Текст книги "Оракул"

На вершине сопки темнела натоптанная площадка: стрелковая точка. Оттуда следы вели в чащу и обрывались у края лесного оврага: здесь совсем недавно обломился промерзший песчаный козырек. Чуя неладное, Иван заглянул вниз: на синем вечернем снегу лежал человек. Ветер шевелил длинные седые волосы. Свитка, связанная из грубой серой шерсти, темнела кровяным натеком. Рядом валялось старое, перемотанное проволокой ружье. Иван спрыгнул по осыпающемуся склону и, продираясь сквозь кустарник, почти скатился вниз. По пестрой вышитой кайме рубахи и маленьким, точно детским валенкам, Иван догадался, что перед ним – женщина.

Он заглянул в маленькое, смуглое лицо. Лет эдак двадцать назад оно, возможно, было красиво, а волосы, выбивающиеся из-под вязаной полоски на лбу, оказались вовсе не седые, а природного светлого, точно стеклянного, цвета.

Иван осторожно приподнял опавшее веко, проверяя реакцию зрачков, женщина шевельнулась и приоткрыла глаза.

– Где болит, матушка?

Спасенная молча потянулась к древнему ружьишку. Иван по-своему понял ее беспокойство, он поднял и закинул ее оружие за спину.

– Куда доставить? Говори, отнесу…

Женщина слабо махнула рукой в сторону озерной излучины. Дальний берег озера тонул в млечном тумане.

По вязкой кайме незамерзающего берега Иван вернулся к стоянке. Со старухой на руках он шел почти вслепую. Ледяная жижа захлестывала поверх сапог, но он упрямо шагал вперед, продираясь сквозь подлесок.

Добравшись до становища, Иван переложил «бабушку» в резиновую лодку. На всякий случай спрятал в тайнике рюкзак с пробами и присыпал валежником. Плавсредство с пострадавшей он повел вдоль берега. Старуха больше не отвечала на вопросы, и Иван плыл наугад. Поверх тумана замаячило жилище, крытое почернелой щепой. Бревенчатый домишко стоял на высоких сваях, точь-в-точь как избушка на курьих ножках. Возле дощатых мостков шумно колготились белые птицы, в окошке тлел робкий огонек.

– Эй, хозяева! – позвал Иван.

В ответ тревожно гоготнули гуси-лебеди.

– Ну это ясно, что вы тут хозяева…

Иван переложил старуху на мостки.

Дверь скрипнула, Иван оглянулся на звук и едва не ослеп. По мосткам шла-скользила высокая девушка в белой рубахе до пят.

– Мама! – она склонилась над матерью. Блестящие волосы цвета спелой пшеницы коснулись воды под мостками.

– В овраг твоя матушка упала да прямиком на камни. Погоди, я помогу, – Иван на руках отнес легкое, точно высохшее тело в избушку, уложил на лежанку и с удивлением огляделся. Старинный кованый светец с древней лучиной давал немного света, но белые, словно скобленые бревна избушки светились. Сруб был сложен в виде правильно ограненного пятистенка с одним окошком, но маленькая лесная горница казалась просторной. Ничего охотничьего, связанного с добычей, не было внутри странной избушки, однако кое-что из городского обихода невесть какими путями все же осело: железный чайник, пустая лампа-коптилка и новогодняя поздравительная открытка, пришпиленная к стене.

На полке выстроились самодельные книги, одна из них лежала на столе. Строки были выведены соком болотной ягоды. «Древо то златовидно, в огненной красоте и ветвями покрывает весь рай…» – прочел Иван.

У окошка Иван приметил деревянный ткацкий станок, какими пользовались в этих краях лет сто назад. Похоже, старуха и дочь все необходимое ткали из крапивы и вязали из шерстяной пряжи, сократив общение с цивилизацией до минимума. Простая посуда была слеплена на гончарном круге и обожжена в печи, отшельницы не жарили и не варили и, должно быть, питались тем, что щедро и добровольно дает тайга. Терпкий запах сушеных грибов и снадобий щекотал ноздри. Берестяные туеса с орехами и ягодами выстроились на тесаных тяблах вдоль стен, ожидая зимы. В сенцах Иван приметил заготовленное сено, здесь же стояли самодельные корзины с кедровыми шишками. Тут уже не на людей было наготовлено, а на все звериное поголовье. Это открытие внезапно умилило Ивана и отдалось у сердца теплой волной. Так вот она какая Волчья Прялка, защитница зверя и птицы!

Девушка хлопотала около матери, высвобождая из распоротого кожуха окровавленную руку. В темной, сумрачно-слепой избушке было светло от ее лица и золотых волос. Вот только двигалась она от присутствия незваного гостя немного стесненно.

– Как звать-то тебя, хозяюшка?

– Анфея, – не поднимая головы, ответила девушка.

– А матушку вашу?

– Василиса, – еще более неохотно ответила девушка.

Она подбросила в печь сухого валежника и тотчас запарила вымокшая одежда Ивана. Он достал из кармана отсыревшие документы и подвинул поближе к печке. Девушка взглянула на розовый язычок железнодорожного билета и едва слышно прошептала: «Москва…». Затем удивленно оглянулась на поздравительную открытку с московским Кремлем, пришпиленную над кроватью матери: в черном новогоднем небе расцветали гроздья салюта и хрустальной подковой вздымался мост над Москвой-рекой. «С Новым 1946 годом!» – светились крупные красные буквы.

– Да вы промокли совсем, – девушка проследила взглядом сырые отпечатки и шматки тины на чисто выскобленном полу.

– Есть такое дело: в озеро я провалился по самое некуда. Да вы не беспокойтесь, у печки обсушусь.

– Разувайтесь скорее, я вам чуни принесу.

Иван подчинился этому всплеску гостеприимства. Встав на колени, Анфея одела на босые ступни Ивана колючие носки. Их серый с подпалом свет напоминал волчью шерсть. Что же это получается: баба-Яга волчий чес устраивает, а потом носки и кольчуги вяжет? И он вдруг обрадовался незнамо чему, словно и впрямь нечаянно попал в сказку.

– Я сейчас баню затоплю, – не поднимая глаз, пообещала Анфея.

Говорила она не по-местному: последние слоги не укорачивала, словно росла не здесь, а где-нибудь в старинном русском городке, где еще живы таинственные смыслы и ритмы русской речи.

Иван засобирался в баню, но свою подмокшую камуфляжную куртку оставил на оленьем рожке рядом с печкой. В ее нагрудном кармане притаился настороженный капкан – мобильник с функцией микродистанции. Выключенный аппарат по команде переходил в режим прослушивания и наблюдения и мог работать как подслушивающий жучок. Что на самом деле «зашито» под его корпусом, Иван не знал.

Волчья Прялка уже лежала на теплой печи, «на девятом кирпиче», и металась в тяжелой испарине, когда Анфея, все так же не поднимая глаз, прошептала, что баня готова.

– Пойдемте, я провожу…

Идти было недалеко, по едва приметной тропке вдоль берега озера, тем не менее Иван решил сполна использовать этот до обидного короткий путь.

– Вы что же тут одни живете? – спросил он, оглядываясь на граненый сруб, слишком маленький и хрупкий для каленых сибирских зим.

– А вы там в Москве разве не одни? – спросила девушка и обожгла быстрым взглядом.

Он действительно жил один. С женой он разошелся, прожив без ладу и согласия ровно год. Не вынесла Ирина тягот гарнизонной жизни и поставила жесткое условие: или я, или «эта твоя чертова подлодка». Иван выбрал подлодку. Ирина уехала к родителям, а он вместо того, чтобы рвануть за ней, ушел в поход, а когда вернулся, уже поздно было просить прощения. Так и расстались по-житейски суетно и холодно.

– Мне до поезда еще два дня, можно у вас остановиться? – без особой надежды спросил он.

– Тесно у нас, – ответила девушка.

– Так я в бане перекантуюсь, а днем – в лесу, на озере…

Анфея пожала плечами и окинула его насмешливым взглядом. Ее синие глаза казались темнее от смоляных ресниц и ярких белков.

– У нас тут медведи водятся, – напомнила она.

– Да я вроде не робкий, – усмехнулся Иван. – Дров вам на зиму наколю или еще чем пособлю.

Анфея пожала плечами и до самой избушки не проронила ни слова.

– Вот и баня – парьтесь всласть!

Из распахнутой двери пахнуло терпким духом багульника и банным жаром, самой сладкой для северянина утехой. Прежде чем залечь на полог в крошечной баньке с грубо обмазанной каменкой, Иван успел провернуть вполне шпионскую операцию. Через таблетку в ухе он подключился к аппаратику и слушал все, что происходило в избушке на курьих ножках.

Некоторое время Анфея глухо побрякивала глиняной посудой. Старуха, видимо, очнулась и сквозь стон подозвала дочь:

– Ступай, доченька… Не забудь… «Звезда, Луна, Солнце, Крест…» Если я умру… сорок дней у тебя, помни. Сорок дней… «Мертвая вода»… После «живая»… А сейчас возьми тимьяна, адамовой главы да мяты… – изнемогая, шептала старуха. – Дальше знаешь, что делать…

Все стихло, словно Анфеи больше не было в избушке.

В парной скрипнула дверь, и в баню скользнула девичья фигурка в волчьем вязаном кожушке, туго подпоясанным пестрым лыком. Иван едва не упал с полка. Это что за явление? От бывалых людей он слыхал об обычаях гостеприимства у сибирских староверов, но там желанных гостей парят хозяйки-большухи, для девки на выданье это довольно смелый шаг.

– Надо чего? – спросил опешивший Иван, перевернувшись на живот.

– Мать послала. Попарю я тебя, а то поди промерз… – пробормотала девушка, не поднимая ресниц.

– Спасибо, конечно, да я и сам справлюсь.

– Матушка велела, – сурово повторила девушка.

«Точно, староверка, – подумал Иван, – про них много рассказывают. Они и на медведях пашут, а на лосях в гости ездят, и книги у них дивные в сундуках хранятся, и сами эти книги размером с сундук… А больше всего блюдут они чистоту телесную и нравственную. Вот и этот ангел с веником наверняка ничего лукавого не замышляет, если бы не мамашины наставления».

– Как пришло, так и ушло! Кто наслал, тот и получил! – выговаривала Анфея, орудуя веником, как розгами.

Под хлесткими ударами Иван едва успевал разглядывать девушку. Ее задумчивое, светлое, невинное лицо не выражало абсолютно ничего. И рубаха была на ней грубая, домотканая, прикрывающая стан наподобие брони и отсекающая всякие вольные мысли, но чем строже и неприступнее держалась она, тем разительнее и ярче, как огонь под углями, играла ее редкая красота. От банного жара ее щеки маково порозовели, золотистые пряди намокли и заплясали влажными упругими волнами.

«Не девка, а карамель», – подумал Иван, и в памяти всплыл Нихиль как некое наваждение. Левой рукой мудрец поглаживал свою реденькую седую бороденку, а правой плавно покачивал из стороны в сторону, грозя сморщенным пальчиком.

«Чур меня! Сгинь, Анчутка беспятый!» – весело чертыхнулся Иван, прогоняя непрошенного свидетеля.

Веселье банного пира не смыло тревоги. Не первый раз агент «ноль-ноль» ловил себя на том, что он сам всего лишь один из датчиков сложной системы, что-то вроде широкодиапазонного зрительного адаптера, поставляющий в мозг шефа исходные данные. Бессильный старикашка видел мир его глазами и даже овладевал этим миром через его переполненное силами молодое тело. Вот и сейчас замечательная красота этой девушки оказалась помехой на целостной картинке, и волшебник от спецслужб, всаженный в инвалидную коляску по самый черенок, успел ее отфильтровать и заблокировать.

Анфея запарила в бадейке дурманного зелья и довольно безучастно отхлопала его еще раз веником по пяткам, бокам, ягодицам и литой, тренированной спине. Красивая дикарка, должно быть, совсем не знала жизни и уж точно не знала, как опасно молчать наедине с мужчиной.

– А вы всех гостей так привечаете? – не без ехидства спросил Иван.

– У нас гостей не бывает.

– Значит, тебе еще никто не говорил, что ты очень красивая?

Анфея бросила на поверженного богатыря испытующий взгляд и так саданула веником, что Иван невольно схватился за ужаленное место. Уже в дверях она обернулась и окинула его насмешливым женским взглядом.

«А не такая уж она неприступная», – подумал Иван.

От разгулявшихся запахов летнего разнотравья неудержимо клонило в сон. Легкий певучий хмель разлился по жилам. Иван кое-как оделся и, пошатываясь, добрел до избушки.

– С легким паром, – как ни в чем не бывало кивнула Анфея.

– Ох, хозяюшка, знатно попарила! Все горит!

– Ложитесь, я вам свою постель постелила.

– А как же вы?

– Я при матери буду.

Иван повалился на травяную, похрустывающую постель, зная, что не должен, не имеет права спать в эту ночь. Скулы ломала зевота, под веками сладко пощипывало, сон и явь сливались в бредовой круговерти. Девушка поправила одеяло на матери, еще раз оглянулась на «спящего» гостя, набросила на голову платок, туго перепоясала вязаный кожух и подошла к Ивану, прислушиваясь к его дыханью.

Скрипнула дверь, вскоре раздался едва слышный плеск весел. Иван кое-как встал и на ватных ногах доковылял до печи, где на оленьем рожке висела его куртка, нашарил в нагрудном кармане пару ампул с экстрактом лимонника из НЗ, раскупорил, плеснул в ковшик с водой, разболтал и выпил до дна – сон как рукой сняло. Он наскоро экипировался, вскинул на плечо охотничий карабин, ощупал карманы: фонарик, нож – все было на месте; прыгнул в резиновую плоскодонку и, энергично работая алюминиевой «лопаткой», поплыл на едва слышный плеск весел.

Глава 2
Хрустальная цитадель

Хрустальным лебедем из былей

Твоя слеза, твоя любовь.

Н. Клюев

26 декабря 20… г.

Туман походил на взбаламученный ил, но даже вслепую бывший подводник уверенно держал курс на середину озера. Через несколько минут под днищем зашуршал заломленный тростник и лодка ткнулась носом о берег. Похоже, этой ночью обычные помехи, мешающие ему подплывать к острову, были сняты, и обережной круг вокруг заповедной скалы распался. Подножие острова тонуло в густом тумане, но ближе к скалам белесое марево рассеялось. Луна взошла высоко, и четкие синеватые тени перепоясали снег. Впереди маячил рассеченный на обломки горный хребет. Ближе к скалам на свежем снегу мелькнул след Анфеи. Легкий, летящий отпечаток то исчезал на обдутых ветром местах, то вновь проступал в наметенных ложбинах. Узкая стежка вела к темному провалу среди мегалитов. Протяжный скрип заставил его замереть. Звук сочился изнутри скалы, словно открылась рассохшаяся дверь. Через минуту едва слышно лязгнул металл. Иван по-звериному стремительно и бесшумно бросился на звук, скользнул сквозь расселину и очутился в неглубоком скальном укрытии. Он успел заметить лишь проблеск света. Голубоватый сполох мелькнул под захлопнувшейся крышкой. Иван включил фонарик и осмотрел внутренность пещеры. Это округлое пространство когда-то было выточено, точнее, выплавлено в скале, словно кому-то удалось сделать камень жидкими и податливым, как влажная глина. Выступы грота были гладки и округлы, а куски скалы напоминали крупные морские окатыши. Шаря фонариком, Иван обнаружил что-то вроде низкого овального колодца или люка. Он потянул литую крышку за крепко впаянное кольцо, но подземелье оказалось крепко задраено изнутри. Но кое-какая отгадка была ему оставлена. В подножие люка было встроено четырехрядное кодовое устройство. В прорезях верхнего ряда виднелись цифры, внизу располагались буквы. Напротив каждой буквы – маленький детский рисунок. Иван активизировал память своего мобильного шпиона и прокрутил назад.

– Не забудь… Звезда, Луна, Солнце, Крест, – прошелестел в ушах шепот Волчьей Прялки.

Мягко сдвигая и поворачивая колеса, Иван нашел и выставил на панели прочеканенные картинки: звезду, луну, солнце и крест. В ответ едва слышно клацнул металл, повернулись колесики панели, и в прорезях кодового замка выскочил ряд цифр. Иван на всякий случай щелкнул камерой мобильника, сфотографировал код, затем потянул на себя латунное кольцо. Крышка люка поддалась. Не раздумывая ни секунды, Иван спустился внутрь шахты. Металлическая лестница напомнила ему спуск внутрь субмарины. Следующий люк был оборудован системой шлюзования с уплотнением из потрескавшейся резины и винтовым механизмом задраивания отсеков. Иван осмотрелся, силясь понять назначение рулей, стабилизаторов и бортовых запоров. Он пощупал сферические переборки, клепки, панель с устаревшими приборами контроля и уж совсем древние датчики давления. Тускло светился металл, все замерло внутри этой странной субмарины, покинутой экипажем лет пятьдесят назад.

Шлюзовая переборка, ведущая в следующий отсек, была плотно задраена. Иван поискал кодовое устройство на овальном люке и вскоре нашел его, но здесь уже не было картинок. Он вывел на панель фотографию цифровой панели на крышке входного люка и ввел код из этих цифр. Через секунду в прорезях замка выскочили и сами картинки. Створки бесшумно разъехались в стороны, пропуская его вовнутрь.

Теплый бриз, пахнущий яблоком и цветами, подул в лицо, словно Иван очутился на приморском бульваре. Под землей раскинулся тропический сад. В зеленоватых сумерках таяли силуэты фантастических деревьев. Где-то рядом с тропой мягко журчали ручьи и посвистывали проснувшиеся птицы. Крупные бабочки дремали в чашечках цветов. В прозрачном озерце, в подводных зарослях покачивали спинами серебристые рыбины. Перламутровый купол, заменяющий небо, приглушенно мерцал. Иван решил, что под стеклянную оболочку закачан светящийся газ, тогда сном и бодрствованьем этого подземного мира руководит обычный таймер, и тут же отверг это слишком «простое» решение.

Где-то в саду тревожно вскрикнула птица. Иван замер, чутко прощупывая пространство впереди, шорохи и едва слышный разговор. Он был уверен, что слышит голос Анфеи. Прячась за деревьями, он подкрался ближе и укрылся за широким стволом. Отсюда была хорошо видна поляна у водопада и высокая ветвистая яблоня. На ветвях покачивались яблоки, ветви повыше цвели розовыми и пурпурными цветами. «Древо то златовидно в огненной красоте и ветвями покрывает весь рай…» – припомнил Иван.

Сначала ему показалось, что Анфея говорит с пустотой. Ее бледное лицо было запрокинуто вверх, в густую листву.

– Мать умирает, ей нужна вода, – повторяла Анфея.

С вершины яблони раздалось шипенье, лишь отдаленно похожее на человеческую речь. Тихие фразы рассыпались на шипящие струи, и Иван не понимал ни слова.

Под листьями сверкнула широкая заостренная, как кинжал, чешуя, ржавого, красновато-коричневого цвета с полированным блеском. Внезапно она заструилась, плавно обтекая ствол, и на песок скользнуло узкое змеиное тело, но голова была почти человеческая, с окаменевшими и почти стертыми чертами, словно у ног Анфеи извивался сам Сатана низвергнутый, страж заколдованного райского сада.

Приподнявшись на крепком туловище, полоз покачал головой и, словно ласкаясь, оплел ее колени чешуйчатыми кольцами и сдавил щиколотки. Девушка попыталась оттолкнуть жуткую голову, изо всех сил впилась пальцами в чешую, но змей подсек ее и подмял под себя. Черное раздвоенное жало скользнуло по ее груди и запрокинутой шее.

– Отпусти девчонку, урод! – крикнул Иван.

Змей оглянулся на голос и распустил кольца. Измятое тело девушки скатилось на песок. Полоз уставился на Ивана с усталой ненавистью. Змеиное рыло и впрямь сохранило отдаленное сходство с человеком: узкие губы, тонкий прямой нос и даже остатки белесых волос на темени. Цвет кожи у него был красновато-бурый, отчего губы и края век казались черными.

Он смотрел на Ивана не мигая, и от этого мертвенного свечения сбивалось дыханье и сердце стопорилось в груди, как глохнущий мотор.

Змей угрожающе качнулся, в ответ Иван передернул затвор карабина, но выстрелить не успел. Тело змея напружилось, костяные кинжалы вдоль хребта встали дыбом. Молниеносный бросок и упругие кольца перехлестнули и сдавили тело Ивана. В эти несколько секунд Иван сумел высоко поднять и сберечь правую руку с карабином. Хвост, покрытый остро заточенными лезвиями, полоснул его по плечу. Змей метил в руку с карабином, но промахнулся. Иван ответил резким ударом приклада по плоскому черепу. Светлые глаза с узким змеиным зрачком померкли, с ороговевших губ на грудь и плечи Ивана брызнула пена, и мертвящие кольца разжались.

– Крепко я его вырубил, теперь не скоро очухается…

Иван стряхнул на песок густую бурую слизь, но развороченное плечо отекало кровью, и по жилам уже растеклась предательская слабость и онемение. Зажимая ладонью рану, Иван корчился на песке. Волшебный сад заволокла тьма. Нежное тепло коснулось пальцев, и он на миг приоткрыл глаза: из плотной пелены проступило лицо Анфеи:

– Ты ранен! В его слюне смертельный яд!

– Заживет…

Иван прижал к плечу лоскут разорванного камуфляжа. В висках щемило.

Анфея покачала головой.

– Ты следил? – спросила она с упреком. – Скажи, вина твоя вольная или невольная?

– Невольная, – прошептал Иван.

Анфея склонилась ниже, освободила рану от клочков ткани и дохнула живым ласковым теплом. Боль ушла. Девушка вылила в ладонь несколько капель из глиняного кувшинчика с узким горлом и плеснула на рану. Лицо Ивана обдало жаром от прилившей силы. Через минуту рана затянулась молодой тонкой кожей, словно полынья ночным ледком.

– Живая вода… – прошептал Иван.

– А разве ты пришел сюда не за этим? – с укором спросила Анфея.

– Я ничего не знал, просто шел по твоим следам… А кто этот гад ползучий?

Девушка не ответила.

– Как бы то ни было, он вел себя довольно по-скотски…

– Он уверен, что не делал ничего плохого. Я просто должна была заплатить за воду.

– Странные у вас тут порядки, – опираясь на карабин, Иван неловко поднялся на ноги; тело еще ломала непривычная слабость. – Колодцы поддонные, царства подземные, – ворчал он, – и бабу Ягу встретил, и гусей-лебедей распугал. А я что же в этой сказке вроде Иванушки-дурачка?

Вместо ответа Анфея взглянула на него быстро и горячо, так что все занялось внутри от этой синей молнии.

– А теперь уходи, только скорее…

– Нет, я тебя здесь одну не оставлю, да и плечо еще саднит, – Иван поморщился, коснувшись едва затянувшейся раны. – А если мне лечение потребуется? Я же за тебя пострадал. Хоть бы спасибо сказала!

Анфея привстала на цыпочки и вдруг поцеловала в губы, точно ужалила сладким ядом и, не оборачиваясь, пошла по тропинке. Ее женственно зыбкий силуэт растаял в сумерках сада. Там, среди густой зелени, мягко лучился стеклянный купол, похожий на крышу часовни. Вскоре девушка вышла, прижимая к груди полную до краев корчагу, и пошла к выходу из сада.

До избушки они плыли порознь, каждый на своей лодке, но на мостках вышла заминка.

– Твое плечо, – Анфея робко коснулась его правой руки, – его надо править: рана слишком глубокая…

Она опустила глаза и словно вся укрылась под ресницами.

– Я в бане побуду. Ты придешь? Скажи, придешь? – с надеждой спросил Иван.

– Приду, – не поднимая глаз, пообещала Анфея.

Баня хранила сухое, настоявшееся тепло. Иван попытался снять рубаху, но, едва сдвинул с плеча присохший лоскут, рана засаднила и потекла. Скрипнула дверь, и в баню скользнула Анфея. Она помогла Ивану освободиться от рубахи, потом раздула огонь, подложила сухих ярых щепок, и по черным, пушистым от сажи бревнам запрыгали сполохи-огневицы.

– Смотри в огонь! – приказала Анфея.

Он слышал, как она скинула свою холщовую броню, но оглянуться не посмел.

Анфея вылила остатки воды из корчаги на рану и, мягко щекоча упавшими прядями, зашептала наговор. Кончики ее пальцев порхали вокруг раны, не касаясь ее. Иван замер, чувствуя сладостное возвращение жизни.

– Встану я на мосток, выйду на восток утренними тропами, огненными стопами во чисто поле, на бел-горюч камень. Оглянусь на все четыре стороны, на все Святорусье Великое. То не бор гудит, не трава шелестит! То от слов моих дух возгорается, плотью кость одевается, жилой плоть зашивается.

Будьте слова мои крепки, сольче соли, жгучей пламени… Слова замкну, а ключи в Океан-Море пущу…

Анфея протянула Ивану ковшик, он глотнул ледяной воды и, не открывая глаз, обнял ее, нежную, огненную, темную и бесплотную.

– Я не обижу тебя, ясная моя! Просто побудь со мной вот так. – Робкими поцелуями он ласкал края ее губ, слушая щекой ее дыханье, ставшее сразу порывистым и горячим, но Анфея отвела его руки, и он безмолвно подчинился ее спокойному царственному жесту.

– Расскажи мне, кто ты? Из какого рода? – попросила она.

Они опустились вдвоем на теплую лавицу. Страшась оскорбить ее настороженную чистоту, Иван отвернулся к окну, глядя на низкие утренние звезды:

– О предках своих до третьего колена я почти ничего не знаю. Бабка Женя в войну знаменитой разведчицей была, а дед в мае сорок пятого погиб. Они и женаты-то не были, так она вместо медали за танковый рейд фамилию его попросила, и ей разрешили. Замуж она больше не пошла: память берегла. Слова-то эти сегодня почти смешными кажутся: умирающие понятия… А родители мои? Что про них сказать? Для всех они простые работяги… Знаешь, та самая серая лошадка, которая под кнутом молчит и все волокет: и Афган, и Чечню, и перестройку – и платит за все своими детьми, да надорванным пузом, и Россию подпирает, чтобы не рассыпалась. А для меня они просто отец и мать, и святее этих слов я не знаю. Ты спросишь, кто тогда я? Когда-то я это твердо знал, пока с флота не демобилизовался. Присяга-то один раз в жизни дается… После случая с «Китежем» дело было. Тогда весь наш выпуск рапорта подал. В штабе сдрейфили и все подписали.

Иван умолк, не зная как объяснить Анфее все случившееся с элитной подводной лодкой. О том, что «Китеж» был уничтожен в подводном бою, было запрещено не только говорить, но даже думать. Плазменный сгусток, направленный с Северного полюса, испепелил носовой отсек ядерной субмарины.

Девушка мягко коснулась его солнечного сплетения, и Ивану показалось, что сердце его раскрывается мучительными рывками до запретных для памяти глубин. Он вновь уходил на атомоходе «Китеж» с северной базы Гремиха, стальной иглой прошивал Баренцево море и нырял под шапку полярных льдов, где, как щуки в зарослях, прятались субмарины, чуя под шпангоутами впадины и утесы Гипербореи.

Иван успел послужить на «Китеже» чуть больше года. После он побывал на борту поднятого «Китежа», прошел сквозь адские челюсти взрыва, сквозь вздыбленный металл, коснулся рукой искореженных взрывом шпангоутов, обугленных кабелей, обгорелых трубок и контактов. Даже несгораемый асбест спекся в белую корку, а корабельное железо покрылось радужными всполохами. Он, словно слепой, читал пальцами железную повесть. Те, кто были на главном посту, мгновенно испарились в плазменном горниле. Другие, смятые взрывом, с раздробленными костями прожили дольше. Третьи, по горло в ледяной черноте, несколько часов колотили в обшивку, призывая помощь. Оставшиеся в дальних отсеках еще успели написать прощальные письма. Когда из лодки откачали воду, мертвые моряки стояли на коленях, крепко обнявшись, как сросшиеся близнецы.

– Они не умерли, – прошептала Анфея. – Посмотри сюда. – Она показала рукой наверх.

Иван поднял тяжелую голову и проследил за ее рукой, но не увидел бревенчатой крыши баньки, зато отчетливо и близко рассмотрел Млечный Путь, похожий на косматый туман, взвихренный космическим ветром. Как морские звезды шевелились протуберанцы туманностей, и мерцала разноцветная россыпь далеких светил.

– Это Тропа Троянова, она ведет в сад Миров. На его ветвях зреют планеты, из звездной травы поднимаются новорожденные солнца. В этом саду люди становятся Богами, если успели стать ими на Земле, – говорила Анфея, точно песню выводила.

– Радость моя, Анфея, давай уедем вместе и матушку с собой возьмем, – позвал Иван.

– Нет, – покачала головой Анфея. – Она никогда не покинет озеро и сад.

– Но ведь там живет Змей!

Анфея только ниже склонила голову.

– И ты снова пойдешь к нему за водой? Ведь ты отдала мне почти все! Не ходи туда больше, я добуду воду! – пообещал Иван.

– Без Камня Прави вода теряет силу, – прошептала девушка.

– Камень Прави… Что это?

– Это звездное Слово Богов, сотворивших наш мир…

– Я что-то слышал о нем… Кристалл первичной воды? – переспросил Иван. – Та самая матрица, которая никогда не была в земном обороте и все еще хранит гигантскую силу? А ведь меня сюда и вправду послали за водой!

Иван проводил девушку по тропе, потом бегом вернулся в избушку, оделся по походному, перезарядил карабин и бесшумно повел лодку сквозь молочный туман.

Через час он снова был в биосфере, уверенно вскрыл шлюзовые переборки и, не таясь, дошел до часовни. Посреди часовни, на маленьком пьедестале, лежал округлый кристалл. Ясный, радужно-прозрачный лед не таял. С горы в часовенку забегал ручей, он омывал кристалл и падал вниз. Дышалось здесь удивительно легко, как после грозы. Не сводя глаз с кристалла, Иван потянулся к нему и взял в руки прозрачный ледяной шар. Внутри камня проступал узор из серебряных и золотых волосков, они были свиты в спирали, похожие на округлые буквы. Сочетание материала и формы хранило загадку. Иван положил кристалл за пазуху, чуя легкий холодок на уровне сердца, и, добежав до переборок, покинул странную субмарину.

Раздвигая веслом упругую утреннюю воду, Иван плыл к избушке. Грохот выстрела заставил его залечь на дно лодки. Следующая пуля рванула резину. Еще недавно полумертвая Волчья Прялка сейчас крепко стояла на мостках и стреляла по-македонски: не целясь, успевая играючи перезаряжать винтовку. Борт лодки резко опал, плоскодонка скукожилась, черпнув воду пустым краем. Пули булькали вокруг. Иван развернул гибнущую лодку и едва сумел доплыть до отмели. До своего становища он добирался вброд. Обсушился у костра и стал собираться к поезду, достал из запорошенного снегом тайника рюкзак с пробами и прощально посмотрел за озеро, туда, где пряталась в тумане заветная избушка на курьих ножках.

По пути на станцию Иван заглянул к Филимоше.

– Ну и как порыбалили? – из вежливости поинтересовался тот.

Вместо ответа Иван протянул Филимону ледяной кристалл.

Камень Прави слабо светился в зимних сумерках. По детскому личику Филимона прошла судорога.

– Все-таки докопался? Следил, стало быть, за Волчьей Прялкой, – он принял в ладони камень и покачал головой с глубокой укоризной.

– Нет, скорее за Аленушкой, той, что с лебедями и с молодильными яблоками. Я бабе-Яге живую воду вез, а она меня, не разобравшись, из винтаря приветила.

– Перепутал ты все сказки, а ведь ты, паря, прямиком туда попал, где небо с землею сходится, где крестьянки лен прядут, а прялки на небо кладут.

– Да там у вас, скорее, проект будущего размещается, а не деревенская прядильня.

– Это ты правильно скумекал… Проект-то проект, только этому проекту уже много лет.

– Расскажи все как есть, Филимон. Мы с тобой теперь вроде сообщников.

– Ну ты, стало быть, и внутри золотого яйца бывал? Так вот посетил ты, братец, один из тайных чертогов Берии, знаменитого «Кремлевского змея». Да… Лаврентий Павлович имел вкус к передовым наукам! Авантюрист был еще тот, а это золотое яичко было ему особенно дорого.

– Деньжища-то какие угрохали! Подземный сад вырастили! Зачем? – изумился Иван.

– Коммунисты были люди крайне практичные, и в ближайшем будущем готовили заселение ближних к Земле планет. Наши конструкторы даже космические самолеты под эти планы разработали. А для освоения новых миров биосфера – очень даже подходящий инструмент. Герметичность у этой штуковины выше, чем у космического корабля. Она так устроена, что растения перерабатывают минералы в живое вещество. Но без Камня Прави хана! После войны американцы построили у себя биосферу замкнутого цикла. Вроде все чин чинарем, очисткой воды занимаются особые растения – водяные гиацинты. Одноклеточные водоросли пышут, как тепловой реактор. Животные и птицы поддерживают нормальный круговорот веществ, а растения – полный цикл возобновления кислорода. Светящиеся бактерии, помещенные под оболочку, дают постоянный свет, примерно половину солнечного. Но через восемь лет американцы проект закрыли, а наш уже шестьдесят лет живет. Благодаря животворному кристаллу наша биосфера вроде космического корабля. Только одно отличие…