Текст книги "Элита. Незаконченное дело"

Кроме того, моя мать несколько дней вела себя довольно странно. Она совершила ошибку, почти заставив меня вернуться в школу и вынудив меня иметь друзей, ну, подруг… а в кофейне ели все сами по себе. Она была спокойна, но я заметила, что она стала более рассеянной, более усталой… Как она воспримет новость о том, что я хочу посвятить себя тому, что, по ее словам, разрушило ей жизнь? Зачем искушать судьбу? Лучше промолчать и сделать вид, что ничего не было… По крайней мере, пока мне нечего сказать. Да, я попробовала, но на этом все и закончилось… Хотя мне не терпится сделать это снова, и я не собираюсь обманывать себя. Я уже усвоила это. Мне нравится идея стать моделью. Конец. А с Жанин… Она мне нравится, это правда… Но, если бы мне сказали это в прошлом году, я бы предпочла броситься на железнодорожные пути, понимаете?. Но не все так плохо.

Но то, что Жанин была в смятении из-за своих чувств к подруге, не означало, что она прекратила свое расследование, хотя и не знала, что с этим делать. В конце концов, жизнь не похожа на мистический фильм, и она понимала это. Она была убеждена, что все смерти связывает убийца. Это было очевидно. Взрослые бессознательно заставляли себя смотреть на это сквозь пальцы, чтобы история гибели студентов не слишком сильно их волновала. Они продолжали жить своей рутинной жизнью благополучных людей. А что делала Жанин, чтобы сохранить в себе жажду расследования? Очень просто, что-то очень здоровое и, по ее словам, очень нормальное… разговаривала с Марио.

Нет, только не при помощи спиритических сеансов. Да, однажды я попробовала доску Уиджи, но это было глупо. Там ничего не двигалось, свечи не гасли или что-то в этом роде. Я ожидала, что воздух будет шевелить занавески, даже если окна были закрыты, но если в моей комнате и были духи, то они никак себя не выдавали. Нет. Я разговариваю с ним, но в здоровом ключе, в нормальном ключе… Я разговариваю с ним. Он не отвечает мне, как он может ответить? Он мертв, я даже не знаю, слышит ли он меня. Но мне нравится представлять, что слышит, и я рассказываю ему все… Говорю, что верю в насильстенную природу его смерти, хотя мне никто не верит, рассказываю, как пыталась поговорить с полицией. Немного рассказываю ему о том, что со мной сейчас происходит. Что устала от средней школы, что не знаю, что буду делать, когда закончу ее, что думаю, что у моей мамы депрессия, и что у меня есть чувства к Мелене, из-за чего мне немного неловко. Дело не в том, что я знаю, что лесбиянка… Дело в том, что я не верю в лесбиянок. То есть, да, я верю, что женщина может влюбиться в другую женщину. Но думаю, что мы всегда настаивали на навешивании ярлыков на вещи, и я думаю, что сексуальность очень индивидуальна и ее нельзя объединять. Ну, мне всю жизнь нравились парни. Меня никогда не интересовали девушки… Ну, когда я училась в первом классе начальной школы, моя кузина Алодия попросила меня показать ей киску, а она покажет мне свою. И я согласилась, но это совсем не было эротично. Я никогда не фантазировала о девушках, но какое это имеет значение? Может быть, мне всегда нравились парни, а теперь я начинаю влюбляться в девушек… Я не переживаю по этому поводу. Кроме того, уверена, что в любви у меня все будет так плохо, что девушкам и парням суждено общаться со мной в равной степени. Меня не волнует, что Меле – девушка. Это и так ясно. Меня волнует, что я начинаю что-то чувствовать к человеку, который, как я вижу издалека, не собирается отвечать взаимностью. До того, как у меня появились такие односторонние разговоры с Марио, я вела их с аджолотом, и это было немного более прискорбно…

Жанин очень любила играть в русскую рулетку. Она назвала ее так, потому что увидела ее в меме, где был изображен человек в кровати. Игра заключалась в том, чтобы вздремнуть в кровати, и без будильника… можно проснуться через пятнадцать минут или через четыре часа. Это был один из четырехчасовых снов. Было темно, у нее болела голова. Из-за сонливости она совершенно потеряла счет времени. Она села в кровати и посмотрела на себя в зеркало в шкафу, которое показало ей растрепанную версию себя, с пучком на макушке, совершенно лохматой, и с опухшим лицом. Она так устала, что могла бы просто поспать и продолжить следующий день, но желудок начал урчать, и она снова вспомнила о Марио. Посмотрела на спиритическую доску на столе, и в ее мозгу загорелась лампочка.

Итак, я – странный подросток. Подросток с безумными идеями, подросток, на которого никто не обращает внимания и которого игнорируют взрослые… Полиция отказалась мне верить, но был кое-кто, кто мог бы помочь.

Она поправила хвостик и побежала вниз. Мать перехватила ее у двери.

– Куда ты идешь, дочка? Мы идем ужинать… Что с твоим лицом, ты плакала?

– Нет, мама, сегодня я не плакала… Я ухожу, у меня встреча с одним человеком.

Мать приложила руку к груди и сжала черный кулон, висевший на ее маленькой цепочке, ее амулет, за который она цеплялась, когда волновалась.

– Все хорошо, мама, – сказала девочка, пытаясь успокоить ее.

– Милая, я видела, что у тебя в комнате…

– Что? У меня в комнате много вещей… Кстати, не копайся в моих вещах! Это мои вещи. Мне не нравится, что ты их трогаешь.

– Я ничего не трогала, дочка, но у тебя все как в логове льва… Твои братья гораздо опрятнее тебя.

– Это очень трогательно, мама. Поскольку я девушка, я должна быть опрятной, не так ли?

– Я не об этом, не манипулируй мной и не коверкай смысл моих слов, я знаю, что ты…

– Можно я пойду?

– Нет. Я хочу, чтобы ты выбросила ее…

– Что?

Ее мать даже не знала, как ей сказать. Ей казалось, что упоминание этого слова может принести в дом несчастье или что-то еще… Она не была суеверной дамой, но предпочитала быть осторожной и подстраховываться на всякий случай.

– Что, мама?

– Спиритическую доску!

– Правда? Да ладно, это всего лишь игра, она продается в магазинах игрушек…

– Мне все равно, где ее продают или откуда она у тебя. Я хочу, чтобы ты ее немедленно выбросила.

Жанин фыркнула. Ей не хотелось вступать в спор, потому что она считала его просто смешным. Поэтому она застегнула молнию, взяла ключи с маленького крючка у двери и приготовилась уходить, но мать еще не закончила.

– Это очень опасно. Ты сумасшедшая! Мы с твоим отцом всегда разрешали тебе делать все. Когда ты покрасила волосы в синий, я не наказала тебя, но думала, что ты навсегда убила качество своих волос… когда ты убежала на барселонскую ярмарку манги и не…

– Ты собираешься снова об этом говорить? Снова?

– Мы делаем все возможное, но ты избегаешь нас… Мы понимаем, что ты переживаешь не лучшие времена, но это просто… в конце концов мне придется тебя наказать.

Жанин начала смеяться, забрав последнюю надежду у своей многострадальной матери, и ушла, оставив ее, как обычно, с невысказанными словами.

Дверь в дом родителей Марио была пафосной и прекрасно объявляла людям, что это место для избранных и что бедным здесь не рады. Жанин была нерешительна во многих вопросах. Она может часами выбирать, какие носки надеть.

Черт, это несправедливо. Я долго выбираю носки, потому что, когда ты носишь обезличенную униформу, это единственная одежда, которую ты можешь выбрать, которая хоть немного отличает тебя… Ну, вообще-то, это обязательный белый цвет, но, поскольку я не пользуюсь попоулярностью, никто и не заметит, что я играю с цветами, принтами, полосками… Они делают самые крутые носки, как я могу не колебаться?

Она была очень нерешительной. Но когда у нее что-то было на уме, она обретала большие уверенность и самообладание, и то, что она планировала сделать, было для нее совершенно ясно. Это была единственная надежда.

Ей было неприятно появляться в чужом доме без предупреждения. Но таковы уж импульсы, они не предупреждают заранее, и она просто следовала своим. Роскошную белую дверь с золотым молоточком в виде головы льва ей открыла латиноамериканка в традиционной форме горничной. И стук, и платье домработницы привели девушку в ужас. Вся эта показуха насторожила ее. Она не доверяла людям, которые выставляют напоказ свои деньги, и боялась, что родители Марио могут быть очень неприветливы. В коридоре она запаниковала. Она явилась в дом незнакомых людей, у нее не было ни сценария своей речи, ни стоящего аргумента… и пока девушка в униформе вела ее по коридору, полному разнообразных картин, она поняла, что у нее нет времени, чтобы придумать убедительный план.

Представьте себе выражение лица той дамы, которая спокойно ела тарелку супа, когда к ней вошла девушка, осудившая ее покойного сына за жестокое обращение. Конечно, она тут же уронила ложку, но ничего не расплескала. Все было не так театрально. Она быстро встала, как будто ее застали за чем-то неправильным. Словно есть суп в этой стране совершенно незаконно. Мне стало страшно. У меня не было плана. Я более или менее знала, куда должен был зайти разговор, но не знала, с чего начать. Хорошо то, что, несмотря на отсутствие отрепетированной речи, я обладала нерастраченным актерским мастерством бывшей голливудской актрисы. Может, я немного и преувеличиваю, но волшебным образом мои глаза заслезились, как будто просто столкновение с ней лицом к лицу было для меня большой трагедией. Не знаю, потому ли, что она увидела мое изумленное лицо, или просто потому, что у нее были изысканные манеры, она пригласила меня сесть на один из этих ужасных диванов, обитых чем-то похожим на цветы, но более гнилыми и увядшими. Ужасные диваны, которые, вероятно, стоят больше, чем диплом юриста. Не помню точно, как проходил разговор. Она предложила мне воды, я приняла маленький стаканчик из ее рук, сказав, что прежде всего хочу выразить свои соболезнования и извиниться за ту жалобу.

– Ты сделала то, что думала, или тебе сказали, что ты должна сделать. Теперь уже ничто не имеет значения…

Дама была серьезной. Она сохраняла самообладание и сидела на стуле так прямо, что была похожа на одну из тех французских учительниц танцев в кино. Да, тех строгих, жестких, как и она. Жанин, которая не была очень организованной в своих аргументах, встала и передала письмо даме.

– Что это?

– Прочитайте… Это письмо, которое я получила через несколько дней после… через несколько дней после.

Было очень трудно расшифровать, что происходит в голове у матери Марио. Она серьезно посмотрела на девушку, секунду смотрела на письмо, а затем снова на нее.

Вы знаете персонажей, которые стреляют лазерными лучами из своих глаз? Как Циклоп из «Людей Икс». Ну, вроде того, он носит эти странные очки, которые скрывают его глаза и управляют его силой. Дама смотрела на меня без очков, поэтому сила ее взгляда была безудержной, глаза впивались в меня, словно ножи. Не знаю, смотрела ли она на меня с ненавистью, сомнением, жалостью, негодованием или со всем этим вместе, но я бы предпочла, чтобы она просто начала читать.

Мать выдержала несколько секунд молчания и нарушила его, когда окликнула кого-то.

– Дорис!

Послышался торопливый стук сабо девушки.

– Да, мэм?

– Очки для чтения.

– Одну минуту.

Дорис поспешила уйти. Ей понадобилось тридцать секунд, за которые напряжение в большом зале можно было увидеть, почувствовать, разрезать ножницами… Для Жанин эти секунды были словно четыре часа. Девушка принесла женщине очки. Она надела их и немного отодвинула письмо от лица. Она начала читать, и примерно через три строки ее мимика и броня благородства и дистанции сломались, показав человечность матери, потерявшей сына-подростка. Она плакала. Она оставила письмо на столе.

– Я не могу продолжать, это кажется слишком… слишком… личное? Что ты хочешь, дитя? Зачем ты пришла?

– Прочитайте его, правда, пожалуйста…

Жанин так и подмывало сказать что-то вроде «сделайте это для Марио», но она остановила себя. Это казалось слишком дешевым эмоциональным шантажом. А тому, что не было дорогим, не было места в этом особняке.

– Я не хочу читать дальше. Если ты не возражаешь…

Она подняла одну из своих рук, указывая в направлении выхода.

– Дорис, девушка уходит!

Жанин покорно встала. Она не могла заставить леди следовать своей гипотезе, но она могла заставить ее выслушать ее. Тогда она взяла письмо и, подойдя ближе, объяснила свою теорию.

– Марио никогда бы так не поступил. Вы знаете это.

– Дорис!

Дорис снова вошла, немного растерянная и вытирая руки.

– Проводи молодую леди до двери.

– Послушайте меня, пожалуйста! Я не очень хорошо его знала…

– Не зная его, ты разрушила его жизнь, девочка.

Последняя фраза была словно выстрел в затылок. Но она не хотела вступать в абсурдный спор в защиту своих обстоятельств, ее задача была в другом.

– Он бы этого не сделал! Не так…

Мать резко встала, как будто диван вдруг загорелся, с прыжком, не свойственным человеку ее возраста. Ее глаза раскрылись шире, показав небесно-голубой цвет с другой планеты. Но как бы прекрасны они ни были, в них плескался гнев.

– Что ты знаешь о моем сыне? Что?

– Немного, но я знаю, что он никогда бы не покончил с собой. Особенно так. Чтобы так закончить… Я не верю в это. Вы можете верить мне или придерживаться другого взгляда, как все остальные, но Марио был убит.

– Убирайся сейчас же, или я вызову полицию. У меня под столом есть кнопка, которая заставляет их приехать, без моего объяснения… Ты не знаешь, с кем играешь.

– Позвоните в полицию, конечно, позвоните. И скажите, чтобы они подняли свои задницы. Они ничего не делают. Они отложили дело вашего сына, потому что им лень. Марио был убит.

Разговор разогнался от нуля до сотни по шкале криков и повышенного тона. Дорис наблюдала за спором, как за игрой в пинг-понг, и попыталась взять девушку за руку, чтобы вывести ее, но ее «пожалуйста, пойдемте со мной» было полностью омрачено тоном произнесенных слов.

– Тебе повезло, что мой муж в отъезде, иначе я бы влепила тебе пощечину прямо здесь…

Жанин расслабилась, кивнула и пошла по коридору, оставив беспомощную леди, потерпевшую кораблекрушение в неконтролируемом море слез и надоедливых соплей. Но перед уходом она вернулась и из невинности и жажды абсолютной правды сказала:

– Я просто хочу справедливости для вашего сына. Что случилось, то случилось. Мы не ладили, это правда. Но он был важен для меня, и я хочу, чтобы справедливость восторжествовала… Вы можете это понять?

Мать Марио посмотрела на нее в последний раз, откинулась в кресле и ничего не сказала. Жанин снова почувствовала, что проиграла битву, и с достоинством покинула комнату. У двери Дорис на секунду остановила ее, взяв за руку.

– Он был хорошим мальчиком. Я тоже не думаю, что он это сделал. Он был темпераментным, но у него было доброе сердце.

Жанин кивнула и слабо улыбнулась, прежде чем уйти, благодарная тому, что хоть один человек, даже один, согласился с ней. Жаль, что доверие ей оказывает не тот человек. Жаль.

Я попыталась, Марио. Я снова попыталась.

Глава 7

– Я ухожу! – тихо проговорила Паула, закончив наливать воду из автомата в графин.

– Куда? – спросила Даниэла, не задумываясь. – Боюсь, тебе еще долго до пятнадцатиминутного перерыва.

– Нет, я действительно ухожу.

– Ага. Это нормально. Иди поговори с отделом кадров. Что ты хочешь мне сказать?

– Ты такая грубая! – Паула не могла сдержаться.

– Извини?

– Ты всегда так усложняла мне жизнь. Что происходит? Почему? А?

Даниэла, не отвечая девушке, слегка улыбнулась, лишив стажера всякого доверия. Она не ответила, фыркнула и продолжила заниматься своими делами. Паула уже обсудила это с матерью и узнала, что объективно Даниэла, черствый менеджер из Аргентины, лишенная способности улыбаться, не была гарпией, но и не облегчала жизнь девушки. Не потому, что она посылала ей миллионы заданий, более свойственных подсобному рабочему, а потому, что никогда не делала доброго или благодарного жеста и того, к чему Паула, будучи избалованным ребенком, взывала всеми своими стараниями.

Вот что такое настоящая жизнь. Хорошо, что я это поняла. Когда тебе приказывает кто-то менее умный, чем ты, и менее социально подкованный, и его удовольствие возрастает в зависимости от того, насколько сложны эти задачи. Отлично. Научилась. Но я думаю, что это может измениться, не для меня, а для следующих Паул, которые придут сюда. Потому что правда в том, что я почти играла на работе. Если бы Даниэла была добра ко мне, я была бы более спокойна, когда дело касалось работы… Хотя, может быть, я пытаюсь оправдать себя тем, что сдалась раньше времени. Я могла бы работать год вместо нескольких месяцев. Но, с другой стороны, я не знаю, чему меня научит замена графинов с водой, заправка кофеварки или такая важная задача, как выбрасывание мусорного ведра. Знаю, что если бы моя жизнь была вымышленной историей, то автор сделал бы ее еще более сложной для меня, снабдив злобными попутчиками. Или сделал Даниэлу не просто черствой, как мисс Роттермайер, а как девушку из «Хайди». Помните? Я верю… Но реальность такова, что чужая язвительность имеет то значение, которое мы ей придаем. Однажды я попыталась сесть рядом с ней за чашкой кофе, чтобы посмотреть, сможем ли мы сблизиться, а она встала и ушла… Возможно, в тот момент, если бы она открылась мне и показала, что под ее маской ее холодности скрывается более милый человек, я бы посмотрела на нее другими глазами. Не нужно многого, чтобы улыбаться и быть милым, я не хочу быть мисс Идеал, но наши действия и то, как мы относимся к другим, имеют много общего с… я имею в виду, они делают нас людьми, не так ли?

Так Паула оставила свою работу.

Ей не пришлось брать коробку со своими вещами, ведь она пробыла там всего несколько месяцев и ничего не взяла с собой, даже фотографии или антистрессовую куклу. У нее даже не было своего места, чтобы оставить их. Она шла на каблуках по коридору, понимая, что пересекает его в последний раз. Вошла в лифт, и чья-то рука остановила двери. Конечно, это был Бруно, с его чудесной улыбкой и нежным лицом негодяя. Это был несколько отрывистый разговор. Паула ясно дала понять, что не хочет иметь ничего общего с парнями, и выбросила полуромантическую записку в мусорное ведро. Она не очень старалась скрыть это, и хотя общественные туалеты дарили им возможность узнать друг друга лучше, они были ужасны, когда дело доходило до того, чтобы показать ему свой жест привязанности в мусорном ведре, полном мокрой туалетной бумаги. Он не потребовал объяснений. Это был милый жест и все. Но ей было стыдно за то, что она сделала. Однако она не считала, что, выбросив записку, оскорбляет Бруно. Только делает шаг навстречу себе, конечно.

– Я не думала, что ты это увидишь, извини. Я очень ждала этого и…

– Все равно, – оборвал он ее.

Паула пыталась убедить его в искренности своих слов, поскольку буквально чувствовала себя дерьмово. Она выбрала то, чего никогда бы не сделала, если бы не паниковала, что выглядит как полная дура.

– Пойдем выпьем кофе.

Он согласился.

Андреа сидела на одном из высоких табуретов в кофейне. Запах свежесваренного кофе пронизывал все вокруг. Это был неспокойный день. Клиенты входили и выходили, общались со своими спутниками, пока Аманда бегала вокруг. Андреа любила наблюдать за всем этим из своего угла. Она представляла себе истории о людях, пьющих кофе или печатающих на своих ноутбуках. Это не было богемным поступком, наоборот, это вполне нормально. Если вы спросите кого-нибудь, он скажет вам, что тоже так делает. Вам не нужно чувствовать себя особенным из-за того, что вы размышляете о судьбах окружающих вас людей.

Мелена вышла из туалета с ведром, шваброй и потным лбом. Она увидела Андреа и, вымыв руки, подошла к ней.

– В туалете кто-то выбросил целый рулон бумаги. Целый рулон! И он застрял… Что тебе принести?

– Я попросила у твоей мамы капучино на соевом молоке, но поскольку сейчас вот так… то есть, поскольку так много людей, возможно, она забыла об этом.

– Не волнуйся, я приготовлю его для тебя.

Что Меле думала об Андреа?

Ну, я не очень хорошо ее знаю… она красивая и так далее. Милая и всегда улыбается. Кажется, она хорошая девушка. Нет, для меня не проблема, что она с Горкой, потому что, несмотря на то, что он мне нравится, он немного потерян. Нет, очень потерян. Начнем с того, что я его давно не видела. Я часто думаю, до сих пор ли он мне нравится? Но это очевидно, и я не могу обмануть себя… Постоянно думаю о нем. Занимаясь обычными делами, думаю о нем. Пока я прочищала унитаз, три или четыре раза он всплывал у меня в голове. Я не хочу, чтобы Горка был несчастен, поэтому не собираюсь всеми силами желать, чтобы убийца, о котором так много говорит Жанин, появился и убил ее, чтобы он был свободен и заметил меня… Нет. Я люблю Горку и хочу, чтобы он был счастлив. И если он счастлив с этой девушкой, то отлично… Если честно, она кажется мне немного безвкусной. Мне трудно представить, как они вдвоем разговаривают или целуются, но если ему это нравится… Это его жизнь.

Люди покидали заведение, было уже поздно, и кофейня уже собиралась закрываться, когда появились Паула с Бруно. Аманда подбежала к ним и не очень любезно, даже немного резко заявила:

– Мы закрываемся.

Меле, которая не хотела, чтобы это выглядело так, будто Пауле здесь не рады, убедила мать закрыть на это глаза, что можно быстро подать кофе, и проводила их к столику. Между ними – любезность. Паула посмотрела на нее с жалостью, вспомнив все безобразия предыдущего учебного года, но ничего не сказала. Когда Мелена подошла к бару, ее мать жаловалась шепотом.

– Любовь моя! Эта девушка – яд. Она сделала твою жизнь невозможной. Я не хочу, чтобы она была здесь…

– О, мама.

– Ты мне говорила. Она мне не нравится. Она не давала тебе покоя.

– Да, и я ей. Забудь об этом. Не нужно быть злопамятной.

– Обслужи ее сама. Я не собираюсь подавать ей кофе, потому что, если я это сделаю, у меня будет соблазн плюнуть в ее чашку, понятно?

– Давай, иди домой, я закончу.

– Хорошо…

Аманда сняла фартук, схватила свою сумку и поспешила выйти оттуда. Мелена обратила внимание на свою подругу, а затем на своего врага и обслужила их обоих, как будто они были обычными клиентами.

– Это Паула, не так ли? – тихо спросила Андреа.

– Да…

– Я представляла ее себе по-другому. Но как только она вошла, я поняла, что это она. Какая сильная.

– Сильная, да.

– Кто это с ней? Это, должно быть, ее парень… конечно. Какой красавец, но он старше. Он выглядит старше.

– А может, он просто слишком стар, бедняга.

– Нет, ему почти тридцать, он лысый. У Горки с ней были ужасные времена, не так ли?

– Я не знаю.

Конечно, Мелена знала все. Но говорить об этом с девушкой парня, которого она тайно любила, казалось неправильным.

– Горка не часто говорит со мной об этом, но я знаю, что это произвело на него впечатление. Вы редко видитесь, не так ли?

– Горка и я?

– Да. Вы были близкими друзьями и…

– Ну, всякое бывает. Я много работаю, редко куда-то хожу…

– Я знаю, он тебя очень любит.

– Спасибо, – сказала Мелена, пытаясь закончить разговор.

Меле нужно было продолжить работать, но сейчас ей этого хотелось меньше всего. Андреа сидела напротив нее, медленно попивая кофе… Казалось, она хотела поговорить.

Конечно, ситуация была своеобразной. Я уже пару раз разговаривала с ней о банальных вещах в классе, но теперь она была передо мной, и ситуация казалась очень любопытной.

Я хотела воспользоваться этим, потому что у меня с собой было два капучино, а с ними я чувствовала себя уверенно. У нас с кофеином очень странные отношения. Я ловлю кайф от кофе, как от кокаина. Ну, я не пробовала кокаин, но, судя по тому, что говорят люди, которые его принимали, это должно быть что-то вроде этого. Однажды я принимала таблетки, и это был не очень положительный опыт, и принимала наркотики пару раз, но мне не понравилось. Они делают меня слишком заторможенной. А на следующий день мистер «чувство вины» обычно посещает меня, чтобы заставить чувствовать раскаяние. Нет, я не очень похожа на наркомана. Я не наркоманка. Не все подростки должны накуриваться, когда идут куда-то. Я пробовала и мне не понравилось. Другие могут делать все что угодно, но если ты накуриваешься, это не делает тебя круче. Изучение языков, получение двух дипломов или игра на виолончели делают тебя крутым. Наркотики легко достать, а когда в пятнадцать или шестнадцать лет ты преодолеваешь барьер, желание привлекать внимание таким способом теряет свою значимость, по крайней мере, для меня.

– Что с тобой случилось?

– В смысле?

Мелена уронила тряпку. Вопрос показался ей слишком интимным и застал ее врасплох.

– Просто иногда мне жаль, что у Горки не так много друзей. Я имею в виду, иногда он общается с людьми из спортзала и все такое. Но знаю, что у него были очень близкие отношения с тобой… Я уверена, что он вел себя как придурок, с ним это иногда случается. Ему трудно выразить себя, и приходится вытягивать из него что-то…

Мелена была спасена звонком колокольчика на двери кофейни. Это была Жанин. Она заметила Паулу и подошла к ней. Они поговорили о разных глупых вещах, пообщались, как пара незнакомцев, которые были большими друзьями и больше ими не являются, и Жанин побежала к бару.

– Это парень Паулы? Черт возьми, он чертовски горяч.

– Я не знаю. Я так не думаю. Скорее всего, это коллега по работе, – ответила Меле, стараясь не раздувать сплетни.

– Ты так думаешь? – спросила Жанин немного разочарованно, так как она очень любила подобные разговоры.

– Может быть, Меле права. Посмотри, на нем рубашка, эти чиносы, и он выглядит так, будто только что пришел с работы… – подключилась к разговору Андреа.

И пока три девушки наблюдали за происходящим, строя всевозможные догадки и пытаясь скрыть их, Паула объясняла Бруно, почему она выбросила записку.

– Тебе не нужно мне это объяснять. Я не пытался с тобой флиртовать. Я просто хотел быть милым. Ты так расстроилась и начала плакать как сумасшедшая, что я подумал, что тебе это покажется смешным.

– О, так ты совсем не флиртовал со мной… да?

– Нет. Ты расстроена? – спросил он, улыбаясь.

– Нет. Слушай, я не хочу, чтобы ты думал, что я зазналась.

Паула была немного разочарована, но она не совсем поверила в то, что Бруно не нужны были объяснения. Он был очень мил. Он положил палец на ее талию в качестве ласкового жеста и поприветствовал ее издалека, сказав ей, что она похожа на маленького мышонка… Это, по ее мнению, было первым шагом для начала ухаживания.

– Я думаю, что ты очень красивая девушка. Да, и я уверен, что ты очень очаровательна, и что под твоей маской стажера скрывается веселая, ласковая девушка.

– Маска? Эй!

– Ты одета сейчас так, как одеваешься обычно?

– Что ты имеешь в виду, засранец? – пошутила она.

– Как и в случае с каблуками, юбками-карандашами и скучными рубашками.

– Ну, если хочешь, я скажу тебе правду… Я даже не знаю, как мне теперь одеваться. Я не знаю, чего хочу. Мне не нравится моя одежда. Она не представляет меня… И, возможно, сейчас я наряжаюсь, чтобы создать впечатление, что я серьезная девушка, но на самом деле очень веселая.

– Да?

– Да.

– Идеально.

Бруно встал и подошел к бару.

– Извините, можете нам сделать пару коктейлей?

Мелена оглядела полку.

– Ну, у нас осталось не так много алкоголя… – сказала она, пытаясь взглядом отыскать Жанин. – Можете взять это.

Мелена достала какой-то бренди, который ее мать наливала в кофейне, когда пожилые господа просили кофе с коньяком.

– Черт… Ну ладно, хорошо, я возьму. Просто ради удовольствия.

– Сейчас я принесу его вам.

Бруно вернулся к столу, а Мелена поставила перед молодыми людьми пару рюмок коньяка. Паула не могла поверить своим глазам.

– Я не собираюсь пить это дерьмо. Что это?

– Не хотите ли вы произнести тост, мисс стажер?

– Ты бросаешь мне вызов? Идеально. Мелена! Не забирай бутылку, оставь, оставь…

Мелена согласилась и оставила бутылку на столе, не спрашивая и не придавая ей значения.

Вечер Бруно и Паулы был далек от свидания, но было неизбежно, что они будут связывать одну тему с другой, что они будут говорить о них и что они не перестанут смеяться, потому что хорошо проводили время и потому что коньяк оказывал свое действие. Три девушки в баре начали выходить из себя. Но не так сильно, как Горка, который, переступив порог и увидев Паулу с парнем, смеющейся и веселящейся, будто бы получил удар под дых.

Я уже несколько дней был на взводе из-за того, что она мне сказала, и то, что я увидел ее, вероятно, хорошо выпившую, заставило меня чувствовать себя намного хуже. Она заставила меня ревновать? Она заставляла меня ревновать, как черт. Я не люблю ее, я даже не хочу ее видеть, но почему-то было отстойно видеть, как кто-то, кто был так важен для тебя раньше, смеется и хорошо проводит время с парнем, таким красивым и таким… взрослым! К черту их!

Паула тоже заметила это, но даже не захотела подойти поздороваться, опасаясь ссоры. Горка, нахмурившись, поцеловал свою девушку и предложил ей уйти. Она прекрасно поняла ситуацию и уступила, но сначала решила удивить Жанин и Мелену.

– Ах! Девочки, я не знаю, пойдете ли вы на благотворительную вечеринку, которую организуют Лу и Кайетана, но я думаю устроить дома посиделки перед этим. Не другую вечеринку, я не собираюсь никого дискредитировать… но я бы хотела, чтобы вы пришли и выпили со мной перед вечеринкой. А потом мы пойдем все вместе.

Все были озадачены этим предложением, больше всех Горка. Было очевидно, что это был план со всеми благими намерениями, чтобы попытаться заставить Горку немного расширить круг своих друзей, и именно так она объяснила ему это позже в машине.

– Любовь моя, это не круто, что у нас такие замкнутые отношения. Это здорово, что мы проводим как можно больше времени вместе, но также здорово, что у тебя есть друзья, что ты встречаешься с кем-то без меня, что ты гуляешь и приходишь по своему желанию?

– Я тебе надоел? – спросил он, не совсем понимая замысел этого странного плана.

– Нет, глупый, но я думаю, что Жанин и Мелена милые, они хорошо выглядят, и вы раньше были супер друзьями…

– Хоть ты и сделала это, не спросив меня, так уж и быть, я согласен..

– Прости… Я сделала это из лучших побуждений.

Андреа почувствовала себя плохо. Она точно не знала, почему отношения Мелены и Горки охладели, поэтому решила, что это добрый жест – взять судьбу в свои руки и все изменить, но он вовсе не был согласен. Они не стали спорить, разговор продолжился: Горка сожалел, что слегка повысил голос, а она смущалась, что проявила инициативу. Она сказала, что отменит эту предварительную вечеринку, но он сказал, что это будет еще хуже. Поэтому решено было оставить все как есть.

Жанин и Мелене было о чем поговорить. Они не были особенно сплетницами, но, конечно, жизнь выкладывала все на блюдечке. Зачем на самом деле Андреа пригласила их на пред-вечеринку, насколько у Паулы все серьезно с этим парнем, и почему Горка рвал и метал, когда увидел ее с парнем… И вот они часами лежали на кровати, передавая друг другу косяк, не очень крепкий, и пакетик Gublins, которого хватило меньше чем на пять минут.