Текст книги "Мегрэ путешествует"

Глава 5
В которой Мегрэ наконец встречает человека, у которого нет денег и есть заботы

Комиссар спал плохо. Во сне он не совсем перестал осознавать, где находится, и ощущал рядом с собой этот отель с двумя сотнями открытых окон, похожие на люстры фонари вокруг голубых лужаек общественного сада, казино, старомодное, как старая дама, одетая по моде прошлых лет (таких дам Мегрэ увидел после обеда, они входили в отель), ленивое море, которое каждые двенадцать секунд (он, чтобы уснуть, раз за разом считал время между ударами, как другие люди – воображаемых овец) набрасывало бахрому из струй на скалы побережья.

Автомобили останавливались и снова отъезжали, делали какие-то сложные маневры. Стучали дверцы, звучали голоса, и они были слышны так ясно, что Мегрэ чувствовал себя неловко, будто подслушивал. А кроме того, сильно шумели рейсовые автобусы, которые привозили свежие группы игроков и забирали другие, отыгравшие группы; и еще играла музыка на террасе местного «Кафе де Пари».

Когда каким-то чудом все это ненадолго замолкало, становился слышен, как флейта в оркестре, старинный аккомпанемент – легкое шуршание колес фиакра.

Мегрэ оставил свое окно открытым: ему было жарко. Но так как комиссар не взял с собой никаких вещей и теперь спал без пижамы, он стал мерзнуть. Тогда Мегрэ подошел к окну и закрыл его, бросив при этом хмурый взгляд на огни «Спортинга», которые были видны внизу, на краю пляжа. Там Йозеф ван Мелен, «папа», как говорила маленькая графиня, сидел сейчас во главе стола на двадцать человек.

Из-за того что настроение комиссара изменилось, люди представлялись ему иными, чем раньше. Теперь он злился на себя и почти испытывал унижение оттого, что слушал бельгийца-финансиста как дисциплинированный ребенок, не смея прервать.

В глубине души разве Мегрэ не был польщен тем, что светский человек вел себя с ним фамильярно, как с другом? В отличие от Джона Т. Арнольда, маленького, пухлого англичанина, который раздражал комиссара самоуверенностью, ван Мелен не показывал, что читает ему лекцию по обычаям определенных кругов общества; наоборот, он дал понять, что сам тронут тем, что Мегрэ лично потрудился приехать сюда. Он словно говорил каждую минуту: «Вот вы меня понимаете».

Не дал ли ему Мегрэ посмеяться над собой? «Папа»… Маленькая графиня… Дэвид… И остальные имена, которые все они упоминали, не давая себе труда уточнить, о ком идет речь, словно весь мир обязан это знать.

Мегрэ ненадолго задремал. Он грузно ворочался в постели и вдруг снова увидел перед собой того первого – полковника, голого в ванне, потом бельгийца, тоже голого, которому месил кулаками спину массажист с лицом боксера.

Может, эти парни так хорошо воспитаны, что выше всех подозрений?

– Любой человек способен убить, если имеет для этого достаточно сильный интерес и более-менее уверен, что его не поймают.

Но ван Мелен не считал, что страсть – это достаточно сильный интерес. Разве он вежливо не дал понять, что для некоторых людей страсть почти немыслима?

– В нашем возрасте… Молодая, приятная женщина «на уровне».

Их маленькая графиня звала врача, стонала, была отвезена в больницу, затем по-тихому стала звонить сначала в Париж, пытаясь связаться со своим первым мужем, который до сих пор был ее любовником между браками, потом с добрым «папой» ван Меленом.

Она знала, что Уорд умер. Она видела труп. Бедная малышка просто не знала, куда броситься за помощью.

Звать полицию? Это ей в голову не приходило. У нее были слишком натянуты нервы. И что полицейские с их тяжелыми сапогами и ограниченным умом могли понять в делах «их» мира?

– Садитесь в самолет, моя маленькая. Прилетайте ко мне, и я дам вам совет.

В это время Джон Т. Арнольд вошел в «Георг Пятый» и начал сыпать рекомендациями, почти не смягчая их повелительный тон:

– Осторожно! Не поднимите на ноги прессу! Работайте осмотрительно! Это дело – бомба! Тут задействованы очень большие интересы! Оно заставит волноваться весь мир!

Но это он позвонил лондонским поверенным и попросил их немедленно примчаться в Париж – разумеется, для того, чтобы помочь ему уладить это дело.

Ван Мелен совершенно спокойно отправил графиню Пальмиери отдыхать в Лозанну, словно это был самый естественный и правильный поступок.

Нет, это было не бегство. Графиня не пыталась ускользнуть от полиции.

– Вы понимаете, там она привыкла жить… Она избежит налета журналистов и шума, который поднимется вокруг расследования.

А Мегрэ опять утруждай себя, снова садись в самолет…

Мегрэ терпеть не мог демагогии. Его суждения о людях не зависели от того, сколько у них денег, будь этих денег хоть очень много, хоть очень мало. Он старался сохранить хладнокровие, но не мог справиться с раздражением, которое у него вызывало множество мелочей.

Он услышал, как возвращались участники парадного обеда: они сначала громко говорили на улице перед отелем, потом в номерах открывали краны и спускали воду в уборных.

Мегрэ встал первый в шесть часов утра и побрился дешевой бритвой, которую купил у посыльного вместе с зубной щеткой. Чтобы получить чашку кофе, ему пришлось ждать примерно полчаса. Когда он шел по вестибюлю, там убиралась горничная. Когда он спросил свой счет у помятого от бессонницы дежурного по приему, тот ответил:

– Господин ван Мелен дал указание…

– Господину ван Мелену незачем давать указания в этом случае…

Мегрэ обязательно хотел заплатить сам. Перед дверью его ждал «роллс-ройс» бельгийского финансиста, и шофер держал дверцу машины открытой.

– Господин ван Мелен поручил мне отвезти вас в аэропорт…

В автомобиль Мегрэ все-таки сел, потому что никогда не ездил в «роллс-ройсе». Он приехал раньше времени и купил несколько газет. В той, которая издавалась в Ницце, на первой полосе был его портрет – фотография, где он стоял с ван Меленом перед лифтом.

Подпись под снимком была такая: «Комиссар Мегрэ выходит из отеля после совещания с миллиардером Йозефом ван Меленом».

Совещание!

Парижские газеты сообщали огромными буквами:

АНГЛИЙСКИЙ МИЛЛИАРДЕР НАЙДЕН МЕРТВЫМ В СВОЕЙ ВАННЕ

Эти люди везде вставляли слово «миллиардер».

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ИЛИ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ?

Должно быть, журналисты еще спали, потому что в момент отлета они Мегрэ не досаждали. Мегрэ застегнул ремень безопасности и стал рассеянно смотреть в иллюминатор на удаляющееся море, потом на маленькие белые домики с красными крышами, разбросанные по темной зелени гор.

– Кофе или чай?

У комиссара был сердитый вид. Стюардесса, которая усердно старалась ему угодить, не получила в награду улыбки; а когда при ясном, без единого облака небе он увидел под собой Альпы, украшенные большими белыми полосами снега, не пожелал признать, что это великолепное зрелище. Меньше чем через десять минут после этого они вошли в легкий туман, который тянулся вдоль бортов самолета и быстро из прозрачной дымки превратился в белый пар, похожий на тот, который со свистом выпускают на вокзалах локомотивы.

В Женеве лил дождь, и чувствовалось, что он не только что начался, а шел уже давно. Было холодно, и все люди надели плащи.

Едва Мегрэ поставил ногу на трап, сверкнули фотовспышки. Журналисты не поспели к его отлету, зато ждали его в момент прибытия – семь или восемь человек с блокнотами и вопросами.

– Мне нечего сказать…

– Вы едете в Лозанну?

– Не знаю…

Он оттеснил газетчиков в сторону с помощью очень любезного представителя «Свиссэйр», который, избавляя комиссара от формальностей и очередей, вывел его из здания аэровокзала через служебные помещения.

– У вас есть машина или вы поедете в Лозанну поездом?

– Думаю, я возьму такси.

– Сейчас я вам его вызову.

За его такси поехали две машины, битком набитые репортерами и фотографами. Мегрэ, по-прежнему готовый ворчать на весь мир, пытался дремать в углу салона, но время от времени рассеянно бросал взгляд на мокрые от дождя виноградники и на мелькавшие за деревьями серые куски озерной глади.

Больше всего его злило, что в каком-то смысле другие решили за него, что ему делать. Он ехал в Лозанну не потому, что ему пришла на ум мысль поехать, а потому, что другие проложили ему дорогу, которая, хотел он или нет, вела туда.

Такси остановилось перед колоннами отеля «Лозанна-Палас». Фотографы стали обстреливать Мегрэ из своих аппаратов, а журналисты – задавать ему вопросы. Портье помог комиссару пробиться сквозь их строй.

Внутри отеля Мегрэ вновь оказался в обстановке, знакомой по «Георгу Пятому» и отелю «Париж». Можно было подумать, что те, кто постоянно переезжает с места на место, специально хотят всегда жить в одном и том же интерьере. Разве что здесь этот интерьер выглядел немного солиднее и тяжеловеснее, а черный редингот консьержа был слегка украшен чем-то золотым. Консьерж говорил на пяти или шести языках, как и другие его коллеги. Разница была лишь в том, что у этого во французской речи слышался небольшой немецкий акцент.

– Графиня Пальмиери здесь?

– Да, господин комиссар. В двести четвертом, как обычно.

В креслах вестибюля сидела, ожидая бог знает чего, азиатская семья: женщина в золотистом сари и трое детей, которые с любопытством смотрели на комиссара большими черными глазами.

Только что наступило десять часов утра.

– Я полагаю, она еще не встала?

– Полчаса назад позвонила, чтобы ей подали первый завтрак. Вы хотите, чтобы я дал ей знать о вашем приезде? Я думаю, она вас ждет.

– Известно вам, звонила ли она кому-нибудь по телефону и звонили ли ей?

– Тут вам лучше обратиться на телефонную станцию отеля… Ханс, проводи комиссара на коммутатор.

Нужное помещение оказалось в конце коридора, за комнатой регистрации въезжающих. Внутри сидели в ряд три женщины и переставляли штекеры в пульте.

– Не могли бы вы мне сказать…

В ответ:

– Подождите минуту… – И затем по-английски: – Соединяю вас с Бангкоком, сэр…

– Не могли бы вы мне сказать, звонила ли графиня Пальмиери по телефону и отвечала ли на звонки со времени своего приезда?

Перед телефонистками лежали какие-то списки.

– Сегодня в час ночи ей звонили из Монте-Карло.

Это, конечно, «папа» ван Мелен, который между двумя танцами в «Спортинге» или, скорее, между двумя партиями в карты побеспокоился узнать, что у нее нового.

– Сегодня утром она звонила в Париж.

– По какому номеру?

Номер холостяцкой квартиры Марко на улице Этуаль.

– Ей ответили?

– Нет. Она оставила нам записку, чтобы ее соединили снова.

– Это все?

– Минут десять назад она опять запросила разговор с Монте-Карло.

– И говорила?

– Да, два раза по три минуты.

– Вы не будете так добры доложить ей о моем приходе?

– Охотно доложу, месье Мегрэ.

Какой идиотизм! Услышав, как говорят о графине, Мегрэ немного оробел перед ее титулом, и теперь это его унижало. В лифте он чувствовал себя юнцом, который вот-вот в первый раз увидит живую знаменитую актрису.

– Сюда…

Посыльный постучал в дверь. Чей-то голос ответил: «Войдите». Дверь открыли, и Мегрэ оказался в гостиной, оба окна которой выходили на озеро.

Здесь никого не было. Из соседней комнаты, дверь которой была полуоткрыта, до него донеслось:

– Садитесь, господин комиссар. Через минуту я буду в вашем распоряжении…

Поднос – и на нем почти нетронутая яичница с беконом, булочки и раскрошенный на мелкие кусочки круассан. Комиссару показалось, что он расслышал характерный звук, который раздается, когда снова открывают уже начатую бутылку. Потом что-то зашелестело.

– Извините меня…

Мегрэ по-прежнему чувствовал себя как посетитель, заставший актрису в интимной обстановке: был сбит с толку и разочарован. Перед ним стояла женщина маленького роста с очень обыкновенной внешностью, почти без макияжа, бледная, с усталыми глазами. Рука, которую она ему протянула, была влажной и дрожала.

– Садитесь, прошу вас…

Мегрэ успел рассмотреть за полуоткрытой дверью неубранную постель, разбросанные в беспорядке вещи и аптечный пузырек на ночном столике.

Графиня села напротив него, натягивая на колени полы кремового шелкового халата, под которым была видна ночная рубашка.

– Я так огорчена, что создала вам столько трудностей…

Она выглядела на все свои тридцать девять лет, а сейчас, пожалуй, казалась даже старше. Под глазами были глубокие синеватые круги, от которых глазницы казались глубже, и возле каждой из ноздрей – по тонкой горестной морщинке.

Эта женщина не изображала утомление. Она действительно страшно устала и была на пределе своих сил. Мегрэ был готов поклясться, что она вот-вот заплачет. Графиня смотрела на комиссара, не зная, что сказать, и тут зазвонил телефон.

– Вы позволите мне?

– Прошу вас.

– Алло! Да, это я… Можете передать ей трубку… Да, Анна… С вашей стороны очень мило, что вы мне позвонили… Спасибо… Да… Да… Еще не знаю… Сейчас у меня гость… Нет. Не просите меня выходить… Да… Скажите ее высочеству спасибо. До скорой встречи. – Над верхней губой у нее блестели крошечные капельки пота, и, когда она говорила, Мегрэ почувствовал, что от нее пахнет спиртным. – Вы очень сердитесь на меня?

Это был вопрос жеманницы, но графиня не кокетничала. Она выглядела естественно и была слишком потрясена, чтобы набраться мужества для актерской игры.

– Все так ужасно, так неожиданно! И как раз в тот день, когда…

– Когда вы объявили полковнику Уорду, что решили с ним расстаться? Вы это хотите сказать?

Она кивнула:

– Я думаю, Жеф… то есть ван Мелен вам все рассказал, разве не так? И спрашиваю себя, что могу добавить… Вы отвезете меня обратно в Париж?

– Вы этого боитесь?

– Не знаю… Он посоветовал мне следовать за вами, если вы так решите. Я делаю все, что он говорит. Он такой умный и такой добрый, настолько выше других! Можно сказать, он все знает, все предвидит…

– Он не предвидел смерть своего друга Уорда…

– Но он предвидел, что я вернусь к Марко…

– Вы и Марко договорились об этом? Я думал, что, когда вы оказались лицом к лицу в кабаре, ваш первый муж был в обществе молодой голландки и вы не говорили с ним…

– Это верно, но все же я решила…

Кисти ее рук, которые выглядели старше, чем лицо, нервно двигались, не останавливаясь ни на секунду; пальцы сплетались и стискивали друг друга так сильно, что кожа на суставах белела.

– Что я могу объяснить вам, если я не знаю сама, как это получилось? Все было хорошо. Я думала, что излечилась. Мы с Дэвидом были готовы пожениться и только ждали, пока будут подписаны последние бумаги… Дэвид был человеком того же сорта, что ван Мелен, – не совсем того же, но почти такой.

– Что вы хотите этим сказать?

– Папа – я это чувствую – всегда говорит мне то, что думает. Необязательно все, потому что не хочет утомлять меня подробностями, но я чувствую, что у нас с ним есть контакт, вы понимаете? А Дэвид – тот только смотрел на то, как я живу, своими большими глазами, и в них всегда был веселый огонек. Может быть, он смеялся не надо мной, а над собой. Он был похож на большого толстого кота, очень лукавого и умного, как философ. – И графиня повторила: – Вы понимаете?

– В начале вечера, отправляясь обедать с полковником, вы не имели намерения порвать с ним?

Она немного подумала:

– Нет. – Потом заговорила снова: – Но я догадывалась, что однажды это случится.

– Почему?

– Потому, что это было не в первый раз. Я не хотела возвращаться к Марко, потому что хорошо знала…

Она прикусила губу.

– Вы знали что?

– Что все начнется сначала… У него нет денег, и у меня тоже нет. – Вдруг ее мысли приняли новое направление, и графиня заговорила быстро и отрывисто, словно опьяненная наркотиком: – У меня нет своих денег, вы это знаете? Нет совсем ничего. Если бы ван Мелен не прислал деньги в банк сегодня утром, мне нечем было бы заплатить по чеку, который я подписала в аэропорту. И вчера он вынужден был дать мне денег на дорогу сюда. Я очень бедна…

– Ваши драгоценности…

– Драгоценности – да. И моя норка… Это все!

– Но полковник?..

Графиня вздохнула, окончательно потеряв надежду быть понятой.

– Это делается не так, как вы думаете… Он платил за мою квартиру или номер, оплачивал мои счета и поездки. Но у меня никогда не было денег в сумочке. Пока я оставалась с ним, они не были мне нужны…

– А когда вы стали бы его женой…

– Было бы примерно то же самое…

– Он ведь назначил содержание своим трем другим женам.

– Это после, когда он расставался с ними.

И Мегрэ задал грубый вопрос:

– Он поступал так для того, чтобы вы не давали денег Марко?

Графиня долго и пристально смотрела на него.

– Я так не думаю. Я не думала об этом. Дэвид сам тоже никогда не носил деньги в кармане. Счета оплачивал Арнольд в конце каждого месяца. Теперь мне сорок лет и…

Она огляделась так, словно хотела сказать, что должна расстаться со всем этим. Бороздки возле крыльев носа сделались глубже, и стало заметно, что у них желтоватый цвет. Графиня захотела встать, но не осмелилась без разрешения и спросила:

– Вы позволите мне выйти на минуту?

Она быстро перешла в спальню, закрыла за собой дверь, а когда вернулась в гостиную, Мегрэ снова почувствовал запах спиртного.

– Что вы ходили пить?

– Выпила глоток виски, раз уж вы хотите знать. Я падаю от усталости. Но иногда я по нескольку недель не пью ничего…

– Кроме шампанского?

– Да, только бокал шампанского время от времени. Но когда я в таком состоянии, как сейчас, мне это необходимо…

Мегрэ готов был поклясться, что графиня пила сейчас жадно, прямо из бутылки, как некоторые наркоманы для скорости вкалывают себе дозу прямо через одежду.

Теперь ее глаза блестели ярче, и она стала разговорчивее.

– Я заверяю вас, что ничего тогда не решила. Я увидела Марко с этой женщиной, и для меня это было таким ударом…

– Вы знакомы с ней?

– Да… Она разведена. Ее муж занимается морскими перевозками и имел деловые отношения с Дэвидом…

Эти люди знали друг друга, оказывались рядом на административных советах, на пляжах, в кабаре, и, похоже, их женщины переходили из постели одного в постель другого так, словно это самый естественный поступок на свете.

– Я знала, что в Довиле она и Марко были близки. Мне даже сказали, что она решила выйти за Марко, но я не поверила. Она очень богата, а у него ничего нет…

– И вы решили помешать этой свадьбе?

Графиня поджала губы, и они стали тоньше и жестче.

– Да…

– Вы думаете, Марко пошел бы на это?

Глаза графини стали влажными, но она не позволила себе заплакать.

– Не знаю… Я не подумала… Я следила за ними обоими… Он нарочно, когда в танце проходил мимо меня, держался очень прямо и даже не смотрел в мою сторону…

– То есть, если следовать логике, убитым должен был оказаться Марко?

– Что вы хотите сказать?

– У вас не возникала мысль убить его? Вы никогда не угрожали ему этим?

– Откуда вы это знаете?

– Он не считал вас способной на такое?

– Это сказал вам ван Мелен, верно?

– Нет.

– Все не так просто… За обедом мы уже выпили – в «Монсеньоре» я выпила бутылку шампанского и, по-моему, еще два или три глотка виски из бокала Дэвида, – и я была готова устроить скандал, подойти и вырвать Марко из рук этой обнимавшей его женщины, омерзительно толстой и розовой, как младенец. Дэвид стал настаивать, чтобы мы ушли. В конце концов я пошла с ним. В машине я молчала, собиралась чуть позже уйти из отеля, вернуться в то кабаре и… Не знаю почему… Не просите меня быть точнее… Должно быть, Дэвид догадался. Это он предложил, чтобы мы выпили по последнему бокалу в моем номере…

– Почему в вашем?

Графиню этот вопрос поставил в тупик, и она озадаченно повторила:

– Почему? – Потом стала искать ответ словно бы для самой себя: – У нас всегда было так заведено, что Дэвид приходил ко мне. Я думаю, он не любил, чтобы… Он очень оберегал свою частную жизнь.

– Вы объявили ему, что намерены его покинуть?

– Я сказала ему все, что думала: что я просто-напросто сука, что я никогда не буду счастлива без Марко, что Марко достаточно только появиться, чтобы…

– И что он вам ответил?

– Он спокойно пил свое виски и смотрел на меня большими лукавыми глазами. В конце концов он возразил: «А деньги? Вы же знаете, что Марко…»

– Он говорил вам «вы»?

– Он ни к кому не обращался на «ты».

– Его замечание по поводу Марко было справедливым?

– У Марко большие потребности…

– Он никогда не думал о том, чтобы работать?

Графиня долго смотрела на Мегрэ с таким изумленным видом, словно этим вопросом он показал свою беспредельную наивность.

– Что он мог бы делать? В конце концов я разделась…

– И между вами и Дэвидом что-то произошло?

Еще один изумленный взгляд.

– В этом смысле никогда ничего не происходило. Вы не понимаете… Дэвид тоже много выпил, он так пил каждую ночь перед сном.

– Треть бутылки?

– Не всю треть… Я знаю, почему вы меня об этом спросили… Это я выпила немного виски после того, как он ушел, потому что плохо чувствовала себя. Я хотела свалиться на кровать и больше ни о чем не думать. Я попыталась уснуть. Потом сказала себе, что с Марко все равно ничего не выйдет, что у меня с ним ничего не выйдет никогда и что лучше мне умереть…

– Сколько таблеток вы приняли?

– Не знаю… Полную горсть. Я почувствовала себя лучше. Я тихо плакала и начинала засыпать. Потом я представила себе свои похороны, кладбище и… Я стала бороться… Испугалась, что уже слишком поздно спасаться и мне не хватит сил позвать на помощь. Я уже не могла больше кричать. Мне казалось, что кнопки звонка очень далеко. Рука была тяжелой. Знаете, это было как во сне, когда хочешь убежать, а ноги не двигаются. Должно быть, я дотянулась до кнопки, раз кто-то пришел…

Она замолчала, увидев, что лицо Мегрэ вдруг стало холодным и суровым.

– Почему вы так смотрите на меня?

– А почему вы лжете?

Мегрэ едва не попался на ее удочку.

– Когда вы пошли в спальню полковника?

– Это правда. Я забыла…

– Вы забыли, что ходили туда?

Она покачала головой и заплакала по-настоящему.

– Не будьте со мной жестоки! Клянусь вам, у меня не было намерения вам лгать. Доказательство этого – что я сказала правду Жефу ван Мелену. Только когда я пришла в себя в той клинике, меня охватила паника, и я сначала решила притвориться, будто не знаю о том, что случилось. Я была убеждена, что мне не поверят и меня станут подозревать в убийстве Дэвида. Поэтому сейчас, разговаривая с вами, я забыла, что ван Мелен посоветовал мне ничего не скрывать.

– Через сколько времени после ухода полковника вы пошли к нему?

– Вы мне все еще верите?

– Смотря по обстоятельствам.

– Вот видите! Со мной всегда так бывает… Я делаю все, что могу. Мне нечего скрывать. Вот только у меня от всего этого голова распухла, и я уже не помню, на чем кончила. Вы не позволите мне пойти выпить глоток, всего один глоток? Я вам обещаю, что не буду пьяная… Я больше не могу этого выдержать, комиссар!

Мегрэ позволил графине сделать то, о чем она просила, и едва удержался, чтобы не попросить ее налить и ему бокал.

– Это было до того, как я проглотила таблетки. Я еще не решила умереть, но уже выпила виски. Я была пьяная, больная… Я жалела о том, что сказала Дэвиду… Я вдруг испугалась жизни… Представила, как я буду старая, совсем одна, без денег и не смогу зарабатывать себе на жизнь, потому что никогда ничего не умела делать. Дэвид – это был мой последний шанс. Когда я ушла от ван Мелена, я была моложе. Доказательство этого – то, что…

– Что потом вы нашли полковника.

Она, похоже, удивилась и была обижена резкостью этих слов.

– Думайте обо мне что хотите. По крайней мере, я знаю, что вы ошибаетесь. Я боялась, что Дэвид меня бросит. Пошла в одной ночной рубашке, не накинув даже халата, в его номер и увидела, что дверь приоткрыта…

– Я спрашивал у вас, сколько времени тогда прошло с того момента, как полковник расстался с вами.

– Не знаю… Вспоминаю, что выкурила несколько сигарет. Их, должно быть, нашли в пепельнице. Дэвид курил только сигары…

– Вы никого не видели в его номере?

– Только его самого… Я чуть не закричала… Может быть, и закричала. Я не уверена – да или нет.

– Он был мертв?

Графиня посмотрела на Мегрэ, широко раскрыв глаза: видимо, эта мысль впервые пришла ей в голову.

– Был… я думаю. Во всяком случае, я посчитала, что был, и убежала.

– Вы никого не встретили в коридоре?

– Нет… Хотя… подождите! Я слышала, как поднимался лифт… Я в этом не уверена, потому что бросилась бежать…

– Вы выпили еще?

– Может быть… Машинально… Тогда я пришла в отчаяние и проглотила таблетки. Остальное я вам уже рассказала. Нельзя ли…

Графиня, несомненно, хотела еще раз попросить у него разрешения выпить глоток виски, но тут зазвонил телефон, и она неуверенно протянула руку к трубке:

– Алло! Алло! Да, он здесь, да…

Мегрэ услышал спокойный голос Люка – это наконец был нормальный голос. Комиссар представил себе, как Люка сидит за своим письменным столом на набережной Орфевр, и сам успокоился, даже почти почувствовал прилив свежих сил.

– Это вы, шеф?

– Я собирался позвонить тебе позже…

– Я так и предполагал, но подумал, что лучше сразу сообщить вам. Марко Пальмиери здесь.

– Его нашли?

– Это не мы его нашли. Он пришел по своей воле минут двадцать назад, свежий и бодрый, держался очень непринужденно. Спросил, здесь ли вы, а когда ему ответили, что нет, попросил, чтобы ему дали поговорить с кем-нибудь из ваших сотрудников. Принял его я. Сейчас оставил его в вашем кабинете с Жанвье.

– Что он говорит?

– Что узнал обо всей этой истории только из газет.

– Вчера вечером?

– Нет, только сегодня утром. Он был не в Париже, а у друзей. У них замок в Ньевре, и они устраивали там охоту…

– Голландка была с ним?

– На охоте? Да. Они поехали туда вместе в ее машине. Он сказал мне, что они скоро поженятся. Ее зовут Анна де Гроот, и она разведена.

– Знаю… Продолжай…

Маленькая графиня слушала его, сжавшись в комок в своем кресле и кусая ногти, лак на которых облупился…

– Я спросил его, что он делал в позапрошлую ночь.

– Ну и?..

– Он был в кабаре «Монсеньор».

– Знаю.

– С Анной де Гроот.

– Это тоже знаю.

– Он увидел там полковника со своей бывшей женой…

– Что потом?

– Голландка поехала к себе, и он с ней.

– Куда к себе?

– В «Георг Пятый», где она занимает номер на пятом этаже.

– Который час тогда был?

– По его словам, около половины четвертого утра, может быть, четыре. Я послал человека проверить это, но еще не получил ответ… Они легли спать, и он встал только в десять утра. Марко утверждает, что на охотничий праздник в замок банкира с улицы Обер их пригласили больше недели назад. Встав, Марко Пальмиери ушел из «Георга Пятого» и поехал к себе на такси за своим чемоданом. Он продолжал ездить на этом же такси, и сейчас оно стоит у нас перед входом. Он вернулся в «Георг Пятый», и около половины двенадцатого парочка отправилась в путь в «ягуаре» Анны де Гроот. Сегодня утром, в тот момент, когда он выезжал из замка на охоту, он машинально пробежал глазами газеты в холле замка и помчался в Париж, как был – в сапогах…

– Голландка поехала с ним?

– Нет, осталась там. Лапуэнт позвонил в замок, чтобы это проверить, и метрдотель подтвердил, что она среди охотников.

– Какое он производит впечатление?

– Держался очень непринужденно и выглядел искренним. Это молодой человек высокого роста, довольно симпатичный…

Черт побери! Они все симпатичные!

– Что мне с этим делать?

– Пошли Лапуэнта в «Георг Пятый». Пусть он подробно отследит, кто куда ходил в ту ночь, пусть расспросит ночных служащих.

– К этим людям ему придется идти на дом: они никогда не дежурят днем.

– Пусть идет. А что касается… – Комиссар предпочел не произносить это имя перед молодой женщиной, которая впивалась в него взглядом. – Что касается твоего посетителя, на этом этапе дела ты можешь только одно – отпустить его. Попроси его не покидать Париж. Приставь к нему кого-нибудь. Да… Да… Ну, как всегда делается! Я перезвоню тебе позже. Я не один… – Почему он в последний момент спросил: – Какая там у вас погода?

– Прохладно; солнце выглянуло, но какое-то невеселое.

Когда он клал трубку, маленькая графиня вполголоса спросила:

– Это он?

– Кто?

– Марко. Это о нем вы говорили, да?

– Вы уверены, что не встретили его в коридорах «Георга Пятого» или в номере полковника?

Графиня выпрыгнула из кресла. Мегрэ испугался за нее: она была крайне возбуждена, на грани нервного припадка.

– Я об этом догадывалась! – закричала она, и ее лицо исказилось. – Он был там с ней, у меня над головой, да? Был, я знаю! Она всегда останавливается в «Георге Пятом». Я выяснила, какой у нее номер. Они были там вдвоем, в постели… – Похоже, она ничего не замечала вокруг от гнева и ярости. – Они были там, и смеялись, и занимались любовью, когда я…

– А вы не думаете, что Марко, скорее, мог…

– Мог что?

– Держать голову полковника под водой?

Графиня не поверила своим ушам. Ее тело вздрогнуло под прозрачным халатом, и вдруг она бросилась на Мегрэ и стала колотить кулаками куда попало.

– Вы в своем уме? В своем уме? Вы смеете… Вы чудовище! Вы…

Мегрэ чувствовал, что выглядит смешно в этом гостиничном номере, пытаясь схватить руками запястья разъяренной женщины, чью энергию гнев увеличивал в десять раз.

Его галстук съехал набок, волосы растрепались, дыхание уже становилось чаще, но наконец он сумел ее остановить, и тут в дверь постучали.