Текст книги "Элита. Незаконченное дело"

Конечно, я не собираюсь опускать руки. Искала, как никто другой, но, кажется, я не подхожу ни под один из профилей, которые запрашивают в InfoJobs. Поскольку я понятия не имею, чем хочу заниматься, не знаю, как распределить свои силы. Если бы я знала, что хочу стать продавцом или кладовщиком, я бы знала, где искать. Это похоже на чувство постоянного противоречия. Хочу расти, учиться и работать, но ничто не кажется мне подходящим… Это некруто, правда? Мои родители посоветовали мне давать уроки предподготовки детям или устроиться няней, но это работа, которая ничего не даст. Мне нужно общаться со взрослыми людьми. Они помогут мне самосовершенствоваться и научат быть ответственной. Присмотр за Дарио, сыном двоюродного брата матери, который ложится спать в восемь часов и смотрит телевизор дома, пока его родители не придут в одиннадцать, не обогатит меня как личность. Что же мне делать? С чего начать?

Паула колебалась, но мать была уверена. Сделав глоток своего второго за утро кофе, она так и сказала. Мать Паулы работала в одной из крупнейших рекламных компаний в Европе и проводила кампании для крупных брендов, что очень положительно сказывалось на ее профессиональной репутации. Да, год начался достаточно плохо, но с тех пор, как они взяли компанию Coca-Cola в качестве клиента, дела пошли в гору, и она уже имела некоторые связи в этой сфере. Не то чтобы мать Паулы хотела, чтобы та стала частью этого проекта, хотя отчасти это было правдой – каждый год в компанию приходили стажеры. Их нанимали для того, чтобы якобы обучить профессии. На деле оказывалось, что, как и во всех подобных компаниях, их обязывали выполнять только грязную работу: одни разносили кофе, другие доставляли почту и посылки Amazon и в крайнем случае выполняли некоторые административные задачи.

Работать с матерью? Нет, это полностью противоречит тому, о чем я говорю. Я хочу сделать что-то сама, а начинать с помощью родителей – слишком легкий путь. Несмотря на то, что сначала я выплеснула на стол решительное «нет», мама все равно аргументировала свою позицию. Она так владеет словом, что никто не может ей отказать. Она говорила, что я вообще не буду с ней общаться, что мы будем только ездить вместе на машине и все, что даже не будем видеться… Правда, компания огромная, и это меня устраивает. Кроме того, она сказала мне, что попросит перевести ее в отдел «Цифрового маркетинга», потому что на своем нынешнем месте ей больше не интересно… Так что на самом деле предложение выглядит неплохо, совсем неплохо.

После истерики в духе «нет, никогда, я не буду подчиняться» Паула пришла в себя и подошла к матери, чтобы скрепить эту сделку рукопожатием. Итак, сделка была заключена. Мама Паулы сделала пару звонков. Да, в воскресенье, но ведь она была очень важной дамой, и Паула получила работу, вернее, мини-работу в качестве «девушки-ассистентки» в Hellobrand Media. Только в тот момент, когда мать положила трубку, чтобы сообщить, что она начинает работать в среду, Паула засомневалась в правильности своего решения. Разве она не хотела выйти из своей зоны комфорта? Ну, с этой работы ее, наверное, не выгонят?

Честно говоря, мне было страшно. Но главное было не это. Все мои мысли занимал вопрос: что надеть? Нет, я думаю об этом не потому, что легкомысленная. Я говорю это как человек, который очень тщательно оценивает свои действия и знает, что первое впечатление – это то, что люди запоминают… Я убедила в этом маму, и мы отправились по магазинам. Если я приостановила свою вечную тягу к обновлению гардероба, это не значит, что, когда намечается какое-то особенное событие, я не имею права на новый образ. Любовь к моде у меня в генах, я не могу этого изменить. Мое сердце затрепетало при виде сексуального костюма с блейзером и юбкой-карандашом… Может быть, это клише, но я хочу выглядеть профессионально, серьезно, а не как пафосная курица, которую привела мама. Да, я докажу это своим упорством и преданностью, но у Prada в этом сезоне есть несколько очень милых вещей, которые могут мне немного помочь, верно? О, даже если это твидовый плащ… Да, Грета Тунберг ужаснулась бы, увидев, сколько денег мы с матерью потратили на шмотки, но Грета ничего не смыслит в нашей экономике, пусть занимается своими делами.

Начиналась вторая учебная неделя. Для Жанин это было испытанием, потому что, погрязнув в своих проблемах, она умудрилась пропустить целую неделю. Слезы высохли, она уже немного оправилась, поэтому надела свою униформу и, выходя из дома, столкнулась с почтальоном, у которого как раз было письмо для нее.

Письмо? Чертово письмо? Это что, 90-е? Нет, серьезно, кто в наше время посылает бумажные письма? Но если личное сообщение в Instagram уже кажется чем-то ретро… что ж, да. Письмо на мое имя. Сажусь на ступеньки дома, с тревогой разглядываю конверт. Он подписан от руки, отправитель не указан. Сразу понимаю, что это не скучная бюрократия с исками и адвокатами… Листаю. Письмо от Марио. Вижу… то, что идет поверх марки, штамп, который поставили на почте, дата стоит за пару недель до… Да, печально, я не понимаю, почему оно не дошло до меня раньше… Это письмо на мое имя лежало на почте и ждало этого случайного момента, чтобы попасть ко мне в руки. Конечно, по логике вещей, когда я прочитаю его, мое сердце хватит удар. Я не ожидала этого, не ожидала… Я не разговаривала с Марио с того самого дня, когда думала, что он хотел убить меня в школе. Было похоже, что Марио хотел, чтобы я прочла это. Это было похоже на разговор с парнем, которого уже нет в живых… Так, хватит. Это все глупости. Но когда я увидела мое имя, написанное его рукой, начала плакать. Мама вышла и увидела, что я лежу на полу, прижимая к себе письмо, вся в слезах. Она даже не знала, что произошло, но тоже начала плакать. Я пыталась заговорить, рассказать, что случилось, но не могла вымолвить и слова. Я прочитала письмо не менее пятидесяти раз.

Конечно, в то утро я не пошла на занятия. Не могла притворяться и делать вид, что все в порядке, когда все внутренности будто скрутило в узел, поэтому я сделала кое-что гораздо более продуктивное: осталась дома и снова и снова перечитывала письмо Марио. Прочитать его вам? Я знаю его наизусть…

«Привет, Жанин.

Понятия не имею, как начать это письмо, но я хожу на терапию, и психолог поощряет меня делать подобные вещи. Сначала это казалось чушью, но теперь я смотрю на это по-другому. Наверное, потому что терапия проходит хорошо. Она порекомендовала мне писать. Писать все, что хочу. Дневник? Значит, дневник. Письма? Значит, письма… Если захочу показать его другим, это будет мое решение… Я долго думал и понял, что хочу поделиться частичкой себя с тобой. Самое классное в письмах – то, что их приходится читать до конца, нравится тебе или нет, но ты не можешь перебить меня и дашь мне закончить, не послав куда подальше. Я начну… с самого начала.

Я хочу извиниться. И заметь, я не хочу, чтобы ты простила меня, чтобы приняла мои извинения. Если это письмо тронет тебя и ты захочешь на него ответить, было бы здорово, но это не моя цель… Нет, я хочу, чтобы ты простила меня или, если не простишь, по крайней мере, чтобы увидела, что я раскаиваюсь. Понимаешь?

Я обошелся с тобой очень плохо. Черт, ну, я вел себя плохо со многими людьми, но с тобой я перешел черту. Наговорил тебе очень много неприятных вещей. Написал на шкафчике «жирная сука», а это неправильно.

Я хочу, чтобы ты знала, что в ту ночь, когда мы переспали, мне было очень хорошо с тобой. Я знал, что ты хорошая девушка, но вел себя, как придурок. Думаю, все еще им являюсь, но я пытаюсь стать лучше… И за это хочу, чтобы ты простила меня. Хочу, чтобы забыла. Не тот день – помни тот день, но забудь все остальное. День вечеринки в доме Марины, бедняжка, эх, день, когда я плюнул тебе в лицо, и день… день, когда ударил тебя. Я хочу, чтобы ты знала, что я не бил тебя осознанно. Будто что-то внутри меня сработало, и я сделал это… Ударил тебя. Не могу забыть это, думаю об этом каждый гребаный день. Жанин, каждый чертов день, клянусь. Но знаешь что? Терапия и спортзал помогают мне. По крайней мере, теперь я знаю, что был ублюдком, и знаю, что мне нужно измениться.

Сейчас все сложно, люди ненавидят меня и все такое. Но, если мы однажды встретимся, мне бы не хотелось, чтобы ты переходила на другую сторону улицы. Даже если судья вынесет мне обвинение. Я хочу изменить свою жизнь, потому что осознание того, каким я был ничтожеством, также заставило меня понять, что жизнь только одна. Я хочу извлечь из нее максимум пользы. Хочу учиться на своих ошибках и стать лучше, потому что однажды перестану быть красивым молодым человеком, которому все дается легко, ведь его родители богаты. Однажды я захочу оглянуться назад и почувствовать себя в нужном месте. Сейчас я себя так не чувствую, но я буду бороться за это. Спортзал очень помогает, но я говорю тебе это прежде всего для того, чтобы ты тоже взяла себя в руки… Я знаю, что быть не такой, как все, – это нормально, а ты знаешь, худоба не сделает тебя по-настоящему красивой и не осчастливит тебя.

Крепко обнимаю.

Марио».

В письме могло быть написано что угодно, но было более чем ясно, что оно от слова до слова искреннее. Кого-то другого могло бы обидеть скрытое оскорбление в конце, но не Жанин, потому что она точно знала тон, в котором это было написано. Читая его, она слышала в своей голове, как оно было произнесено голосом парня, его интонацией, в его ритме. Жанин лежала на кровати, прижимая страницы к груди, словно обнимая воспоминания о Марио. Вдруг она резко вскочила, так, будто кровать была сделана из гвоздей. Она была озадачена, в ее голове словно что-то щелкнуло, как когда читаешь романы Агаты Кристи и узнаешь, кто убийца, или когда идешь на экзамен, думая, что ничего не знаешь, а на самом деле прекрасно знаешь программу, и ответы приходят сами собой.

Да, я видела много загадочных сериалов, и, возможно, то, что я сейчас скажу, – чертовски безумно. Но это письмо, написанное за две недели, за полторы недели до смерти Марио, совсем не похоже на письмо человека, который планирует совершить самоубийство. Нет. Он пишет в нем о своем будущем. Это не прощальное письмо. Нет… Я перечитываю его снова и снова и не вижу никакого намека на то, что парень, который написал это, думает о суициде. Наоборот, не нужно быть великим психологом, чтобы увидеть, что в глубине души у него есть надежда. И что? Я знаю, что его нашли повешенным… И знаю, что люди смотрели на это сквозь пальцы, но, народ, Марина была убита… Не хочу сказать, что одно связано с другим, но, если однажды уже убили подростка, почему это не может повториться? Думаю, что Марио был убит… Да, возможно, я спешу с выводами, но в этом есть смысл, подумайте об этом.

Жанин поступила так, как поступил бы любой кинозритель-подросток под влиянием всей той фантастики, которую она смотрела: взяла велосипед и поехала на место происшествия. Она могла бы взять такси или Cabify[9]9
  Cabify – служба такси в Испании, аналог Uber.


[Закрыть], но это было бы не то. Она приехала к озеру. Тишина этого места и мысль о том, что, возможно, парень был убит, вселили в нее определенный страх. По позвоночнику пробежала дрожь, но, несмотря на то, что кожа покрылась мурашками, она двинулась вперед. Она смотрела на землю в надежде найти что-нибудь, подсказку, ключ к разгадке, но это было тщетно. Грязь высохла, и осталось лишь нагромождение бессмысленных следов – следов, как она предполагала, оставленных после снятия тела. У нее было мало информации. Она знала, что они нашли его на дереве, но зачем Марио повесился? И почему именно там? Он был высокомерным, не проще ли было бы устроить типичную сцену в ванной, в луже своей собственной крови и с порезами на запястьях? На ее взгляд, парень, который так заботился о своей внешности, не выбрал бы смерть через повешение. Не нужно быть криминалистом, чтобы понять, что трупы с петлей на шее не очень-то красивы… Гипотеза девушки не имела под собой прочной основы, но, помимо ее и улик, она полагалась на нечто более важное – на интуицию. Нельзя прийти в полицейский участок и сказать: «Офицер, у меня предчувствие. Не думаю, что Марио совершил самоубийство». Особенно девушке, которая доносила на него за жестокое обращение. Но здесь, на месте происшествия, она все больше убеждалась в своей правоте. Она рассматривала дерево, как мавзолей, на мгновение прикоснулась к нему и почувствовала себя так глупо, что ей захотелось развернуться и уйти. Но прежде чем она дошла до велосипеда, что-то привлекло ее внимание.

Сначала я подумала, что это кусок пластика. Может быть, это крышка от бутылки, но, подойдя ближе, я нашла только один беспроводной наушник и поняла, что он принадлежал Марио. Что он здесь делает? Я знала, что у него должна быть гарнитура. Я нагнулась, чтобы поднять его. Нет перчаток, да, нет стерильного пластикового пакета. Подняла его, потрясла над юбкой и положила в карман пиджака. Я не криминалист, просто подросток. Полагаю, что если вы ленивый полицейский, и немного осведомлены в деле, и вам ясна теория самоубийства, то вполне естественно, что никто не станет засучивать рукава, чтобы подобрать улики, какой являлся этот наушник. Она ни на что не указывала и ничего не отражала, но дорогая беспроводная гарнитура, лежащая на земле, наполовину скрытая в грязи, стала еще одним подтверждением того, что Марио покончил со своей жизнью не по своей воле.

Пока Жанин играла в «детектива-подростка», Мелена стояла перед дверью в Лас Энсинас. Она предпочла прийти ко второму занятию, потому что первым делом утром у них был урок физкультуры. Прийти на него ей показалось немного странным, поэтому она решила прийти на урок дебатов. Она так долго думала, заходить или нет, так как урок уже начался. Но учитель, который уже увидел ее, жестом показал, чтобы она зашла. Не было необходимости представлять ее, никто не остановил урок, чтобы не делать из мухи слона, за что девушка была очень благодарна. Дебаты становились все более жаркими. Венди, которую Азусена хотела отделить от ее вечно поддакивающих подружек, так как на нее постоянно поступали жалобы, отстаивала позицию против помощи беженцам и демонстрировала истинную себя: девушка со скудным умом и большим количеством предрассудков. Это звание не было навязано ей случайно, она присвоила его себе сама. Ее расистские комментарии подняли в классе волну хейта. Было очевидно, что Надя чувствует себя все более оскорбленной. Однако сейчас была не ее очередь говорить. Но Андреа – оппонент Венди – отстаивала права таких как Надя. Правда в том, что ее аргументы звучали плохо из-за волнения, хотя и были очень основательными. Она выступала за права человека и нашу обязанность помогать другим. Говорила о терпимости, в то время как соперница смеялась, вела себя очень легкомысленно и даже использовала издевательский тон, как будто она была маленькой девочкой. Это дискредитировало ее, хотя она этого не осознавала. Мелена наблюдала за этой сценой, но предпочла ничего не комментировать.

Я села на единственное свободное место, которое смогла найти, рядом с девушкой, похожей на гопницу, – Ребекой. По-моему, она довольно милая. Горка помахал мне рукой, и это меня немного успокоило. Сколько я ни оглядывала класс, больше никаких жестов поддержки не получила, да они и не были мне нужны. Если я и вернулась в школу, то не для того, чтобы завести друзей, а для того, чтобы окончить ее. Меня не нужно было спасать. Дебаты были очень скандальными, потому что невысокая блондинка с длинными ногтями все время стучала по пюпитру и размахивала руками, как рэпер из Бронкса. То, что она говорила, звучало очень расистски и не имело никакого смысла…

Дебаты начали обостряться. Когда Венди упомянула отца Андреа, назвав его «левым политиком-деревенщиной», учительница прервала занятие. Никто этого не видел, но, когда обе девушки вернулись на свои места, Венди прошептала что-то на ухо Андреа что-то вроде: «Ты сука, а твой отец – придурок». Андреа повезло, что она не слышала этого, потому что она могла бы потерять свои милые, вежливые девичьи манеры и дать ход ярости, которую сдерживала внутри. В классе возник переполох, поэтому никто не заметил, как Венди бросила на Надю убийственный взгляд. Но она была уже далеко не в том состоянии, чтобы так легко обижаться. Блондинка вышла в коридор, чтобы присоединиться к своим приспешникам и пожаловаться на окончание занятия. Она была очень сердита. Она всегда была очень сердитой. Андреа и Горка подошли к Мелене. Несмотря на то, что это был больше формальный разговор, чем искренние вопросы, девушке было приятно получить внимание, пусть и немного фальшивое, от двух знакомых людей. Андреа нельзя было назвать подругой, но они уже были представлены друг другу и виделись пару раз… Горка сказал только: «Я так рад снова видеть тебя здесь». Этого было достаточно, потому что это прозвучало искренне и эффектно. Андреа выплеснула всю желчь, которую вызвали в ней дебаты, и продолжила защищать свою позицию, приходя в ужас от того, что в мире еще есть такие люди, как Венди.

Я была немного эмоциональна, и это были плохие эмоции. Я не плакала, но была близка к этому. Если я чему-то и научилась у отца, этого «левого политика», как назвала его та глупая девчонка, так это тому, что нужно стараться сделать людей лучше, бороться с несправедливостью… Он хочет сделать мир лучше, это звучит банально, но это его политическая движущая сила, и я думаю, что это очень благородно. Мы дома всегда говорим о человечности. Но в этой девушке никакой человечности, ну никакой, разве я не права? Как может молодая девушка быть такой? Как она может так думать? Если ты активна и открыта миру, неважно, путешествуешь ты или нет, все равно должна понимать, что белые, черные или желтые – все одинаковы, и у всех нас одинаковое сердце… Да, я такая же правильная, как отец, но это правда. Как вы собираетесь запретить предоставлять убежище людям, которые бегут от голода, нищеты и разрухи? Зачем хотите усложнить им жизнь… Я всегда стараюсь уважать позиции других, но есть вещи, есть мысли, которые невозможно оправдать, потому что они нарушают права человека. Никогда не пойму, как разум или здравый смысл не мешают людям отстаивать такое нелепое мнение. Не понимаю…

Венди была в ярости. В коридоре мимо нее лучше было не проходить. Она была возмущена тем, что не получила никакой поддержки в дебатах.

Черт, все против меня, и учительница тоже. Она увидела, что я новенькая в классе, и вместо того, чтобы помочь, она обошлась со мной как с дерьмом и невзлюбила меня. Она точила на меня зуб весь этот чертов курс. Я ущемляю права кого-то? Так считает эта идиотка, которая мнит себя красивой, хотя она просто подружка «ушастого», который так носится за ней? Но я не дура и все понимаю. Какой он неудачник. Ничего не имею против. Просто хочу, чтобы все делалось правильно и чтобы все уважали друг друга. Не приезжай в мою чертову страну, чтобы отнять у меня работу, насиловать здешних девушек и воровать… Оставайся в своей, и если тебе там плохо, то уезжай и сделай все возможное, чтобы изменить это. Я хочу защитить свой народ, а не открыть дверь для всех желающих приехать сюда, чтобы разграбить то, что принадлежит нам. Это не расизм, это здравый смысл. Это логика, вы понимаете? Я даже не хочу говорить о той, с платком. Она его больше не носит, но от нее все равно воняет… Черт, какая ужасная жизнь, какая ужасная школа, какое ужасное все.

Занятия продолжались, и неделя шла своим чередом. Мелена с лихвой компенсировала свое возвращение в школу. Несмотря на то, что иногда она чувствовала себя неуверенно, было приятно знать, что она может довериться матери. Она рассказывала ей обо всем, что происходит. Их отношения стали дружескими, как никогда. У Жанин все еще была догадка. Но она была хрупкой, как снежинка в руке, это было ничто… Поэтому она пришла в школу в самом мрачном своем настроении. Она поведала обо всем понемногу, говорила достаточно и продолжала зацикливаться на мысли, что Марио был убит. Венди получила титул безжалостной ученицы. Люди не хотели иметь с ней проблем, и в этом была ее сила. Она выглядела злой, ворчала при любой возможности и показывала свое недовольство Вселенной. Она говорила всем: «ты гей» или «чертов ниггер, возвращайся в свою страну», иногда «лесбиянка, не смотри на меня, а то я тебя засажу», «как отвратительно это, как отвратительно то»… Чаша терпения вскоре переполнилась, и ее вызвали в кабинет директрисы, угрожая отчислением, если она не изменит свое поведение.

– Еще одна жалоба, и мы будем вынуждены тебя отчислить, Венди Мойра.

Это лишь на время повлияло на Венди и ненадолго заставило замолчать. Но дурной взгляд и плохие манеры остались. Это было так же эффективно, но менее опасно для нее: никто не пойдет к директрисе жаловаться, что другой ученик бросил на него не такой взгляд. Все ученики ненавидели ее, поэтому, когда через пару недель ее нашли с перерезанным горлом, никто не обратил на это особого внимания. Но до этого еще очень далеко.