Текст книги "Оракул"

– Что случилось? – бросился к ней Гурехин.

– Там… – Женька протянула трясущуюся руку к пролому в стене.

Задняя стена сарая раскатилась от взрыва. В хлеву, рядом с мертвой коровой, стоял на дрожащих ножках рыжий новорожденный теленок в облипшей сукровице.

Гурехин взял пучок соломы и по-хозяйски обтер спину и бока телка.

– Куда же тебя деть-то, сердечный? – он оглядел выгоревшую ферму.

– Брось, немецкая скотина, – сквозь спазмы выдавила Женька.

– А она знает, чья она? – без упрека спросил Гурехин. – Жаль ведь: едва народился.

– Ты эту жалость лучше себе в задницу засунь.

Злая, колючая, как загнанная в угол кошка, она нервно чиркнула трофейной зажигалкой и поперхнулась дымом, и в раздражении отбросила папиросу. Они были одни за уцелевшей стеной сарая, и Гурехин вдруг шагнул к ней и обнял, прижимая к груди ее коротко остриженную голову.

– Бедная… бедная, – шептал он, целуя Женькины прокуренные пальцы в грубых мозолях, оружейном масле, в порезах от пистолетного затвора.

– Что ж ты делаешь! Ирод окаянный!!! – взвизгнула Женька, стремглав рванулась к самоходке.

Резко взревел двигатель. Гурехин торопливо подпихнул телка к еще теплому вымени, и тот вдруг жадно, захлебываясь и толкая лбом мертвую мать, принялся сосать…

Резко развернувшись, самоходка погнала обратно по шоссе. С горы они скатились в ложбину к маленькой, точно игрушечной, деревеньке. С ходу на первой скорости ворвались на сельскую улицу и почти проскочили ее.

– Немцы-ы-ы! – заорала Женька. – Сейчас жахнут!

Посреди улицы открылись дощатые створки ворот, и почти в лоб самоходки уперлась противотанковая пушка. Но немецкий наводчик взял высоко, и снаряд лопнул уже за машиной. Волной дымного воздуха машину подбросило вперед. Лягнув задними колесами, самоходка едва не клюнула дорогу стволом. От резкого толчка Харитон рассадил лоб и губы о рулевые рычаги. Кровь залила глаза. Самоходка застопорилась и завихляла, выкидывая гусеницами весеннюю грязь.

– Дуй на сарай! Дави гадину!!! – вопила Женька.

Оттеснив Харитона, она вырвала из его рук рычаги.

Самоходка взяла вправо и накатилась на сарай. Немецкий артиллерийский расчет бросился врассыпную, но офицер был виден в смотровую щель до последней секунды. Он стоял на месте и выкрикивал команды в пустоту. Грохот, тьма, все смешалось и заполыхало. Самоходка остановилась, беспомощно скрипя шестеренками.

– Подбили… Сволочи. Не дойдем, – простонал Харитон.

– Вперед! – Женька яростно рванула рычаг на себя, и гусеницы вдруг заработали. Машина, тяжело покачиваясь, поползла вперед, но в глазницах было по-прежнему темно, словно танк провалился в тартарары.

– Ничего не вижу… Ничего не вижу! – бормотал Харитон, сквозь залитые кровью глаза он пытался увидеть проблеск спасительного света.

 
Шелковый, синий платочек
Ганс посылает домой! —
 

– вопила Женька. – Не дрейфь, сарай на нас рухнул! Крыша нахлобучилась.

Орудуя рычагами и поочередно отжимая педали, Женька принялась оббивать крышу о стены домов. Кирпичные стены рассыпались в рыжий прах. Рассвирепевшая самоходка крошила стены, как яичную скорлупу. Сцепленные стропила крыши наконец разжались и нехотя раскатились.

За поселком самоходка вылетела на лесную дорогу. Выверяя путь по аккуратным немецким указателям, Женька вела машину на запад. Уже заметно стемнело, когда танк наконец съехал на обочину и, хорошенько замаскировавшись, экипаж сделал небольшой привал.

Женька сбегала за водой к дождевому озерцу и помогла Харитону смыть кровь. Стоя на коленях, она кроткими, плавными движениями касалась его лица, и со стороны казалось, что она ласкает ребенка. Да и Харитон притих и больше не отпускал своих соленых шуточек.

Вдвоем с Женькой они осмотрели самоходку.

– Горючее на исходе, – Харитон долил в бак остатки газойля из канистры. – Теперь не только до Магдебурга не дойдем, но и к своим уже не вернемся.

Погода изменилась. По броне тяжело зашлепал ливень. В лесу быстро стемнело, но весенняя гроза еще только расходилась. Шум и рев моторов все четверо услышали одновременно. По лесному грейдеру в сторону фронта двигалась колонна немецких танков. В дождливой пелене танки были похожи на древних чудовищ на коротких переваливающихся лапах. Свет фар отражался от мокрой брони, и колонна двигалась в алмазном сиянии.

– «Танки вперед!» – со злой насмешкой прочитал Харитон белую надпись на броне. – Был «Панцер форвартс», стал «Панцер цурюк»!

– Сдаваться ползут? – шепотом спросила Женька.

– Хрен… Видишь, на броне кресты паучьи и все размалеваны.

– Смотри, как их танки на наши похожи… – с восторгом прошептала Женька.

– Немцы их с наших слизнули, один к одному, – пояснил Харитон.

– А нам один хрен! Пристраивайся в хвост! – скомандовала Женька. – Темно ведь, никто не заметит.

Выждав минут пять, самоходка выползла на обочину шоссе, догнала колонну и пристроилась в хвост.

Колонна прошла сквозь темный, затаившийся городок и свернула к воротам базы. По-видимому, здесь у танкистов была назначена дозаправка.

– Немецкий знаете? – подал голос Нихиль.

Гурехин кивнул.

– Скажете, чтоб дозаправили.

Отупевшая от усталости обслуга сунула в бак самоходки шланг с газойлем, в левую канистру долила масла.

Через час ворота базы открылись, и колонна двинулась в сторону Берлина.

Харитон незаметно свернул в лесную полосу и вскоре вырулил на шоссе. Больше не прячась, самоходка шла всю ночь мимо затаившихся тыловых городков и темных, обреченно замерших деревень. Уже рассвело, когда на горизонте, туманной излучиной мелькнула река.

– Вот она – Эльба! – выдохнула Женька. – Смотри: замок на горе! Гнездо орла…

– Да нет, не здесь. Наши по нему уже из катюш лупят, а это Альтайн, – поправил Харитон.

Взлетев на гору, самоходка почти уперлась орудием в ворота с медным, позеленевшим от дождей гербом.

Харитон выпрыгнул из машины и постучал в ворота рукоятью пистолета. Замок ответил тишиной. Беспечно щебетали птицы, сердито гоготали лебеди.

– Обделались со страху, вот и не выходят. Стучи громче, пока мы их противотанковой не щупанули, – скомандовала Женька.

– Не надо стучать, – Гурехин просунул руку сквозь кованую решетку и открыл засов.

Нихиль выглянул из люка и выразительно съежился от утреннего холода, не выражая никакого желания покидать самоходку.

– Ждите здесь, – не то попросил, не то приказал Гурехин. – И без приказа капитана не выдвигайтесь.

Деревья в саду цвели так густо, что внизу было розово и сумрачно. Мелодичный говор ветвей нашептывал давно забытые имена, а пробегающий по траве ветер рисовал мимолетные картины. За стволами яблонь промелькнул белоснежный зверь с длинным рогом на лбу. Дважды на плечо Гурехина садилась пестрая сойка, окидывала черным блестящим глазом и, стрекотнув, улетала.

Замок встретил его пугливым молчанием. Застекленные двери вели в мрачноватый обеденный зал со старинным камином. Стены топорщились оленьими рогами, холодно блестели рыцарские доспехи, а широкий дубовый стол еще помнил буйные охотничьи трапезы. Но на всей тяжеловесной обстановке замка лежала печать едва уловимого женского присутствия. На шелковом диване у камина Гурехин заметил детскую книгу, на столике лежало забытое вышивание.

– Эй, хозяева… – позвал Гурехин.

Внутри ухнуло и замерло эхо. Гурехин поднялся по скрипучей деревянной лестнице. Грохот и скрежет внизу заставили его остановиться. В охотничьем зале отчетливо лязгнул орудийной затвор. Гурехин выглянул с резной балюстрады: Женька и Харитон поводя дулами автоматов оглядывали охотничий зал.

– Ребята, я здесь! – позвал их Гурехин. – А где товарищ Нихиль?

– Остался самоходку караулить, если что, он сигнальной пальнет.

– Смотрите, книга-то русская! – удивилась Женька.

Она взяла в руки детскую книгу, забытую на диване.

– «Золотой Ключик, или Приключения Буратино. Сталинград. 1936 год», – прочел Харитон.

– А я такую читала. Может быть, кто-нибудь из наших забыл?

– Откуда здесь наши? Замок на немецкой территории, – буркнул Славороссов. – А ну замри… Слышите?

Послышались легкие шаги.

– Здравствуйте… – высокая, стройная девушка вошла в зал. Она смотрела на пыльных, уставших бойцов спокойно и ласково, как на долгожданных гостей.

– Ишь, фря немецкая, по-русски балакает! – окрысилась Женька.

– Прекратить, старшина! – неожиданно резко осадил ее Гурехин, и Женька обиженно поджала губы.

Он быстро сбежал по ступеням вниз, словно уже знал, что сейчас произойдет. Этот розовый сад и весеннее утро были как нечаянный поцелуй, как ожидание невозможного, давно потерянного счастья, и он сразу узнал ее. Глухими варандейскими ночами он вымечтал ее лицо, осанку и тонкое невесомое тело, он выпросил у темного бессловесного лика Судьбы эту встречу и выиграл в поединке со смертью.

Не отводя от Гурехина синих, внезапно потемневших глаз, девушка протянула ему раскрытую ладонь. В теплой выемке лежало семечко яблони. Оно было почти прозрачное, похожее на золотистую медовую каплю. Девушка подула на него, переложила в ладонь Гурехина и закрыла ее, как коробочку. Через несколько секунд Гурехин разжал пальцы и недоуменно посмотрел на семечко. Оно уже успело выбросить белый зубок ростка. Солнечный луч упал на раскрытую ладонь, и крепкий побег потянулся вверх. На его верхушке вспыхнул зеленый флажок. Девушка все еще удерживала его руку в своей.

В трепете ее пальцев и в лазурном блеске глаз Гурехин читал и счастье узнавания, и боль, и тревогу.

– Я знаю, кто вы… – сказала она.

– А вот мы тебя не знаем, – огрызнулась Женька.

– Меня зовут Элиза, – улыбнулась девушка, – я живу в этом замке.

– Одна в такой громадине? – удивился Харитон.

– Да, – печально ответила она.

– А я думал, что в замке есть дети, – Харитон все еще мял в ладонях книгу «Буратино».

– Эту книгу прислали из России, – сказала Элиза. – Прошу вас, будьте моими гостями.

– Да мы не против! – застенчиво улыбнулся Харитон.

– Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, – обернувшись на разведчиков, позвала она.

Растерянный Харитон и белая от ревности Женька покорно двинулись за странной «немкой». Девушка все еще держала Гурехина за руку так просто и доверчиво, что никто даже не удивился этому слишком нежному жесту.

Время экспедиции определили в неделю – примерное время до подхода американцев. Танковая бригада «Генерал Ли» стояла в двадцати километрах от замка и со дня на день должна была двинуться навстречу Красной Армии. Самоходку проверили и завели в конюшню; в тот же день Женька и Харитон погрузились в сладкое блаженство людей, для которых эта война уже закончилась.

Вечером Харитон отдыхал в саду под яблонями. Внезапный визг подбросил его с расстеленной плащ-палатки.

– Ай, мамочки! Ай! – визжала Женька.

Харитон со всех ног бросился на крик.

Под яблоней юлой крутилась Женька, пытаясь сорвать с себя гимнастерку.

– Эх ты, вояка. А еще разведчица! – Харитон сдул с ее плеча жирную мохнатую гусеницу и, радуясь этому внезапному пробуждению женственности, поцеловал Женьку в доверчиво раскрытые губы.

Глава 10
Остров обреченных

Двадцать дней, как плыли каравеллы,

Встречных волн проламывая грудь.

Двадцать дней, как компасные стрелы

Вместо карт указывали путь.

Н. Гумилев

Конец апреля 1945 г.

«Я ожидаю помощи Берлину», – обреченно повторял Гитлер в своих телеграммах, но вместо помощи в бункер пришло известие о тайных переговорах Гиммлера с союзниками. Предательство маршала авиации Геринга окончательно добило фюрера. Эту ночь Гитлер провел, запершись в своей комнате, не подпуская никого из близких к нему людей, даже робкие попытки фройляйн Евы «поговорить с Ади» пресекались звериным рычанием из-за двери. Гнев придавал ему силы. Он снова и снова вызывал серный дождь на головы предателей, но мрачные тени по ту строну занавеса молчали. Всем приближенным фюрера было ясно, что последний «сеанс с богами» не состоялся: этой ночью «луч» покинул фюрера.

На рассвете двадцать седьмого апреля войсковая разведка доложила, что русские вышли к обводному рубежу. Под их ударом оказался Александр-плац, дворец Кайзера Вильгельма, ратуша и Имперская канцелярия.

В тот же час загадочное подразделение тибетцев: стройных, смуглолицых людей, присягнуло флагу со свастикой. В интендантской части бункера им выдали серо-зеленую полевую форму Вермахта без знаков отличия, автоматическое оружие и ручные противотанковые гранаты. В половине шестого утра отряд тибетцев вышел во двор рейхсканцелярии и построился на собачьей площадке под укрытием стен, надежно защищавших двор от налетов. После того как все стихло, из бетонных челюстей бункера вышел лама в остроконечной красной шапке и черных, развевающихся на ветру одеждах. Мерно раскачиваясь, он нараспев прочел молитву. Утренние лучи не могли пробиться сквозь пороховой дым, но плоские, с крепко сжатыми губами лица тибетцев были повернуты в сторону встающего светила. Тибетцы присягали солнцу.

На защиту Имперской канцелярии было брошено два отборных батальона СС, к ним присоединился отряд рыцарей Черного Ордена. Последнее построение провели на завивающейся спиралью лестнице бункера, и движение эсэсовской колонны напоминало шуршание и блеск черного с серебром змеиного туловища.

На рассвете Гитлер успокоился и, видимо, заснул, пока терпеливое постукивание в дверь не разбудило его: адъютант Отто Гюнше напоминал о совещании, назначенном на полдень. Последнее совещание в бункере оказалось короче обычного.

– Русские будут отброшены, – монотонно повторял Гитлер, далее следовал решительный жест указкой в сторону Франкфурта, – если мы сумеем удержать Берлин, как они – Сталинград, мы вдохновим немцев на новые подвиги!

Ранним утром 27 апреля бронзовый ящик и некоторые предметы из лаборатории замка Альтайн были доставлены в штаб ВМС в Заснице. Оттуда Вайстор вылетел в Шлезвиг, где располагался штаб двенадцатой армии, и через час вместе с фельдмарашалом Кейтелем отбыл в Берлин, чтобы лично доложить фюреру о доставке сосуда с Копьем в Померанию.

К полудню 27 апреля в центре города появились русские танки, в раскаленном небе то и дело вспыхивали воздушные бои, но тем не менее Вайстор благополучно достиг Берлина, и летчик ВМС сумел посадить легкий самолет на площади вблизи Имперской канцелярии.

В обезлюдевшем бункере было особенно мрачно. Этой ночью из его стальных дверей вышел особый десант: двадцать пять молодых мужчин, одетых в штатское. Еще вчера они были адъютантами, приставленными к генералам и другим высоким правительственным чинам, теперь они скрытно покидали Берлин. Все они получили из уст фюрера особое задание, а может быть, и напутствие, которого не удостоились его генералы. Последним в этом списке особо доверенных лиц значился барон Хорст фон Вайстор.

На совещании в кабинете фюрера Вайстор впервые присутствовал как полномочный представитель СС. В былые времена он заметил бы на себе ревнивые взгляды партийных бонз: этот красавчик, образчик «новой породы», слишком скоро приобрел покровительство фюрера, но сегодня «главные наци» были подавлены.

– Часть гарнизона была снята для обороны Зееловских высот, и враг быстро нащупал эти бреши, – докладывал генерал Клаус, командующий резервной армией.

Его армия была сформирована для защиты немецкой территории и теперь почти полностью сосредоточена в Берлинском округе.

– С Силезского вокзала по ратуше и канцелярии бьют стенобитные орудия. Под огнем наших минометов русские смонтировали стальную колею и подвезли свои чудовищные пушки. Вес каждого снаряда около полутонны. За шесть часов тотальной бомбардировки на город было выпущено не меньше тысячи таких снарядов. В наших руках еще остаются Тиргартен и Правительственный квартал. Около полумиллиона немецких солдат и ополченцев готовы защищать столицу Рейха, но центр города на глазах превращается в развалины…

– Это пораженчество! – словно очнувшись, закричал Гитлер, – у нас большие преимущества перед наступающей стороной. Как можно забывать об этом? Вокруг рейхсканцелярии многоэтажные здания и массивные стены. Приказываю использовать бомбоубежища, подземные коммуникации и казематы! Наши мобильные группы будут возникать в тылу противника и наносить удары в спину!

Порыв фюрера быстро выдохся. Привычным жестом Гитлер отпустил генералов. В зале остался один Вайстор. Едва они остались наедине, Вайстор вскинул руку и почтительно опустился на одно колено.

– Встаньте, встаньте, – замахал руками Гитлер, – говорите о главном!

– Сосуд с Копьем Судьбы доставлен в Засниц. После церемонии в замке Пилигримов он будет погружен на борт вашей субмарины. Подлодка готова к отплытию, – Вайстор с надеждой посмотрел в измятое лицо фюрера.

– Вам выпала честь сопровождать талисман Четвертого Рейха! – Гитлер положил ладони на плечи Вайстора. – Я хочу, чтобы вы хорошо представляли, что за сокровище вы везете в Шангриллу. Когда-то этот древний наконечник перевернул всю мою жизнь. Впервые я увидел его в музее Хофбург, в Вене, – мечтательно говорил Гитлер, и его выпуклые глаза цвета темного пива смотрели куда-то поверх идеального пробора фон Вайстора, в стык стены и потолка, словно фюрер читал сквозь стены. – Я стоял перед витриной в Зале сокровищ Габсбургов. Надо ли говорить, что всю музейную мертвечину я считал ненужным хламом, от которого мне, именно мне, предстояло расчистить историю! Когда в зал вошла группа провинциалов и гид показал на наконечник копья, я разозлился. Вот тогда-то я и услышал слова, волшебно переменившие мою душу: «Тот, кто объявит это Копье своим и откроет его тайну, возьмет судьбу мира в свои руки для свершения Добра или Зла!»

– Это копье держали в руках цезари древнего Рима, король вестготов Одоакр и вождь Аларикс, Генрих Птицелов и Наполеон, – вещал гид.

Я приблизился к витрине, чтобы лучше рассмотреть реликвию. Почерневший от древности наконечник копья, довольно грубый и тяжелый, покоился на алом бархате. В центре было пробито отверстие, из которого торчал гвоздь.

В ту же секунду я понял, что в жизни моей произошел перелом. Но я не понимал, как христианский символ мог вызвать у меня такое волнение? Я вновь и вновь приходил к музейным витринам, пытаясь постичь его суть. Долгие минуты я стоял, рассматривая копье, совершенно забыв обо всем, что происходило вокруг. Это было, как если бы столетия назад я уже держал его в своих руках и оно отдало мне все свое могущество. Как это было возможно? Что за безумие овладело моим разумом? Не прошло и суток, как я снова явился в музей, и мой одинокий голос был услышан. Воздух стал столь удушливым, что я едва был в силах дышать. Обжигающая атмосфера музейного зала расплывалась перед глазами. Я стоял один, весь дрожа перед колеблющейся фигурой сверхчеловека. Я видел его бесстрашное и жестокое лицо и ощущал опасный и возвышенный разум. Это был он – сын Денницы, существо сотканное из света и тьмы, вызванное из Тартара моей раскаленной верой в его могущество. С почтительной опаской я предложил ему мою душу, и в сердце моем зазвучал голос.

Этот чудный голос нашептывал мне то, что я не смог бы ни узнать, ни прочитать: «Это копье одного состава с изумрудом, выбитым из короны Люцифера… На острие этого копья – воля Могуществ! Когда копье Архангела Гнева ударило в камень, на нем осталось бесценное напыление от удара…»

Так вот в чем дело! Карл Великий, с Копьем Судьбы в руке, основал первый немецкий Рейх! Наполеон держал его в руках перед Аустерлицем. Но самое главное случилось в начале истории. Этим копьем римский воин Гай Кассий нанес удар милосердия распятому Христу. Но даже мифы ветшают и нуждаются в проверке. Позднее наши ученые выяснили, что во времена Христа римляне уже не воевали копьями, и это прободение ребер было ритуальным знаком, последним актом в драме распятия, разыгранной людьми, посвященными в тайну Копья!

А тайны у него действительно были, и мы стали искать ключ к ним. Разумеется, я не был настолько наивен, чтобы верить в кусок метеоритного железа. Нет, тайна в другом: обладание Копьем Силы меняет самого человека, и скоро я убедился в этом.

В первых книгах Библии есть рассказ о копье Финея, иудейского первосвященника, по приказу которого якобы было выковано это копье. На самом деле Финей знал о его небесном происхождении, он же объявил Копье талисманом силы для своего народа. Позже Копье участвовало в битве под Иерихоном, когда запели трубы, и в битве Иисуса Навина, когда в небе остановилось солнце… Его держал в руке Ирод Великий, посылая солдат на избиение младенцев.

«Не может быть, – подумал я, – Евреи украли историю копья, как украли многое другое». Имя Финей слишком похоже на имя троянца Энея, и мое сердце вновь исполнилось ненавистью к евреям, сумевшим украсть даже историю нашей расы.

– Копье Энея? – переспросил Вайстор.

– Да, – продолжал фюрер. – Древние прародители белой расы чтили его, как дар небес, копье Марса. Оно было настолько драгоценно, что уже в те времена для копья было изготовлено одиннадцать дубликатов, и лишь одно было настоящим! Это подлинное копье принадлежало троянскому царю Энею из божественного рода Дарданов. Троянская война похожа чем-то на ту, что ведем мы. Орды безродных племен осадили великий белый город. Благородство троянцев обернулось против них: они думали, что воюют с равными, и приняли опасный дар. Ночью из чрева Троянского коня выпрыгнули ахейцы. Казалось, все кончено: разграбленная, изнасилованная и сожженная дотла Троя погибла! Но Эней, по зову богов, покинул гибнущий город, он на плечах вынес слепого отца и маленького сына Аскания Юла, будущего основателя династии Юлиев. На двадцати пяти кораблях троянцы увезли сокровища Трои. Эней бросил копье к новым берегам и основал империю царственного пурпура и величественных фасций. Так, потерпев поражение, Троя вышла победительницей. Венера-Денница привела Энея в землю Тяжелого золота. Вслушайтесь, Вайстор! Даже имя нашего адмирала Деница созвучно имени путеводной звезды. Это ли не знак от Могуществ, безмолвно взирающих на наши усилия? Потомки Энея, фризы, венеды, этруски, создали Рим и построили Венецию. Их кровь текла в жилах Одоакра и Карла Великого, в жилах Цезарей Рима… Копье Энея стало первым штандартом Цезарей, великих властителей севера.

Голос фюрера то мягкий, то звучный, как металл, заворожил Вайстора. Перед его глазами текли людские потоки. Он вновь видел лес рук, вскинутых в ночное небо в древнем приветствии римских императоров, он маршировал среди факелов и развевающихся знамен, в колонне молодых, светловолосых немцев, крепких, как крупповская сталь, быстрых, как гончие, и преданных фюреру до последнего вздоха!

– Ты поплывешь на полюс вместо меня, – шептал фюрер. – Двадцать пять кораблей Энея отбыли из разрушенной Трои. Двадцать пять субмарин Деница – их тени. Мои корабли-призраки достигнут полюса, точки абсолютной силы, где мир погружен в собственный исток. Там нет ни жизни, ни смерти, там есть только лед, вечный лед… И огонь! Там ты найдешь дверь в волшебную страну, где обитают древние силы Земли, Могущества Тартара.

Гитлер судорожно нащупал на столе стакан с водой, жадно глотнул и, вновь впадая в пророческий транс, заговорил:

– Нет, мы не уйдем. Мы будем приходить вновь и вновь. Наши коричневые легионы показали миру пример абсолютной силы и тотальной власти над смертными телами и душами! Третий рейх разгромлен, но будет Четвертый рейх! Рейх высших существ, потомков Люцифера. Им суждено родиться в объятиях полюса!

Гитлер умолк. Лихорадочный блеск глаз погас, он рухнул в кресло, запрокинув изможденное лицо. Вайстор терпеливо ожидал пробуждения фюрера в почтительной, но неудобной позе. Шея и опущенные плечи покалывали от напряжения, но он не решался нарушить тишину.

– Пойди и расскажи всем: я ни о чем не жалею, – наконец заговорил Гитлер. – Слуга партии и отчизны, я бы сделал то же самое еще раз, за исключением нескольких трагических ошибок… А теперь ступай, тебе надо спешить!

В ночь на 28 апреля бомбардировка имперской канцелярии достигла предела. Бетонные перекрытия трещали, и по бункеру прокатывались волны ужаса. Всем затаившимся в бункере точность ложившихся снарядов казалась смертоносной. Отчаяние и страх достигли предела, примеры высокой жертвенности мешались с животным эгоизмом. «Лишь в крайних обстоятельствах человеческое существо может быть таким прекрасным и омерзительным», – думал Вайстор, перешагивая через мертвецки пьяных, полураздетых офицеров, лежащих штабелями, как бревна. Женщины потеряли всякий стыд и походили на взбесившихся вакханок, солдаты отказывались повиноваться. Но все еще оставались те, кто до последней минуты помнил долг. Среди них был фельдмаршал Кейтель.

На рассвете Кейтель и Вайстор вылетели в Шлезвиг, куда в дальнейшем предполагалось эвакуировать рейхсканцелярию. Застегивая летный шлем, Кейтель сказал:

– Попрощайтесь с Берлином, Вайстор. Вы больше никогда не увидите его! Немецкая нация жила верой в грядущее могущество. Обескровленная и сломанная Германия проклянет даже память о нас…

Вайстор ничего не ответил. Ревел самолетный двигатель, и веселая бодрость мотора скоро передалась и ему. Покачивая крыльями, «Хейнкель» разбежался против сильного встречного ветра. Тяжело приседая, он оторвался от земли, уверенно набрал высоту и взял курс на Шлезвиг.

Фельдмаршал Кейтель, принявший на себя командование двумя армиями, должен был реализовать очередной план защиты Берлина и вернуться в бункер. На следующий день он попытался вернуться в столицу Рейха, но безуспешно – советские войска уже громили Берлин.