Текст книги "Неизданный сборник рассказов"

Первая зарплата оказалась, конечно, не шикарная, но она была намного больше того, что Денис обычно зарабатывал на помойке. И при этом не надо проводить целые дни, копаясь в мусорных кучах, где, помимо полезных предметов, может оказаться все что угодно…

Тем же вечером Денис выкинул такое, что соседка, "случайно" заглянувшая к нему в комнату, долго не могла придти в себя, возмущенно ахая и крутя пальцем у виска.

Дело в том, что в памяти новоиспеченного страхового агента совершенно неожиданно всплыло одно из детских воспоминаний. В их семье был довольно экстравагантный, но, тем не менее, любимый всеми обычай. Раз в неделю вся семья в праздничной одежде собиралась за столом, накрытом белой скатертью и сервированном по всем правилам. Звучала негромкая классическая музыка, иногда на столе были свечи и букет цветов. Денис вспомнил, как играли искорки света на хрустальных фужерах, какой восхитительно чистой была туго накрахмаленная скатерть.

Больше всего на свете ему хотелось оказаться там, за этим столом! Но куда пойти: к родителям, так замучат разговорами "за жизнь", а бывшая супруга превратит торжественное мероприятие в романтический ужин при свечах. Друзья, те просто не поймут: для них пиво с сосисками в какой-нибудь забегаловке – это уже банкет. А почему бы не попробовать устроить себе праздник самому?

Сразу после работы Денис зашел в магазин и купил куру-гриль. Гарнир к ней был приобретен в "Макдональдсе" – картофель-фри в красивом фирменном пакете. Для праздничного ужина полагалось хорошее вино, но на что-нибудь достойное денег уже не хватало, а покупать дешевку, достойную алкоголиков из подворотни, было решительно ниже его достоинства. Поэтому пришлось остановить свой выбор на виноградном соке, самом роскошном, какой только нашелся в магазинчике возле дома.

Скатерть, как и половина вещей из комода оказалась реквизирована бывшей супругой, поэтому пришлось срочно купить новую. Конический бокал, найденный в серванте, подходил не для виноградного сока, а для сухого мартини. Но, тем не менее, стол показался Денису просто прекрасным.

Целый вечер господин Фролов наслаждался ужином, слушая классические записи на старенькой магнитоле, оставшейся еще со студенческих времен. А после этого с удобством устроился в кресле и закурил сигару, купленную специально в честь праздничного ужина. Случайно взгляд его упал на не занавешенное окно, за которым давно уже стемнело. Первые несколько мгновений Денис не узнал сам себя. Неужели это он: респектабельный господин в приличном костюме с сигарой и хрустальным бокалом на столике… А может быть там за окном "Френк Каупервуд" которого он так часто видел за стеклом витрины? Смех смехом, но это он и есть, Денис Фролов собственной персоной. Непонятно, как раньше он мог так жить: есть всякую дрянь, да еще приготовленную в чайнике, неделями не мыться и не чистить зубы?

На следующее утро он решил позавтракать, как подобает уважающему себя джентльмену. Завтрак был более чем скромным, но зато сервирован не менее тщательно, чем вчерашний ужин. Несколько дней спустя Денис обнаружил, что, когда в офис привозят обед, он стремится попасть в "обеденную комнату" одним из первых. И вовсе не потому, что он голоднее других, а чтобы не видеть грязных тарелок, оставленных на столе его предшественниками. А еще через какое-то время он так же неожиданно для себя подошел к театральной кассе и купил билет на "Лебединое озеро"…

* * *

Все было хорошо и интересно, жизнь заиграла всеми красками и все же, некоторое время спустя, начались странности. Однажды, возвращаясь домой, Денис решил сократить путь и пройти дворами. В одном из дворов стояли помойные бачки, доверху полные самого разного мусора. Сверху, в раскрытом чемодане, виднелись пластмассовые детские игрушки. Между бачками и глухой стеной без окон громоздилась старая мебель: разломанный книжный шкаф, пара продавленных кресел, письменный стол. На одном из кресел была навалена куча старой одежды – народ в массовом порядке принялся за сезонную генеральную уборку.

И тут Денис с ужасом понял, что запах, исходящий от помойных бачков, кажется ему необыкновенно приятным; более того, ему очень хочется прямо сейчас присесть на грязное ободранное кресло и начать неторопливо и вдумчиво копаться в куче старой одежды. Наверно, там можно найти немало интересного… Старушки, сидящие на лавочке, очень удивились, заметив, что прилично одетый молодой мужчина вдруг пустился наутек, едва завидев свалку. Чувствительные они какие-то, эти нынешние…

Потом начались сны: он шел по бесконечной равнине, покрытой мусором. На душе у него легко и радостно, каникулы, вечные каникулы! А сколько ценного валяется прямо под ногами и ждет, не дождется, когда он протянет к нему руку. Там, во сне, прямо перед ним проклевывались из земли и тянулись вверх целые заросли из латунных стружек и медной проволоки. Банки из-под пива бежали за ним на тоненьких ножках, распевая пронзительными голосами: "он такой хороший парень"! Старые книги и журналы слетались отовсюду, шелестя страницами, ныряли ему прямо в рюкзак, складываясь аккуратными стопками и безостановочно шурша: "соберу макулатуру – получу литературу!" Появившийся непонятно откуда Безумный Шарманщик наигрывал что-то веселое, а на перевернутой ванне крысы в разноцветных юбочках танцевали и жонглировали подгнившими мандаринами.

Запахи Помойки начали преследовать его даже наяву, появляясь в разгар рабочего дня, маня куда-то и отвлекая от служебных обязанностей. В конце концов, это стало похоже на безумие.

Решив, что сопротивляться наваждению он больше не в силах, а также, весьма кстати прочитав, что лучший способ победить страх – это посмотреть ему в глаза, Денис в одно из воскресений надел старую туристскую одежду и отправился на Помойку. Он только зайдет в свою бывшую комнату, заберет вещи, поздоровается со знакомыми и сразу назад. Ну, может быть, задержится до вечера, в конце концов, выходной у него или как? А свой законный выходной он имеет полное право проводить, где ему хочется.

Всю дорогу от автобуса он летел как на крыльях. Что-то впереди звало его, и противиться этому у Дениса не было никакого желания. Помойные ароматы тянулись навстречу, окутывая его и, казалось, встречая как лучшего друга. Все было как в преследовавших его снах и, в то же время, все было другим. Запахи… что-то они сегодня какие-то не такие, что-то изменилось, пока его здесь не было…

Взобравшись на первый же мусорный холм, Денис обнаружил, что передвигаться по этой беспорядочной, расползающейся под его весом массе стало как-то неудобно. Наступив на помятую пластиковую бутылку, он поскользнулся, упал, перекувырнулся несколько раз, чудом не напоровшись на торчащую арматуру и битые стекла, растянулся во весь рост и тут же с воплем вскочил, увидев перед самым лицом то, что когда-то было серой полосатой кошкой.

Пройдя немного, он заметил фигуру, сидящую в куче картонных коробок. Это было существо, кажется, женского пола, закутанное в вытертое пикейное одеяло в виде сари или римской тоги. Судя по "амбре", перекрывающему даже помойные ароматы, "женщина" пребывала в алкогольной нирване. "Это же Лариска-йогиня, ну и видок, а я еще считал ее симпатичной. Подойти, что ли, поздороваться… нет, противно что-то. Как можно быть такой неряхой, а еще девушка!

Со смешанными чувствами вошел Денис в "помойный поселок". Все здесь стало каким-то другим. Дома покосились, оконные стекла стали от грязи и копоти почти непрозрачными, двери отсутствовали или держались на честном слове, а на то, что виднелось внутри, смотреть было уж вовсе неприятно: неужели так трудно хоть немного прибраться? Чем они тут, вообще, заняты целыми днями, небось, все мировые проблемы решают. Как им только не надоест все время языком молоть?

Пройдя шагов десять, Денис увидел на другом конце улицы Астронома и спрятался от него за полуразвалившейся трансформаторной будкой. А то полезет как всегда со своими рукопожатиями…

У Дениса едва хватило духа дойти до своего бывшего пристанища. Неужели он жил в этом свинарнике: спал на куче тряпок, накиданных на каркас доисторической кровати, ел всякие отбросы и считал все это прикольным? И как он мог так долго обходиться без мыла и зубной пасты? Чтобы так жить, надо совершенно потерять к себе уважение! К вещам, лежащим в комнате, он не смог заставить себя даже притронуться.

А вскоре, Денис поймал себя на мысли, что больше всего на свете ему хочется бежать отсюда без оглядки. Он промчался с хорошей спринтерской скоростью два километра до автобусной остановки и, не в силах ждать автобуса, припустил прямо по шоссе. Опомнился он только рядом со станцией метро. Там он совершил еще один безумный, с точки зрения окружающих, поступок: купил в каком-то магазинчике бутылку шампанского и, выйдя на улицу, выпил ее из горла.

…Вечером того же дня Денис до смерти напугал соседей. А что прикажете думать: сосед закрылся в ванной и больше часа оттуда не выходит. Заснул или еще каких дел натворил, а потом снизу придут на протечки жаловаться.

С того дня сны о Помойке его больше не мучили. Только однажды Денису приснилось, что он бежит на работу, обгоняя еле ползущий транспорт, и радостно вопит во все горло: "Ура! Каникулы закончились!"

На работе дела тоже как-то незаметно пошли в гору. Денис стал сначала просто агентом, а потом "дорос" до директора по персоналу. Его фамилию можно видеть в списке тех, кто читает лекции о самопрезентации и психологии собеседования. Недавно он выступал с докладом на крупном международном семинаре. Картина "Прощание с Мойкой" украшает его кабинет, а еще несколько, купленных в том же магазине – его новую квартиру в одном из самых престижных районов города.

Недавно у него раздался телефонный звонок. Подняв трубку, Денис услышал незнакомый голос: "Мы проводим социологический опрос. Скажите, пожалуйста, вы считаете себя счастливым человеком"? И бывший житель "помойного поселка" без малейшего колебания ответил: "да, конечно, считаю".

* * *

А Помойка? Окончательно поглотив поселок, она захватывает все новые территории. Она отравила химическими стоками оказавшееся на ее пути озерцо и приближается к совхозным теплицам. Жители городских окраин уже бьют тревогу, но пока безуспешно.

Как и прежде, Помойка затягивает и растворяет в своих недрах неосторожных, которые, поддавшись своеобразному очарованию, попадают в ее сети.

И, судя по всему, она проживет еще не одно столетие.

Ужас на кафедре фонетики

Почти все из рассказанного здесь

Произошло на самом деле

Случилась эта история давным-давно, когда филологический факультет был совсем не таким, как теперь. Когда во дворе его стоял гараж, служивший пристанищем полуразобранным механическим монстрам и не одному поколению кошек и котят самых немыслимых расцветок, когда упражнения по изучению итальянской фонетики сливались с ревом моторов и энергичными комментариями тех, кто безуспешно пытался вернуть эти самые моторы к жизни. Когда старинный камин в вестибюле был покрыт слоем желтой краски и, наконец, когда на всем филфаке не было ни одного компьютера. Одним словом, в самые, что ни на есть, стародавние времена.

Среди обитателей филфака бытовали неофициальные названия его географических частей. Если кто-то говорил, что первая пара будет сегодня в школе, то это следовало понимать так, что упомянутая пара будет в одной из аудиторий, выстроившихся за поворотом сразу после актового зала. Помимо всего прочего, эти аудитории были примечательны тем, что в них стояли самые настоящие круглые печки. Холодными зимами многие студенты и преподаватели мечтательно поглядывали на них, кутаясь в пальто и жалея о том, что печное отопление давным-давно не в ходу. Через двор с отдельного входа располагалась территория, именуемая лингафоном. Там и в самом деле находились лингафонные классы, где студенты осваивали разговорную речь с помощью такой аппаратуры, которая у современной молодежи вызвала бы состояние легкого шока. Был еще "хор" – помещения, находясь рядом с которыми по вечерам, можно было слышать репетиции студенческого хора.

А первокурсники, которые только-только получили право называться студентами филфака, попадали прямым ходом в катакомбы. Из этого не следовало делать вывод, что они оказывались там, куда в древности ссылали за различные провинности рабов или там, где бродят привидения. Просто катакомбами назывался подвальный этаж, где располагались аудитории кафедры фонетики. Извилистый коридор с низким потолком казался идеальным местом для съемок какого-нибудь фильма ужасов, во всяком случае, той классической сцены, когда некто или нечто гонится за отчаянно кричащей жертвой и потом во весь экран появляется забрызганная кровью стена или летящий прочь изгрызенный ботинок. Полы, покрытые истертым линолеумом, были далеки от идеально ровных и часто бывало так, что нога проваливалась в довольно большое углубление или студенты спотыкались о доски, проложенные, чтобы прикрыть уж очень большие провалы. Если здесь и в дневное время было как-то жутковато, то что говорить о занятиях вечернего отделения, да еще и зимой, когда темнеет уже в пять часов, а к началу первой пары, в семь вечера, темнота стоит просто непроглядная, а имеющиеся лампы в коридоре светят еле-еле, позволяя многочисленным углам и нишам тонуть во мраке. Аудитории отпочковывались в самых неожиданных местах; иногда за таким вот углом их обнаруживалось целых три, иногда, чтобы попасть в одну из них, надо было пересечь другую, которой почему-то захотелось изобразить из себя проходной двор.

Но для тех, кто приходил сюда осваивать тонкости произношения иностранного языка, все это не имело значения; ведь самое главное – они поступили, они сдали экзамены и отобраны среди множества желающих. А фонетика, то есть, искусство правильного произношения, это же основа основ, не освоив ее, невозможно двигаться дальше. Не случайно почти весь первый семестр первого курса посвящен в основном ей. И вот, вчерашние абитуриенты, глядя на преподавателей со всем возможным почтением и обожанием, приступали к занятию, известному под названием "грызть гранит науки". Большинство из них без особых трудностей преодолевали эту первую ступеньку, и шла дальше, сохранив впоследствии об учебе самые лучшие воспоминания.

* * *

Совсем по-другому обстояло дело с теми, чьим первым преподавателем французского языка становилась Катерина Михайловна. Молодая стройная преподавательница, да еще и к тому же владеющая молодежным сленгом, сначала вызывала самые положительные эмоции, а ее беспощадный язвительный язычок казался признаком острого ума. Но горе тому, кто попадался на этот язычок, а точнее, тем, к кому она почему-то не испытывала симпатии. Их малейшие ошибки тонко и остроумно высмеивались, а сами они как-то незаметно выставлялись полными бездарностями, попавшими в приличное общество только благодаря странному стечению обстоятельств. Катерина Михайловна смотрела на отвечающего студента с каким-то веселым ожиданием, как будто говоря: «Давай, ошибись, сделай мне приятное!» и язык сам собой произносил все не так, как было записано в фонетической транскрипции; не спасали даже долгие часы, проведенные за повторением одних и тех же фраз вслед за бобинным магнитофоном. Но упражнения, которые были неплохо отработаны во время самоподготовки, вдруг становились невероятно трудными под взглядом Катерины Михайловны. Язык и в самом деле становился деревянным, совершал ошибку за ошибкой и поделать тут ничего было невозможно, хотя текст, вот он, прямо перед глазами… Когда же неправильный вариант, наконец, произносился, в глазах преподавательницы вспыхивали огоньки и она радостно сообщала остальной группе, в чем именно состоит ошибка и почему она может принадлежать только распоследнему глупцу.

Жертве предлагалось доказать, что это не так: пересдать учебный текст или ответить еще раз после занятий. Нетрудно догадаться, что и это заканчивалось полным провалом. Выводы Катерины Михайловны были более чем категоричны:

– Если у вас каша во рту, то нечего было поступать в Университет. Вы же сами видите, что не можете произнести простейших вещей.

И вот тогда наедине она сообщала, что по ее мнению, а к ее мнению прислушаются и остальные преподаватели, данный студент просто не способен к серьезным занятиям иностранными языками и чем быстрее он это поймет, тем лучше. Перейдя уж на вовсе доверительный тон она сообщала, что никто из забракованных ею курса не заканчивал. Да, действительно, была несколько лет назад девушка, которая, совершив невероятное усилие, с блеском сдала зачет и даже удостоилась личного рукопожатия Катерины Михайловны, но после этого надолго попала в нервную клинику.

Рассказывать эту историю всегда доставляло ей явное удовольствие, более того, студенты давно заметили, что к концу занятий она заметно преображается – становится как-то свежее, на ее обычно бледных щеках появляется румянец, занятие она всегда заканчивала в прекрасном настроении. А большинство группы чувствовало себя так, как будто пробежало кросс в несколько километров. Поэтому даже те, кто вначале восхищался молодой преподавательницей, постепенно умеряли свои восторги.

Многие преподаватели тоже замечали странности в поведении коллеги, но предпочитали не связываться. Во-первых, она была прекрасным специалистом, а в старофранцузском ей просто не было равных; кто мог вот так запросто читать наизусть целые главы из "Песни о Роланде" да еще в оригинальной версии? Ну, и, по правде говоря, ее острого язычка побаивались не только студенты.

Была у Катерины Михайловны еще одна маленькая странность: она никогда не расставалась с маленьким томиком в потертом кожаном переплете. Книжка все время лежала у нее под рукой, даже выходя на минуту, преподавательница обязательно брала ее с собой, а, сделав кому-нибудь очередное ехидное замечание, непременно дотрагивалась до таинственной книги или гладила ее как живое существо. Всем очень хотелось узнать, что это за книга, и вот однажды случай представился.

* * *

В тот день, а точнее, вечер жертва попалась какая-то неправильная. Катерина Михайловна даже не успела сказать ей ничего особенного: всего-навсего, заставила три раза подряд начать читать сначала стихотворение Поля Верлена «Роман без слов», а когда студентка каждый раз сбивалась в одном и том же месте, с неподражаемой интонацией добавляла свою коронную фразу: «что характерно».

А эта кисейная барышня вместо того, чтобы, собрав все силы, читать дальше, глотая слезы и делая все новые ошибки, вдруг отшвырнула тетрадку и выскочила из аудитории с криком, что с нее достаточно и что она прямо сейчас утопится в Неве. Сообразив, что это выходит за рамки обычного и что дело может кончиться для нее неприятностями, Катерина Михайловна выскочила вслед за студенткой. Книга осталась лежать на столе.

Сначала в нее заглянули двое студенток, сидевшие на первом ряду. Она была вроде бы на знакомом языке – старофранцузском, но, как они ни старались, не смогли разобрать даже о чем идет речь. Потом обнаружились картинки, а точнее, вставленные в книгу гравюры. На одной из них был изображен вельможа в средневековой одежде, на следующей – молодая женщина, которая со злобной улыбкой держала за ногу отчаянно орущего младенца. Она была похожа, нет, не похожа, это была вылитая Катерина Михайловна!

– Так вот в чем дело: это ее предки, неудивительно, что у нее такой характер!

– Дайте посмотреть, а что это она собралась с ним делать?

– Ой, смотрите, здесь дальше узоры, а здесь чудище, похоже на горгулью с Нотр-Дама, только пострашнее.

Несколько последних страниц были исписаны вручную необычными бурыми чернилами на том же малопонятном языке. Рядом были картинки, и в самом деле похожие на узоры – круги, вписанные один в другой, спирали, треугольники, в одном из которых был нарисован глаз, а в нижнем углу красовалась страховидная черепушка.

– А здесь еще по-латыни написано, сейчас прочитаю…

– Стой, этого нельзя произносить вслух! – неожиданно раздался повелительный голос.

Это был молодой человек, единственный в группе. Его немного побаивались и даже Катерина Михайловна не решалась к нему цепляться. Он был совсем не похож на большинство современных парней и, тем более, на тех немногих студентов мужского пола, которые заслужено носили прозвище "филолухов". Посудите сами, что можно сказать о парне, который носит длинные волосы, ходит все время в джинсах и черном свитере, увешан странными украшениями. Иногда это маленькие прямоугольные кулончики с изображениями, похожими на буквы или на детские рисунки, иногда изображения фантастических животных. Но, вместе со всем этим, говорить с ним всегда интересно, а старофранцузский, латынь и еще многое другое знает, пожалуй, даже получше преподавателей. Например, однажды он сделал потрясающий доклад о терминологии французских алхимиков. И к тому же было в нем что-то, что в корне пресекало всякие попытки посмеяться над его необычной внешностью или интересами.

Отобрав у девушек книгу, он быстро просмотрел несколько страниц и неожиданно длинно и протяжно свистнул:

– Вот это да! Всего ожидал, но чтоб такое!

– Что, рассказывай скорее!

– Вот если бы вы на лекции ходили, а не в пиццерии на Первой линии просиживали, то сами бы во всем разобрались. Помните, кто такой Жиль де Рец? Нет, так я и думал; жил такой аристократ во Франции в 15 веке. Промотав состояние, он занялся черной магией, чтобы найти философский камень и жить себе безбедно дальше. Одним словом, каким-то образом ему удалось заключить договор с одним демоном, да, вот этим, похожим на горгулью. В обмен на вечную жизнь и богатство он должен был, как положено, отдать свою душу, но вместо этого договорится вечно приносить своему хозяину жертвы. В общем, он очень старался; одних детей, пропавших в окрестностях его замка, насчитывается несколько сотен, и это только по официальной статистике.

– А при чем здесь Катерина Михайловна?

– Слушайте дальше, сейчас прочитаю это все здесь написано. Однажды для него привезли девушку легкого поведения из какого-то матросского притона, некую Катрин Сабоне. Он намеревался поступить с ней так, как со всеми остальными жертвами, но девица чем-то ему приглянулась. Возможно, он почуял в ней родственную душу. Факт тот, что вскоре она стала его доверенной помощницей и дальнейшие жуткие преступления совершались уже на пару. Она стала служить тому же демону, но платой ей стала вечная молодость и красота. Потом, когда над де Рецем начался судебный процесс, она благоразумно исчезла из Франции; судя по этим записям, жила в разных странах под разными именами, а теперь вот, пожалуйста, мы имеем удовольствие ее лицезреть. Самое важное, что все это время она усердно приносила жертвы своему адскому покровителю. Рукописные страницы – это, между прочим, ее дневник, где она в подробностях описывает свои злодеяния. Читать не буду, очень уж мерзко.

– Так ты хочешь сказать, что она – дрожащий палец вытянулся по направлению к двери – и есть та самая помощница Жиль де Реца? Но что она в таком случае делает в Универе?

– Ну, как что – фонетику преподает, а еще некоторых здесь присутствующих доводит до истерики. Вот совсем свежая запись, всего пятилетней давности. Она жалуется, что времена изменились и вместо крови и физических страданий ее хозяину потребовались страх, отчаяние и слезы жертв. Вас, между прочим.

Молодой человек перелистнул еще несколько страниц и лицо его приняло уж вовсе изумленное выражение.

– Книга сама по себе тоже не обычная, она переплетена в кожу одной из первых жертв, замученных лично Катрин Сабоне, а дневник написан исключительно кровью.

– Ужас какой! – прошептала одна из студенток – а я такое в руки брала!

– И самое главное – книга служит средством связи между Катериной Михайловной или, вернее, Катрин Сабоне и ее хозяином. С ее помощью она передает ему ваши жизненные силы, ну, и получает вознаграждение.

– Вроде, как свой законный процент – нервно хихикнула одна из студенток.

– А вот тут самое интересное: если книга будет утрачена или испорчена хоть немного, то канал прекратит работу и энергия не дойдет по назначению. И кому-то это очень не понравится…

– Так в чем же дело? Давайте ее порвем или, вот, фломастером изрисуем.

– Все не так просто, этого может оказаться недостаточно.

Студент положил на стол самодельный рюкзачок из черной ткани и стал по очереди вынимать из него различные предметы, повторяя: "не то, опять не то". Таким образом перед изумленной группой предстали четки из лесных орехов, круглое зеркальце с нарисованными на нем линиями, ароматические палочки, большое воронье перо, связка старинных ключей, керамическое блюдце. Под конец, когда на столе выросла довольно большая куча из самых разнообразных предметов, на свет появилась старинная перьевая ручка. Произнеся: "да, это то, что надо" молодой человек снял с шеи массивный медальон из черного камня, украшенного резьбой и поставил перед собой. Внутри оказался маленький флакончик, полный какой-то темной жидкости.

– Магические чернила, я знал, что когда-нибудь они обязательно понадобятся!

Раскрыв книгу на той странице, где были нарисованы непонятные узоры, он добавил к ним несколько линий, а треугольник с глазом обвел тройным кругом.

В следующую же секунду книга подпрыгнула на столе, из нее вырвалась струя черного дыма, а потом все увидели, что книга стала другой: покоробилась кожаная обложка, страницы мгновенно пожелтели, а все записи разом выцвели.

– Это были волшебные символы, которые и держали канал открытым. Теперь это обычная книга.

В это время в коридоре раздались шаги. В аудиторию вошла Катерина Михайловна, тащившая за руку заплаканную студентку. На губах преподавательницы играла обычная змеиная улыбка.

– С такими слабыми нервам вам просто нечего делать в высшем учебном заведении! Так, а теперь проверка домашнего задания, читаем гласные переднего ряда. Поживее, мы и так задержались.

Катерина Михайловна села на свое место и привычным движением дотронулась до книги. Но тут же лицо ее перекосилось, а сама она дернулась как от удара.

– Что вы с ней сделали?!

Внезапно в аудитории стало ужасно холодно, потом откуда-то появился непонятный запах, похожий на запах сухих экзотических фруктов и старой бумаги. Облупленная стена задымилась и на ней возник темный силуэт. Больше всего он походил на высокого мужчину с крыльями как у летучей мыши. Раздался глухой голос, доносящийся как будто из-под земли:

– Ты не сохранила книгу. Мне не нужны нерадивые слуги!

И тут Катерина Михайловна, которая всегда, что бы ни происходило, хранила чуть-чуть высокомерное и ироничное спокойствие, вскочила со своего места, грохнулась на колени посреди аудитории и, протянув руки к силуэту на стене, заверещала:

– Господин, не покидай меня, я столько лет верно тебе служила!

Тень хранила молчание. Тогда Катерина Михайловна вскочила и оказалась рядом со студенткой, которая не успела занять свое место и наблюдала всю эту сцену в одном шаге от преподавательского стола, разинув рот от удивления. Одной рукой вконец потерявшая голову фурия схватила девушку за волосы, в другой у нее оказался старинный дамский кинжал.

– Господин, позволь мне услужить тебе! Я дам тебе свежую горячую кровь, это будет получше, чем их хныканье и жалкий скулеж!

Но девушке почему-то не захотелось быть принесенной в жертву потустороннему существу, да еще и на последней паре. Поэтому она сначала наступила Катерине Михайловне на ногу туфелькой на тонкой шпильке, а дальше действовала так, как рекомендуется в книжках "Самооборона для женщин". Отобрав кинжал, студентка просто оттолкнула несостоявшуюся убийцу в сторону, сопроводив свои действия фразой, которую вряд ли можно перевести на литературный французский язык. Не ожидавшая такого, Катерина Михайловна остановилась в полном смятении. В это время тень на стене опять зашевелилась.

– Ты даже этого не смогла сделать! Ты не нужна мне больше, прощай!

И тень исчезла.

Когда через некоторое время Катерина Михайловна, а точнее, Катрин Сабоне, отняла руки от лица, все увидели поразительную вещь: буквально за несколько секунд она состарилась. И стремительно продолжала стареть! Потускнели и запали глаза, стали неопрятными седыми лохмами ухоженные светлые волосы, модная одежда превратилась сперва в непонятный длинный балахон, а затем в бесцветные лохмотья. Еще через мгновение лицо ее покрылось морщинами, а руки стали похожи на костлявые птичьи лапки. Древняя старуха, которая еще несколько минут назад была эффектной молодой женщиной, бросила на девушек полный ненависти взгляд и прошептала беззубым ртом:

– Молодость! Красота! Все равно мое!!!

Она съежилась и похудела так, что под желтой пергаментной кожей четко проступили все кости. Живыми у этой мумии оставались только глаза – безобразно выпученные, в сетке красных прожилок. А еще через минуту посреди аудитории стоял скелет, которых с тихим шорохом рассыпался в пыль.

Присутствующие, а группа была все-таки женской, синхронно ахнули, а потом вдохнули, собираясь завизжать от страха. Но в этот момент в коридоре снова раздались шаги. Это была заведующая кафедрой. Привлеченная необычным шумом, она решила посмотреть, что здесь происходит. Но, когда заведующая приблизилась к дверям, дружный хор студентов читал фонетические упражнения. И, вот чудо, то, что еще недавно было таким мучением, теперь доставляло истинное удовольствие. За гласными переднего ряда последовали задние носовые, затем стихотворения, а потом учебный текст про парижанку Мадлен Дюваль и ее многочисленных родственников. Когда прозвенел звонок, все с неохотой остановились. О недавнем происшествии напоминали только книга, одиноко лежавшая на столе, кинжал, который был положен рассеянной студенткой в тетрадь вместо закладки, и горелое пятно на стене. От мучительницы, нагонявшей такой ужас на первокурсников, не осталось даже кучки пыли; сквозняк, проникший через открытую форточку, развеял ее по полу.

Взгляды опять обратились на молодого человека.

– А она… точно… не вернется?

– Совершенно точно. А, впрочем, вот, на всякий случай.

Пальцем он начертил на преподавательском столе непонятную фигуру.

– Это охранная руна. Теперь, можно быть уверенными, что все будет в порядке.

В дверях к нему подошла студентка, та, которая и была причиной неожиданной развязки. Она поблагодарила своего спасителя и добавила:

– Кстати, о Неве. Речные трамвайчики еще не закрылись, можно пойти покататься.

– Отлично, между прочим, в музее религии и атеизма интересная выставка, можно вместе сходить на выходных, тем более что твоя пересдача гласных переднего ряда, вроде как, отменяется.