Текст книги "Любопытная"

Дипломаты и министры не были рады приему. Тамар старалась заставить себя сдерживаться, но не могла отвести глаз от стрелок часов. В раздражении и ярости она ходила по гостиной, осыпая гостей колкостями и насмешками, уязвлявшими самолюбие и остававшимися в памяти. Наконец, она подошла к Небо́.

– Отчего вы сказали, незваный гость, что сэр Хэтансон не придет?

Небо́ протянул ей ее письмо.

– Вы трус, герцог! – закричала она.

– Нет, – ответил Небо́. – Отдав мне письмо, он отомстил за себя – вы сочли его сутенером. Вернув его вам, я отомстил за порванный рисунок.

– Стало быть, никто не отомстит за меня? – воскликнула она.

– Никто, – ответил Небо́. – Сыновья этих декадентов отомстили бы за вас, но не пали еще столь низко.

– Ваши слова оскорбительны – мне повинуются, как царице.

– Вас короновали безумцы эпохи, царица Византии, – сказал Небо́, прощаясь.

– КУДА мы отправимся этой ночью? – спросила принцесса.

– Современный Вавилон столь однообразен в своей нечестивости, что, признаюсь, я затрудняюсь показать вам еще что-либо экстремальное.

– Вы хотите заставить меня поверить, что достаточно одиннадцати прогулок, чтобы увидеть ночной Париж. Мое воображение рисовало город много лет, не пресыщаясь.

– Закройте глаза и воображайте, оставаясь в кресле – у фонаря нет более граней.

– Вы невыносимы!

– Я могу рассказать вам историю, упрямая принцесса, придумав чудовищные извращения, но, даже пожелав, не создам реальных зверств!

– Стало быть, это и есть зло? – пренебрежительно спросила Поль.

– Я ответил бы вам утвердительно, не будь вы андрогин, которому суждено познать человечество всецело. Нет, питейные заведения, публичные дома и убийства не суть зло. Эти злодеяния – достаточные, чтобы получить проклятие – считаются незначительными в иерархии грехов. Вспомните катехизис. До убийцы Каина, до первородного греха, в высшем мире и высшими созданиями, расположенными более нас с вами к суждению о справедливости, было совершено величайшее преступление.

– Падшие ангелы! – сказала Поль.

– Будучи всего лишь духами, ангелы не могли согрешить плотью. Их злодеянием стало Слово, направленное против Бога. Исходя из этого определения, найдите великих злодеев. Это, прежде всего те, кто восстал против закона: Ян Гус, противопоставивший свое «докажите мне, что я ошибаюсь» непреложным постулатам Церкви; Лютер, населивший западный мир посредственными идеями – под предлогом того, что папе не следовало говорить верующим, что Иисус будет милосерден к тем, кто поможет наполнить его храм шедеврами. Это толпа безумных революционеров, пытавшихся возвратить Францию в первобытное состояние. Это экономическая политика Прудона и «главенство права» Бисмарка! Есть ли необходимость указывать на нынешних бандитов, на лица злодеев сегодняшних? Впрочем, они «трудятся» изо дня в день на глазах у тридцати шести миллионов французов и перед лицом истории.

– Вам придется изрядно потрудиться, друг мой, чтобы приобщить меня к высоким понятиям. Мой разум верен телу женщины, оставаясь безучастным к треволнениям. Позвольте мне провести время, оставшееся до конца путешествия, в познании нравов эпохи – мы вернемся к философии после. Сегодня мы пойдем наугад. До этого вечера мы ездили в фиакре в заданных направлениях. Сегодня мы прогуляемся дорогами удовольствий, по которым отправились бы двое скверных молодых людей после хорошего ужина. Холод позволит мне закутаться в пальто, скрыв очертания женской фигуры.

Восхитительный лунный свет осыпал серебром холодное небо, сухой воздух звонко откликался на каждый шум.

На авеню де Терн их внимание привлек громкий спор. Буржуа, чье тучное тело отбрасывало на мостовую гротескную тень, торговался с высокой худой проституткой о цене за ночь. Он стоял на своем хладнокровно, словно покупал товар, желая, чтобы удовлетворение его инстинктов стало одновременно и прибыльным делом.

Они остановились перед Аркой Звезды, глядя на длинную и широкую улицу; обелиск казался огромным межевым столбом.

– Французское правительство никогда не заботило искусство. В Милане действует закон, не дозволяющий застраивания улиц до тех пор, пока городские власти не одобрят проекта фасада зданий с точки зрения эстетики. Взгляните на роскошные казармы, выстроившиеся в два ряда: нынешние богатые парижане не умеют распорядиться своим золотом.

– Вы высказали поверхностное суждение художника. Я, напротив, восхищена значимостью этих домов и силой характера их обитателей. Более того, в них наверняка живут порядочные люди – широкие ворота не могут вести к скверному месту.

– Наивная принцесса! Всякая улица, прилегающая к этой авеню, ведет в Субуру¹⁸³!

На поворотах Небо́ стал приводить точное название бесчестья, разновидность порока или позорного ремесла, сообщая каждой улице ее место в топографии разврата.

– Довольно! Прошу вас! Это омерзительно! – воскликнула Поль, поравнявшись с круглой площадью.

Проститутки шагали по аллеям, невзирая на холодную погоду. Их напрасное ожидание и разочарованные прогулки взад-вперед придавали им убогий вид, вызывая к пороку одновременно жалость и отвращение.

– Кто эти убогие тени? – спросила принцесса.

– Женщины для наслаждений.

В этот вечер почти не было прохожих, и проститутки, разбросанные по разным местам от аллеи Курла-Рен до авеню Габриэль, устремились к двум молодым людям, оставшимся безучастными к приглашениям. При приближении стражей порядка странный эскорт исчез с быстротой циркового трюка.

Под аркадами Риволи им предложили открытые карты и благосклонность молодых юношей.

– Свернем с этой улицы, – сказал Небо́, поравнявшись со статуей Жанны д’Арк. – Вы не подозреваете, какими нечистотами полнится парк в самом центре Парижа.

Едва они сделали несколько шагов по территории сада Тюильри, расположенной за пределами ограды, перед ними возникли падшие женщины. Они шли вперед и у каждой скамьи видели скверных и некрасивых женщин, порочивших чистоту лужаек, где днем играют дети.

– Где же мужчины? – спросил Небо́.

В самом центре, опершись на ворота сада, собрались четыре десятка злодеев, похожих на мелких торговцев: сутенеры носили свои головные уборы лишь на внешних бульварах.

Повернув обратно, они дошли до улицы Сент-Оноре.

– Видите лампы, горящие в окнах? Маяки сладострастия указывают любителям порочной страсти: за занавесками – парижские Венеры.

Они вошли в Пале-Рояль.

– Знаменитое описание из «Утраченных иллюзий» давно стало страницей труда по археологии. Традиция, тем не менее, по-прежнему приводит сюда женщин, желающих повстречать богатого иноземца, и богатого иноземца, ищущего парижскую проститутку. Заметьте также, что сутенеры в этом квартале походят на респектабельных продавцов больших магазинов, публичный же дом силится выглядеть как дом гризеток, дабы угодить англичанам, читавшим Поля де Кока.

Небо́ остановился на пересечении улицы Вивьен с улицей Кольбера.

– Я хочу обратить ваше внимание на уважительное отношение парижан к Национальной библиотеке. Закрытая дверь ведет в публичный читальный зал. Напротив – дверь в публичный дом.

– Прекрасное противопоставление! – заметила Поль.

– Вы шутите. Стало быть, ваши чувства притупились. Неподалеку я знаю место, где вас ждет спасительное отвращение.

Они поднялись на третий этаж неприметного дома. Их провели в изысканную гостиную, где их встретила молодая утонченная женщина с приятной манерой говорить: «Каковы вкусы господ? В моем доме – шесть воспитанниц. Все они – мои ученицы, я подготовила их сама».

Затем она дала подробные объяснения. Она говорила складно и быстро, умело избегая неприятных слов.

– У меня одной есть собственная методика – я сформулировала правила. Скверно лишь одно… – она сделала паузу.

– Спустя год самых усердных клиентов ждет слабоумие. Нервы подобны струнам музыкального инструмента: на них приятно играть, но они рвутся.

Эти слова она произнесла с улыбкой. Принцесса поспешила к выходу.

– Что же ваши насмешки? У вас более нет желания веселиться? – спросил Небо́, спускаясь по лестнице.

– Смеяться над пороком, обращать его в шутку или приятное занятие – вершина безнравственности.

Мы были единственными прохожими, любовавшимися фотографией гравюры Пиппи¹⁸⁴ под аркадами Риволи. Остальные глядели на зазывные скабрезности.

– Я не понимаю, почему полиция позволяет вращаться жерновам бесчестия, – заговорила Поль. – Государство не может не знать об их существовании. Я считаю такое попустительство соучастием…

– Извращенные забавы императоров, заставившие возмутиться историю, столь же многочисленны в Париже, сколь табачные лавки. Заурядный горожанин, поцеловав на прощание дочь, тайком отправляется предаваться тем же непристойным занятиям, что и недавний хозяин вселенной. Полиция ничего не может поделать: всякий раз, когда скандал вынуждает ее вмешаться, зачинщиками оказываются вышестоящие лица, получившие от общества полномочия порнократов. Среди них могут быть судьи или министры, и нередко рука судебного исполнителя бессильно опускается у ворота посла или королевской особы. Проявив усердие, служащий полиции лишится места. Жалование же его не столь мало, чтобы быть добродетельнее своей должностной инструкции.

Поль и Небо́ спустились в пассаж Панорама. Взгляды и прикосновения атаковали их на каждом шагу. Принцесса в ужасе смотрела увидев женщин, высматривавших мужчину ради того, чтобы прожить завтрашний день.

– Никто не говорит об этом открыто, но все знают, что Париж считается публичным домом всего западного мира, дурным кварталом Европы. В глазах провинциала символом Парижа является восковая фигура женщины, подымающей бокал и подол платья. Сколь бы экстремальной ни была оргия в иной стране, приглашая к участию в ней парижанина, перед ним непременно извинятся. Даже в Вене австрийские распутники скромно предупредят: «Не надейтесь на парижскую ночь!» Я слышал, как известный торговец ответил жене, посетовавшей на то, что порядочная женщина не может более выходить из дому одна после восьми вечера: «Милая подруга, если бы ночной Париж не принадлежал проституткам, иноземцы лишились бы разнообразия удовольствий и более не стали бы приезжать». Комендантский час применяется лишь к военнопленным – тем не менее, в восемь часов порядочные люди принуждены находится в своем доме либо в гостях, но не на улице. Территорию от площади Клиши до заставы Дютрон префектура полиции предоставляет в распоряжение сутенеров – преемников Дон Жуана Монмартра.

– Необычный магазин – в нем не горит свет, – перебила Поль Небо́, остановившись посреди пассажа Жоффруа.

– Здесь не читают книг, но предлагают острые ощущения.

Подойдя ближе, они увидели в полумраке двух женщин, подававшим недвусмысленные знаки.

– От улицы Бас-дю-Рампар до улицы Луны каждая десятая продавщица ароматов, перчаток или книг предлагает в качестве товара саму себя. Если бы ваше любопытство зашло далее обычного, я показал бы вам острова сладострастия, предлагающие женщинам любовь женщин.

– Я никогда бы не заметила этих гнусностей и не догадалась бы об их существовании! Что это за заведение? – Поль указала на кабаре Фоли-Бержер.

– Павильон разврата, место встреч с добровольными сабинянками. В паузах между периодами воздержания от альковных отношений холостые мужчины проводят здесь вечера.

– Войдем внутрь! – предложила Поль.

Они прошли в зал – над гримасой пантомимы опускался занавес.

По амфитеатру уверенно шагали накрашенные женщины – вызов на их высокомерных лицах создавал необъяснимо комичную двойственность. Мужчины всех сословий – приказчики, рантье, офицеры в гражданском – замерли в восхищении. Они ловили прикосновения прозрачных шелковых платьев, вдыхали ароматы фальшивых шиньонов. Дым сигар плотно окутывал просьбы уступить в цене – мужчины и женщины останавливались друг напротив друга и громко торговались.

Поль почувствовала, как чья-то рука скользит по ее плечу.

– Закажи мне бокал вина, белокурый юноша!

Фамильярное «ты» привело Поль в ярость. Она оттолкнула проститутку столь сильно, что та задела гостей. Начались толкотня и брань, но Небо́ быстро вывел принцессу из толпы и отругал ее.

– Вы безрассудны! Еще минута – и мы объяснялись бы в полицейском участке, где вы назвали бы свое настоящее имя, не правда ли? Вы неправы: вы пришли туда, где по-иному себя не ведут, и эта женщина имела право обратиться к вам подобным образом. Было бы прекрасно, купаясь в грязи, как это делаем мы, ни разу не запачкаться. Разве Данте не терпит от демона ту же грубость, которую держал в запасе Лютер на случай появления дьявола – того, от которого он оборонялся с помощью свинцовой чернильницы и громогласных непристойностей.

Свернув на улицу Эшикье и миновав проезд де Л’Индюстри, они очутились перед зданием Ла Скала¹⁸⁵.

– Перед вами очередное отвратительное зрелище, принцесса.

Мужеподобная женщина громко пела:

 
C'est pas l'amour, c'est les pruneaux[34]34
  Не любовь, но постель (фр.).


[Закрыть]
 

– Обратите внимание, Поль, что часть публики составляют семейства – муж, жена и дети. Служащие и торговцы приходят сюда отдохнуть от трудового дня, проведя вечер глупости. С людьми, восторгающимися орфическими гимнами, меня объединяют равенство и братство, судьба же Франции зависит от меня не более, чем от одного их них. Пойдемте дальше и убедимся: люди делятся повелевающих и подчинившихся.

В Эльдорадо¹⁸⁶ публика бурей отвечала на слова рефрена:

 
Ferdinand, t'as pourtant
Desyeuxde lapin blanc[35]35
  Фердинан, взгляд твоих заячьих глаз (фр.).


[Закрыть]
 

– Этот спектакль не нуждается в государственном финансировании – демократическая публика никогда не утратит к нему интереса! Подумать только, страх перед увечьями стал поводом для запрещения осветительных ракет, сумасшедшим же предоставляется возможность бесповоротной утраты разума! Безумие – главная опасность, угрожающая обществу, и бесспорная прерогатива партии консерваторов, благоговейно перенявшей слабоумие последнего короля-бездельника.

Вершиной же безумия было оставить в живых Оффенбаха – его следовало задушить струной виолончели. Существование публичных домов оправдывают инстинкты, но кафе-шантан есть нечто непростительное. Правительству следовало бы распорядиться о закрытии средоточий глупости и о принудительном приобщении простых парижан к истинному искусству.

Во Франции найдется не более тысячи думающих людей – остальные не имеют идей, но способны лишь к восприятию ощущений. Не думаете ли вы, что канцелярский служащий, который станет слушать музыку Бетховена перед отходом ко сну, спустя некоторое время станет не столь сильно походить на кожаное сиденье своего кресла? В течение месяца я слышу, как жители столицы с самой высокой культурой в современном мире от рассвета до заката повторяют «Стало быть, телячья кожа!», и мне начинает казаться, что я живу в городе копрофагов, забавляющихся с собственными экскрементами!

Они пересекли бульвар напротив ворот Сен-Дени.

– Куда вы ведете меня, юноша с зелеными лентами?

– На последнюю улицу разврата, сохранившую средневековый облик. Вскоре эти дома будут снесены.

– Поспешим же! – пошутила Поль.

– Мне не нравится, когда вы шутите над злом. Это свойственно людям поверхностным и недостойным. Впрочем, мы – на улице Абукир.

На круглой площади Сент-Фуа улочка Фий-Дье расширяется подобно раструбу охотничьего рога, затем вновь сужается, превращаясь в узкий рукав до улицы Сен-Дени. Единственный фонарь, расположенный в начале улицы, бросал тень до самой ее середины. Дорога была грязной, полной зловещей черноты – в ней качались, цепляясь к шевелящимся белым юбкам, слабые отблески света.

Принцесса отступила на шаг.

– Наше путешествие представлялось вам увеселительной прогулкой? Мы пришли сюда не ради забавы, но ради того, чтобы увидеть в разврате зло. Заглянем же в лицо, в самую глубину – предупреждающий нашатырь не испариться из вашей памяти.

Казалось, что с каждым их шагом сырые и липкие стены сближались все сильнее. Из узких подъездов их зазывали омерзительные женщины, в ужасные закоулки устремлялись мужчины в блузах рабочих. Они шли вперед, дерзкие белые и красные кофты на их пути становились все многочисленнее. Вскоре они были вынуждены остановиться – проститутки окружили их плотным кольцом.

– Слушайте пение сирен, – сказал Небо́.

Хриплые громкие крики оглушали улицу: каждая женщина хвалилась распутными умениями, представляя их вершинами соблазна. Сбежавшись на шум и заинтересовавшись привлекательной добычей, сулившей двоим из них, к зазывному хору присоединялись новые голоса. Принцессе почудилось, что толпа meretrice[36]36
  Публичных женщин, проституток (итал.).


[Закрыть] схватила и душит ее – в наваждении она судорожно прижалась к своему спутнику.

Внезапно Небо́ поджег магниевую проволоку, и испуганный возглас девушки потонул в изумленных криках, поднявшихся от неожиданно яркого света, озарившего уродливые фигуры. Инстинктивно осознавая свою гнусность, проститутки отступили, прижавшись к стенам домов – женщины сумерек возвращались в тень, испугавшись яркого полуденного солнца над их позором.

– Отведи нас в свой будуар! – приказал Небо́ мегере в красном плаще и затушил магний.

– Ступайте за мной!

Женщина повела их в закоулок – их локти касались влажных, покрытых плесенью стен. Поверхность мостовой столь липкой, что казалась покрытой телами раздавленных слизняков. Они поднялись по крутой, словно стремянка, деревянной лестнице, цепляясь за грязную веревку, к которой липли руки в перчатках.

Поравнявшись с дверцей шкафа, проститутка сказала:

– Мы пришли. Снимите шляпы прежде, чем войдете, потолок низок.

Коптящая лампа освещала некое подобие чулана. Он был тесен, и для того, чтобы Небо́ и Поль смогли войти внутрь, женщине пришлось сесть на постель. Постель! На крашеном белом краской деревянном ящике, кишащем клопами, лежал рваный тюфяк – пол из разошедшихся брусьев был усеян листьями маиса. Обои отошли от стен и свисали клочьями – было слышно, как за ними копошатся тараканы.

– В такой лаборатории ты едва ли получаешь золотые слитки, – сказал Небо́.

– Обычно я зарабатываю двадцать пять франков. Аренда комнаты обходится мне всего лишь в пять франков за ночь.

– Стало быть, сюда приходят господа вроде нас? – продолжал Небо́.

– Никогда! Два-три десятка рабочих – каждый платит по франку.

– Боже мой! – прошептала Поль, глядя на чудовищную женщину широко раскрытыми от изумления глазами.

– И вы общаетесь с мужчинами в таком ритме? – спросил Небо́.

– Дело привычки. Я крепка, как Новый мост¹⁸⁷.

– Отчего же вы платите восемнадцать сотен франков в год за конуру, которая отвратила бы и прокаженного?

– Оттого, что сюда приходят мужчины. Вы пришли сюда из любопытства и не знаете: мужчин привлекает место, издавна принадлежащее проституткам.

– Непреодолимое притяжение места! – сказал Небо́ Поль и бросил на убогую постель горсть монет.

Принцесса заставила Небо́ бежать всю дорогу до улицы Сен-Дени. Все ее тело дрожало, и она возмущенно повторяла:

– Ненавижу вас за то, что вы вынудили меня смотреть на мерзости.

– Вы ненавидите меня за то, что я не разыскал красоты среди зла. Обижайтесь на Бога – от зари времен и до сегодняшнего дня пор он еще ни разу не допустил, чтобы красота не оказалась добродетельна, а порок – хотя бы однажды избежал наказания уродством.

Улица Фобур-Монмартр изливала толпы проституток. Продажные женщины, имевшие какое-либо укрытие, от площади Клиши до заставы Клиньянкур, высыпали на бульвар, с тревогой предчувствуя позднее время – с наступлением ночи вероятность прибыльной встречи уменьшалась и предоставлялась все реже. Проходя мимо террас кафе, они раскачивали бедрами и изгибали спины, бросая в сторону сидевших за столиками мужчин взгляды и гримасы. Ступая друг за другом, они выставляли себя напоказ с одинаково механическим безразличием.

– Позже! – выговорил мужчина, не отрываясь от вина – проходившая мимо женщина назвала, тем не менее, скромную цену.

– Понятен ли вам смысл этих слов? Дождавшись, когда бульвар опустеет, и прохожих останутся единицы, этот мужчина получит женщину за бесценок! Многие богатые буржуа ждут в течение трех или четырех часов, когда проститутка потеряет надежду. Они платят ей на десять франков меньше. Поспешим – мы успеем увидеть Эдем.

Они вошли во дворец раджи – индийские мотивы внутреннего убранства были сравнимы с выполненным Ренаном переводом Библии. Ноги танцовщиц взлетели вверх под аккорды финального акта кордебалета. В проходах зала толпилась та же публика, что в Фоли-Бержер, но было меньше суматохи. Партер порядочных буржуа не сводил глаз с фальшивых соблазнов. За стойками по обе стороны амфитеатра сидели ярко накрашенные женщины в платьях с огромными воланами.

– Эдем буржуа в прошлом представлял собой Эдем злодеев. Похоже, что в воображении приказчика магазина, чиновника и рантье подобным образом выглядит Эдем магометан – неистовый танец сотен розовых чулок в электрическом свете, бокалы вина, позолота, проститутки.

– Я презираю все человечество! – воскликнула принцесса.

– Будьте осторожны: вы – его часть. Единственный способ избежать всеобщего позора – превратить презрение в сострадание.

– Я не умею ни рассчитывать свои чувства, ни доводить их до столь мистической крайности. Не станете же вы упрекать меня за ненависть к диким существам?

– Я стану упрекать вас за это как ни за что иное – высшие существа не испытывают ненависти. Ненависть – слишком сильное чувство, чтобы обращать его к людям. Сохраните ненависть для Дьявола.

– Вы убили пьяницу, Альфонса, святотатца, пятерых бандитов – все они были людьми.

– У меня не было к ним ненависти – они были врагами Истины, но не воплощением Дьявола. Я лишь бесстрастно вершил суд справедливости.

– И как бы вы поступите с дорогами удовольствий, хладнокровный и рассудительный заступник добродетели?

– Я бы сжег их – огонь очищает.

– И наказали бы женщин для наслаждений?

– Нет, нервная принцесса. Казуистика признает их заработок заслуженным. Если бы вы читали на языке порока столь же бегло, сколь я, вы бы знали: искупление грехов столь неизбежно, что возмущение останавливается перед жалостью. В ночь, когда вы пролили слезы добродетели над судьбой падших женщин, вы были прекрасны!