Текст книги "Элита. Незаконченное дело"

Глава 5

Когда открывалась дверь в доме Жанин, ее мать никогда не знала, в каком эмоциональном состоянии ворвется дочь. Будет ли она молчать? Нет, никогда. Улыбнулась бы она и обняла ее? Она боялась, что и этого не сможет… Она может прийти с одним из своих разнообразных приступов пищевого голода – она будет сметать все, что попадется под руку, ну да ладно. Но чаще всего она поднималась по лестнице в свою комнату с комом в горле, сдерживая слезы. Так было и в этот раз. Единственным отличием от других случаев, когда девушка возвращалась домой в состоянии крайней печали, было то, что на этот раз за ней бежала Мария-Елена, которая, учитывая скорость и то, что она шла позади, была похожа на призрака Каспера больше, чем когда-либо.

Оказавшись в комнате и закрыв дверь, Жанин вошла в новый цикл под названием «быстрый многословный монолог». Она говорила все, что было у нее в голове, но в ускоренном темпе, используя такие обороты речи, которые Мелена не совсем понимала, но которые она все равно постоянно поддерживала словами «да», «ясно», «ага» и другими вспомогательными фразами, чтобы Жанин понимала, что Мелена здесь и следит за разговором, если это можно так назвать.

Жанин сняла пиджак, села поудобнее, и, опустившись на пол, посмотрела на озадаченную Мелену, которая застыла с выражением покерфейса, и промурлыкала:

– Ты думаешь, я сошла с ума? По-твоему, я выгляжу сумасшедшей?

– Да ладно, Жанин, о чем ты, черт возьми, говоришь?

– Ты думаешь, я сумасшедшая сука?

– Нет, дорогая. Ты странная, ты всегда была странной, и немного сумасшедшей… Я бы сказала, что ты хорошая сумасшедшая, да…

– Ага.

– Я имею в виду… не сумасшедшая, чтобы лечить тебя. Неважно.

– Я знаю, что ты меня слушаешь, но у меня такое чувство, Мелена, что у тебя проблемы с пониманием.

Я здесь не для того, чтобы мне в лицо бросали обвинения в том, что я не сопровождала эту идиотку в полицейский участок. А теперь я в ее гребаном доме, притворяюсь подругой, чтобы она могла сказать мне, что у меня проблемы с пониманием? Встаю и, ничего не говоря, иду к двери. Я не обязана это терпеть, потому что считаю, и это более чем очевидно, что поступаю правильно, что делаю доброе дело. Понимаю, что она злится как черт из-за своих нервов, но и она не спросила, как я себя чувствую… поэтому я ухожу.

– Не уходи! – крикнула Жанин, подбегая, чтобы помешать Мелене открыть дверь.

Она стояла между дверью и девушкой, как маленькая девочка. Мелену сильно поразил запах пота, исходящий от Жанин. Утром та приняла душ и нанесла один из тех дезодорантов, производители которых обманывают и говорят, что их действие продлится двадцать четыре часа. Или Жанин была под действием сильного стресса, или реклама врала… Скорее всего, последнее.

– От тебя пахнет…

– Что?

– От тебя воняет, дорогуша…

Вдруг они обе разразились смехом. Так случилось из-за накопившегося напряжения, это подействовало как клапан для выхода из этого странного момента.

– Прости, что я сказала, что у тебя нет сочувствия.

– Если бы у меня не было его, я бы ушла…

– Да, я тоже так думаю. Это единственное, о чем я всегда думала.

Мелена вывела Жанин на откровенный разговор. Теперь было неизбежно, что она продолжит говорить, и либо одна из них ошпарится в игре в правду, либо они смогут создать более тесную связь между ними.

– Что еще ты думаешь обо мне, Жанин?

– Не надо об этом говорить… Хочешь «Громовую суку»? Это новый «Джаггер».

Она подошла к своему столу и достала из-под пары старых комиксов «Ранма ½» полупустую бутылку напитка из виски с корицей и чили. Девушки стали потягивать напиток. Не все сразу, а маленькими глотками, будто пили из рюмок. Тогда все и началось. Разговор, какого у них еще никогда не было, в котором они пережили множество откровений, секретов, смеха и маленьких, ничего не значащих драм…

– Да, ты казалась мне немного придурковатой, когда была сама по себе и почти смотрела на нас сквозь пальцы. Кроме того, ты уехала на все лето, ничего не сказав. Ты сделала Горку несчастным…

– Я была в центре детоксикации… Я не думала, что это круто – говорить, знаешь ли, что я была в полном дерьме.

– И именно поэтому мне не нравится «Игра престолов»… Так много людей говорят, так много персонажей, это просто не интересует меня… не цепляет.

– Вау, дорогая, это лучший сериал. Ты просто не понимаешь.

– Что? Но это просто стадо… тут ничего не понять. Они – кучка засранцев плюс пара драконов и куча трупов. Автор просто не ценит своих героев.

– У Марио это было… – Мне жаль это говорить, но я думала, что это будет что-то большее… Ну, я не могу сравнить.

– Ну, знаешь, я влюблена в Горку.

– Да ладно, не издевайся надо мной…

– Клянусь Богом!

– Я всегда думала, что ты лесбиянка…

– Да?

– Да, черт возьми.

– Нет.

– Ну, знаешь…

– Ты просто не представляешь, как это было тяжело. Я чувствовала себя дерьмом, понимаешь?

– Все показывали на меня пальцем, называли толстой и…

– Но ты не толстая!

– Это самое меньшее. Даже если бы я была такой, какая на хрен разница людям? Разве это делает тебя лучше или хуже, чтобы быть тем или иным? Послушай, Венди, может, и была очень худой, но у нее был маленький мозг…

– Как молодой человек может быть некрасивым? Я просто не понимаю… как тебя не останавливает здравый смысл. Мы знаем, что быть геем – это нормально, что быть лесбиянкой – это нормально, что быть черным – это нормально, и что мы все люди… Я просто не могу понять, почему кого-то должно беспокоить, что ты гей, толстый или еще какой-нибудь.

– Вот почему мне было так обидно видеть, как люди прислушиваются к таким… старомодным аргументам.

– О… старомодные… что за слово…

И они продолжали пить, пока бутылка не закончилась. Мелена встала с кровати, потому что все крутилось, неплохо так крутилось, весело крутилось. Она хотела поставить ногу, как якорь, на пол. Она нащупала почву под ногами и встала. Она посмотрела на плакаты, висящие на стенах. Комната сильно отличалась от комнат других подростков, учащихся в Лас Энсинас. Здесь не было ни дизайнерской мебели, ни минималистского декора, ни дорогих картин… Вместо этого можно было увидеть кучу героинь из манги в откровенных платьях с огромными глазами, занимающими почти половину лица. Некоторые изображения групп K-pop и более готические, но простые вещи, такие как изображение Сары Мишель Геллар из времен «Баффи – истребительницы вампиров» или нарисованная Жанин картина, на которой Джек Скеллингтон обнимает тряпичную куклу Салли… И среди множества ссылок, более характерных для подростка из девяностых, чем для подростка из почти 2020 года, была полка с аквариумом, а в нем – странная слизистая инопланетная тварь, саламандра.

– А это?

– Саламандра… мой брат подарил мне ее.

– Какой странный подарок, – Мелена фыркнула с отвращением.

– Нет, дорогуша! Он подарил его мне, потому что это ящерица, которая круто умеет регенерировать. Она выживает, как и я, верно? Ее раны заживают сами собой и не оставляют следов…

– Ну, я думаю, у тебя еще есть немного…

– Да. Да, дай мне время…

Они стояли и смотрели на животное, которое поднималось по своему маленькому трапу, чтобы выбраться из воды, и улыбалось так глупо, как будто жизнь не была так жестока, как все привыкли думать.

– Может быть, в этом весь фокус. Улыбайся все время, пускай все на самотек. Может, так заживают раны… О, Мелена, я хочу выпить еще, а в моем доме нет чертового алкоголя.

– Знаешь, где есть? – ответила Мелена с озорной улыбкой.

Кофейня была закрыта. Аманда была очень трудолюбивой, но, если работы не было, она закрывала двери и уходила домой так тихо, как только могла. Она не любила терять время, потому что она была женщиной действия. И если холодильники были полны, пол чист, заказы готовы, все проверено и не было ни одного гостя, она закрывалась и шла домой. И вот ее дочь, зная о чаевых, открыла кофейню только для себя и своей новой подруги. Ну, для ее выздоровевшей подруги.

– Мы были союзниками, Жанин, что с нами случилось?

– Что я начала тебе не нравиться?

– Это неправда.

– Это правда, Мелена, но ничего страшного. Это моя суперсила. Люди всегда держались от меня на расстоянии… Я знаю, что я заноза в заднице. Я знаю, что со мной тяжело, что я говорю о вещах, которые никто не понимает, и что у меня странные вкусы… Я знаю, и это нормально, что люди чувствуют себя неловко из-за этого. Знаешь, я всегда старалась быть верной себе… Неважно, сколько люди мне досаждали по поводу моего веса, моих вкусов, того, как я делаю прически… Я старалась не позволять этому влиять на меня, старалась ничего не менять в себе, чтобы не соответствовать шаблону, установленному другими. Я просто не хочу вписываться в этот образ. Я плакала не потому, что не вписывалась в общество, а потому, что чувствовала, что люди не понимают или не ценят тот факт, что у меня есть личность… Я просто хотела иметь друзей, настоящих друзей….

– Но Паула…

– Паула не была моей настоящей подругой. Она была моей подругой по необходимости, потому что я была единственной, кто не смеялся над ней, когда у нее начались месячные прямо во время урока.

Разговор становился все более интимным, отчасти из-за выпитого – они пили уже мескаль[13]13
  Мескаль – напиток из агавы.


[Закрыть] – и отчасти из-за подростковой потребности быть услышанным. Они хотели быть услышанными. У Жанин было ощущение, что она сама надела на себя глушитель, который не позволял ей раньше открываться людям. Она боялась быть отвергнутой еще больше. А Мелена никогда не хотела никого беспокоить своими проблемами и шрамами. Сейчас же она чувствовала себя настолько комфортно, что выпила, поставила рюмку на стол, подняла руки, как будто спускалась с самых больших в мире американских горок, и отпустила ее вниз со словами:

– Я ХОЧУ БЫТЬ МОДЕЛЬЮ!

И наступила тишина. Жанин не знала, была ли это шутка, не знала, смеяться ли ей. Если бы она засмеялась и это была шутка, это было бы здорово. Но если бы она засмеялась, а это был реальный факт, это было бы ужасно. Но если она не смеялась, а это была шутка, это тоже плохо.

– Ты ожидаешь, что я буду смеяться или наоборот?

– Делай что хочешь, мать твою.

Мелена объяснила это как могла, пользуясь скрытой невинностью, которая жила внутри нее. Она сказала, что всегда была открыта к общению, но при этом отталкивала людей.

– Конечно, представь себе это. Я – чудачка, плохая девочка, наркоманка, а моя мама была Мисс Испания…

– Да, это странно, не так ли?

– Не потому, что я чокнутая или я боюсь сравнения, а потому, что я сама отвергала этот мир. Она всегда казалась мне самой глупой, пустой, легкомысленной… Я ее ненавидела.

– Я ненавидела ее так сильно, что не понимала, что на самом деле она мне нравится. Потому что была ослеплена яростью и гневом, но на самом деле это потому, что всегда чувствовала себя чертовым орком, уродиной, и я никогда не позволяла себе нравиться… Я никогда не видела возможностей для этого.

– По-моему, ты не выглядишь уродливой.

– Да… Да…

– Это правда. Ты красивая.

– Нет, вот Карла красивая.

Жанин начала смеяться и стукнула по столу, выплеснув последнюю рюмку.

– Ты думаешь, Карла красивая?

– Да, черт возьми, да!

– Я имею в виду, у нее отличные сиськи… И да, хорошо, она объективно симпатичная, и у нее такие светлые волосы… Она выглядит так, будто снимается кино в слоу-мо, но есть что-то в ее выражении, в выражении ее лица, что делает ее такой холодной, и это… что я могу сказать? Это не делает ее красивой… Я думаю, что ты намного симпатичнее.

Мелена не могла поверить в это, но не могла не покраснеть и легонько шлепнула Жанин по руке, потому что была смущена комплиментом.

– Я серьезно. У тебя супер выразительные глаза и кожа… И посмотри на эти щеки, я бы хотела иметь такие… И не только их, Меле, ты милая…

– Да ты пьяна.

– Конечно, да. И поэтому я хочу сказать тебе, что рада, что снова встретила тебя. Ты крутая.

– И я рада…

– Ты просто говоришь это, чтобы я не чувствовала себя плохо.

– Нет, я говорю это, потому что я действительно так думаю.

– Ты всегда считала меня занозой в заднице.

– Да, но дай мне право передумать… Раньше я была глупой и не видела, какая ты на самом деле…

В этот момент комнату будто бы объяла странная магия, будто свет стал теплее, а девушки будто бы впервые увидели друг друга. Сцена изменилась, обе молчали, каждая наблюдала за красотой и смущением другой… И словно магия момента управляла ими, а они были просто марионетками. Они придвинулись ближе, заглянули друг другу в глаза на тысячную долю секунды, которая была прекрасной и вечной, и свели губы в странном, удивительном и неожиданном, но совершенно необходимом поцелуе. Когда они снова посмотрели друг на друга, могло произойти несколько вещей, среди которых обе могли оправдывать, или обвинять друг друга, или кричать: «Я НЕ ЛЕСБИЯНКА!» Но обе понимали, что это было нечто, что пришло из самого прекрасного и естественного порыва, и не придавали этому больше значения. Мелена погладила Жанин по лицу и встала.

– Эй… Куда ты идешь? – спросила Жанин почти незаметно.

– Включить музыку… О чем ты подумала?

– Ничего, ничего…

– Посмотрим… Наверняка где-то есть еще немного алкоголя.

Алкоголь действительно нашелся. Она не могла точно сказать, была ли это водка или джин, смешали ли они его или выпили чистым, потому что все растворилось в водовороте сознания, когда Меле включила танцевальный плейлист в Spotify, подошла к столу, протянула руку, словно Аладдин, перед тем как поставить Жасмин на ковер. Жанин взялась за нее, они встали и начали танцевать, как будто все их проблемы были разом утоплены в алкоголе. Неважно, хотела ли одна стать моделью, даже если это противоречило ее принципам, или другой было больно, потому что никто ей не верил… Два тела двигались так же безумно, как если бы они танцевали одни в комнате. Их связь в этот момент была прекрасна. Обе танцевали так, как танцуют в одиночестве, когда за ними никто не наблюдает: «A cualquier otra parte», «Toro» от Columpio Asesino или «Bien por ti» от Viva Suecia прекрасно демонстрировали музыкальный вкус Мелены, которая иногда становилась мрачной, но любила этот независимый и вечный поп на испанском языке. И они танцевали и танцевали… Когда они упали уставшие, пьяные и побежденные и начали смеяться, глядя друг на друга со стороны, Жанин набросилась на свою новую подругу и подарила ей еще один поцелуй, более страстный, но он вышел не так романтично… потому что Мелена, смеясь, отстранилась. Несмотря на то, что это был мягкий отказ, это был все-таки отказ… Но не было никакого дискомфорта, никакого раздражения. Это был отвергнутый поцелуй между двумя подругами, и на этом все закончилось.

То, что Паула не могла справиться с Даниэлой, не было секретом. Она старалась не показывать этого, но проводила день, выполняя задания, которые, с ее точки зрения, граничили с эксплуатацией. Во время их выполнения она неизбежно немного ругалась на «своего менеджера», которая не была менеджером и вообще никем не была. Учиться тому, что называют обучением…

Я ни хрена не училась. Но что ж, опыт работы офисным планктоном, самым последним планктоном, конечно, как-то обогатил меня… Или, по крайней мере, вызвал желание спрятаться за школьной формой, не знаю, неважно… Я ненавижу Даниэлу. Я делаю так много дел, что никогда не укладываюсь в график и заканчиваю намного позже. Но я не в состоянии ничего сказать. Молчу, чтобы казаться эффективной и благодарной, но никогда не получаю ничего хорошего в ответ. Даже «как хорошо ты справилась» или «спасибо». Даниэла не знает таких слов… Единственное хорошее, что есть в этом клятом офисе, – это периодические встречи с Бруно в лифте. Он смешно шутит, или тычет указательным пальцем мне в поясницу, как будто из вежливости, или показывает мне смешной мем, и это хоть немного меня веселит и успокаивает. Важно ли иметь немного смысла жизни, чтобы справиться со взрослой жизнью? То есть если у тебя дерьмовая работа, но есть кто-то, кто помогает тебе справляться с трудностями, жить становится легче. Мысль об этом оставляет меня в плохом настроении, потому что я не хочу выглядеть зависимой психопаткой. У меня не должно быть таких мотивов и тем более таких сентиментальных… Но, вы знаете, я всегда была очень, очень влюбчивой… То есть, я не влюблена в него, нет, совсем нет… Но я фантазирую о нас в подсобке в конце смены… или у него в машине. У него синий Peugeot 2006 года выпуска… Но иногда я видела, как он нажимает маленькую кнопку на пульте дистанционного управления, чтобы открыть дверь, с таким изяществом и независимостью, и, почему бы не сказать это, меня это немного возбуждало, да.

Паула верила в сказки. И она явно была современной версией Золушки в мире цифрового маркетинга: порабощенная принцесса, эксплуататорская мачеха и прекрасный или заколдованный… принц.

В один прекрасный день Даниэла сказала Пауле: «Ты собираешься взять только эти коробки с бумагами? Ты можешь взять еще пару, давай, пусть все увидят, что ты молодая!» В тот день, когда Паула была нагружена как мул, и все было будто бы против нее. В тот день она споткнулась и уронила коробки на пол. Точнее будет сказать, что она сама уронила их, и восстала против себя. Она распустила хвост, фыркнула, издала гортанный звук, тихий, но гортанный, и попыталась успокоиться. Она откинула волосы назад, фыркнула и опустилась на пол, чтобы собрать коробки и сделать вид, что ничего не произошло, как будто тот маленький приступ сдерживаемого гнева был миражом.

– Ты похожа на маленькую мышку, – сказал Бруно, проходя мимо нее. – Я могу тебе помочь?

– Нет, спасибо, уходи, уходи… Это часть моей работы.

– Давай помогу, подожди.

Он оставил свой кофе и хипстерский рюкзак на одном из столов и опустился на колени рядом с ней. Конечно, Паула видела миллион романтических комедий, в которых бедной девушке в очках – она не носила очки – ее кавалер помогает поднимать вещи – книги, документы или что-то еще, – и это снова запустило двигатель ее эротических фантазий. Они говорили о всякой ерунде. Она жаловалась совсем немного, чтобы не показаться плаксой. Но он поддерживал ее, и между собой они критиковали Даниэлу.

– Послушай, давай что-нибудь сделаем. Я помогу тебе донести эти коробки, и ты сможешь остановиться и выпить кофе, а еще лучше – чай с лаймом…

– Я не могу, я бы хотела… У меня перерыв только через два часа, и если Даниэла увидит меня…

– Если Даниэла увидит тебя, я скажу ей, что ты помогала мне, и ты будешь выглядеть великолепно…

– Ты так думаешь?

– Я уверен.

Он аккуратно помог ей с коробками и поставил стул, чтобы она могла отдохнуть, пока он готовил ей кофе с овсяным молоком. Затем он сел рядом с ней… Улыбка Бруно залила маленькую комнату, и Паула постаралась не выглядеть глупо, глядя на него.

– Знаешь, с самого первого дня я хотел тебя кое о чем спросить… Не отвечай мне, если не хочешь.

Сигналы тревоги полностью исчезли. Паула, откинувшись на спинку кресла и расслабившись, сидела, уткнувшись лицом в руки, как будто разговор был вполне обычным. Но ей не терпелось узнать содержание вопроса… Попросит ли он ее остаться? Что? Что? Что? Что? Что? Что?

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Разочаровал? Да, немного, но в любом случае вопрос от такого симпатичного и красивого парня был подарком, потому что давал возможность начать разговор… Он хотел узнать что-то о ней, а не о краткосрочных планах на кофе, но он проявил некоторый интерес… поэтому она попыталась быть искренней, но этот день был неподходящим для этого.

– Я действительно не знаю. Я не должна быть здесь… Это странно, не так ли?

Ко всем нашим мыслям и эмоциям ведет очень тонкая ниточка. Если потянуть за нее, есть риск, что все, что вы держите в себе, вырвется наружу, как пулемет из слов и чувств, расплескиваясь и пачкая все вокруг. Это не очень приятно, потому что внутренние рвотные позывы всегда сопровождаются слезами и лепетом. Паула заметила, что ее ответ напряг эту маленькую нить, и подумала, что если он спросит еще что-нибудь, то слезы, которые начали скапливаться в ее слезных каналах, хлынут наружу. Так и случилось.

– Но ты в порядке? Тебе нравится здесь?

Она хотела сдержаться, но не знала, какого черта скрывает все эти эмоции. Было ясно, что этот день не ее, и ни с того ни с сего она позволила себе расслабиться. Она, которая просто хотела притвориться, что уже взрослая и ответственная девочка. Да, она хотела, чтобы Бруно видел ее правильной, трудолюбивой и сильной девушкой. Но карточный домик быстро рухнул, разоблачив ее, и она начала плакать, говорить быстро, слишком быстро для любого смертного, кто попытался бы переварить это перечисление несвязных мыслей. Она не могла остановиться и чувствовала себя хрупкой и нелепой.

Я, вся такая глупая, должна была отшить его прямо там, на глазах у единственного человека, который меня интересовал. Не думайте, что это было шоу, это не так. Я просто не могла остановиться. Боже мой, какая неловкость – моя бабушка всегда говорила это слово. Я думаю, что оно прекрасно определяет этот момент – какая неловкость. КАКОЙ ЧЕРТОВ ПОЗОР. Я не думала, что у нас с ним что-нибудь получится, это было безумие. Он был старше меня, намного старше, и мы не очень-то ладили. Но я не хотела, чтобы он считал меня сумасшедшей. Хотя то, что случилось потом, было смущением в квадрате, в кубе или… в той высшей степени, до которой только могло дотянуть мое смущение.

Бруно не вмешивался, он слегка улыбнулся, как бы говоря, что она может открыться ему без проблем. Он хотел быть дружелюбным, не вступать в физический контакт, чтобы она не испугалась, но в то же время хотел дать понять своим взглядом, что он здесь и что он слушает ее, но затем… бам! Мать Паулы пересекла кабинет. Она, которая никогда не проходила этим путем. Более того, они пару раз пересекались и холодно улыбались друг другу, обозначая дистанцию. Но когда видишь, как плачет твоя дочь, будто она снова ребенок, который впервые столкнулся с несправедливостью и жестокостью мира… она сделала то, что сделала бы любая любящая мать. Она вошла, обняла ее, а Паула продолжала плакать, чувствуя, что неудача полностью овладела ею. Бруно понял, что сейчас должен отступить и не вмешиваться.

– Дорогая, ты можешь уйти с работы, прямо сейчас, если хочешь. Я могу взять машину и отвезти тебя домой, но, я думаю, ты пожалеешь об этом… Ты сильная и храбрая девушка, намного сильнее, чем ты думаешь. Что не так? Даниэла эксплуатирует тебя? Пошли ее, любимая! Это жизнь… А в жизни полно Даниэл. Она плохо с тобой обращалась?

– Нет… не совсем. Нет. Я имею в виду, я ненавижу ее и все такое, но она говорила со мной плохо, не заботилась обо мне, не благодарила меня.

Мать начала смеяться, и это было неудивительно.

– НЕ СМЕЙСЯ!

– Как я могу не смеяться? Слушай, я думала, ты не протянешь и недели… Но теперь, когда ты зашла так далеко, было бы стыдно бросать полотенце. Ты хотела работать, так будь верна Пауле, которая приняла это решение, и доверяй ей.

Даниэла вошла и недоуменно посмотрела на сцену. Мать Паулы была уважаемой женщиной, и видеть, как она обнимает стажера, хотя она была одной из немногих, кто знал историю семьи, было шокирующим.

– Прости, Даниэла, у Паулы немного закружилась голова… Просто здесь так жарко. Обогреватель слишком мощный.

– Да, извините, я попрошу мастера прийти и проверить.

– Не волнуйся, она ведь теперь вернется на работу?

Паула видела решимость и ясность своей матери и не могла не приспособиться.

– Да, извините, Даниэла, просто я сегодня не позавтракала…

Мать Паулы вышла из кабинета, не взглянув на дочь, и стук ее каблуков затерялся в коридоре. Даниэла сделала жест Пауле, показывающий: «Что, черт возьми, происходит?» Паула встала, высморкалась в салфетку и вернулась к работе. Вялая, слабая, но со странным успокаивающим чувством. Дело не в том, что она стала Суперженщиной и эволюция ее как работника ускорилась. Ее карьерный рост остался таким же медленным. Но она знала, что должна продолжать. Она пересекла проход между столами, вдалеке стоял Бруно и печатал. Ей пришлось пройти мимо него. Было ужасно стыдно, но она должна была это сделать, она старалась не смотреть на него, но он остановил ее.

– Возьми.

Бруно протянул ей стикер, она взяла его и пошла дальше, а на углу прочитала.

«Спасибо, что открылась мне. Начинать трудно, но знаешь что? Ты такая милая, даже со слезами на глазах».

Сердце Паулы начало биться чаще. Казалось, что оно расширяется и скачет вверх-вниз по ее грудной клетке. Она могла бы закричать, но не сделала этого, а лишь повернулась и издалека помахала парню. Он улыбнулся, а она нырнула в туалет, в тот самый туалет, где они впервые встретились. Паула стояла в раздумье, прислонившись к двери, и тут ее словно осенило. Она скомкала бумагу и бросила в корзину для мусора. Она могла бы стать полностью зависимой от мыслей о Бруно, могла бы пойти домой, порхая от счастья, как влюбленная дурочка, и всю ночь пролежать в постели, разрабатывая разные любовные сценарии. Но в этот раз она предпочла подумать о себе. Она верила в любовь, но по тем или иным причинам она всегда оказывалась раковой опухолью внутри, чем-то, что заставляло ее терять хватку и контроль. Может быть, это были слова ее матери, а может быть, собственное ощущение, но внутри она знала, что была права. Парень ей очень понравился, но ей не хотелось ввязываться в эту историю. Иметь стимул и мотивацию в виде его улыбки каждое утро было очень здорово, но она не хотела, чтобы эта игра выходила за рамки и отвлекала ее от того, что было действительно важно в этот момент. Важнее всего была она, Паула. Никаких отвлечений, никакой суеты. Паула хотела быть спокойной, и когда она скомкала стикер и выбросила его в мусорное ведро, то также выбросила свою подростковую влюбленность.

Тот факт, что родителей Горки не было дома, сыграл важную роль в намерении парня. Он не стал как-то специально украшать комнату, не поставил свечи и не купил клубнику. Они уже бывали там раньше. Дело было не в атрибутике, а в действии. Он наконец-то собирался встать у руля событий. После вечеринки их отношения испортились. Андреа была немного холоднее, что было очень странно, потому что раньше она была такой светящейся и такой очаровательной. Один маленький жест, приближающий к серьезности, создавал между ними айсберг, а он этого не хотел… Не то чтобы Горка решил сделать шаг, чтобы сделать ее счастливой. Просто, увидев, как отреагировало его тело в доме Ребеки, он понял, что пришло время, что он готов.

Я уверен в том, испытываю к этой девушке. Она мне нравится, ну, я люблю ее… и знаю, что, что бы ни случилось, она не убежит. Девушка, которая смогла держать себя в руках, конечно, по-своему, но, тем не менее, заслуживает моего доверия и того, что я не испуганный недоумок… Да, я умираю от желания взять ее, я умираю от желания заняться с ней любовью так, как она того заслуживает. Я не могу дождаться, когда окажусь внутри нее, почувствую себя в ее теле. Боже мой, я боюсь, что не продержусь и тридцати секунд, но попытаюсь. Она заслуживает этого. Я заслуживаю этого и хочу это сделать. Давно пора, не так ли? Я боюсь… Да, но в то же время мне совсем не страшно. Я боюсь, но не позволю страху решать за меня. А если что-то пойдет не так, то мы подумаем, как это исправить. Потому что мне ясно, что ни секс, ни что-либо другое не испортит того, что происходит между нами. Я люблю ее. Хочу быть с ней. Мне очень комфортно с Андреа, и ей очень комфортно со мной, у нас чертовски много доверия, а оно просто так не рушится… С Паулой все было по-другому. Мы просто дурачились и были еще детьми. Да, это было в прошлом году, но за этот год я сильно изменился, не так ли? Да, и думаю, что довольно много…

Андреа получила сообщение, очень простое:

«Привет, любимая, ты придешь ко мне домой? [подмигивающий смайлик]».

Она не позволила увлечь себя подмигиваниями и обещаниями, которые могли остаться лишь разбитыми иллюзиями, и ответила.

«Ладно. Хорошо. Я приму душ и приду».

Она знала, что что-то может случиться, но не хотела лишних ожиданий, зачем? Она приняла душ, надела красивый наряд, но не думала о стратегическом подходе к тому, что на ней надето. Она всегда идеально подбирала белье, но в этот день словно бросила вызов судьбе и усложнила задачу. Спортивный лифчик и трусики из другого комплекта и пошла.

Когда девушка вошла в его комнату, ее волосы были еще мокрыми. Она не любила сушить их феном и всегда оставляла волосы на воздухе, чтобы они приняли свою естественную форму. Конечно, это было очень легко, у нее были великолепные волосы. Горка знал, что ему не нужно было ничего говорить, не нужно было намекать на то, что он хотел сделать, потому что это прервало бы настроение, механизировало и обесчеловечило бы момент. Он хотел быть естественным, но его улыбка была весьма откровенной.

– Что? – спросила она, заметив странность в воздухе.

– Ничего, я люблю тебя.

– Да… и я.

– Ну, вот и все.

– Вот и все.

Он встал с кровати, погладил ее влажные волосы и поцеловал в губы, как будто это было впервые. Поцелуй, который отвлек Андреа от проблем. Они не собирались ни о чем думать – и не думали. Они начали целоваться в той мягкой манере, которую так хорошо знали. Их языки приспосабливались друг к другу, как всегда. Но было что-то чужое, как будто они были чужими, как будто не были так привычны к движениям друг друга. Андреа, которая всегда проявляла инициативу, позволила увлечь себя рукам своего парня, рукам, которые решительно ласкали ее, и позволила сделать это. Горка взял ее руку и сунул в свои брюки, скрывать было нечего. Она была удивлена? Немного… его кожа, его тепло. Все было новым, но ожидаемым. Хотя, сколько бы вы ни фантазировали о чем-то, реальность делает невозможным то, что придумал ваш разум.

Андреа прикасалась к телу Горки так, как будто никогда не представляла, что делает это. Он отнес ее на кровать и снял с себя футболку и брюки, оставив нижнее белье. Они легли, и он, как рептилия, заполз на нее сверху, чтобы снова поцеловать. Почти по волшебству ее одежда исчезла из уравнения, и то, что могло бы быть неловким, стало естественным. Между ними все было естественно, как будто их тела были созданы для того, чтобы лежать в этой постели, друг с другом. Горка взял лицо девушки в свои руки и одарил ее звучным поцелуем, одним из тех почти комичных, более характерных для бабушки на Рождество. Для него это была полная остановка всего их сексуального прошлого – почти несуществующего – и это случилось. Это не был секс всей их жизни. Но это был их первый секс, и это делало момент драгоценным. Неважно, был ли он длинным или коротким, издавали ли они много звуков. Это было не так, как в порнофильмах или романтических комедиях, это было просто: Горка и Андреа занимались любовью. А потом они несколько часов обнимались в постели. Она закручивала волосы на его зарождающихся волосках на груди, на этих четырех волосках, а он любовался своей девушкой и снова и снова думал о том, как ему повезло.