освещение освобождает меня от эмоций. Благодарю Вас за это.

Когда я встретил Вас, Вы не были подвержены мелким тревогам. Вы не знали, где Вы, кто Вы. Женщина? Мужчина? Ни то, ни другое? Существо, модифицированное медикаментами. А сейчас Вы гарцуете на коне своих иллюзий. Как мужчина может возжелать жить рядом с канатной плясуньей, которая падает сама и сталкивает вниз других? Я должен был написать «с калекой». Мой член, «моя палка», послужил Вам костылем. Я вернул Вам голос. Теперь же, без меня, те, кто слышат Вас, возможно, снова называют Вас «месье». Я был неправ, когда исправил Вам голос? Вы затаили на меня обиду за сделанное мной добро. Вы навязали мне худшие из отношений: разрыв без разрыва. Вы в последний раз взглянули на меня, чтобы изучить шрамы вокруг глаза. И наконец – молчание. Что за эмоциональное мародерство!

Вы цепляетесь за настоящее. Вы вычеркиваете прошлое и все, чем Вы ему обязаны. Это прошлое угрожает тем, кто подсел на настоящее. К инвалидам любви, а Вы ведь из них, упрямо возвращается прошлое. Оно проникает в Вашу игру с мужчинами. Каждый в свой черед, они платят по счету, который Вы не хотите оплачивать сами. Вы мучаете, но Вам не хватает мастерства. Ваше единственное достоинство – гордыня. На мое излишне пылкое письмо Вы ответили холодностью, злопамятством и презрением. Вы предпочли принять этот жест любви за попытку обольщения, которым Вы всегда пользуетесь так некстати Вы прочли в письме не то, что я написал, а то, что сами в нем искали. Инстинкт, предупреждающий Вас об опасности, верен, слишком верен. Он зажигает страдание. Огонь, который никого не может согреть.

Вы опошлили то, что жило в нас. Я похороню Ваше молчание. Оставляю Вас наедине со страхом любить. Ваш. роман с этим страхом бесконечен. Оставляю Вас с распотрошенными трупами. В тот вечер, когда я снова увидел Вас, Ваша кожа была все также лучезарна, но это был уже не тот свет. Этот свет был продажным. Воздух разредится вокруг Вас.

Воцифер.

Артур сам стал первой жертвой этого последнего послания. От ударов, сотрясающих его душу и наносимых по компьютерным клавишам, чтобы почерк от руки не мог его выдать, содрогаются его руки, плечи, весь скелет, словно ствол дерева от ударов топора. Он сидит на пустоте. Его спина напряженно выпрямлена. После автокатастрофы он носит на шее ортопедический поддерживающий аппарат. Он работает над статьей – первое слово в ней было написано более девяти месяцев назад, за неделю до его встречи с Данжерозой. Написана двадцать одна строка. Статья начинается словами: «Статуя голоса». Он не читает, а пробегает глазами. Слова не проникают в его мозг, они застаиваются, как тела, плавающие в жидкости внутри хрусталика. Он заблудился в дебрях букв. Напечатанный шрифт распадается на гирлянды точек Он моргает глазами, но все напрасно. На сероватом прямоугольнике он видит лишь пылинки, зажженные косыми лучами солнца. Тыльной стороной руки он пытается смахнуть этих солнечных паразитов. Солнце прячется, отблеск гаснет, и вновь появляются буквы. Он сидит на пустоте, разделяющей атомы его кресла. Сейчас он освободит еще немного места. Он начинает чистить клавиатуру. Он отсоединяет клавиши одну за другой, складывает буквы сбоку. Клавиатура обнажена. Он убирает накопившиеся загрязнения – волоски, ресницы, отмершую кожу. Освобожденное от этих материальных и человеческих остатков пластмассовое дно вновь обретает свой ровный бежевый цвет. Он устанавливает клавиши наугад, набирает слова, строки. При каждом ударе по клавишам он чувствует боль в затылке, заключенном в ярмо ортопедического аппарата. Перечитывая, он обнаруживает на многих страницах следующее: Луор. лтв0 1тывоппь. о6б8. Он приклеивает на экран записку: «Прошу восстановить порядок букв. Спасибо. Артур». Затем встает, преодолевает воздух, который не пуст, следует за танцем частиц. Он осматривает комнату. Порядок на первый взгляд безупречен, уборку здесь делают каждое утро до его прихода. С новой проницательностью он находит повсюду другие частицы, загрязняющие поверхности. Никогда еще он не тратил столько времени на исследование пыли.

Глава 12

Он взял отпуск. В первый свободный день – понедельник, день Луны – он замолчал. Во вторник – день Марса – слова и молчание уже боролись внутри его черепа. В среду, день Меркурия, бога воров, битва распространилась на конечности: слова ушли у него изо рта. В четверг, день Юпитера, отца богов, в четверг, по-немецки Donnerstag, по-английски Thursday, день божественного грома, малейший шум отдается в нем с силой грозы. С этого четверга он обосновался на троне молчания. Если «да», которое значит «нет» – скипетр К, молчание стало теперь скипетром Артура. В пятницу, день Венеры, – рецидив. Дрожа от желания всем пылающим, как факел, телом, он бьет ладонью свой член. Он лишен слова, ему остаются только жесты, только наполнение и опустошение. Он много ест, много пьет, касается участков своей кожи, органов, которые следовало бы оставить в покое. В субботу, Saturday, день Сатурна, бога Времени, уже два дня, как он не говорит. Он испуган, опасается рецидива детского аутизма, и в воскресенье, Sunday, день Солнца, он набирает наугад номера телефонов, ищет света, выходит на улицу, обращается к первому встречному Но все напрасно – попытки становятся реже, неумолимо возвращение молчания из детства. Он избегает выходить из комнаты, заказывает по Интернету, принимает посыльных, не обмениваясь с ними ни словом. Современные средства коммуникации – непревзойденные помощники в поддержании дистанции. В понедельник, день Луны, он высовывается в окно, внимательно разглядывает небо, замечает ворону на кирпичной трубе. Это предвестник Чего, он не знает. Во вторник, день Марса, ранним утром, он отсылает на работу, Сибилле, электронное письмо, в котором сообщает, что не готов возобновить прием пациентов.

Расставшись с даром речи, он прослушивает записи своих сеансов с ясновидящей. устав слушать собственный голос, он переходит к записям сеансов с голосовыми упражнениями К Это ее прежний тембр, голос другой женщины, которую он больше не узнаёт. Дальше он слушает записи после операций. Это ее нынешний тембр, которого он больше не услышит. Он отдаляется от этих внутренних воспоминаний, ищет другие напоминания – внешние. Пальцы не слушаются его и выбирают фильм «Гепард». Клаудиа Кардинале танцует вальс с Бертом Ланкастером. Он вслушивается в их диалог. «Вы знаете я вам обязана всем. Если бы вы не согласились…» – «Нет, Анжелика. За все ты должна благодарить только себя».

Он выключает звук, поддается соблазну, перематывает кассету К Он больше не смотрит на благородный профиль принца Салины и притягательное, чувственное лицо Анжелики. Он не обращает внимания на слова. Он слышит только хрипловатый, протяжный голос К, доносящийся с губ актрисы. Каждый слог проникает ему в живот. Звукоряд и кадры распадаются, губы Кардинале и слова К расходятся. Он выключает и звук, и изображение. Засыпает. Когда он просыпается, то видит, что на экране компьютера накопились Интернет-послания. Лидер отвязных фуфаек! Разная длина рукава для любых рук, Sweetbonbon.com. Хотите конфет с вашими инициалами? Вате имя будет таять на языке гостей. Хочешь девушек? Замужних? Беременных? Младшедвенадцати? Старушек? Кликни нa flllesgratuites.com.

Он выкапывает адреса, листает прошлое близких, потерянных из виду и разочаровавших его друзей. После нескольких месяцев без желаний он прибегает к уловкам, усугубляет зло, назначает виртуальные свидания с женщинами. Они вырядились, сверкают прозвищами, которые рекламируют не находящие сбыта желания. Он пытается заняться сексом, но ему это не удается. Общение остается виртуальным. В качестве рецепта он может прописать себе только лицезрение их нарядов. Наслаждение снова стало смертельным. Притворство опять в чести. Он начинает покупки желания по высоким ценам, по тарифу сексуального банкрота. С этими женщинами он не теряет ни головы, ни тела, он обменивается словами, напечатанными на клавиатуре. Здесь вся реклама лжива, как и в настоящей жизни. В этой кавалькаде нервов, заражении чувств, превращающем врача в калеку, он побежден. Выздоровление доставило бы ему страдания.

* * *

Вот уже месяц как он не принимает пациентов. Раздается звонок в дверь – почтальон принес посылку. С колотящимся сердцем он разрывает обертку. Ящик с бутылкой дорогого вина. Он сдвигает деревянную крышку. Нет это не вино, а что-то, завернутое в газету. Он узнает – это его левая стопа из прозрачной пластмассы, отпиленная на уровне лодыжки Ни слова пояснения. Он убирает ногу обратно в ящик и, дрожа, уносит все в квартиру номер один, ту, куда он никогда не ходит. Там перед дверью гардеробной, он замечает пару сандалий К Их роман начался в августе, а закончился в апреле – никогда больше он не увидит ее ног, босых, золотящихся в летнем свете.

Он ест мясо. В руке у него нож. Он свернулся так, что лицо его прижато к застежке-молнии. Он втыкает лезвие ножа туда, где раздвигаются металлические зубья, молния открывается, кровоточит, превращается в рану. Его с рычанием преследует зверь. Поднимается ветер. Зверь поравнялся с ним, обогнал, стал, дразня, крутиться перед глазами. Это засохший лист катится по асфальту. Лист твердеет, поднимается, движется, ползет вверх по левому бедру, достигает пупка и проникает туда целиком. Артур просыпается в испуге, щупает живот. Это одно из тех утр, когда ему хочется быть в холоде, в гробу. Растянувшись горизонтально, он отдыхает от ночи. Он чувствует, что заболевает – упадок сил. Воздух плотный, как песок, он проседает, он утекает пылью.

Через день раздается звонок в дверь. Это снова почтальон, еще одна бандероль, поменьше. В таком же свертке газет он обнаружил свою левую руку, отрезанную у запястья. Через два дня доставили таз, распиленный надвое по вертикали. После доставки четвертого ящика Артур перестал открывать посылки, просто складывал их рядом с прежними. За семнадцать последующих дней он получил тринадцать ящиков. Он знает, что в этих коробках почти все его тело, распиленное на части. Последний фрагмент, пах без члена, завернут в простыню из дома Сэньон, простыню Арианы, испачканную коричневыми полосами. Вид свертка вернул ему дар слова. Слишком долго он молчал. Он выполняет команды своей сетчатки.

Он собрал старые костюмы, найденные здесь, в квартире номер два. Теперь они составляют его гардероб. Он спускается по лестнице. Между двумя этажами в ноздри ему ударяет знакомый неприятный запах. На ступеньках сидит человек. Это толстяк, который заражал своим присутствием бывший дом Клер. Его кошелка наполнена протухшими продуктами, завернутыми в газеты. «Здравствуйте, доктор. Я узнал, что вы фониатр. Двенадцать лет учились, а? У меня для вас загадка. Как называется гласная легкого поведения? Согласная! Классный у вас костюмчик, доктор. Мне бы подошел. Где вы его нашли?» Ничего не отвечая, Артур протискивается между жирным бедром и стеной, перешагивая через вонючую кошелку. Толстяк напевает свою старомодную песенку. «Эти тонкие пружинки, эти хитрые машинки, ну-ка, ну-ка, что сейчас приготовят там для нас? Эти дамы так похожи на обтянутые кожей механизмы для страстей, что боюсь я их затей…»

Артур на улице. Африканский колдун с сединой в шевелюре и бороде, с косичками, украшенными разноцветными бусинами, протягивает ему свою карточку.

ДВЕНАДЦАТЬ СЛОВ

Профессор Аль-Мадур Марабу Глубинный

Избавлю от всего, что беспокоит.

Ваше счастье – я только что прибыл из Африки.

Я явился на Землю, чтобы осветить вас своим светом.

Если зло вошло в ваше тело, я избавлю вас от него в вашем присутствии, и вы получите шанс. Наследственный дар от отца к сыну. Возвращение возлюбленных вера в себя,привлечение покупателей, похудание, выпадение волос.

Защита от всех опасностей. Оплата только после получения результата.

У него больше нет машины. Велосипед был только для ночных путешествий с К Такси он боится. А ортопедический аппарат позволяет ему только ходить. Вот он и идет.

Он заметил что-то в витрине, мимо которой прошел, и вернулся. Но не увидел ничего, кроме своего отражения. В этом отражении живет призрак К. Он ускоряет шаг, чтобы оторваться от привидения. Никаких призраков, кроме его собственного. Он сосредоточенно идет по линии, которую мысленно провел на мостовой.

Он вернулся к практике. Пациенты упражняют голос на новом выбранном им стихотворении «Тюрьма любви». Он всех просит его прочесть. Это доставляет ему некоторое облегчение.

 
Взгляд серых глаз – и сердце мое заковано.
Сердце мое дрожало в твоих спокойных руках.
В тюрьму меня не заключай.
Поцелуи оставлены, клятвы нарушены.
В тишине моей жизни сгину безвестно, случайно.
 

Наступил вечер, ушел последний пациент. Сибилла откровенничает.

– Я по тебе скучала. Завтра увидимся?

– Завтра у меня похороны.

– Это просто мания какая-то. Кого хороним?

– Меня.

– Да брось ты.

– Сибилла, послушай. Мое тело – песок.

– Песок вечен. Неплохо устроился.

– Послушай, Сибилла. Операция на грудной клетке. Причина неизвестна. Я на операционном столе. Хирург сообщает мне, что собирается распилить мои ребра, чтобы достать сердце, вынуть его из грудной клетки и поместить в аппарат искусственного кровообращения. Я беспокоюсь насчет шрама. Он рисует на грудной клетке яркий зигзаг – это кривая кардиограммы прямо на коже. Он точит пилу, пробует ее на верстаке. Я смотрю: мне вскрывают грудную клетку, я все вижу и ничего не чувствую. На глазах у меня мое тело разбирают на две кучки – складывают конечности в одну сторону, а внутренности в другую, роются в нем в поисках неизвестно чего. Мои голова и тело дергаются и перекидываются шутками. И наконец с широкой улыбкой хирург кончает распилку ребер и поворачивается ко мне: «Вы искали вашу опухоль страсти. Мы ее не нашли. По умолчанию, вы выздоровели». Мои голова и торс разражаются криками «Ура!». Вот какой сон мне приснился прошлой ночью.

– Поверь врачу из сна. Ты выздоровел!

– Почти.

* * *

– Почему вы ошиблись?

– Я никогда не ошибаюсь. Я все видела, но ничего не могла сказать тебе, ты не хотел слышать. Слишком много красного между вами. Я предупреждала тебя. Красное – это кровь, орган гнева.

– Кровь – не орган.

– Ты рассуждаешь по своей науке, доктор. Эта женщина не получит того, чего хочет, она будет страдать. Она озабочена, эгоистична. Я вижу, как иссохнет ее тело, погаснет ее лицо. Не возвращайся. Огонь остался позади тебя, золото впереди. Сегодня ты мне ничего не должен. Ты выздоровел. Сегодня ты уснешь.

Артур терпеливо ждет. В витринах лаборатории выставлены гипсовые руки, носы, ноги, челюсти. Он протягивает регистраторше в голубом халате чек, а та в обмен отдает ему продолговатый предмет, завернутый в марлю. Он выходит на тротуар. Справа от двери на фасаде лаборатории доска с выгравированным: «Компания де Сандр. Основана в 1859 г. Протезы. Муляжи».

В гараже стоит его готовый кабриолет «Это настоящее ископаемое, доктор, но мы ему вправили позвоночник, – смеется механик, поглаживая капот. – Хотите, и вашим займемся?»

Свет в кабинете не горит. Он заходит в чуланчик, служащий складом, и выкатывает тележку на колесиках. Среди ночи, несмотря на свой ортопедический корсет, он вывозит коробки из квартиры, и каждая коробка пронзает его затылок острой болью. Он загружает их в лифт, посылает кабину и спускается по лестнице. Он не собирается больше жить в одном доме с собственным расчлененным телом. Он паркует кабриолет перед домом и загружает весь багаж в машину. Заводит мотор, едет через Париж Из бравады он хочет поехать через площадь Виктуар, приближается к ней, содрогаясь, но дорога закрыта, здесь должен проехать правительственный кортеж. Он сворачивает, выезжает через ворота Пантен. Удары сердца вторят переключению скоростей. Подъезжая к цели, он гасит фары и снижает скорость. Главные ворота закрыты. Его взгляд привлекает надпись на фронтоне. Что-то изменилось. К формулировке, выгравированной на камне, добавился вопроса тельный знак.

Смерть освобождает?

Он едет вдоль стены по улице Пти-Рюиссо. Интересно, в день похорон Станислава Дорати могильщик сказал правду? Доехав до входа, он паркуется. Улица пустынна – как и днем, наверное. Вот и низкая деревянная дверь с двумя ржавыми петлями. Он открывает багажник, достает небольшую тележку на колесиках, раскладывает ее, укрепляет штифтами и нагружает ее семью коробками. Ему придется сделать три перевозки. Тележка трясется по булыжникам, коробки ударяются друг о друга. Он без труда находит нужное место. Даже не нужно читать имя, выгравированное на плите.

ЛУИ ЛЕТУАЛЬ 1934 – 1963

Он сгружает с платформы коробки и уходит за оставшимися. У него мало времени. Еще не начался ночной обход сторожей. Перевезя все тринадцать коробок, он берется за работу. Закончив, он устало присел отдохнуть. Он переоценил свои силы; совсем тепло. Уронив подбородок на край ортопедического воротника, он заснул. Он слушает.

Я разлюбил спать. Мягкая, теплая и влажная земля наполнила мои углубления, мои орбиты, павильоны моих ушей, воронку пупка. Они положили меня сюда. Они правильно сделали. Я в моей любимой позе: я лежу. Мне эта поза всегда нравилась. В ней я испытывал удовольствие, чувствовал себя защищенным – эта поза не знает себе равных. Сейчас день? Или ночь? Впрочем, теперь для меня это не важно. Я возвращаюсь в землю. Я вращаюсь с ней. Мое тело слилось с ее округлостью Я больше не чувствую голода, не чувствую жажды, не чувствую холода – ничего не чувствую. Я свободен. Боже мой. Если Бог есть Если птица сядет на эту коробку, которая сейчас служит мне домом, почувствую ли я коготки ее лап, немногие граммы ее плоти и перьев? Сомневаюсь. Однако же мне не в чем более сомневаться. Дело не в том, что я не чувствую ничего – я чувствую, да, но другое. Если существуют слова, порождающие подобное, смогу ли я их сказать? Услышали бы меня? Вряд ли. Запах влажной земли восхитителен. Один. В этот час, когда землю почти перестали сокрушать машины людей. Наконец. Один.

Я устроюсь здесь навсегда. Я отдам кожу, мышцы, сухожилия, кости, нервы и вены червям. Нет, не надо больше называть их червями. Это звери земли, которые приняли меня в свой дом. Здесь царствует червь. Позволить ему грызть палец ноги, не испытывать ничего ни брезгливости, ни боли, только это голое осознание. Что за опыт. У меня нет чувств, полная анестезия. Я постепенно размягчаюсь. Моякожа теряет упругость. Освобожденная от наполнявшей ее плоти, она повиснет на отростках моего скелета. Дыры во мне. Я достигну самой завидной консистенции. Ничто не держит, ничто больше не защищается. Мало-помалу я отдамся весь, перестану цепляться за то, что было мной. Мои кости замедляют процесс. Они – последняя твердыня.

Артур уснул. Он больше не слушает, он говорит.

Папа, я разлюбил спать. Папа, я знаю, ты не проснешься, но когда ты проснешься, я буду здесь. Папа, ты слышишь меня, там, внизу? Я говорю с тобой, а ты меня не слышишь. Мне совсем не нравится, что ты ушел. Так давно. Мне нужны твои слова, каждый день. Ты больше не обращаешь на меня внимания. Тебе хорошо там, где ты есть? Тебе там лучше? Наверное, да. А мне не лучше там, где есть я. Ты меня подождешь? Папа, если ты ничего не ответишь, я рассержусь, а когда мы сердимся, мы начинаем мелкую войну сами с собой.

Артур сжимает кулак.

Он просыпается со сжатым кулаком. Рядом с его головой на камне, прямо на его тени, лежит цветок со сломанным стеблем. Он не один. Муравей бегает в тени цветка и заползает в трещину на плите. Он наклоняется, приблизив губы к щели. Муравей, скажи ему. Не видно, чтобы муравей выполз – он спустился вниз, как посланник Артур сел на край камня его подошвы скрипнули по гравию, он ждет. Муравей-путешественник вылезает из щели, бежит по камню, поворачивается с усилием, тащит за собой какое-то сухое и прямое волокно, такое же черное, как он сам. Артур разжимает кулак На ладони – четыре кровавых полумесяца: следы ногтей. Муравей тащит по камню свою находку. Артур крадет ее кончиком пальца. Ночной сторож направляет на него фонарик и водит по нему лучом.

– Что вы здесь делаете? Что это за яма?

– Я пришел, чтобы похоронить себя, – шепчет Артур.

– Громче, не слышу. Забирай это все, и марш отсюда. Считай, что на этот раз ты легко отделался.

– Легко отделался, – повторяет Артур. Куски его тела разбросаны, они словно плывут над землей, как мелкие отколовшиеся льдины, которых мореплаватели страшатся больше, чем самого айсберга. Он довозит все до машины, сторож провожает его и закрывает за ним дверь. Медленно проезжает мотоцикл.

Утром он вернулся в Компанию де Сандр. Он сложил все тринадцать коробок на разгрузочную платформу. На тринадцатую положил ключ от забот. Он смотрит на желтое пламя кремационной печи. Когда он выходит, четырнадцатый кусок остается в кармане его плаща. Это продолговатый предмет, завернутый в кусок ткани, согнутая палка с утолщенным концом, которую ему срочно изготовил на заказ протезист.

* * *

Артур сдает свой плащ в гардероб Общества фониатрии; в кармане у него сделанная на заказ четырнадцатая часть тела – талисман, противоядие, с которым он не расстается. По такому случаю он надел пиджак, который был на нем в день пробуждения К в клинике, после операции. По окончании прений он подходит к трибуне и здоровается с Сержем Максансом. Подстриженная борода и старомодные усы профессора пробуждают еще свежий образ принца Салины в «Гепарде». Со снисходительностью наставника Максанс спрашивает у немого мальчика, ставшего его самым блестящим учеником, о той пациентке, которую он к нему направил.

– Даже не спрашиваю вас, нашли ли вы с этой молодой женщиной решение проблемы. Убежден, что вы выбрали правильные методы работы. Ее случай представлялся мне деликатным. Именно поэтому я направил ее к вам. А теперь я рад видеть вас здесь, на этой конференции, в прекрасной форме.

– Я не мог не прийти, Серж. Не мог не послушать ваше выступление.

Артур краснеет. Максанс чуть улыбается, подкручивая ус двумя пальцами.

– Вам понравилось?

– Очень, очень хорошо! – провозглашает Артур с излишней самоуверенностью. Он сует руку в карман. Его пальцы нащупывают лист бумаги, он вынимает его и расправляет. Вот что он читает: «Мой жестокий принц, я люблю тебя. Клер». В эту секунду его сердце пропускает удар.

* * *

В этот вечер Максанс и Летуаль ужинают в «Оксиринке». Когда наступает время десерта, Артур кладет четырнадцатый кусок в тарелку профессора. Тот холодно изучает предмет и кончиком вилки перекатывает его, убирая с тарелки.

– Собственно говоря, что это такое? – наконец спрашивает он.

– Кусок меня самого – единственный, что не досталсятой пациентке, которую вы ко мне направили.

– Благодарю, я уже сыт. Как поживает ваша мать? – Вопрос отличается вежливой бестактностью – таков стиль блистательного практика. – Я не видел ее целую вечность.

– Ятоже не видел ее целую вечность.

– Возможно, наши вечности были разными. Простите меня…

– За что?

– Я на минуту отойду.

Артур пользуется его недолгим отсутствием, чтобы бросить четырнадцатый кусок в аквариум. Мурена невозмутима. Она заглатывает его одним движением челюстей. Артур Летуаль чувствует, что стал чуть-чуть легче.

* * *

Он ничего больше не узнал о К Он долго жил один, вдали от всех женщин,в затворничестве плоти. Он убивал время. Он не убил ни ненависти, ни любви. Если когда-нибудь он войдет в жизнь женщины, он попытается ее тронуть. Но не изменить и не исправить.