Текст книги "Любопытная"

Следующей в гостиную вошла невысокая кокетливая женщина. Она казалась легкомысленной и обладала своеобразным очарованием, но нельзя было определить, что именно в ней привлекало.

– Мне жаль, господа, вести речь об одной сотне франков. Сумма мала, а неприятности велики. Разве не глупо было прийти в дом свиданий ради несчастных ста франков? Но когда нет выбора…

– Ваш муж любит красивые наряды? – спросила Поль.

– Я вдова, слава Богу, и наряжаюсь не ради мужчины, но ради себя. Многие любят сигареты, алкоголь, азартные игры, я же люблю платья. Разве любовник, увидев мой новый наряд, подарит мне столько внимания, сколько толпа людей одновременно? Я бы не заскучала и в тюрьме, если бы могла ежедневно менять ленты и шляпки. Каждый ищет счастье там, где уверен его найти. Для меня счастье – в магазине «Бон Марше», в феерии женского платья, где я могу покупать новые платья столь часто, сколь это возможно.

– Вы часто приходите в дом свиданий?

– Всякий раз, когда в «Бон Марше» или в «Прентан» модная деталь наряда привлекает мое внимание.

– Возьмите три сотни франков, – с грустью сказал Небо́.

– Вам не жаль денег?

– Не денег, но вас.

– Располагая тремя сотнями франков, я едва ли достойна жалости… до появления новой коллекции платьев.

Последняя женщина походила на даму из высшего света. Ей было около тридцати лет, и гибкость ее движений выдавала страстную натуру, принадлежавшую к более высокой ступени общества, нежели остальные.

Жестом Небо́ пригласил ее сесть.

– Вы позволите оказать вам услугу, мадам?

– Я пришла последней, мсье, и наверняка покажусь вам самой алчной. Мне нужны триста франков.

– Вот они, – ответил философ.

– Бескорыстно? Это щедрый жест! Поверьте, вам не о чем жалеть. Я отдаюсь мужчине столь скверно, что невольно обкрадываю его. Если бы вы знали, сколь затруднительно одновременно уважать мужа, боготворить любовника, воспитывать детей и поддерживать свое положение в обществе! В деревне моя жизнь была бы чудесной, но в Париже… Мне всего тридцать, и на моем лице появились морщины – я не удержу Эдгара, не будучи элегантной. Я не смогу возместить предательство доверчивому мужу, не заботясь о его комфорте, ни искупить супружескую измену в своих собственных глазах, не обеспечив безоблачного будущего сыну. Но все зависит от платьев, купленных в «Бон Марше».

Когда женщина вышла, в гостиную вошла госпожа Роберти.

– Я позволила женщинам уйти, не взяв с них причитающейся мне трети. Стало быть, вы должны мне…

Небо́ поправил очки.

– 3 мая 1882 года, в полночь, в этом доме женщина произвела на свет ребенка. Младенец был задушен…

– Вы более ничего не должны мне, – в ужасе проговорила сводница.

– Ты будешь гореть в аду.

Они вернулись на улицу Гальвани пешком.

– Люди приводят в столь сильное отчаяние, что я начинаю понимать скептиков, – сказала Поль.

– Вы гневите Бога, принцесса. В мире торжествует зло, ночная тьма таит преступления, солнце же освещает лишь ложь. Но идеи по-прежнему живы и непременно будут рождаться в щедрых сердцах. До тех пор, пока хотя бы единственный Лабр¹⁶⁹ будет вершить богоугодное деяние, пока хотя бы одна душа будет способна на милосердие, пока хотя бы один разум будет хранить тайну, пока идеал будет иметь единственное воплощение, Бог не отвернется от человека, даже если проклята его земля.

X. Тайны Фрины

ГОРНИЧНАЯ зажгла в будуаре шелковый фонарь и оставила их одних. Перемещаясь вслед за мерцающими бликами, взгляд не встречал ни стен, ни предметов обстановки. С потолка, скрытого драпировкой из сиреневого японского шелка с золотыми нитями, бесчисленными складками падал занавес из той же ткани. Кресла походили на груды подушек, соединенных лентами и перевязанных бантами. Звериные шкуры, служившие коврами, источали изысканный аромат.

Принцесса легла на диван, который тот час же опустился, охватив ее тело периной. Ощутив себя в плену шелков, она резко встала и пересела в кресло, стараясь принять приличествующую позу. Целомудренную принцессу настораживал полумрак роскошного будуара – подвижные диваны потакали своему назначению, нежно касаясь тела и заключая в порочные объятия.

– Вас удивляет обстановка Цирцеи в спальне Капуанской сибиллы¹⁷⁰? – спросил Небо́. – В пороке надлежит тонуть, но не восседать.

– Разве вы не предупредили о том, что ведете меня к женщине, чья благосклонность стоит дорого и пользуется большим успехом? К женщине, чье имя – Кора – произносят, кусая сигару, мужчины из высшего общества. Проходя мимо курительной комнаты, я неизменно слышу: «Вообразите, что Кора… Я был у Коры… Пойдете ли вы к Коре?.. Я прочитаю Коре…». Когда я спросила у Норудина, кто эта женщина, он, несмотря на его ухаживания, поднял на меня глаза, подернутые пеленой. Он словно желал сказать: «Вы восхитительны, но против этой женщины вы не существуете». Эта женщина – вы сказали, что ей известна цель нашего прихода – принимает нас в скверном алькове. Стало быть, здесь не ведут бесед, гостиная же – всего лишь будуар?

– Не более. Мы находимся в самом известном доме свиданий. Вспомните о гетерах. Отправившись в Национальную библиотеку, чтобы изучить нравы Древней Греции V века до Рождества Христова, вы узнаете, что супруге отводилось место в гинекее, весь же цвет афинского общества собирался в доме Аспасии¹⁷¹. Со дня появления особняка Рамбуйе¹⁷² ведением бесед занимаются светские женщины – в алькове разговоры неуместны. Сегодня вы не встретите ни одной доступной дамы, которая бы имела окружение интеллектуалов или принимала бы у себя кого-либо, кроме распутных мужчин. Если с порядочной женщиной мужчина может обо всем говорить, то с непорядочной он может все себе позволить! Более того, интеллектуальная Кора, Кора, способная понять Платона, которого я вам объяснял, тотчас же выставила бы всех своих поклонников за дверь – или не имела бы их вовсе. Нынешний мужчина приходит в дом свиданий для того, чтобы расстегнуть жилет, выкурить сигару по-американски, слушать гнусности и предаться порочной страсти. Разве вы не знакомы с хорошо одетыми глупцами – мужчинами из высшего общества? Перед искусной порочной страстью будущий наследник, Его Высочество и искатель Золотого Руна в галстуке в страхе бросились бы бежать.

– Кора красива? – спросила Поль.

– Вы увидите ее сами. По улице ежедневно прогуливаются сотни таких красавиц.

– Она молода?

– Ей сорок пять! Вы наверняка подумали о юной Нане – куртизанке, придуманной, чтобы не отвратить читателя! Разве логично предполагать – тем более, встретить в реальной жизни – «юного морского волка», «начинающего знатока трюков» или «искушенного в деле новичка»? Куртизанка видела немало альковов, научилась всем приемам и знает в оных толк. Стало быть, куртизанка всегда немолода. В основе этого явления лежит не причина, но закономерность: «деньги к деньгам», говорил Марсилио Фичино¹⁷³. Провинциалы же говорят: «взаймы дают лишь богатым» и «чем больше прохожих здесь остановилось, тем больше остановится впредь». Повторение действия сообщает месту этого действия и его участнику свойство, провоцирующее предрасположенность. Это свойство усиливается по мере числа повторений.

В будуар вновь вошла горничная.

– Мадам и мсье, следуйте за мной.

Обстановка, окружавшая куртизанку, была более изысканной, но Поль не удивилась отличию очаровательно пристойной комнаты от алькова эротических пыток. Она поразилась тому, что неповторимая Кора, чье имя не покидало уст мужчин, оказалась заурядной и некрасивой. Взгляд женщины, оценивающей другую, позволил принцессе увидеть морщинистую шею, складки на веках и в углах глаз, дряблую грудь и истрепанный вид, свойственным вещам и людям, переходящим из рук в руки. Но убогая внешность преподносилась столь живо, со столь уверенной осанкой и веселой улыбкой, что первое впечатление уступало предвосхищению скрытой колдовской силы. Она протянула Небо́ руку и с уважением поздоровалась с принцессой.

– Мадемуазель, Небо́ известил меня, что вы желаете знать тайны Фрины. Не знаю, можно ли именовать подобным образом некоторые практические замечания, как их называет нынешняя литература, но вам они не нужны. Обладай я вашей красотой, я не держала бы алькова. Женская версия Дон Жуана, госпожа Дон Жуан, если хотите, бесплатно имела бы блага, за которые я плачу свои телом. Если я не споря согласилась удовлетворить ваше любопытство, благодарите за это Небо́ – он был единственным мужчиной, который помог мне, ничего не пожелав взамен. Около семи лет назад я была обездоленной женщиной – одной из жалких уличных проституток, вышагивающих взад-вперед перед террасами кафе с одиннадцати до полуночи. Однажды вечером я была голодна – увидев его, я догадалась, что он отличается от других мужчин. Я не стала произносить избитой фразы, зазывающей клиента, но прямо сказала: «Я не ужинала, мсье!» Он дал мне луидор, не замедлив шага и не произнеся ни слова. Он нередко проходил в одно и то же время, я часто стояла в том же месте. Я подходила к нему, и он давал мне денег. Когда я стала знаменитой и обожаемой Корой, я пожелала отблагодарить его – вы догадываетесь, каким способом. «Сохраните вашу благодарность – я напомню вам о ней». Вы предоставили мне возможность, мадемуазель, оплатить долг, заверив вас в своем уважении, и искренне рассказать вам о вещах, которые вы желаете знать.

– Каково ваше мнение о порядочных женщинах? – спросила принцесса.

– Большинство из них не дает себе труда – надо сказать, это труд немалый – удержать собственного мужа. Они охотнее продадут душу дьяволу, чем станут играть комедию лжи и лести, как это делаю я.

– Выши слова звучат как обвинение в адрес всех женщин!

– Нет, если учесть, сколь мало стоит любовь мужчины. Да, если рассматривать супружество как обязанность. Мужчины нередко говорят мне: «Желая, чтобы я оплатил большой счет, прошлой ночью жена была почти столь же страстной, сколь ты». Отчего женщинам не стать куртизанками для собственных мужей – как и мы, они хотят получить от них деньги.

– Стало быть, супруга должна уподобиться любовнице?

– В столь сложной сфере важно верно употреблять слова. Между любовницей и куртизанкой имеется отличие. Куртизанка – это женщина, всегда расположенная к любви и всегда веселая. В ее дом мужчина заходит ненадолго. Любовница – почти супруга, нередко своенравная, часто намеренно недовольная. В ее алькове мужчина остается на всю ночь. Когда я была любовницей одного мужчины, я мучила его ревностью, безумными прихотями и ссорами. Как это ни удивительно, с любовницей самые бурные отношения являются самыми долговечными. Мужчина, который отстегал бы жену хлыстом, уличи она его во лжи, каждое утро возвращается к любовнице. Последняя осыпает его оскорблениями, каждый вечер выставляя за дверь.

– Стало быть, если верно употреблять слова, супруга должна уподобиться куртизанке?

– Вы согласитесь, мадемуазель, что я не вправе об этом судить. Но с точки зрения нравственности, не являющейся для меня привычной, я нахожу, что чувственная супруга порядочнее той, которая изменяет мужу. Лучше допустить разврат в супружеский альков, чем иметь любовника.

– Не думаете ли вы, тем не менее, – возразила принцесса, – что для тех, кто считает брак таинством, предосудительно лишить супружеский альков сдержанности и достоинства?

– Я согласна с вами, хотя эти вещи чужды мне. Но коль скоро мужчина лишен этого особого понятия о долге, лучше оставаться старой девой или жить на свой лад. Вести гугенота на мессу глупо; принуждать же нынешнего мужчину уважать таинство супружества – безумие.

– Стало быть, муж станет изменять жене, которая не пожелает стать для него куртизанкой?

– Да. Но не думайте, что стать куртизанкой – все равно, что надеть новое платье. Многие жены тщетно пытались осуществить это превращение и навсегда теряли всякую притягательность. Однажды ступив на этот путь, женщина рискует многим. Малейшая неловкость – и все потеряно. Когда у меня скверное настроение, я расспрашиваю мужчин о женах, и они с воодушевлением смеются над матерями своих детей ради моей забавы! Женщины ничего не знают о мужчинах – даже о собственных любовниках. Прикасаясь к телу любовницы, другой рукой мужчина придерживают маску. Покажи он свое истинное лицо, женщина пришла бы в ужас. Со мной мужчины не притворяются, но выставляют напоказ циничное, вульгарное себялюбие. Их матери проклинают нас за банкротства, самоубийства и дуэли, но я знаю, что мы посланы судьбой в наказание мужчинам. Среди мужчин, столпившихся у моего порога, нет ни одного достойного – лишь извращенцы и глупцы.

– Стало быть, это лишь мужчины из высшего общества?

– Разве куртизанка нужна мужчине мыслящему и творческому? Разве я нужна Небо́? – ответила Кора.

– Вы полагаете, что его невозможно соблазнить?

– Он принадлежит к высшим существам. Его могут увлечь лишь его собственные фантазии. Он полюбит вас лишь тогда, когда вы воплотите его мечты. Но даже тогда, мадемуазель, удержитесь от любви к нему.

– Он мне как брат, – запротестовала Поль.

– Утверждай вы обратное, я бы вам не поверила. И все же – удержитесь от любви к нему. Вам удастся вычерпать озеро Комо¹⁷⁴ крошечной рюмкой, но не удовлетворить мужчину, одержимого несбыточной мечтой. Когда женщина бросит к его ногам свою красоту, доброту, молодость, он выпьет все в одно мгновение, словно раскаленная на солнце земля – первую каплю дождя.

– Небо́ неспособен ни на скверный, ни на несправедливый поступок, – запротестовала Поль.

– В любви доброта и справедливость не имеют значения. Влюбленный человек желает быть счастливым. Стать счастливым можно, лишь испытав или причинив боль.

– Оставим рефлексию о Небо́ и любви. Расскажите нам о тайнах Фрины, – сказал молодой мужчина.

– Вы наверняка догадываетесь, мадемуазель, сколь затруднительно для меня научить целомудренную девушку любовной страсти. Эта наука не станет для вас полезной.

– Все же продолжайте, – попросила принцесса.

– Все делится на части – есть прошлое, настоящее и будущее. Начало, свершение и окончание соответствуют в любовной стихии вожделению, удовольствию и отвращению. Стало быть, теорема успеха куртизанки заключается в том, чтобы превратить вожделение в удовольствие и изгнать отвращение, вновь пробудив желание.

– Влюбленные никогда не выполняют своих обещаний. Ощущения каждого уникальны – мы чувствуем то, что воображаем, – сказал Небо́.

– Я согласна с вами, – сказала Кора. – Но если отрицать реальность восприятия, что станет с ощущениями?

– Они займут свое место, вернувшись в сферу физики. Холод, жар, голод, жажда, боль – одинаковы для всех. Но как только к органическим потрясениям примешивается воображение, реальность исчезает. Зрелище нередко таится в самом зрителе, удовольствие же непременно заключается внутри того, кто его испытывает. Кора желает извлечь хмель из захмелевшего – стало быть, ей известно более, чем ей представляется. Знаменитая формула, начертанная на философском камне, гласит: «Он таит в себе огонь, который его разрушит».

– Если позволите, я завершу свое объяснение. Губительным оружием, ядом, убивающим самых сильных, становится смесь гордыни и разврата. Притворившись, что мужчина волнует ее, куртизанка заливает его разум бушующими волнами тщеславия.

– Разве может мужчина поверить ей? – воскликнула принцесса.

– Мужчину несложно убедить в том, что льстит ему. Я уверяю каждого, что он доставляет мне сокрушительное наслаждение. До сих пор ни один не усомнился в моих словах. Следует все же сделать одно интересное пояснение. Вообразим, что вы идете рука об руку со стариком или королевской особой – с кем-либо, кому вы желаете показать различие между вами, или же просто с кем-либо, с кем вы желаете прогуляться ради его удовольствия, но не ради вашего. Вы станете останавливаться тогда, когда этого пожелает он, и вновь тронетесь в путь по его воле, согласуя ваши шаги с его шагами. В этом самоотречении заключается искусство любви. На сцене влюбленные всякий раз желают поцелуя в одно и то же мгновение – в жизни происходит иначе. Многие мужчины никогда бы не пришли сюда, если бы женщины не проявляли холодность некстати, а мужчины не были бы столь настойчивы не вовремя. Благовоспитанные люди не решаются объясниться друг с другом, но несовпадения, умножаясь, разрывают союз мужчины и женщины. Сквозь образовавшуюся брешь проникает супружеская измена. Наконец, утоленное желание не должно захватить разум мужчины. Женщина не должна позволить любовнику уйти, не разбудив в нем вожделения вновь. Как этого достичь – я не стану вам рассказывать. Всякая женщина, которая станет соблюдать эти три правила, получит власть над чувствами мужчины. Узнав секреты, которые я сообщила вам, любая из жен моих мужчин сможет вернуть его.

Принцесса скверно понимала слова куртизанки. Ее смятение было вызвано не значимостью альковной науки, но бесчестным приложением непристойного знания к священному чувству любви.

Кора молчала.

– Вы полагаете, Небо́, что эти отвратительные идеи могут именоваться тайнами?

– Да, но переданная тайна не приносит удачи. В магии – науке о тайнах – никому не удавалось совершить волшебства на основе прочитанного. Чтобы стать волшебником, следует проложить в глубинах тайны свой собственный артезианский колодец. Кора открывает сформулированные ею секреты, не опасаясь за их целостность – они послужат лишь тем женщинам, которым предназначены. Призвание обращается к людям тысячей голосов, услышанных и воспринятых. Всякий, подчинившись велению, становится под знамя своей судьбы и отправляется навстречу страданию и смерти. Человек совершает добрые или дурные поступки под влиянием первопричин – рисунков на бумаге.

Они вышли из дома свиданий и сели в фиакр.

– Я начинаю сожалеть о приобретенном знании, – воскликнула Поль.

– Слишком поздно – вы разбили чашу.

– Я жалею об этом! Быть может, это чувство исчезнет. Но мне кажется, что слова этой женщины навсегда лишат меня…

– Я надеюсь на это! – сказал Небо́.

– Вы надеетесь? Неужели тайный замысел, который угадывается в вашем поведении на протяжении всего путешествия, окажется правдой? Вы желаете, чтобы я не…

– Вы столь мало проницательны, что догадались об этом лишь на десятую ночь?

– Недостойно ускорять чужую жизнь на десять лет! Я наверняка узнаю…

– Слишком поздно, Поль! Таковы слова проклятого, не успевшего раскаяться. Это возглас ученого, на чьих глазах взрывается плавильная печь. Крики, доносящиеся с тонущего корабля; вопль допустившего промах честолюбца. Слишком поздно! Это стон потерявшихся во тьме и сбившихся с пути, теа culpa¹⁷⁵ заблудших, обманутых и побежденных. Теперь и вы можете произнести эти слова. Любопытная, ты желаешь не видеть более ничего, но демон любопытства не выпустит тебя из плена. Ты увидишь все до самого последнего сновидения. Слишком поздно!

XI. Царица Византии

– НО ЧТО ЖЕ дамы полусвета? – спросила однажды вечером принцесса, надевая парик графа Нороски.

– Дамы полусвета – эвфемизм, изобретенный Дюма-сыном для обозначения содержанки – проститутки, имеющей собственный фиакр.

– Я полагала, что дама полусвета отдается мужчинам.

– Падшая женщина былых времен? Сегодня графини де Ла Сюз¹⁷⁶ остаются в высшем свете – если только не случится какой-либо скандал. В обществе, где знать утратила авторитет и где интеллектуальные заслуги вызывают лишь любопытство, имеет значение лишь мнение богачей, вынужденных прощать друг другу все – они живут лишь благодаря своим миллионам. Госпожа Сто-Тысяч-Франков-Ренты будет изгнана из высшего общества только в случае, если окажется дочерью хозяйки известного публичного дома или выбьет окна особняка. Лучшие представительницы полусвета – женщины с безумным темпераментом и сумасшедшими фантазиями. К ним относятся и мадемуазель Бовари – женщины, чья семья не простила им позора – и женщины, которые отчаялись найти мужа. Наиболее скверные дамы полусвета – проститутки, добившиеся сожительства с богатым, или владелицы собственных домов, начавшие свое восхождение с меблированных комнат. Кора – одна из последних.

– Не сумев сообщить мне свою страсть к политике, моя тетка убедила меня в том, что демократия ставит женщину в плачевное положение. В самом деле, благодаря королю есть королева, фаворитки, придворные – на протяжении всего восемнадцатого века государством управлял альков. Не будь я аристократкой, я желала бы иметь государыню – добрую и нежную женщину, чьи руки готовы творить милосердие и добро. Ее изящный портрет скрашивал бы нищету моей комнаты – все стали бы видеть в ней поэзию и улыбку.

– Вы несправедливы к демократии. Она избрала королеву – нелепую и безумную женщину, чьи руки готовы творить выходки и глупости. Ее портрет в сотне нарядов и поз украшает витрины – все видят в ней королеву моды, поэзию века и улыбку современного искусства!

– Тамар!

– Тамар – актриса спорного дарования, но несомненная королева Франции. Ее манера изъясняться едва понравится образованному человеку, ей чужды устои и театральная иерархия, но ее журчащий голос полон страсти, а тело обвивает стан молодого исполнителя главной роли, словно плющ. Она всегда играла лишь роли любовниц, но делала это столь необычно, что однажды утром все парижане проснулись влюбленными в великую возлюбленную. Страстное волнение охватило и провинциалов.

Иным детям неведомо имя Божье, многие французы не знают Бальзака, но нет никого, от мальчишки до старика, кому было бы незнакомо имя Тамар. Д’Оревильи напишет шедевр, Пюви де Шаван¹⁷⁷ обнаружит фреску, но если Тамар наступила на хвост своей собачке, внимание зрителей будет приковано к хвосту собачки Тамар.

Тамар нездоровится? Газеты направляют к ее постели специального корреспондента, каждый час телеграфирующего об изменениях в ее самочувствии. Тамар ссорится с любовником? Публика в лице репортеров врывается в ее дом, подобно люду, осаждавшему дом королевы, родившей наследника. Украшая пьедестал правительницы новыми венками, парижане хотят знать, что творится в ее жизни. Они требуют показать интимные глубины – причины ее радостей и слез, подробности ее прихотей. Тамар сообщает о желании покинуть Париж? Вечерние газеты орошены слезами, флаги – приспущены, противники же едины в мольбе, призывающей ее остаться в столице, раскаивающейся за недостаточно воодушевленный прием и слишком тихие аплодисменты.

Тамар говорит, что намеревается оставить сцену? Газеты объявляют о смерти искусства и конце цивилизации. Наконец, если какой-либо промышленник желает, чтобы его скверная продукция – рисовая пудра или новый фасон шляпки – имела успех, он непременно назовет ее «Тамар»! И писатели – эгрегоры, сторожащие демонов – подставляют смехотворному триумфу самое надежное плечо! На выставке графики молодой художник представил замечательный рисунок, изображавший героиню одного из редких в наше время мистических романов. Накануне он писал лицо Тамар и неосознанно привнес ее черты в портрет своей принцессы.

Светское общество пришло в негодование, возмущаясь кощунством и профанацией. Не желая разочаровать зрителей, озаботившихся сохранением ее чести, Тамар села в карету, поспешила в выставочный зал, сорвала со стены рисунок, перевернула его обратной стороной, вновь села в экипаж и отправилась к художнику, намереваясь принудить его в ее присутствии уничтожить святотатственный портрет. Не застав его дома, она вернулась в галерею, где и нашла его. Услышав бранные попреки в «трусости» и уступив натиску светских глупцов, художник начетверо разорвал рисунок. Вечером режиссер спектакля попросил от имени Тамар снисходительности у зрителей, сославшись на «пережитые за день волнения». Зрители – образованные люди, восторгавшиеся у входа в зал «чудесным Леонардо» – рукоплескали скверной актрисе, уничтожившей чудесный рисунок, в то время как тюремный надзиратель должен бы был препроводить ее в Фор-Левек¹⁷⁸.

– Эта женщина – не актриса, – сказала Поль, садясь в фиакр. – Это преступление ставит ее в один ряд с демагогом из Бельвиля, уничтожившим вашу Марианну. Впрочем, всякое женское лицо, выставляемое напоказ, становится общественным достоянием.

– За неимением короля и знати театральный мир кричит вслед Тамар «Мы – твоя свита». Актер продолжает ощущать свою значимость за пределами театра, актриса же считает себя герцогиней. Бесспорно, среди интеллектуальных развлечений, спектакли, подобные «Полиевкту»¹⁷⁹ или «Женитьбе Фигаро» – самое очевидное преимущество цивилизации, и аплодисменты великолепным исполнителям – всего лишь справедливость.

Если же погас свет рампы, окончилось представление, но актер или актриса сохраняют в жизни очарование сцены, это означает, что публика утратила разум. Культ скверных актеров – верный знак заката империи. Открыв газеты, вы можете не найти новостей или обозрения, но две рубрики – непременные символы эпохи – окажутся во всяком выпуске – биржевые котировки и программы спектаклей.

Даже на страницах консервативных христианских «Фигаро» и «Ле Голуа» самые значительные события дня занимают меньше строк, чем новости из жизни актеров. Никто не посетует на то, что незамеченной остается замечательная книга, но оперетта, поставленная на скверной сцене, будет отмечена праздничным вечером и рецензией в газете.

Культ скверных актеров свойственен не только парижанам. Во всяком провинциальном городе молодая публика наизусть знает имена авторов новой пьесы, обсуждать же достоинства столичных актрис считается хорошим тоном. Вершина нелепости – успех Капуля¹⁸⁰, который сводит с ума женщин подобно тому, как Тамар волнует мужчин. Никогда фотокарточки с портретами Моны Лизы или «Мужчины с перчаткой»¹⁸¹ не станут раскупать столь же стремительно, сколь последние снимки скверных певцов и певиц.

Фиакр остановился перед колоннадой театра. Рокот аплодисментов катил неистовые волны к выходу, распахивая двери. В партере они столкнулись с Нимским герцогом – тот шел быстрым шагом.

– Герцог, я должен переговорить с вами!

– Невозможно – поручение Тамар!

– Поручение Меродака! – властным тоном ответил Небо́.

Герцог остановился, колеблясь между оккультным долгом и страхом не угодить актрисе.

– Прошу вас, мсье. Для Тамар чрезвычайно важно, чтобы я поспешил. Каждая отнятая вами минута будет стоить ей тысячи ливров.

– Доминиканцы осудят вас за вашу нерешительность.

– Вы – не из их числа, господин повелитель.

– Трое стоят одного! – сказал Небо́.

– Вчерашний пароль! Чего вы от меня хотите?

– Письмо в вашей руке.

– Это скверная шутка! Богатый господин ждет ответа на Северном вокзале. Если полчаса после полуночи он не получит записки, то сядет в поезд, и Тамар потеряет полмиллиона.

– Стало быть, ваша геральдика украшает шапку сутенера?

– Мсье!

– Чем же отличен сводник, спешащий из театра Гренель с запиской для клиента проститутки, от Нимского герцога – добровольного сутенера Тамар? Не только ли тем, что речь идет об известной актрисе и пятистах тысячах франков, но не уличной женщине и одном луидоре? Я уверен: в порыве раболепия вы обещали сопроводить послание красноречием.

Герцог оказался в западне – он не мог ни оправдаться, ни дать пощечину члену тайного общества, к которому принадлежал.

– Письмо, герцог, – потребовал Небо́.

– Я не могу отдать его вам, не рассорившись с Тамар. Разрыв с ней сделает жизнь человека моего круга невыносимой. Я страшусь ее гнева.

– Стало быть, вы не страшитесь гнева Доминиканцев? Неужели вы думаете, что они не сумеют заставить Тамар возненавидеть вас?

Нимский герцог протянул Небо́ миниатюрный надушенный конверт.

– Я последую за вами, – продолжал Небо́. – Мы не расстанемся более ни на мгновение. Я едва не забыл – вы представите актрисе графа Нороски и его секретаря. Ступайте, бедняга Ирус, выше голову, будьте радостны…¹⁸² Мы принуждаем вас к извращению!

В ложах выстроились шумные очереди. Дипломатический корпус в полном составе толпился у двери маленькой гостиной в ожидании, когда Тамар отдохнет и сотрет с лица краску. Позабыв о зависти, подруги актрисы, вдохновленные общим успехом и обуреваемые нетерпением, энергично потеснили послов. Каждый представлял двадцатимиллионную нацию, но опускался до низменных обычаев другой страны.

– Королева Франции! – с насмешкой отметил Небо́. – Это доказывает присутствие послов!

Когда схлынули потоки поздравлений, Нимский герцог представил Поль и Небо́. Желая походить на манерную учительницу-англичанку, актриса даже не взглянула в их сторону.

– И что же? – бросила она.

Замешательство вызвало на лице герцога нелепую улыбку.

– Я одолжил Нимскому герцогу экипаж и посыльного. Он едва ли успел бы найти карету, – сказал псевдо-граф Нороски.

Лицо Тамар тотчас приобрело любезное выражение.

– Вы отужинаете с нами, мсье!

Ее приглашение походило на приказ – она была уверена в том, что оказывает милость, от которой не отказываются. Жестом она указала на гостей – именитых граждан, министров, журналистов, дипломатов.

Вслед за экипажами, в которых теснились приглашенные, фиакр направился на авеню Ваграм. Совладав с собой, герцог рассказал Небо́ историю про богатого эксцентрика, поставившего состояние против ужина в доме Тамар в качестве главы стола. Вечер был назначен его счетоводами. Узнав о пари, Тамар стала громко возмущаться гнусностью затеи, но затем призадумалась. Целый месяц она провела в ожидании и предвосхищении письма. Сегодня, перед выходом на сцену она получила записку: «Если вам угодно позволить мне сидеть во главе стола за ужином после вашего спектакля, я оставлю на столике у вашей кровати чек на пятьсот тысяч франков. Я заключил пари на миллион и получу половину суммы в случае вашего согласия. Я действую открыто и стану ждать ответа до получаса пополуночи, когда сяду в поезд и покину континент».

Пробил час. Одетая в платье из белого кружева, Тамар появилась в гостиной дома на авеню Ваграм. Ее встретили аплодисментами, словно у входа в театр. Опьяненная мыслью о пятистах тысячах за ночь, она забавлялась вольностями, приводившими собравшихся в восторг.

– Сегодня все привлекательны, – говорила она, постукивая веером по животу министра юстиции. – Ты кажешься мне стройным и остроумным.

Официальный банкир актрисы Жедуайа, будучи человеком серьезным, с трудом скрывал недовольство.

– Ты уволен, старик толстосум. Сообщаю всем, что моим хозяином и господином, до нового распоряжения, является сэр Уильямс Хэтансон. Ни один проголодавшийся не отведает ни крошки до его появления.

– Стало быть, сегодняшний ужин не состоится, мадам, – сказал Небо́. – В данную минуту сэр Уильямс Хэтансон направляется в Кале.

– Вы говорите вздор! – воскликнула Тамар. – Он будет здесь через мгновение. Если же он не приедет, я выставлю всех за дверь!