Текст книги "Путешествие и приключения капитана Гаттераса"

Глава четвертая
Последний заряд пороха

Джонсону пришлось приютить в ледяном доме измученных гренландских собак. Когда идет сильный снег, он покрывает их толстым слоем, и им тепло, как под одеялом. Но в ясную погоду на сорокаградусном морозе им приходится плохо.

Джонсон, опытный в уходе за собаками, попробовал кормить их черноватым тюленьим мясом, которого путешественники не могли есть. К его крайнему изумлению, собаки жадно накинулись на тюленину. Старый моряк с радостью сообщил об этом доктору.

Клоубонни ничуть не удивился. Ему было известно, что на севере Америки лошади питаются главным образом рыбой, а что годится в пищу лошадям, животным травоядным, вполне могли есть и собаки, животные всеядные.

Хотя путешественники, прошедшие по льдам пятнадцать миль, очень нуждались в отдыхе и их клонило ко сну, доктор решил в этот же вечер обсудить с товарищами создавшееся положение, не скрывая от них суровой правды.

– Мы находимся всего под восемьдесят второй параллелью, – сказал он, – а между тем у нас скоро кончатся продукты.

– Поэтому нельзя терять ни минуты! – заявил Гаттерас. – Вперед! Здоровые повезут слабых.

– Но найдем ли мы корабль в указанном месте? – спросил Бэлл, который от усталости начал терять бодрость духа.

– В этом можно не сомневаться, – возразил Джонсон. – Спасение американца зависит от нашего спасения.

Но чтобы вполне удостовериться, доктор еще раз расспросил Альтамонта. Тот говорил уже довольно свободно, хотя и слабым голосом. Он подтвердил все свои прежние показания, повторив, что судно, потерпев крушение на гранитных скалах, не могло сдвинуться с места и находилось под 120°15 долготы и 83°35 широты.

– Нет оснований сомневаться в его показаниях, – сказал доктор. – Самое трудное для нас будет не найти «Порпойз», а добраться до него.

– На сколько дней у нас еще хватит продуктов? – спросил Гаттерас.

– Самое большее на три дня, – ответил доктор.

– В таком случае нам необходимо в три дня дойти до судна! – решительно заявил капитан.

– Вы правы, – продолжал доктор, – и если это нам удастся, будет большое счастье! Правда, до сих пор погода нам благоприятствует. Вот уже пятнадцать дней как не идет снег, сани легко скользят по твердому льду. Ах, если бы у нас на санях было фунтов двести продуктов! Наши собаки легко бы справились с таким грузом! Но дело повернулось иначе, и тут уж ничего не поделаешь!

– Хотя бы нам с толком потратить последние заряды пороха! – сказал Джонсон. – Попадись нам медведь – у нас хватило бы еды до конца пути.

– Совершенно верно, – ответил доктор, – но беда в том, что медведи встречаются редко и не очень-то подпускают к себе человека. К тому же при одной мысли, что тратишь последнюю пулю, у тебя в глазах зарябит и дрогнет рука.

– Однако вы – меткий стрелок, – сказал Бэлл.

– Да, но не в том случае, когда от моей меткости зависит обед четырех человек. Впрочем, если нужно, я буду стараться изо всех сил. А покамест, друзья мои, ограничимся этим убогим ужином – остатками пеммикана и постараемся заснуть, а завтра с утра – снова в путь-дорогу.

Несколько минут спустя все уже спали крепким сном, усталость взяла верх над тревожными мыслями.

В субботу, рано поутру, Джонсон разбудил своих товарищей. Запрягли собак, и отряд двинулся к северу.

Небо было безоблачное, воздух кристально чистый, мороз жестокий. Поднявшееся над горизонтом солнце имело форму удлиненного эллипса; в силу рефракции оно казалось растянутым по горизонтали. Яркими, но холодными лучами оно озаряло необъятный ледяной простор. До тепла было еще далеко, но все были рады дневному свету.

Несмотря на стужу, доктор с ружьем в руках отправился на охоту и удалился от товарищей мили на две. Предварительно он определил запас пороха и свинца. У него оставалось всего четыре заряда пороха и три пули. Этого было мало, принимая во внимание, что такого сильного и живучего зверя, как полярный медведь, можно свалить лишь после десяти – двенадцати выстрелов.

Впрочем, доктор не собирался охотиться на такого крупного зверя и был бы рад подстрелить хоть несколько зайцев и песцов, чтобы пополнить скудные запасы провизии. Долго бродил он по снежным полям. За все время повстречался ему один заяц, но рефракция ввела доктора в обман, и он даром потратил пулю и заряд пороха. Тем и кончилась его охота.

Товарищи вздрогнули от радости, когда услышали выстрел, но, увидев, что доктор возвращается с поникшей головой, не сказали ни слова. Вечером, перед сном, отложили в сторону две четверти нормального пайка, предназначавшиеся на два следующих дня.

На другой день дорога показалась измученным путникам тяжелой, как никогда. Люди еле брели по снегам, собаки с голоду сожрали даже внутренности тюленя и начали уже глодать свою ременную сбрую.

Вдалеке пробежало несколько песцов; доктор, преследуя их, снова даром потратил заряд и потом уже не решался рисковать последней пулей и предпоследним зарядом пороха.

Вечером остановились на привал раньше обычного; путешественники с трудом тащили ноги, и, хотя великолепное северное сияние озаряло дорогу, они не могли идти дальше.

Печально прошел последний ужин в воскресенье вечером в обледенелой палатке. Бедняги сознавали, что, если небо не придет им на помощь, они неминуемо погибнут. Гаттерас молчал, Бэлл уже ничего не соображал. Джонсон о чем-то размышлял с мрачным видом, но доктор все еще не терял надежды.

Джонсону пришло в голову поставить на ночь капканы; правда, он мало надеялся на успех, так как приманки у него не было. Действительно, отправившись утром осмотреть ямы, он увидел кругом следы песцов, но ни один из них не попался в ловушку.

Джонсон возвращался назад обескураженный, как вдруг увидел больше чем в пятидесяти туазах колоссального медведя, который, видимо, почуял людей и нюхал воздух. Старый моряк решил, что само Провидение посылает ему этого зверя. Он не стал будить товарищей и, схватив ружье доктора, поспешил к тому месту, где видел медведя.

Подойдя на выстрел, моряк прицелился. Но в тот миг, когда он был уже готов спустить курок, у него дрогнула рука; толстые кожаные перчатки мешали ему. Он быстро снял их и голой рукой схватил ружье.

Тут Джонсон вскрикнул от боли: кожа пальцев примерзла к ледяному стволу, он выронил из рук ружье, которое выстрелило от сотрясения, посылая в пространство последнюю пулю.

Доктор тотчас же прибежал на выстрел. Он все понял. Медведь неторопливо удалялся. Джонсон был в отчаянии и не думал уже о боли.

– Я настоящая баба! – сетовал старый моряк. – Хуже ребенка! Не мог вытерпеть пустячной боли. Вот оскандалился на старости лет!

– Пойдемте, Джонсон, – сказал доктор, – не то отморозите руки, они у вас уже побелели. Идем! Идем!

– Право же, я не стою ваших забот, доктор! – отвечал боцман. – Бросьте меня здесь! Так мне и надо!

– Да идемте же! Экий упрямец! Идемте, не то будет плохо!

Доктор привел старого моряка в палатку и заставил его опустить руки в кружку с холодной водой, которая не замерзала только потому, что стояла у самой печки. Не успел Джонсон опустить руки в воду, как она стала замерзать.

– Вот видите! – сказал доктор. – Вовремя мы пришли! Еще немного – и мне пришлось бы прибегнуть к ампутации.

Доктору не без труда удалось спасти Джонсону руки. Пришлось долго и энергично их растирать, чтобы восстановить кровообращение в пальцах. Через час опасность уже миновала. Клоубонни советовал Джонсону держать руки подальше от печи, чтобы отмороженные пальцы не пострадали от жара.

В это утро путешественники не завтракали; не было ни пеммикана, ни солонины, ни сухарей. Оставалось всего лишь с полфунта кофе; пришлось ограничиться этим горячим напитком, после чего отряд двинулся в путь.

– Все кончено! – с отчаянием в голосе воскликнул Бэлл.

– Только и надежды, что на Бога, – проговорил Джонсон. – Он один может нас спасти.

– Ах, этот капитан Гаттерас! Что за безумец! Правда, ему удалось вернуться из своих прежних экспедиций, но уж из этой он нипочем не вернется! Нам тоже никогда не увидеть родины!

– Мужайтесь, Бэлл! Я согласен, что капитан человек безумной отваги, но около него находится другой, очень изобретательный человек.

– Доктор Клоубонни? – спросил Бэлл.

– Он самый! – ответил Джонсон.

– А что он может поделать в такой напасти? – пожимая плечами, возразил Бэлл. – Уж не превратит ли он эти льдины в куски мяса? Разве он Бог, чтобы творить чудеса?

– Как знать? – ответил боцман. – Я все-таки надеюсь на него.

Бэлл с сомнением покачал головой. Он больше не в силах был ни говорить, ни мыслить и снова погрузился в мрачное оцепенение.

В этот день с трудом прошли три мили. Вечером путешественники вовсе не ужинали; собаки готовы были пожрать друг друга; люди жестоко страдали от голода. Они не встретили на своем пути ни одного зверя. Да их уже и не интересовала дичь. Разве можно охотиться с одним ножом? Но Джонсон заметил под ветром на расстоянии мили того же самого огромного медведя, который следовал за злополучным отрядом.

«Он подстерегает нас, – подумал Джонсон, – и уверен, что рано или поздно мы попадем к нему в лапы».

Однако Джонсон ничего не сказал товарищам. Вечером, как всегда, остановились на привал; ужин состоял из одного кофе. У несчастных путников мутилось в глазах, голову сжимало точно железным обручем; муки голода были так ужасны, что не удалось уснуть ни на час. Нелепые, мрачные видения одолевали их.

Настало утро вторника, несчастные не ели уже тридцать шесть часов – и это в стране, где организм требует усиленного питания! Но их воодушевляла нечеловеческая энергия, и они двинулись в путь и сами впряглись в сани, которых собаки уже не могли сдвинуть с места.

Через два часа все, кроме Гаттераса, в полном изнеможении упали на снег. Капитан хотел идти дальше. Он просил, уговаривал, умолял товарищей, но они так и не могли подняться на ноги.

С помощью Джонсона Гаттерас кое-как вырубил пещеру в ледяной горе. Казалось, они готовили себе могилу…

– Я согласен умереть с голоду, – заявил Гаттерас, – но не хочу замерзнуть!

Когда пещера была наконец готова, путешественники забрались в нее и стали согреваться.

Так прошел день. Вечером все пятеро неподвижно лежали в своем ледяном убежище. Вдруг у Джонсона начался бред. Он то и дело упоминал о каком-то огромном медведе.

Эти слова привлекли внимание доктора. Стряхнув оцепенение, Клоубонни спросил у Джонсона, почему он говорит о медведе и о каком медведе идет речь.

– О медведе, который идет за нами, – ответил Джонсон.

– Идет за нами? – повторил доктор.

– Уже два дня!

– Два дня! Вы его видели?

– Да, он держится под ветром, на расстоянии мили!

– И вы не сказали мне, Джонсон!

– А зачем?

– И то правда, – согласился доктор. – У нас не осталось ни одной пули.

– Ни куска свинца, ни куска железа, даже ни одного гвоздя! – ответил старый моряк.

Доктор замолчал и призадумался, затем спросил Джонсона:

– И вы уверены, что медведь следует за нами?

– Да, доктор. Он рассчитывает полакомиться человеческим мясом. Он ведь знает, что мы не ускользнем от него…

– Что вы, Джонсон! – воскликнул доктор. Его испугало отчаяние, звучавшее в словах товарища.

– Обед ему обеспечен, – заговорил Джонсон, у которого снова начался бред. – Видно, он голодный. Зачем мы заставляем его ждать?

– Успокойтесь, Джонсон!

– Слушайте, доктор, мы ведь все равно погибнем, так зачем же мучить бедного зверя? Медведю ведь тоже хочется есть. Бог послал ему людей. Что же, его счастье.

Старик, казалось, совсем обезумел. Он так и рвался наружу, и Клоубонни с трудом его удерживал. Подействовали только слова доктора, сказанные решительным тоном:

– Завтра я убью медведя!

– Завтра! – повторил Джонсон, казалось, он стряхнул с себя кошмар.

– Да, завтра.

– У вас нет пули.

– Я сделаю пулю!

– У вас нет свинца.

– Зато есть ртуть.

С этими словами доктор взял термометр, который показывал в помещении +50° (+10 °C), вышел наружу и поставил его на льдину. Ртуть упала до –50° (–47 °C). Оставив термометр на льду, доктор вернулся в ледяной дом.

– Спокойной ночи, – сказал он Джонсону. – Постарайтесь уснуть, и подождем восхода солнца.

Ночь прошла в муках голода; только доктор и боцман еще не потеряли надежду.

На другой день, с первыми лучами солнца, доктор с Джонсоном вышли наружу, бросились к термометру и увидели, что вся ртуть собралась в чашечке в виде плотного цилиндра. Клоубонни разбил инструмент и рукой в перчатке вынул оттуда слиток чрезвычайно твердого металла. Это была настоящая пуля!

– Ну и чудеса! – воскликнул Джонсон. – Что за ловкач вы, доктор!

– Нет, друг мой, – ответил доктор, – у меня просто хорошая память, и я много читал.

– Как же это так?

– Я вспомнил один факт, о котором капитан Росс упоминает в отчете о своем путешествии. Он говорит, что из ружья, заряженного ртутной пулей, пробил доску в дюйм толщиной. Будь у меня миндальное масло, то при помощи его можно было бы добиться такого же результата, потому что, по словам Росса, пуля из миндального масла пробивает столб и, не сплющиваясь, падает па землю.

– Это прямо невероятно!

– А между тем это так, Джонсон! Этот кусок металла может спасти нам жизнь! Пусть он еще полежит на морозе, а мы пойдем посмотрим, не ушел ли медведь.

В этот момент Гаттерас вышел из домика. Показав капитану кусок ртути, доктор рассказал ему о своем намерении. Гаттерас молча пожал ему руку; охотники пошли на разведку.

Погода была очень ясная. Шедший впереди Гаттерас первый заметил медведя на расстоянии менее шестисот туазов.

Медведь сидел на льду, спокойно покачивая головой; казалось, он почуял приближение необычных пришельцев.

– Вот он! – крикнул капитан.

– Тише! – остановил его доктор.

Огромный зверь, увидев охотников, даже не пошевельнулся. Он смотрел на них без тени боязни и злобы. Но подойти к нему было нелегко.

– Друзья мои, – сказал Гаттерас, – речь идет не о пустом удовольствии, а о спасении вашей жизни. Будем осмотрительны!

– Вот именно, – ответил доктор, – тем более что у нас всего один заряд. Упустить медведя никак нельзя; если он от нас ускользнет, нам придется навсегда с ним распроститься, потому что он бегает быстрее борзой.

– В таком случае надо идти прямо на него, – заметил Джонсон. – Конечно, можно поплатиться жизнью, но что из того? Я готов на это!

– Это сделаю я! – воскликнул доктор.

– Нет, я! – спокойно сказал Гаттерас.

– Но разве вы не нужнее для всего отряда, чем такой старик, как я? – воскликнул Джонсон.

– Нет, Джонсон, – возразил Гаттерас. – Предоставьте это мне. Я не буду рисковать жизнью больше, чем это необходимо. Но может быть, мне потребуется и ваша помощь.

– Так вы пойдете на медведя, Гаттерас? – спросил доктор.

– Будь я уверен, что убью его, – я пошел бы на него, рискуя, что он раскроит мне череп. Но при моем приближении он непременно удерет. Это такой лукавый зверь! Постараемся все же его перехитрить.

– Что же вы думаете делать?

– Хочу приблизиться к нему на десять шагов, да так, чтобы он меня не заметил.

– Как же это так?

– Я придумал одно рискованное, но простое средство. У вас сохранилась шкура убитого тюленя?

– Да, она в санях.

– Хорошо. Пойдем за ней, а Джонсон пусть остается здесь и караулит.

Боцман спрятался за торосом.

Медведь по-прежнему сидел на льдине, как-то странно покачиваясь и пофыркивая.

Глава пятая
Тюлень и медведь

Гаттерас и доктор вернулись в ледяной дом.

– Вам известно, – сказал капитан, – что полярные медведи охотятся на тюленей, это их основная пища. Целыми днями медведь подстерегает тюленя у края отдушины и, едва тот покажется на поверхности льда, хватает его и душит в своих объятиях. Поэтому медведь не испугается, если увидит тюленя. Напротив…

– Я догадываюсь, в чем дело. Это очень опасная затея, – сказал доктор.

– Зато, если удастся, – медведь будет наш! – отвечал капитан. – Надо непременно это сделать! Я напялю шкуру тюленя в поползу по снегу. Не будем терять времени. Зарядите ружье и дайте его мне.

Доктор не возражал: он и сам охотно бы это сделал. Захватив два топора – один для себя, другой для Джонсона, он вместе с Гаттерасом пошел к саням.

Там Гаттерас натянул на себя шкуру и превратился в тюленя.

Между тем доктор зарядил ружье, пустив в ход последний заряд пороха и слиток ртути, твердый, как железо, и тяжелый, как свинец; затем он передал ружье Гаттерасу, который спрятал его под шкурой.

– Ступайте к Джонсону, – сказал капитан, – а я подожду несколько минут, чтобы сбить с толку врага.

– Смелее, Гаттерас! – сказал Клоубонни.

– Не беспокойтесь за меня, а главное, не показывайтесь, пока не услышите выстрела.

Доктор поспешил к торосу, за которым стоял Джонсон.

– Ну что? – спросил боцман.

– Посмотрим, что будет! Гаттерас жертвует собой, чтобы спасти нас.

Взволнованный до глубины души, доктор следил за медведем, который стал проявлять признаки беспокойства, казалось, он чувствовал, что ему угрожает опасность.

Спустя четверть часа тюлень уже полз по снегу в ту сторону, где сидел медведь. Чтобы зверь ничего не заподозрил, он полз по кривой линии, делая вид, что укрывается за льдинами. Он находился уже в пятидесяти туазах от медведя, когда тот его заметил. Зверь весь как-то подобрался; он, видимо, старался спрятаться от тюленя.

Гаттерас с удивительным искусством подражал движениям тюленя. Не будь доктор предупрежден, он наверняка поддался бы обману.

– Так, так! Точь-в-точь! – приговаривал шепотом Джонсон.

Приближаясь к медведю, тюлень, казалось, вовсе его не замечал, – он, видимо, искал отдушину, собираясь нырнуть в свою родную стихию.

А медведь, прячась за торосами, медленно крался к тюленю. Глаза его так и горели жадностью. Вероятно, он давно уже голодал, а тут счастливый случай посылал ему верную добычу.

Тюлень находился уже в десяти шагах от своего врага. Вдруг медведь развернулся, сделал огромный прыжок и в недоумении замер в трех шагах от Гаттераса, который сбросил с себя тюленью шкуру, припал на колено и прицелился прямо в грудь зверю.

Грянул выстрел, медведь повалился на снег.

– Вперед! вперед! – крикнул доктор.

И вместе с Джонсоном он побежал к Гаттерасу.

Гигантский зверь поднялся на задние лапы. Он судорожно бил лапой по воздуху, а другой лапой загреб комок снега и пытался заткнуть свою зияющую рану.

Гаттерас метко послал пулю: зверь был ранен насмерть. Несколько мгновений капитан выжидал с ножом в руке. Улучив момент, он вонзил нож по самую рукоять в грудь медведю. Когда подоспели доктор с Джонсоном, зверь лежал уже мертвым.

– Победа! – радостно крикнул Джонсон.

– Ура! Ура! – кричал доктор.

Гаттерас, как всегда бесстрастно, скрестив руки на груди, смотрел на убитое чудовище.

– Теперь очередь за мной, – заявил Джонсон. – Свалить этакого зверя – дело похвальное, но нельзя дать ему замерзнуть, а то он станет как камень, и тогда с ним не совладаешь ни зубами, ни ножом.

И старый моряк стал поспешно сдирать шкуру с чудовищного зверя, который размерами не уступал быку. Он был девяти футов длиной и шести футов в обхвате. Из его пасти торчали два огромных клыка, в три дюйма каждый.

Джонсон вскрыл медведя, в желудке у него ничего не оказалось, кроме воды. Очевидно, зверь уже долгое время ничего не ел. А между тем он был очень жирный и весил более тысячи пятисот фунтов. Тушу разрубили на четыре части, из которых каждая дала двести фунтов мяса. Охотники перетащили медвежатину к ледяному домику, не позабыв захватить и сердце, которое трепетало еще добрых три часа после смерти зверя.

Спутники доктора готовы были наброситься на сырую медвежатину, но Клоубонни остановил их, обещав в скором времени изжарить мясо.

Войдя в ледяной домик, доктор удивился, что там так холодно. Он подошел к печи; огонь в ней погас. Из-за утренней охоты и пережитых волнений Джонсон позабыл о возложенных на него обязанностях.

Доктор хотел было раздуть огонь, но не нашел ни искорки в остывшей золе.

– Терпение! – сказал он себе.

Он пошел к саням за трутом и попросил у Джонсона огниво.

– Печь погасла, – сказал он.

– По моей вине, – ответил Джонсон.

Боцман запустил руку в карман, где всегда носил огниво, и очень удивился, не найдя его там.

Тогда он стал шарить в других карманах, но так же безуспешно. Он вернулся в ледяной дом, перетряхнул одеяло, на котором спал ночью, – огнива и там не оказалось.

– Ну что? – крикнул доктор.

Джонсон подошел к товарищам и молча в смущении смотрел на них.

– Нет ли у вас огнива, доктор? – спросил он.

– Нет, Джонсон!

– А у вас, капитан?

– Нет, – ответил Гаттерас.

– Да ведь оно всегда было у вас, – сказал доктор.

– Да… Но его нет у меня… – бледнея, отвечал старый моряк.

– Как – нет! – воскликнул доктор, невольно вздрогнув.

Другого огнива не было, и утеря его могла повлечь за собой тяжелые последствия.

– Поищите хорошенько, Джонсон, – посоветовал доктор.

Джонсон бросился к льдине, из-за которой он наблюдал зверя, затем прошел на поле битвы, где он разрубал на части медведя, но так и не отыскал огнива. Он вернулся в полном отчаянии. Гаттерас только посмотрел на Джонсона, но ни слова не сказал ему в упрек.

– Дело плохо, – сказал он доктору.

– Даже очень, – ответил Клоубонни.

– К несчастью, у нас нет с собой ни одного оптического инструмента, хотя бы подзорной трубы, а то с помощью чечевичного стекла мы могли бы добыть огонь.

– Знаю, – сказал доктор, – и это тем досаднее, что лучи солнца теперь уже так сильно греют, что вполне могут поджечь трут.

– Что ж, – сказал Гаттерас, – придется пообедать сырым мясом. Потом мы отправимся в путь и постараемся как можно скорей добраться до судна.

– Да, – в раздумье произнес доктор. – Да. Может быть, это и удастся. Почему бы и нет? Можно попробовать…

– О чем вы задумались? – спросил Гаттерас.

– Мне пришла в голову одна мысль…

– Мысль? – воскликнул Джонсон. – Вам пришла в голову мысль? Значит, мы спасены!

– Но удастся ли ее осуществить, это еще вопрос, – добавил доктор.

– В чем же дело? – спросил Гаттерас.

– У нас нет зажигательной чечевицы, так постараемся ее сделать.

– А как? – спросил Джонсон.

– Изо льда.

– Как? Вы думаете?..

– А почему бы и нет? Все дело в том, чтобы собрать солнечные лучи в одном фокусе, и кусок льда вполне может заменить зажигательное стекло.

– Возможно ли это? – спросил Джонсон.

– Вполне, только я предпочел бы пресноводный лед. Он прозрачнее и крепче, чем морской.

– Если не ошибаюсь, – сказал Джонсон, указывая на торос, находившийся шагах в ста, – вон та темно-зеленая глыба вполне подойдет…

Все трое подошли к льдине, которая действительно оказалась пресноводной.

Доктор велел отколоть от нее небольшой кусочек и стал вчерне обрабатывать его топором, потом он выровнял ножом поверхность льдинки и постепенно отполировал ее рукой. Получилась прозрачная оптическая чечевица, словно сделанная из лучшего стекла.

Потом он достал кусок трута и приступил к опыту.

Солнце светило довольно ярко; доктор подставил ледяную чечевицу под солнечные лучи и собрал их на куске трута.

Через несколько секунд трут воспламенился.

– Ура! Ура! – крикнул не веривший своим глазам Джонсон. – Ах, доктор, доктор!..

Старый моряк не помнил себя от радости и точно полоумный метался по сторонам.

Доктор вошел в ледяной дом; через несколько минут печь загудела, и аппетитный запах жаркого вывел Бэлла из мрачного оцепенения.

Легко себе представить, с какой радостью путешественники принялись за обед; однако доктор советовал им поменьше есть после голодовки и сам ел мало.

– Сегодня выдался счастливый денек, – сказал он. – Теперь мы обеспечены едой до конца пути. Но не будем почивать на лаврах. Надо поскорей двигаться дальше.

– Мы находимся всего в сорока восьми часах пути от «Порпойза», – заметил Альтамонт.

– Надеюсь, – улыбаясь, сказал доктор, – мы найдем там огниво.

– Конечно, – отвечал американец.

– Правда, сейчас моя ледяная чечевица действует исправно, – продолжал доктор, – но в пасмурные дни она бесполезна. А таких дней немало в местах, удаленных от полюса меньше чем на четыре градуса.

– Да, меньше чем на четыре градуса, – со вздохом сказал Альтамонт. – Мой корабль находится там, куда не доходило ни одно судно.

– В путь! – порывисто скомандовал Гаттерас.

– В путь! – повторил доктор, бросая тревожный взгляд на двух капитанов.

Путешественники восстановили свои силы; сытые собаки резво бежали, и отряд стал быстро продвигаться к северу.

Дорогой доктор попробовал было разузнать у Альтамонта, что именно заставило его забраться в такую даль, но американец на его вопросы отвечал уклончиво.

– За ними обоими надо приглядывать, – шепнул доктор на ухо Джонсону.

– Да, – кивнул боцман.

– Гаттерас никогда не заговаривает с американцем, а тот не слишком-то выказывает свою благодарность. К счастью, я всегда около них.

– Знаете, доктор, – сказал Джонсон, – теперь, когда этот янки начал оживать, он все меньше мне нравится.

– Если не ошибаюсь, – ответил доктор, – он догадывается о намерениях капитана.

– Уж не думаете ли вы, что у американца такие же планы, как у Гаттераса?

– Как знать, Джонсон? Американцы – народ смелый и предприимчивый; если англичанин на это решился, то почему бы и американцу не отважиться?

– Значит, вы думаете, что Альтамонт…

– Ничего я не знаю, – ответил доктор, – местонахождение его судна на пути к полюсу заставляет задуматься.

– Однако Альтамонт говорит, будто его отнесло на север льдами!

– Говорить-то он говорит!.. Но при этом я подметил у него какую-то странную улыбку.

– Черт возьми, доктор! Вот была бы скверная штука, если бы между людьми такого закала возникло соперничество.

– Дай Бог, чтобы я ошибся, Джонсон. Ведь если между ними вспыхнет ссора, это может скверно кончиться и даже погубить всех нас.

– Надеюсь, Альтамонт не забудет, что мы спасли ему жизнь.

– А разве, в свою очередь, он не спасает нам жизнь? Конечно, если бы не мы, его уже не было бы на свете, но что сталось бы с нами без него, без его корабля и всех припасов, которые там?

– Как бы там ни было, доктор, но вы с нами, и я надеюсь, что с вашей помощью у нас дело пойдет на лад.

Путешествие продолжалось без особых приключений. Медвежатины было много, и все были сыты. В маленьком отряде было бодрое настроение благодаря шуткам доктора и его жизнерадостной философии. Этот достойный человек всегда имел наготове в своем ученом багаже какое-нибудь поучительное наблюдение или занятный факт. Он был по-прежнему здоров, и ливерпульские друзья сразу узнали бы жизнерадостного, добродушного толстяка.

В субботу утром характер местности резко изменился. Изломанные льдины, то и дело встречавшийся паковый лед, хаотически нагроможденные торосы – все доказывало, что ледяное поле в этих местах подвергалось сильному сжатию. Очевидно, это нагромождение возникло в проливах, где льды были стиснуты берегами неведомого материка и находившихся около него островов. Постоянно попадавшиеся крупные глыбы пресного льда указывали на близость берега.

Итак, неподалеку находилась неизвестная земля, и доктор горел нетерпением обогатить карту Северного полушария. Трудно себе представить, какое наслаждение исследовать еще никому не известные берега и карандашом наносить их на бумагу. В этом и состояла цель доктора, подобно тому, как Гаттерас поставил себе задачу ступить ногой на Северный полюс. Доктор заранее радовался при мысли, какие названия он будет давать морям, проливам, заливам, малейшим изгибам берегов нового материка. Разумеется, в этом славном перечне он не забудет ни своих товарищей, ни друзей, ни «милостивую королеву», ни высочайшее семейство; но он не забывал и о самом себе и с законным удовлетворением уже предвидел в будущем некий мыс Клоубонни.

Такого рода мысли занимали его весь день. Вечером, по обыкновению, разбили палатку, и каждый по очереди дежурил в эту ночь, которую проводили так близко от неведомого материка.

На другой день, в воскресенье, после питательного завтрака, состоявшего из вареной медвежьей лапы, снова двинулись на север, уклоняясь несколько к западу. Дорога становилась все труднее, но отряд двигался быстро.

Сидя на санях, Альтамонт с лихорадочным вниманием вглядывался в горизонт; его товарищи тоже невольно поддались тревоге. Последнее астрономическое определение дало 83°35 широты и 120°15 долготы; как раз в этих местах должен был находиться американский корабль, следовательно, вопрос о жизни или смерти должен был решиться в тот же день.

Но вот около двух часов дня Альтамонт вдруг выпрямился во весь рост на санях и громким возгласом остановил товарищей; указывая пальцем на какую-то белую массу, которую никто другой не отличил бы от окрестных ледяных гор, он радостно крикнул:

– «Порпойз»!