Текст книги "Меч в ножнах из дикой сливы"

– Благодарю, господин начальник ведомства! – А-Фань снова стукнулся лбом о половицы.

– Ну все, все, хватит в пол стучать, а то из кладовой мыши прибегут, – усмехнулся господин Цао, кивнул Иши и удалился.

А-Фань сразу вскочил и сияющими глазами уставился на нового хозяина.

– И что же мне с тобой делать? – вздохнул Иши, невольно потирая спину: долго стоять ему было еще тяжело.

– Не надо со мной ничего делать, я все сделаю сам! – бойко возразил А-Фань, подбежал к Иши и, подхватив того под руку, довел до постели. – Садитесь, молодой господин Си! Помочь вам раздеться, нагреть воды для омовения?

– Погоди, не суетись. – Молодой чиновник с улыбкой наблюдал за развившим бурную деятельность слугой. – Давай для начала определимся, как ты будешь меня называть. «Молодой господин Си» – слишком официально, я ведь у себя в покоях, не на службе. Пусть будет, скажем, лао[87]87
  Обращение к старшему по возрасту, выражение уважения. Используется между неродственниками, состоящими в довольно близких отношениях. Здесь Иши показывает, что готов общаться с А-Фанем проще, чем обычно делают господин и слуга.


[Закрыть] Си.

– Договорились, лао Си! – блеснул зубами А-Фань, и Иши подавил вздох. Кажется, его спокойная жизнь закончилась. С другой стороны, он слишком долго пробыл вдали от семьи, и ощутить рядом живого человека все же было приятно.

К тому же человека, способного принести пользу.

Утро нового дня Иши начал с работы: отправил А-Фаня в свое ведомство, к младшему дознавателю Юню, с поручением тому составить список всех сановников, имеющих резиденции в столице и постоянно бывающих при дворе, а сам задумался о том, как именно проверять наличие у этих сановников телохранителей с шуангоу. Прямо ведь не подойдешь, не спросишь, а обыск устраивать ему никто не позволит – самого господина Цао без связей и знакомств пустили бы, наверное, не в каждый богатый дом.

Дверь бесшумно открылась. Иши вздрогнул, вынырнув из задумчивости, и увидел богато одетого мужчину средних лет. Пурпурный халат с вышитым на груди изображением журавля, нефритовый пояс, тревожно горящие алые рубины на поясных подвесках – чиновник высшего, первого, ранга. Лицо оказалось незнакомым. Что такой важный человек делает в его покоях?

– Этот скромный служащий приветствует почтенного господина, – медленно поднявшись, Иши поклонился безупречно учтиво. – Чем этот скромный служащий может быть полезен?

– Уже не такой скромный, судя по всему, – проговорил чиновник, оглядывая Иши с ног до головы, и молодому человеку вдруг стало стыдно за свой домашний вид, пусть он и волосы заколол с утра как подобает, и ханьфу был чистым и выглаженным. – Я Лю Вэньмин, советник Его Величества императора Чэнь Гэньцяня и наставник Его Высочества наследного принца Чэнь Шэньсиня. Вернувшись из деловой поездки, в которой меня сопровождал ваш непосредственный начальник, господин Цао Сюань, я с прискорбием обнаружил, что вы подверглись тяжелому и незаслуженному наказанию, в том числе и по вине моего подопечного.

Он сделал паузу, видимо, ожидая от Иши какого-то ответа, не дождался и продолжил:

– Могу ли я что-то сделать для облегчения вашего состояния, молодой господин Си?

Ни заискивания, ни попытки таким образом извиниться за промах, ни снисхождения в этом вопросе не прозвучало. Лю Вэньмин словно предлагал некую сделку или услугу – и, очевидно, в случае согласия Иши будет обязан оказать услугу в ответ. Молодой человек вновь поклонился:

– Этот скромный служащий вполне доволен всем и не испытывает никаких неудобств или притязаний.

Лю Вэньмин снова окинул взглядом всю его фигуру.

– Не испытываете никаких неудобств или притязаний, значит, – заметил он словно про себя и внезапно спросил: – Господин Мэн Минсинь – ваш родственник?

– Да, господин Лю, он дядя по матери этого служащего.

– И в каких вы отношениях?

«Да что за допрос? – настороженно подумал Иши. – Разве следует спрашивать такое при первой встрече?» Однако ответил так, как того требовала вежливость:

– Этот служащий любит и почитает его как второго отца и смеет надеяться, что и господин Мэн видит в этом служащем достойного племянника.

– Понятно, понятно… Скажите, молодой господин Си, какой вы видите свою дальнейшую службу при дворе?

Все самообладание Иши ушло на приличествующий ответ:

– Исключительно на благо своей родины, государя и семьи.

Он хотел бы поставить семью на первое место, но и так прошел по грани приличий, назвав первым не государя. Дело было даже не в том, что уважительное, но ровное отношение Иши к императору после недавнего инцидента стало отдавать неприязнью – не из-за того, что его высекли (император имел на то право и причину), а из-за проявленных в разговоре с принцем качеств; Иши в целом полагал, что его труд, как и труд любого чиновника, направлен в первую очередь на помощь стране.

– Отрадно видеть такие усердие и преданность в молодом поколении. – Лицо Лю Вэньмина ничего не выражало, но взгляд был холодным, цепким. – Поздравляю с продвижением по службе, молодой господин Си, надеюсь вскоре услышать о ваших успехах на деловом поприще.

Не то кивнул, не то повел головой – лишь тихо звякнули пять подвесок на церемониальной шапке-мяньгуане – и вышел, а Иши опустился на место, чувствуя, как дрожат у него против воли руки, будто он не просто поговорил с вельможей, а выдержал изнуряющий поединок.

Если бы не желание помочь семье положением и деньгами, он, пожалуй, и не ушел бы в учебу с головой, чтобы успешно сдать экзамены и получить должность при дворе. Стал бы ученым или каллиграфом, а может, нашел бы себе дело в архиве и никогда не столкнулся с придворными интригами. Однако, с другой стороны, именно его должность сейчас могла помочь с выяснением причин гибели старшего брата, и Иши придется продолжать игру. Ведь пути назад уже нет.

Неприятный осадок после утреннего посещения еще оставался, когда вечером Иши внимательно изучал составленный для него список придворных. Выходило около ста человек – не так много для императорского окружения, многие сановники имели загородные резиденции и в столице появлялись только по необходимости, здесь лишь те, кого можно встретить на территории дворца почти каждый день, – но достаточно, чтобы не справиться в одиночку. Иши задумался. Как поступить? Он, конечно, имеет право привлечь к расследованию столько служащих ведомства, сколько необходимо, но выяснение подробностей о телохранителях этих господ может быть расценено как грубое вмешательство в частную жизнь или, того хуже, намек на порочащую императора деятельность.

В дверь осторожно постучали. «Малая приемная им здесь, что ли» – устало, но уже без раздражения подумал Иши. А-Фань, поймав его кивок, побежал открывать.

– Доброго вечера вам, молодой господин Си, – на пороге стоял стражник Лян Мэнь.

– И вам, господин Лян. Проходите, садитесь. Чаю, ужин?

– Опять вы за свое, ну какой я вам господин? – добродушно усмехнулся стражник, но с готовностью сел. – Я был бы рад провести у вас побольше времени, молодой господин Си, но я к вам с посланием от Его Высочества. И ответа Его Высочество ждет в течение половины ши. – Он протянул сложенное письмо. На желтоватой бумаге золотились иероглифы «бай» и «хэ» – «белый журавль», личная печать наследника.

Усмирив вновь появившуюся откуда-то дрожь в пальцах, Иши взял письмо и осторожно развернул. Он ожидал чего угодно: многословных извинений, эмоций, характерных для порывистой юности, спрятанных за поэтическими метафорами обещаний, – но был приятно удивлен. Принц писал коротко, по-деловому, но с пронзительной честностью.

«Молодой господин Си, – значилось в письме, – уповаю на милость Небесных покровителей, что ваше самочувствие достаточно улучшилось, чтобы не вспоминать более необходимого о недавнем печальном происшествии. Ваши стойкость и милосердие могут служить примером многим из тех, кто стоит выше вас. Вашу порядочность отметил не только я, но и мой гость, чей визит прошел на высшем уровне именно благодаря вам. В связи с этим рискну обратиться к вам с просьбой как к человеку, успевшему проявить себя со всех достойных уважения сторон.

Вы уже знаете, что моя царственная мать, Ее Величество императрица, тяжело больна. Ее недуг необычной природы, и помощь могут оказать только совершенствующиеся, которым отныне закрыт путь во дворец. Клан Вэй Далян, из которого она родом, готов прислать снадобье, способное облегчить ее состояние и, возможно, отвести угрозу для жизни, но необходимо встретить посланца и тайно доставить снадобье во дворец. Такое ответственное дело я не могу поручить простому стражнику. Разумеется, у вас есть возможность отказаться, и никто не осудит вас за это; однако, если вы все же сочтете приемлемым для себя согласиться, я буду готов исполнить любую вашу просьбу или оказать ответную услугу, когда она вам понадобится. Как видите, я не требую от вас ничего недостойного или не отвечающего вашим благородным убеждениям, и если, вдруг все раскроется, император не узнает о вашей роли в этом деле, всю ответственность я возьму на себя. Прошу передать мне ответ через Лян Мэня как можно скорее. С благодарностью, что бы ни случилось, Чэнь Шэньсинь».

Прочитав письмо, Иши уронил его на колени и задумался, не замечая тревожного взгляда Лян Мэня и любопытного – А-Фаня. Просьба принца оказалась сродни грому среди ясного неба, и уши молодой человек зажать не успел. Он уже понял, что Его Высочество не станет прятать нож внутри улыбки[88]88
  Образно о коварном и двуличном человеке.


[Закрыть] – не таков, но Иши в прямом смысле на собственной шкуре уже ощутил, что бывает, если попасть между противоборствующими силами в лице императора и его сына, и не сказать, чтобы жаждал испытывать это снова. Если он теперь не случайно, а сознательно нарушит запрет о встрече с заклинателями, наказание будет отнюдь не таким мягким. Однако выполнить просьбу Его Высочества означало иметь его у себя в должниках, что однозначно может пригодиться.

– Господин Лян, передайте Его Высочеству, что я готов помочь всем, чем смогу, – твердо сказал Иши.

Согласно указаниям, Иши надлежало встретиться с заклинателем из клана Вэй Далян в небольшой харчевне при постоялом дворе «Милость Дракона» на севере столицы. На другой день, к концу ши Свиньи, Иши и А-Фань отправились в путь. Выскользнуть из дворца удалось без затруднений: им передали ключ от потайной двери, а через пару кварталов в подворотне их ждал Лян Мэнь, загодя получивший у принца выходной и покинувший дворец еще утром («Провожу вас, молодой господин Си, даже не спорьте. Ночью в глухих кварталах всякое бывает, случись с вами что – меня Его Высочество лично казнит»).

Постоялый двор «Милость Дракона» оказался двухэтажным зданием, протянувшимся вдоль улицы на целый инь[89]89
  Инь – единица измерения длины, примерно 24 метра.


[Закрыть]. Вдоль деревянной наружной галереи горела всего пара фонарей, скудно освещавших узорчатые деревянные столбы и ало-голубое резное изображение дракона у входа. Изучив вопрос заранее, Иши знал, что этот постоялый двор построен заклинателем для заклинателей – один из адептов Хань Ин, серьезно пострадавший на божественной охоте[90]90
  «Шэнь дале» на китайском – охота на нечисть, то, чем обычно занимаются заклинатели.


[Закрыть] и утративший возможность продолжать совершенствование, открыл его более десяти лет назад. Именно здесь преимущественно останавливались приезжавшие в столицу по делам адепты других кланов и молодежь, рискнувшая пробовать силы на вступительных испытаниях в Хань Ин. Здесь же, видимо, передавали и тайные послания.

Иши и его спутников уже ожидал адепт клана Вэй Далян – он почти сразу вышел на условный стук. Невысокий худощавый мужчина лет тридцати с небольшим в охряном ханьфу с оторочкой персикового цвета[91]91
  Цвета клана Вэй Далян.


[Закрыть] внимательно оглядел А-Фаня и Лян Мэня и в упор уставился на Иши. Изучал его долго, будто пронзая тысячью стрел, хотя его лук и колчан спокойно висели за плечами. Иши знал, что читать мысли на расстоянии не умеет никто из совершенствующихся, но ему все равно стало немного не по себе.

– Мне поручились за вас, – наконец сказал адепт, доставая из рукава мешочек с вышитой парой танцующих журавлей и передавая его Иши. – Надеюсь, нет необходимости уточнять, что все сказанное и сделанное сегодня останется между нами?

– Вряд ли господину Цао Сюаню неизвестно об этом месте, – спокойно ответил Иши, – но сейчас я не на службе, и кто запретит мне прогуляться весенней ночью по городу?

Адепт хмыкнул, но во взгляде его мелькнуло что-то вроде уважения. Он коротко поклонился и ушел в дом. Иши со спутниками не стали мешкать и вернулись во дворец еще до исхода ши Крысы. С принцем они встретились в одном из закрытых внутренних садов, куда не было доступа никому, кроме членов императорской семьи и немногих особо доверенных слуг. Иши мельком удивился, как быстро старый дворец смогли привести в надлежащий вид и обустроить: столица вернулась в земли Ин после более чем шестидесяти лет в землях других кланов, и почти заброшенные здания снова поражали великолепием. Традицию смены столицы каждые десять лет, чтобы без внимания не оставался ни один уголок Жэньго, заложил еще Первый император.

Вряд ли в столь позднее время кто-то взялся бы следить за принцем, однако Его Высочество оделся как мог неприметно и даже набросил длинный плащ с глубоким капюшоном. Он сидел на скамье молча и неподвижно, но порывисто поднялся навстречу, едва завидев Иши.

– Молодой господин Си! Все ли прошло благополучно?

– Его Высочеству нет нужды волноваться. – Иши с поклоном протянул мешочек. Принц схватил его, на миг соприкоснувшись пальцами с Иши – те ощутимо дрожали – и внезапно коротко склонил голову.

– Ваше Высочество!.. – Иши оторопел.

– Я не смел и надеяться на вашу помощь, молодой господин Си, – сказал принц Чэнь таким тоном, словно и не нарушил только что все правила приличия. – Я обещал оказать вам ответную услугу. Есть ли что-то, что я могу сделать для вас?

– Да, Ваше Высочество, – у Иши было достаточно времени обдумать просьбу, и он не колебался. – Несколько дней назад в городе было найдено тело заклинателя, по виду не принадлежащего ни к одному из кланов и убитого, согласно выводам судебного врача, с помощью шуангоу. Это редкое оружие, и в пределах столицы его можно встретить разве что у телохранителей императорской семьи и знатных сановников. Мое ведомство не может оставить столь загадочную смерть без внимания, и я прошу вас о содействии. Мне нужен перечень всех, у кого телохранители пользуются подобным оружием, а также заверенное вашей печатью разрешение допросить их от имени моего ведомства.

Принц выглядел изрядно удивленным, однако без колебаний кивнул:

– Я понял вас, молодой господин Си. Список и разрешение будут у вас завтра же. Могу ли рассчитывать на то, что итогами расследования вы поделитесь также и со мной?

– Непременно, Ваше Высочество.

«Пути назад нет», – напомнил себе Иши. Отступать уже поздно. Да он и не станет.

Глава 3. Старый сад оживает, темная ночь приносит вести

С тех пор как умерла мать, сад в доме Си изрядно зарос. Сначала братьям просто было не до того, потом Иши просиживал дни и ночи за книгами, а Сяньцзань пропадал в лавке. Ючжэня же к тому времени уже отдали на обучение в монастырь, и некогда тщательно отобранными и лелеемыми госпожой Мэн деревьями занимался лишь приходящий раз в пару месяцев садовник: подрезал чересчур разросшиеся кусты, убирал засохшую траву, осенью сгребал опавшие листья, зимой расчищал дорожки.

Одними из самых ярких детских воспоминаний Ючжэня были прогулки с матерью в саду весной: персик уже отцветал, и нежные лепестки ковром ложились на густую траву, на клумбах золотились поздние камелии, яблоня раскрывала первые робкие бутоны, и казалось, что сад окутан волшебной вуалью. Мать тоже любила вуали, за пределами дома вокруг нее всегда вились и колыхались полупрозрачные шарфы и накидки – маленький Ючжэнь даже долгое время считал, что его мама – садовая фея, которая выходит только днем, а ночью спит в чашечке цветка или в траве у каменной стены. Мама долго смеялась, когда об этом услышала, а потом рассказала сказку о Персиковой долине, где живут счастливые люди, не знающие войн и болезней[92]92
  Отсылка к легенде об Улинской Персиковой долине. В легенде рассказывается о рыбаке, случайно попавшем в сказочную долину, заросшую персиковыми деревьями и заселенную людьми, оторванными от остального мира. Они жили блаженной жизнью, не зная, что делается на свете. Вернувшись на родину, рыбак рассказал обо всем виденном своему правителю. Тот отправил людей на поиски сказочной страны. Но во второй раз рыбак уже не смог отыскать Улинский источник.


[Закрыть]. «Будь я феей, А-Чжэнь, – говорила мама, – обязательно устроила бы в саду дверцу в эту чудесную долину, чтобы мы все могли жить там и никогда не расставаться».

Счастливы люди, не знающие своего будущего. Ючжэнь часто думал: будь у него пророческий дар, как у легендарных мудрецов, он бы сошел с ума или покончил с собой, не в силах отвести беду от семьи. Поссорился с отцом и покинул дом Шоуцзю, слег и вскоре скончался не переживший этого удара отец, а за ним – и мать, не перенесшая выпавших семье тягот, и Ючжэнь помнил отчетливее уже не ее руки и тихие колыбельные, не длинные отцовские усы, за которые было так весело дергать, не его раскатистый смех, а срывающийся юношеский голос Сяньцзаня, который, пересказав все известные сказки, придумывал новые, чтобы успокоить младшего брата и хоть как-то отвлечься от забот. Золотистую дымку цветения в саду вытеснили золотистые отблески лампы, при свете которой готовился к экзаменам Иши, а Ючжэнь, пугаясь темноты и тишины, – Сяньцзань часто ночевал в лавке и не мог сам уложить его спать, – приходил к нему в учебную комнату, сворачивался клубочком на циновке и засыпал под шелест свитков и книжных страниц или под звуки голоса саньгэ, который шепотом заучивал отрывки из трактатов и стихи. А потом уже были деревянные стены монастыря Тяньбаожэнь; расписанные сценами из древних книг ширмы и зеленые рощи надвинулись, обняли теплом и тишиной, прижались к сердцу голосами птиц и шелком травы, заставив прежнюю жизнь осыпаться персиковыми лепестками, испариться каплями росы.

Ючжэнь почти не бывал дома после начала обучения – чаще братья приезжали его навестить – и теперь стоял на пороге старого сада, вдыхал полной грудью напоенный зеленью воздух – оглушенный, ослепленный обрушившимися воспоминаниями, и сердце колотилось так, что наставник отправил бы его на неделю в глубокую медитацию, усмирять дух.

Самонадеянно, конечно, считать, что дао можно постичь в одно мгновение, но Ючжэнь ощущал себя тем самым просветленным избранным, сердце которого бьется вместе с ритмом мироздания. Пусть его мир в этой точке пока ограничен родительским домом и заброшенным садом, задача Ючжэня – вернуть в мировую гармонию старшего брата, быть с ним рядом в тяжелое время. И первым шагом к возвращению гармонии может стать возрожденный сад. Первым шагом на пути в тысячу ли[93]93
  Отсылка к известной китайской пословице «Путь в тысячу ли начинается с первого шага».


[Закрыть], но ведь главное – этот шаг сделать.

Заодно пригодятся навыки, приобретенные в монастыре.

Сяньцзань изрядно удивился просьбе брата, но ключи от кладовой с садовым инвентарем выдал, лишь уточнил, нужна ли помощь и стоит ли позвать слуг. Ючжэнь только улыбнулся.

В свою старую комнату молодой даос входил с трепетом едва ли не большим, чем в сад. Все осталось по-прежнему, разве что игрушки были убраны в сундук, а кровать – задернута плотным пологом от пыли. Ючжэнь развесил на деревянной вешалке церемониальное облачение, тщательно расправил складки на накидке и пристроил рядом запасную одежду. Посидел немного на сундуке, потом откинул крышку. Сверху на бережно сложенных бумажных змеях и ярко раскрашенных глиняных фигурках лежала подушка в виде головы дракона – обтянутая небесно-синей хлопковой тканью, с вышитыми глазами и длинными усами из толстых ниток. Эту собственноручно сшитую подушку мать подарила ему на четвертый день рождения – отгонять плохие сны и злых духов. После ее смерти Ючжэнь несколько лет с подушкой не расставался, отчего она несколько поистрепалась, но потом уехал в монастырь, куда не пробраться ни одному злому духу, и мамин оберег пришлось оставить дома.

Эти воспоминания уже не вызывали боли – лишь светлую грусть, и Ючжэнь, погладив дракона по мягким ушам, достал его из сундука и посадил в изголовье постели: пусть добрые чувства и материнское благословение помогут ему исцелить душевные раны брата и вернуть мир и покой в дом.

В первый же вечер, когда они сели ужинать, Ючжэнь засыпал старшего брата вопросами о его жизни. Его, конечно, интересовало, как тот жил все это время, но цель была не только и не столько в утолении любопытства: хотелось, чтобы Сяньцзань ненадолго вышел из того отрешенного состояния, в которое его повергла смерть Шоуцзю. Разумеется, когда опрокинулось небо и перевернулась земля[94]94
  Образно: «произошла огромная перемена в жизни».


[Закрыть], глупо ждать, что все быстро наладится, но Ючжэнь упорно напоминал себе о первом шаге. За разговором он не забывал подкладывать старшему вкусные кусочки и вполне успешно скормил ему целую пиалу супа из свиных ребрышек с лапшой. Удивление на лице Сяньцзаня при виде пустой посуды стоило всех потраченных усилий.

Разговаривать с ним было все еще непросто: привыкнув к роли отца для младшего брата, Сяньцзань открывался с трудом. «Не о чем волноваться», «Не бери в голову», – слышал от него Ючжэнь первые несколько дней. Но терпение, как говорится, и железный столб до толщины иглы сотрет, так что молодой даос не отчаивался. Монашеское облачение осталось на вешалке, а сам Ючжэнь, высоко подвязав волосы, в одних штанах и белоснежной рубашке-шань отправился в сад и прилежно обрезал засохшие ветки, выпалывал сорняки на клумбах, расчищал заросшие мхом мощеные дорожки… Пару раз он видел краем глаза Сяньцзаня: тот стоял у калитки, но внутрь не заходил; а потом Ючжэнь уже не замечал ничего вокруг, потому как добрался до каменных табличек.

Отполированные до блеска плитки разноцветного мрамора находились в самых неожиданных местах: на валуне у склонившейся к пруду ивы, в корнях старой развесистой яблони, на бортике клумбы, на стене, на изящной полуколонне в зарослях можжевельника… Ючжэнь понимал, что его мать, будучи родом из знатной семьи и получив превосходное домашнее образование, вполне могла бы расположить таблички по сторонам света, с учетом направления стихий или иных философских понятий, как это делалось порой в монастыре Тяньбаожэнь, но предпочла спрятать их так, чтобы появление каждой перед глазами казалось неожиданностью, чудом. На табличках темнели изящные надписи – строки поэтов о жизни, природе, любви:

 
Если в сердце закралась печаль,
Лучше выйти и встретить зарю[95]95
  Ли Цинчжао, империя Сун (960–1279 гг.). Пер. М. Басманова.


[Закрыть], –
 

прочитал Ючжэнь, раздвинув нежно-лиловые цветы рододендрона.

 
Сосновый ветер
Я приму как милость,
Луну и лютню.
Вот и все пока[96]96
  Ван Вэй, империя Тан (618–906 гг.). Пер. А. Гитовича.


[Закрыть], –
 

сообщала табличка, укрытая зеленым сумраком у дальней стены. По этим табличкам маленький Ючжэнь когда-то учился читать; мать, водя пальцем по иероглифам, разъясняла значение каждого, а потом они учили стихи наизусть, и мальчик старательно переписывал их в тетрадь. Как же случилось так, что он совсем об этом забыл?

«Я верну жизнь в этот сад, ведь весной должны распускаться цветы», – пообещал он то ли Небесам, то ли покойной матери, а вернее всего, себе самому.

На закате уставший Ючжэнь, попросив слуг нагреть воды для вечернего омовения, направился сразу в комнату – ему сообщили, что хозяин вернулся недавно и уже ушел отдыхать, – и обнаружил поднос с ужином, а рядом – тщательно сложенное одеяние того же покроя, что и его монашеское облачение, только немаркого коричневого цвета. Не стоило и гадать, чьих это рук дело.

К брату он зашел утром, в начале ши Кролика[97]97
  Кролик – четвертый ши, время с 05:00 до 07:00.


[Закрыть]: в монастыре приучили вставать рано. Сяньцзань сидел возле открытого окна в накинутом на плечи ханьфу и с распущенными волосами, бездумно глядя во двор.

– Приветствую, эргэ.

– А-Чжэнь! – вскинулся Сяньцзань. – Проходи. Ты рано. Плохо спал?

– Все в порядке, эргэ, я выспался. Как прошла твоя ночь?

– Все хорошо, не стоит беспокоиться. – Однако круги под глазами и бледность говорили сами за себя. Ючжэнь укоризненно покачал головой и мягко попросил:

– Позволь расчесать тебе волосы, эргэ.

– Конечно, как хочешь, сяоди[98]98
  Обращение к самому младшему брату.


[Закрыть], – устало отозвался Сяньцзань. Как будто Ючжэнь снова малыш, выпрашивающий сладости или просящий поиграть с ним. «Эргэ совсем не изменился», – с печальной улыбкой подумал юноша, пристраиваясь за его спиной и бережно разбирая спутанные пряди. Причесывая брата, он про себя молил Небесных покровителей даровать душевный покой одному близкому человеку и защитить другого – от Иши пока вестей не было.

– Спасибо за подарок, эргэ, – тихо сказал он, закалывая собранный узел нарядной шпилькой с нефритовым цветком. Успокоившийся под его ласковыми прикосновениями Сяньцзань вздрогнул:

– Какой подарок? Ты о чем, А-Чжэнь?

– Эргэ, не притворяйся, что не понял. – Ючжэнь мягко развернул брата за плечи; ошарашенный Сяньцзань позволил ему, лишь плотнее запахнув ханьфу, словно мерз в разгар весны. – Благодарю тебя за твою заботу. Теперь позволь помочь тебе, ведь именно за этим я здесь. Прошу, не закрывайся от меня. Я не всесилен, как Небесный Дракон или его божественная супруга, но в моих силах облегчить твою – нашу – боль. Да, я не могу вернуть к жизни того, кто погиб, но могу спасти жизнь того, кто еще не умер[99]99
  Отсылка к крылатому выражению-чэнъюй: «вернуть погибшего к жизни» – истории о легендарном докторе Бянь Цюэ (около 401–310 гг. до н. э.), который спас жизнь умирающему наследнику престола.


[Закрыть]. Ты жив, эргэ, как жив и наш сад. Поверь мне, если себе не веришь.

– Что тебе нужно, чтобы вернуть сад к жизни? – Сяньцзань говорил медленно, словно нащупывая тропинку в темноте, но взгляда не отводил.

Ючжэнь улыбнулся.

– Лишь время и помощь Небесных покровителей, эргэ. Вот увидишь, сад вновь расцветет и зазеленеет, встречая летнее солнце. Только с прудом понадобится помощь. Найдутся в округе толковые работники?

Обсуждение очистки пруда внезапно расшевелило Сяньцзаня: откровеннее он не стал, но смотрел уже не так отрешенно, и Ючжэнь счел утреннюю беседу успешной. Старший брат никогда не умел говорить о своих чувствах, предпочитая словам поступки; новая одежда и желание помочь с прудом – прямое доказательство. После завтрака вызвали управляющего Ма Фаня, и тот с готовностью предложил свои услуги по поиску работников. Затем обсудили текущие дела: Сяньцзань поначалу порывался спровадить Ючжэня, но тот отговорился тем, что ему, мол, очень интересно послушать.

– У тебя дела идут на лад, эргэ, – сказал он под конец.

– Не жалуюсь, слава богам, – хмыкнул Сяньцзань почти весело. – Не только местные чиновники ткани заказывают, но и из клана Хань Ин приезжали. Даже из дворца господин Лан посылал за сэдином цвета рассветных облаков – а ведь он советник третьего ранга.

Соседи быстро проведали, что у торговца Си гостит брат-монах, и уже несколько человек приходили за талисманами защиты и благополучия. Старик портной попросил провести ритуал привлечения благодати Небесных покровителей – Ючжэнь впервые в жизни самостоятельно зажег две свечи в честь Дракона и Феникса вне монастыря, – а господин Бао с соседней улицы пожаловался на зловредного духа, мешающего спокойно спать. По его словам, с наступлением ночи начинались шуршание и топот, будто стая крыс носилась по дому и саду, а еще раздавался странный лай. «Даочжан, это непохоже на наших собак! – Щеки господина Бао тряслись от страха. – Не иначе как к нам забрался гуй[100]100
  В китайской мифологии: демон или дух умершего.


[Закрыть] или цзянши!» Изо всех сил сдерживая смех, Ючжэнь успокоил мужчину тем, что цзянши точно не лают, а если же это и вправду гуй, то очень слабый, почти безвредный, раз никто до сих пор не пострадал. Однако взял свою метелку-фучэнь[101]101
  Фучэнь – даосская метелка, представляет собой пучок белого конского волоса на деревянной ручке, общая длина около метра. Монахи носили ее для отпугивания злых духов и защиты от оружия. В ручке иногда скрывалось острие.


[Закрыть], курильницу с изгоняющими злых духов травами и честно прошелся по всему поместью Бао несколько раз, оставляя по пути палочки благовоний. Через какое-то время в дальнем уголке сада под ноги Ючжэню с жалобным писком вывалилось странное создание, похожее на крысу с головой черепахи. Всего лишь безобидный маньмань[102]102
  Маньмань – в древнекитайском «Каталоге гор и морей» похожие на мышей существа с головами черепах.


[Закрыть]. «Как же тебя занесло сюда, дружок?» – Ючжэнь поднял существо и почесал ему спинку.

Маньманя он выпустил в реку на окраине города – эти существа живут на мелководье, и заблудившемуся проще будет отыскать сородичей, а осчастливленный господин Бао осыпал молодого даоса благодарностями и сунул в руки сверток шелка. Шелк Ючжэнь принес домой и отдал брату со словами: «Тебе лучше знать, что с этим делать, эргэ». Сяньцзань хитро прищурился и забрал ткань, а через пару дней Ючжэнь нашел у себя в комнате гладкую и приятную на ощупь нижнюю сорочку из того самого шелка – нежно-зеленое поле стрелами прорезали молодые побеги бамбука. Ючжэнь, конечно, мог попенять брату, что из такого шелка впору шить верхнюю одежду – какой смысл в узоре, если его никто не увидит; или напомнить об умеренности, приличествующей даосам, однако не сделал ни того, ни другого. Это был дар от чистого сердца – как посмел бы Ючжэнь отвергнуть его?

Юноша напросился с братом и в лавку на пару дней, и число посетительниц резко возросло. Девушки и молодые женщины и раньше частенько захаживали в лавку Си – за редкими тканями и всевозможными расцветками, – но теперь приходили по нескольку раз, хихикали, закрываясь веерами, краснели, украдкой разглядывая Ючжэня. Юноша улыбался всем одинаково приветливо, про себя рассуждая: «Недаром жизнь вне монастыря считается высшей формой подвижничества: оказывается, соблюдать все обряды и правила среди людей ужасно трудно! Мне не следует выказывать предпочтение ни одной из них – без искреннего чувства это противоречит Пути, но и обижать равнодушием не следует ни одну из них – это противоречит поведению добропорядочного человека». Сяньцзань только посмеивался.

Помощь Ма Фаня в поиске работников оказалась очень кстати. К концу недели они уже прошлись неводом по дну пруда, выловив комья земли и камни, убрали буйно разросшиеся водоросли и укрепили берега; потом Ючжэнь приладил к сетке с камнями несколько очистительных талисманов и оставил ее в пруду на сутки. В ставшую прозрачной воду он высадил несколько видов водорослей и выпустил желтых и оранжевых карпов-лиюй, купленных на городском рынке. Рыбы яркими пятнами разбежались по пруду, словно золотые слитки или мандарины, просыпанные нерадивым торговцем, и Ючжэнь, взирая на дело рук своих, устало, но умиротворенно вздохнул.

– Ты все же сделал это, – сказал позади Сяньцзань. Ючжэнь обернулся. Брат стоял, завороженно глядя на снующих рыб, на ветви ивы, купавшей в пруду похожие на росчерки пера листья, и ему на плечи почти ложились душистые гроздья глицинии, словно обнимали, заслоняя от забот. За эту неделю Сяньцзань заметно ожил, снова стал тщательно причесываться, а новый лиловый ханьфу и вовсе делал его похожим на духа дерева, вышедшего прямо из ветвей глицинии с цветами всего на тон светлее его одежды.

– Верно говорят: смотреть на цветы легко, вышивать их трудно, – вздохнул Ючжэнь, улыбаясь чуть нерешительно. – Чистить пруды мне еще не доводилось, зато теперь, случись странствовать, смогу заработать не только молитвами да ритуалами.

Вечером они долго сидели за чаем. Расходиться не хотелось, оттаявший Сяньцзань вспоминал забавные случаи из детства младших братьев, Ючжэнь готовил новые талисманы – на продажу и взамен использованных. Потом Сяньцзань положил вдруг на стол потрепанную тетрадь.

– Узнаешь? – тихо спросил он.

Осторожно раскрыв тетрадь, Ючжэнь замер: грубые светло-коричневые листы были покрыты неровными иероглифами.