Текст книги "Человек с большим будущим"

Бьюкен повернулся к Дигби:

– Надеюсь, вы с капитаном приехали сюда не только ради урока истории? Хочется верить, что у вас ко мне есть и более уместные вопросы. Скажем, имеющие отношение к расследованию убийства. Иначе мне придется сообщить Таггерту, что его полицейские тратят мое время на разговоры о древней истории, вместо того чтобы ловить преступников.

Дигби залепетал что-то в знак протеста. Я не обратил на его слова никакого внимания.

– У него много было друзей? – спросил я.

Бьюкен отрезал себе еще кусочек манго.

– Не особенно. И сразу вам скажу, капитан: я не знаю почему. Наверное, он просто был не особо общительный.

– Как думаете, это могло быть связано с его происхождением?

– В смысле, с тем, что он был из Тейсайда? Сомневаюсь, капитан. Мне это никогда не мешало.

– Я имею в виду его социальный слой.

Бьюкен обдумал мои слова.

– Хм, я понимаю, о чем вы. Но, говоря начистоту, капитан, Калькутта – такое место, где у человека, который пользуется расположением губернатора, недостатка в друзьях не будет – во всяком случае, в друзьях определенного сорта. Пожалуй, будет правильнее сказать, что ему они были не нужны.

Что ж, это, по крайней мере, совпадало с рассказом мисс Грант.

Я сменил направление беседы.

– Замечали ли вы какие-нибудь изменения в его поведении в последние несколько месяцев? Насколько я понял, он, кажется, ударился в религию?

Лицо Бьюкена снова помрачнело:

– Вы о чепухе, которой забивал его голову этот пастор?

Я кивнул.

– Что вам сказать? Не так давно какой-то пастор-кальвинист по имени О’Ганн приехал сюда из Южной Африки. Из тех фанатиков, которые верят, что Бог велит нам спасать язычников от них самих. Он знал Маколи с давнишних времен. Он даже знал жену Маколи.

– Маколи женат?

– Был женат, – пояснил Бьюкен. – Она умерла много лет назад, еще в Шотландии. Может, именно поэтому он и решил перебраться сюда.

Получалось, что мы с Маколи могли приехать в Калькутту по одной и той же причине. Не самое вдохновляющее совпадение.

Я постарался сосредоточиться. Бьюкен продолжал:

– В общем, я глазом не успел моргнуть – а он уже каждое воскресенье ходит в церковь и поговаривает о том, чтобы бросить пить. Можете себе представить, капитан, насколько это серьезный шаг для шотландца?

– Что вы можете рассказать об этом человеке, Ганне? – спросил я.

– Толком ничего. Я его и видел-то так, несколько раз. Скажу просто: у нас с ним мало общего.

Он достал из жилетного кармана золотые часы и демонстративно на них посмотрел.

– Господа, не хочу показаться грубым, но к двум я должен уже вернуться в Серампур, так что, боюсь, нам пора заканчивать.

– Конечно, сэр, – откликнулся угодливый Дигби и начал подниматься с кресла.

Я положил руку ему на плечо.

– Еще буквально пара вопросов, сэр. Если вы не возражаете.

Бьюкен кивнул.

– Насколько нам известно, вечером накануне убийства Маколи был здесь на приеме, который устраивали вы?

– Так и есть, – ответил он, устремляя взгляд на раскинувшиеся внизу сады. – У меня был небольшой прием для нескольких американцев, которые искали крупных поставщиков. Я решил, что вечер, на который приглашены самые сливки калькуттского общества, произведет на них впечатление. Я бы самого вице-короля позвал, если бы он был в городе. Вы же знаете этих американцев – так гордятся своей республикой, но при этом с каждым, у кого есть титул, носятся как курица с яйцом. Я часто думал, что заработал бы на американцах гораздо больше, будь я лордом.

– В котором часу ушел Маколи?

– Точно не скажу. Я был занят другими гостями, но, наверное, где-то между десятью и одиннадцатью.

– Вы знаете, куда он отправился дальше?

Бьюкен покачал головой:

– Не имею ни малейшего понятия, капитан. Я считал, что он едет домой.

– Что ему было нужно в Черном городе? У вас есть какие-нибудь предположения?

– Ни единого, – ответил Бьюкен. В его голосе слышалось раздражение. – Не лучше ли вам спросить Ганна? Я почем знаю? Может, Маколи там ему помогал спасать язычников. – Он безрадостно засмеялся. – А теперь, господа, мне и правда пора.

Бьюкен поднялся и протянул мне руку.

– На следующей неделе я снова устраиваю небольшой прием, капитан, – сказал он, направляясь к застекленным дверям. – Приходите. Если будете свободны. Буду рад представить вас сливкам калькуттского общества. Ты тоже, конечно, приглашен, Дигби. Мой секретарь известит вас о деталях.

Он ушел, и мы с Дигби опустились обратно в кресла. Я смотрел вниз, на зеленые лужайки. Там, в некотором отдалении, Несокрушим общался с садовником.

– Ну, приятель, что ты об этом думаешь? – спросил, улыбаясь, Дигби.

– Что ж, эта религиозная история мне кажется любопытной, – ответил я. – Наверное, стоит разобраться в ней получше.

– Считаешь, какие-то местные отправили его на тот свет за проповеди?

Это казалось маловероятным. Я не мог себе представить, чтобы компания местных фундаменталистов убила Маколи за то, что тот нес им Благую весть. Пожалуй, я бы охотнее поверил в то, что сам Господь решил пришибить Маколи ударом молнии просто шутки ради. Всемогущий, как я всегда подозревал, вполне способен на подобные выходки. Так или иначе, я пока что больше не собирался делиться с Дигби своими мыслями. Что-то от меня ускользало – какая-то связь, которую я никак не мог уловить. Не знаю, было ли дело в жаре, в опиуме или в неописуемых блюдах миссис Теббит, но почему-то я соображал хуже, чем следовало.

– Просто мы должны учитывать все возможности, – сказал я.

Когда мы вышли наружу, Дигби подал знак водителю, я же отправился разыскивать Несокрушима. Солнце уже палило немилосердно, и я обнаружил сержанта сидящим на скамейке в тени палисандрового дерева, с фиолетовым цветком в руке. Он был погружен в свои мысли. Я окликнул его. Мгновенно очнувшись от грез и выронив цветок, Несокрушим вскочил и поспешно подошел ко мне.

– Мы же договорились – не прохлаждаться.

– Прошу прощения, сэр, я просто…

Мы зашагали через газоны ко входу в здание. Автомобиль ждал с работающим двигателем. Дигби наблюдал за нами, сидя на заднем сиденье.

– Узнали что-нибудь интересное?

– Возможно, – ответил Банерджи. Чтобы поспевать за мной, ему приходилось почти бежать. – Мы выкурили по сигарете с одним посыльным, который дежурил позапрошлым вечером.

– Вечером, когда Бьюкен устраивал прием?

– Да, сэр. Как выяснилось, мероприятие было по меркам мистера Бьюкена скромным. Обычно его приемы продолжаются до двух или трех часов утра, этот же закончился уже к полуночи.

– Посыльный случайно не видел, как уходил Маколи?

– Видел. По его ощущениям, было около одиннадцати, и тут начинается самое интересное. Он сообщил мне, что перед тем, как Маколи уехал, они с Бьюкеном отделились от остальных гостей и минут на пятнадцать удалились в другую комнату. Когда они снова появились, у Бьюкена было раскрасневшееся лицо, а Маколи ушел, не сказав никому ни слова. Затем Бьюкен куда-то звонил с телефона, предназначенного для членов клуба.

– Посыльный слышал, о чем говорили Бьюкен и Маколи?

– К сожалению, нет, сэр. Двери были закрыты, да и в любом случае подслушивать разговоры ему не положено.

– А телефонный разговор Бьюкена?

– Тоже нет, сэр.

Тут нам не повезло, однако то, что удалось выяснить сержанту, показалось мне интересным. Любопытно, что Бьюкен не счел нужным упомянуть о своем последнем разговоре с Маколи.

– Сержант, у меня есть для вас еще одно задание.

– Да, сэр?

– Задержитесь тут ненадолго. Поговорите еще разок с вашим новым приятелем и узнайте, не уезжал ли сам Бьюкен из клуба той ночью после приема. Кроме того, попробуйте побеседовать с кем-нибудь из обслуги, и в первую очередь – с администратором. Тот звонок Бьюкена – посмотрите, не получится ли выяснить, заказывал ли кто-нибудь для него разговор. Я хочу знать, кому он звонил.

Банерджи кивнул и потрусил обратно в том направлении, откуда мы только что пришли. Я забрался в автомобиль к Дигби.

– Удалось сержанту узнать что-нибудь полезное? – спросил Дигби.

Я вкратце изложил ему новости, рассказав, что Маколи уехал с приема около одиннадцати, и о его частной беседе с Бьюкеном.

– Значит, пока что, – подытожил я, – Бьюкен – последний, кто видел его живым.

Девять

Транспорт на Эспланаде встал. Опрокинулась гужевая повозка, груженная овощами, и ее содержимое, раскатившись во все стороны, перекрыло дорогу. Автобусы и автомобили не могли двинуться с места, водители раздраженно сигналили. Поглазеть на представление собралась солидная толпа индийцев. Пара беспризорников воспользовалась моментом, чтобы стянуть несколько кочанов цветной капусты из пострадавшей повозки, пока хозяин отвлекся. Даже рикши не могли выбраться из затора, но их пассажиры просто спустились на землю и пошли пешком. Насколько я мог судить, рикша валла отнеслись к создавшейся ситуации философски. Сам я не мог этим похвастаться.

С тех пор как мы нашли тело, прошло уже более тридцати часов, а чего я достиг за это время? Накопил целый ворох вопросов без ответов. «Почему Бьюкен не упомянул о своем ночном разговоре с Маколи?» был всего лишь последний из них. И он оказался в неплохой компании. Я до сих пор не выяснил, каким образом губернатор так быстро узнал об убийстве Маколи и для чего он отправил людей из подразделения «Эйч» охранять место преступления. Еще один небольшой вопрос: что скрывала от нас проститутка? И ко всему этому теперь добавилась новая головная боль – понять, почему декойты напали на поезд, убили человека и не дали себе труда что-нибудь украсть. Чем больше я размышлял об этом, тем больше запутывался.

В бессильной ярости я стукнул кулаком по сиденью. В последнее время я не отличался терпением, вся моя выдержка без остатка ушла на то, чтобы несколько лет просидеть в окопе, пока немецкая артиллерия оттачивала на мне навыки стрельбы. К счастью, меня вдруг посетила идея. Я достал листок с адресом, который продиктовал мне Несокрушим.

– Где находится Принцеп-стрит? – спросил я у Дигби.

– Это недалеко отсюда, приятель, рядом с Бентинк-стрит.

Я велел ему возвращаться в штаб, а сам вылез из автомобиля и отправился искать квартиру Маколи. Пройдя по Эспланаде, я свернул налево на Бентинк-стрит и двинулся мимо почтенных старых административных зданий, принадлежащих торговым компаниям, благодаря которым и появилась Калькутта. По правую руку, на Чоуринги-сквер, самым заметным было величественное здание «Стейтсмена» с его полукруглым портиком. Подойдя ближе, я с удивлением заметил, как из вращающихся дверей появилась мисс Грант. Она была поглощена своими мыслями, иначе заметила бы меня, когда повернулась, чтобы бодрым шагом удалиться в направлении «Дома писателей».

Я уговаривал себя не спешить с выводами. Откуда мне знать, что она там делала? У мисс Грант могло быть множество причин прийти сюда. И все-таки я не мог избавиться от чувства, что ее визит как-то связан с убийством Маколи. «Стейтсмен» чертовски быстро разнюхал о происшествии и напечатал на удивление точный репортаж. Можно ли представить себе лучший источник, чем секретарша убитого? Я подумал, не встретиться ли с ней лицом к лицу, но это было бы опрометчиво. Что бы я стал делать? Обвинил ее в том, что она продает сведения прессе? Даже если это и правда, она, вероятно, стала бы все отрицать, а я не смог бы ничего доказать. И не было такого закона, который запрещал бы общаться с прессой. По крайней мере, насколько мне было известно. Я точно не знал, как далеко зашел Закон Роулетта. Если же я ошибаюсь, она может решить, что я ее преследую. Так или иначе, это сведет на нет мои шансы познакомиться с ней поближе. Поэтому я оставил эту мысль и продолжил свой путь по направлению к Принцеп-стрит.

Квартира Маколи располагалась в сером многоэтажном здании напротив парка. За входом присматривал угрюмый консьерж, направивший меня на четвертый этаж. Лестничная клетка пахла респектабельностью. Вообще, конечно, пахла она дезинфицирующим средством, но в Калькутте это, по большому счету, одно и то же. Я постучал в дверь седьмой квартиры, и мне открыл встревоженный индиец, облаченный в опрятную рубашку и брюки. Он посмотрел на меня с опаской:

– Что вам угодно, сэр?

– Вы слуга Маколи?

Мужчина кивнул с настороженным видом.

Я представился и сказал, что хочу задать несколько вопросов о его бывшем работодателе. Как мне показалось, он несколько удивился.

– Но я уже говорю вчера с полицией. – Он произнес это как «полишия».

– А теперь я хочу, чтобы вы мне ответили еще на несколько вопросов.

Он кивнул и повел меня по темному коридору в аскетично обставленную гостиную: из мебели лишь потертый диван, несколько стульев и обеденный стол. Из окна открывался ничем не примечательный вид. Это была гостиная человека, проводившего большую часть времени в другом месте. На столе лежала стопка папок, перевязанных красными ленточками.

– Ча, сахиб?

Я отказался от чая, сел на один из стульев и указал слуге на диван.

– Как вас зовут?

– Сандеш, – ответил он, явно нервничая.

– Сколько вы прослужили у Маколи?

Он на секунду задумался.

– Почти пятнадцать лет я работаю для мастера сахиба. Еще раньше, чем он переезжает в эту квартиру.

– А как вы устроились к нему на службу?

– Простите, сахиб, не понимаю.

– Как вы получили эту работу?

– Меня рекомендует слуга одного бывшего коллеги мастера сахиба.

– Маколи-сахиб был хорошим хозяином?

Он улыбнулся:

– Очень хорошим. Он есть очень честный и порядочный человек. Всегда честный в делах со мной и другими слугами.

– Другими слугами?

– У мастера сахиба еще служит повар и горничная.

– Они сейчас здесь?

– Нет, сахиб. Горничная приходит только три раза в неделю. Повар здесь утром, но вчера я ему сказал, что он больше не нужен. Тут больше некому готовить.

– Маколи жил здесь один?

– Да, сахиб, – кивнул он. – Мастер сахиб всегда жил один. Хотя у меня есть помещение за кухней.

– У него были родственники в Калькутте?

Сандеш помотал головой:

– Нет родственников. Не только в Калькутте, сахиб, но нигде нет родственников. У него есть племянник, сын его покойного брата, но племянник убит на войне, уже два года. Смерть племянника большое горе для мастера сахиба. Мастер сахиб теперь последний в семье, и у него нет отпрыска, поэтому имя семьи умирает, когда умирает он.

– Отпрыска? – переспросил я.

Слуга казался озадаченным.

– «Отпрыск» – неправильное английское слово, сахиб? Мне говорят, оно значит… ребенки?

Что ж, пожалуй, именно это оно и значит. Как я уже понял, в Калькутте индийцы, за исключением Несокрушима с его блистательным произношением, обычно тяготели к варианту английского, представлявшему собой забавную смесь викторианских выражений и неизменного настоящего времени.

– А что насчет друзей? – спросил я. – К нему часто ходили гости?

– Опять нет, сахиб. Гости ходят очень редко.

– А женщины? У него были подруги?

Он смущенно засмеялся:

– К мастеру-сахибу не ходят гости-женщины. Одна женщина иногда приходит – его секретарша, мисс Грант. Мемсахиб приходит по работе. – Он указал на папки, лежавшие на столе. – Она снова приходит только вчера вечером и забирает некоторые папки и документы.

– Вы знаете, какие папки она забрала?

– Простите, сахиб. Дела мемсахиб вне моей сферы.

Интересно – снова мисс Грант неожиданно появилась на сцене. Это могло быть невинным совпадением, но я в такие совпадения верю неохотно. Во время нашего разговора она ни словом не упомянула, что ей нужно сходить на квартиру к Маколи. Но, с другой стороны, зачем бы она стала об этом рассказывать?

– У Маколи-сахиба были враги?

– Мастер-сахиб – очень порядочный человек, – довольно резко ответил Сандеш. – Все его очень любят.

Я не сдавался:

– Был ли кто-то, кого он сам не любил?

Слуга немного подумал.

– Стивенс-сахиб, – сказал он. – Номер два после мастера-сахиба на службе. Я слышу, мастер-сахиб часто говорит, Стивенс-сахиб – негодяй и мошенник. Мастер-сахиб всегда глаз да глаз за махинациями Стивенса-сахиба. Он говорит, Стивенс-сахиб завидует, что у мастера-сахиба хорошие отношения с губернатором-сахибом.

– Вы в последнее время не замечали ничего необычного в поведении Маколи-сахиба?

Он помолчал, задумчиво почесывая шею.

– Я не хочу дурно говорить о мастере-сахибе.

Я сменил тон. Иногда нужен твердый подход.

– Вашего работодателя убили, и это полицейское расследование. Отвечайте на вопрос.

Слуга вздрогнул и стал рассказывать, то и дело сбиваясь:

– В последние три-четыре месяца… мастер-сахиб ведет себя совсем не как положено. Он уходит поздно вечером, приходит в разное время. Сначала он воздерживается от всякого алкоголя, потом в последний месяц снова пьет очень сильно…

– У вас есть какие-нибудь догадки, что могло вызвать подобные перемены в его поведении?

Сандеш покачал головой:

– Это я, к сожалению, не знаю, сахиб.

– А когда вы в последний раз видели Маколи?

Он подумал.

– Во вторник вечером. Перед тем как он идет в клуб «Бенгалия».

– Он говорил вам, когда собирался вернуться?

– Нет, сахиб. Мастер-сахиб обычно не делится со мной своим расписанием. Только когда хочет, чтобы я что-то подготовил для него.

– А что собирается в тот вечер поехать в Коссипур, тоже не говорил?

– Совершенно нет, сахиб.

– Он вообще ездил туда раньше?

Слуга снова насторожился. В глубине его глаз словно захлопнулись ставни.

– Я не знаю, – твердо сказал он. – Я уже говорю это все инспектору-сахибу, который был вчера.

Сахибу? Когда в дверях он сообщил мне, что уже говорил с полицией, я решил, что речь шла о местных констеблях, пришедших сообщить ему о смерти хозяина. Я точно не отправлял сюда никого из полицейских-сахибов и понятия не имел, кто бы мог это сделать, кроме разве что лорда Таггерта.

– Как звали инспектора? – спросил я.

– Я не знаю, сахиб.

– Как он выглядел?

– Он выглядит как вы, высокий и волосы такого же цвета, но у него усы. И у него форма очень похожа на вашу.

Мог ли это быть Дигби? В принципе, мог, но никто бы не сказал, что он похож на меня. Однако, с точки зрения индийца, мы все, вероятно, на одно лицо.

– Какие вопросы задавал вам тот инспектор?

Слуга поколебался.

– Он больше всего спрашивает о мастере-сахибе и Коссипуре. Он очень настаивает, но я говорю ему, что ничего об этом не знаю. В конце концов он верит моим утверждениям. Потом просматривает папки мастера-сахиба, – он снова показал на стол, – и его личные бумаги.

– А где его личные бумаги?

– В кабинете мастера-сахиба.

Слуга проводил меня в комнату без окон, размером не превышавшую встроенный шкаф. Почти все пространство занимали письменный стол и полки. Папки и разрозненные листки бумаги были беспорядочно разбросаны по столу.

– Я не имею возможности убрать папки на место после осмотра инспектора, – извинился слуга.

Я просмотрел часть документов, лежавших на столе. Главным образом это были письма делового характера – обращенные к Маколи прошения от самых разных людей. Они просили его помощи в сделках с землей, налоговых вопросах и так далее. Имена просителей были мне незнакомы, а вот на полке над столом стояло несколько темно-желтых папок, озаглавленных «Бьюкен».

Я вытащил одну из папок и пролистал ее. Это была переписка за 1915 год, в основном письма от Джеймса Бьюкена, некоторые напечатанные, некоторые написанные от руки, и копии ответов Маколи, оттиснутые забавным угольно-черным цветом, характерным для копировальной бумаги. Насколько я мог судить, в письмах тоже затрагивались деловые вопросы: забастовка на одной из джутовых фабрик Бьюкена, проблемы с речной транспортировкой, с которыми столкнулся Бьюкен, когда вывозил каучук с одной из своих плантаций в Восточной Бенгалии, – ничего, что могло бы вызвать подозрения. Впрочем, я и сам не знал, что хотел найти.

– Инспектор забирал с собой какие-нибудь папки? – спросил я.

Слуга кивнул:

– Да, сахиб. Три папки, все с этой полки.

– На них тоже было написано «Бьюкен»?

– Я не помню, сахиб. Может быть, вам спросить его?

Черт, да я бы с удовольствием спросил, если бы знал, кто это был такой.

– Мне нужно убедиться, что инспектор-сахиб взял все нужные нам папки, – солгал я. – Он внимательно их просматривал?

– Нет, сахиб. Он берет именно те папки, не открывая их. Потом он просматривает все письма, которые остались. Еще он рассматривает папки в столовой и обыскивает спальню мастера-сахиба, но не берет больше никакие документы.

– Он был здесь раньше, чем мисс Грант?

– Нет, сахиб. Он приходит гораздо позже. Позже восьми часов вечера. Грант-мемсахиб, она приходит в шесть часов.

Я мысленно воссоздал события вчерашнего вечера. Моя встреча с мисс Грант, в течение которой она и словом не обмолвилась, что собирается посетить квартиру Маколи, закончилась около пяти. Час спустя она уже была здесь и забирала папку. Если она попросту хотела отвезти государственные документы обратно в «Писателей», почему не взяла все папки, которые были на столе? Почему взяла только одну?

А еще через два часа сюда заявляется какой-то англичанин в форме, называется инспектором полиции, задает вопросы о Коссипуре и копается в бумагах Маколи. Он забирает три папки с полки, причем все остальные папки на этой полке содержат переписку с Джеймсом Бьюкеном. Но раз потом он отправился обыскивать спальню, то, вероятно, нашел не все, что искал. Может быть, он искал ту самую папку, которую забрала мисс Грант? Это было только предположение, но у меня уже накопилось достаточно вопросов, чтобы я мог с чистой совестью снова поговорить с мисс Грант, и эта перспектива радовала меня гораздо больше, чем следовало.

– Покажите мне спальню Маколи-сахиба, – велел я, возвращаясь мыслями в действительность.

Спальня была беспорядочно уставлена ящиками, частично заполненными одеждой и прочими пожитками, которые скрашивали когда-то жизнь Маколи. Это оказалась единственная комната в квартире, несшая на себе хоть мало-мальский отпечаток личности хозяина. На комоде стояла фотография в рамочке – Маколи с какой-то дамой. Это была та же женщина, что и на снимке, который я нашел в его кошельке.

– Что будет с его вещами? – спросил я.

Слуга пожал плечами:

– Я не знаю, сахиб. Я только упаковываю.

Тут меня накрыло волной уныния. Надо сказать, привычка к опиуму уже начала сказываться на моем настроении, но в этот раз дело было не в ней. Я взял в руки фотографию, сел на постель и стал ее разглядывать.

Два дня назад Маколи был одним из самых влиятельных людей в Бенгалии. Его уважали и, кажется, в той же мере боялись. Сейчас он уже наполовину изгладился из людской памяти. Все, что осталось от него, весь итог пятидесяти с лишним лет его жизни был упакован во вчерашнюю газету. Скоро его уберут с глаз долой и забудут навсегда.

Эта мысль меня испугала. Что вообще остается от нас после нашей смерти? Некоторых избранных, так и быть, увековечивают в камне или бронзе, или же они остаются на страницах истории, но что оставляем после себя мы, все прочие? Разве что след в памяти любящих нас людей, несколько порыжевших фотографий и жалкую горстку имущества, накопившегося за нашу жизнь. Что осталось от Сары? Моя память не способна вместить ее ум, а фотографии – в полной мере передать ее красоту. И тем не менее она продолжает жить в моей памяти. А когда умру я, кто меня будет помнить? Параллель с Маколи так и напрашивалась.

– Упакуйте все в ящики, – распорядился я, – в том числе папки из кабинета. Я пришлю за вещами констеблей. В них может быть что-нибудь важное для следствия.

Это был довольно странный поступок, и тогда я даже и сам не знал, зачем отдаю подобный приказ. Если в вещах покойного и были улики, наверняка они исчезли вместе с сахибом, который приходил накануне вечером. На самом-то деле, скорее всего, никаких улик, которые стоило бы хранить, здесь давно не осталось. И тут я понял свой мотив: я пытался сохранить память об умершем, о человеке, которого даже никогда не видел, – по крайней мере, при его жизни. А зачем? Потому ли, что его прошлое чем-то напоминало мое собственное? Да какая разница. Но я не мог позволить, чтобы память о нем так просто исчезла. Я собирался почтить его память – поймать его убийцу.

Я поблагодарил слугу, который проводил меня обратно к выходу.

– Что вы будете делать теперь, когда у вас больше нет работы? – спросил я.

Сандеш слабо улыбнулся:

– Кто знает? Если мне повезет, я, может быть, найду новую работу. В противном случае мне придется вернуться в родные места. – Он поднял палец кверху: – Все это в руках богов.