Текст книги "Потомок Чингиз-хана. Родословная Татар"

После Берке-султана осталось два сына: Ильбарс и Бильбарс, который в народе более известен под именем Биличиг. Младший сын, когда еще его кормили грудью, сделался болен – у него обе ноги изувечились, голени от самых колен высохли. Но достигнув совершеннолетия, оба сына превратились в бойких, прекрасных джигитов, продолжая жить в отцовском в юрте.

Шахт-бехт-хан – милость Аллаха над ним! – овладел Мавераннахром, а Ильбарс-хан – Ургенчем.

К тому времени султан Хусаин-мурза умер в Герате своей смертию. Шахт-бехт-хан отнял у его детей Хорассан. Из многочисленного потомства султана удалось спастись и остаться в живых лишь двоим или троим. Шахт-бехт-хан послал в Ургенч для управления своего наместника – даругу.

Спустя около шести лет после этих происшествий, шах Измаил пришел к Мерву, где сразился с Шахт-бехт-ханом, и, поразив его, предал мученической смерти. Даруга, поставленный в Ургенче Шахт-бехт-ханом, бежал. Шах Измаил, овладев всем Хорассаном, прислал в эту область своего даругу.

Хорезмом начали управлять три даруги: один Хивой и Гессараспом, другой – Ургенчем, третий – городом Везир. Два последних даруги были родные братья, родом Арабы: Субхан-кул-араб и Рахман-кул-араб. Рахман-кул-араб, по прибытии в Везир, собрал городских вельмож и устроил им большой пир, награждая всех подарками.

В это время в Везире жил один ученый старик – кадий Омар. Он не был представлен новому правителю, и не пошел на пир, сказавшись больным.

А на утро кадий Омар тайно пригласил к себе до четырех человек из почетных граждан вместе с начальниками города и сказал им:

– Поздравляю вас с счастьем, какое доставляет вам новый правитель, поздравляю вас с новой верой!

Вельможи изумились словам кадия:

– И какой же веры и какого обряда шах Измаил и его управитель?

– Уж почти четырнадцать лет, как шах Измаил принял то вероисповедание, в котором он пребывает и ныне – а это исповедание неправое.

Кадий подробно объяснил, какого мазхаба придерживаются пришельцы и добавил:

– При новом даруге очень мало людей, а нас много: по страху своему правитель этого не открывает. Вот увидите, скоро он отнимет у вас свободу и принудит быть хулителями асхабов. Он навяжет свою веру вам и всему народу, а кто не подчинится, того убьет.

Выслушавши эти слова, первостепенные граждане города Везир очень озаботились, но в течение двух лет ничего не предпринимали. В Бакыргане проживал один почетный человек по имени Хисам-эд-дин, по прозванию Китал, он был из рода Сеид-ата.

Переговорщики отправились к нему и сказали:

– Мы хотим тебя сделать государем, истребив Персов.

Но Хисам-эд-дин ходжа не согласился:

– Народ сегодня готов признать меня государем, а завтра он меня отвергнет. Если вы в самом деле хотите сменить правителя, то я найду государя из знаменитого рода.

Везирцы спросили:

– Кто же он такой?

Ходжа по разу в год ездил в Арку к Узбекам для собрания подаяний, и подробно рассказал им о роде Ильбарс-хана, о его достоинствах, несчастьях и всех обстоятельствах жизни его. Заговорщики отправили к Ильбарсу посла с письмом ходжи и прошением от Везирских вельмож. Получив это приглашение, Ильбарс вместе со своим братом Бильбарсом отправился в Везир, но с дороги впред себя послал дозорных. Те прибыли в город, известили Везирцев. Все почетные жители собрались и после заседания послали к Ильбарсу человека и говорили чрез него хану:

– Народ Везира, изъявляя подданническую покорность, просит вас приехать ночью в такое место, которое не видно из города, и там укрыться.

Ильбарс-хан так и сделал. Узнав об этом, все граждане, и большие и малые, собрались, поставили к городским воротам стражу, истребили в городе всех Кызылбашей. На следующее утро Ильбарс вступил в город. Народ встретил хана хлебом-солью и поместил в большом доме, в котором до сего жил правитель города. Состоялся общественный обед и большой пир. Узбеки и Сарты на общем курултае единодушно возвели Ильбарса в достоинство хана. Это произошло в 911 году, в год овцы (1505—56).

В прежнее время в зависимости от Везира много было областей, из которых каждая имела своего правителя. От Ильбарс-хана окраинные провинции отпали, осталось только три управления: Везир, Янга Шахар и Терсек. Сам Ильбарс-хан жил в Везире, Янга Шахар отдал в управление своему младшему брату Биличиг-султану (Бильбарсу), а в Терсек поставил особого правителя.

Во время истребления Кызылбашей одному сироте удалось скрыться в пустом доме. А когда спустился вечер, он вышел за городские ворота Везира и отправился в Ургенч.

Ранее мы уже говорили, что в Ургенче правил Сюбхан-кули-араб, а в Везире – Рахман-кули-араб. Придя к Сюбхан-кули-арабу, сирота рассказал, что видел, как в Везире убивали Кызылбашей.

Правитель призвал к себе всех знатных жителей Ургенча и, пересказав слова сироты о резне в Везире, поставил их перед выбором:

– Вот уже несколько лет я ем хлеб-соль ваши. Теперь, если вы хотите, чтобы я ушел от вас, то я уйду; если же угодно вам будет, чтобы я остался, то останусь.

– Слава Аллаху, Ирак и Хорассан находится под управлением такого мудрого государя, как шах Измаил! – последовал ответ. – Именно он назначил тебя правителем Ургенча, и с тех пор минуло уже пять лет. От тебя мы не видели никакого притеснения и обиды. Если уйдешь от нас, как будешь отчитываться, когда предстанешь пред государем? Что ему скажешь? То, что несколько десятков кочевых Узбеков заняли Везир? У Узбеков нет ни домов, ни городов, они не живут постоянно на одном месте. Пройдет от силы дней десять – Узбеки ограбят и разорят Везир и уйдут назад. А потому зачем нам преждевременно поднимать тревогу?

– Хорошо, – сказал Сюбхан-кули-араб, – если вы искренно говорите это, то дайте мне присягу, что не предадите меня.

Тогда все, знатные и простолюдины, поклялись Сюбхан-кули, что не будут мыслить против него лиха, а если нападут Узбеки, то будут стоять за него горой и храбро сражаться.

– Привези сюда арбу золотых монет! – приказал Сюбхан-кули своему рикабдарю (конюшему).

Тот привез и выгрузил их прямо на землю посреди собрания.

Тут Сюбхан-кули, обращаясь к знати, попросил:

– Найдите мне проворного, удалого джигита, который мог бы быстро съездить в Везир и разузнать о тамошних делах.

Беки задумались, один чин придворной стражи наконец откликнулся на эту просьбу:

– Еще с детства я помню джигита по имени Иваз и прозвищу Рыжий бык, так вот, отец его был отчаянным храбрецом.

Храбреца отыскали и привели в собрание, где тот без колебаний согласился исполнить это опасное поручение.

– Я жду от тебя достоверных известий, – сказал правитель Ургенча, – а это золото – твое.

Смельчак взял монеты и отправился на разведку в кипящий котел Везира.

Лазутчик с честью выполнил задание, целым и невредимым возвратившись из Везира, он подробно рассказал обо всем, что там узнал.

А между тем Ильбарс хан, прожив три месяца в Везире, выступил в поход против Ургенча.

Сюбхан-кули вышел из города с войском на полтора фарсанга и дал сражение. Ильбарс, поразив неприятеля, стал преследовать его до самых городских ворот и вошел в Ургенч. Сюбхан-кули со всеми своими нукерами пал в битве. После этого Ильбарс-хан послал за своим семейством и имуществом, и осел в Ургенче.

Кызылбаши, жившие в Хиве и в Гезараспе, как и раньше Сюбхан-кули искали союза с племенами Сартов, но те не особенно им покорялись. Придя в Ургенч, воинственные Узбекские наездники стали совершать опустошительные набеги на Хиву, теряя много бойцов, поэтому число нукеров при Ильбарсе уменьшилось. А многие из людей Ядигер хана оставались при его доме и при доме его сыновей.

Однажды Ильбарс призвал своих беков и сказал им:

– Наше войско немногочисленно, много из наших осталось при наших братьях. Если вам угодно, я призвал бы сюда братьев моих.

Беки не возражали, они давно ждали этого решения.

Но один старик из Уйгурского племени, который до этого сидел на пороге дома (внутри не всем хватало места), встал с своего места, вошел к хану и, сложив руки, почтительно произнес:

– Прежде опытные Узбеки говорили так: порукою в благоденствии государства служит милость к подданным, а признак расстройства государственного есть любовь государя к своим родственникам.

Хану эти слова не доставили удовольствия, он посчитал их злонамеренными.

Бекам тоже это не понравилось, ругая старика, они стали кричать:

– Именно такие ничтожные люди, говоря ласковые слова, ссорят между собою родственников, сеют меж ними рознь и вражду. Таких людей нужно беспощадно уничтожать!

К тому времени никого из четырех сыновей Ядигера уже не было в живых.

Ильбарс отправил посла к их детям с такими словами:

– Прибыв в эти земли, мы овладели Везирем и Ургенчем, но из Хивы и Гезараспа Кызылбаши еще не вышли. Если вы захотите прибыть ко мне – о чем я денно и нощно молю Аллаха, – то найдете здесь новых подданных. Я передам вам в управлении людей любых областей, какие вы захотите: дехкан Хорассана или Туркмен в Абул-хане и Мангышлаке.

Сын Абулек-хана и шесть сынов Аменк-хана откликнулись на эту просьбу и со своими домочадцами переехали в Ургенч. Ильбарс-хан себе взял Везир, а им отдал Ургенч. Пришельцы, особенно дети Аменк-хана, стали совершать частые набеги на Хиву и Гессарасп, опустошая эти области. Кызылбаши от страха все убежали. Овладев Хивою, Гессараспом и Катом, Узбеки стали делать набеги и на Хорассан.

В это время шах Измаил умер. Правители провинций, находящихся на северной стороне Хорассанских гор, к востоку до Мегины и к западу до Даруна, страшась Узбеков, покинули свои дома. Обустроившись на новом месте, они совершали опустошительные вылазки на юге в Хорассан, в Абул-хан и Мангышлак на западе. Противостояние Кызылбашей с Узбеками продолжалось.

Мы выше говорили, что младший брат Ильбарс-хана, по имени Биличиг, когда еще кормился грудью, сделался калекою, – у него высохли обе ноги. Потому он не мог садиться на коня и ездил в специально оборудованной боевой колеснице. Запрягая в нее проворных аргамаков, он в сопровождении четырех-пяти храбрых джигитов, всегда ездил на сражение в Абул-хан и Мангышлак. Биличиг был искусным лучником, стрелявшим без промаха. Битвы он вел полулежа из своей стремительно летящей колесницы в окружении других метких стрелков. В этих жарких схватках, командуя своими верными джигитами, он всегда был в передних рядах. Опершись на переднюю основу колесницы, Биличиг кричал: «Справа заходи! Слева! Вперед! Назад!»

Не все Туркмены, сделавшись подданными новых хозяев, давали подать. Некоторые из них бунтовали. Причиной этому было еще и то, что размер подати не был точно определен: иногда брали много, иногда мало.

Вскоре Билигич-султан умер, а после него умер и Ильбарс-хан. После Ильбарс-хана осталось восемь сынов: старший Султан-гази, второй Мохаммад-гази, имена прочих неизвестны. А от Билигич-султана осталось пять сынов, старший звался Султан-хаджи, другие неизвестны по имени. Но заметим, что Ильбарс-хан, овладев Везирем, в память того, что он отвоевал сей град у Кызылбашей, к имени каждого из своих сыновей стал приставлять слово «гази». Младший же брат его Биличиг-султан к именам своих сынов приставлял слово «хаджи».

Среди потомков Ядигер-хана самым сильным и влиятельным был сын сына Биличига – Султан-хаджи. Его привезли из Янга-шахара в Везир и поставили ханом. У Султана-хаджи было немного подданных и немногочисленное войско. Все управление державою находилось раньше под рукой не его отца Биличига, а дяди Ильбарса, по смерти которого оно досталось его старшему сыну Султану-гази – юноше умному, храброму и гордому. Но мнение народа о его правлении разделилось: одни говорили, что Султан-гази правит хорошо, другие худо. Хотя всем не нравился его главный порок – чрезмерная скупость; своему двоюродному брату Султану-хаджи он выделял лишь две доли: одну, так называемую, ханскую, другую – столовую. Султан-хаджи-хан, прожив только один год, ушел вслед за отцами своими.

После Султана-хаджи самым старшим из прочих лиц ханского дома стал сын Абулек-хана, по имени Хасан-кули. Его возвели в ханское достоинство и отдали ему Ургенч.

Всеми тремя ханскими домами управляли дети троих сыновей Ядигер-хана. При Хасан-кули-хане детей Ильбарс-хана, детей Биличиг-султана и других малых семейств их больших домов было больше десяти. Главою всех их был Султан-гази.

А у Аменк-хана было шесть сынов: старший Суфиян, второй Бучага, третий Аваниш, четвертый Кал, пятый Акатай, шестой Аганай. Много детей также было у этих шести сыновей. При Хасан-кули-хане, кроме этих шести, было еще шесть больших домов.

Хасан-кули – единственный сын своего отца, но сам имел много детей. Старший его сын Билал, как и отец, не имел ратного духа. Поэтому они не могли противостоять бойкому потомству Ильбарс-хана и Аменк-хана, которое недовольное тем, что Хасан-кули-хан один владеет доходами от Ургенча, восстали против него. Не имея сил бороться, хан покорно ожидал нападения неприятеля.

В то время Ургенч еще не имел крепости Эйрек (она была построена позже Иш-султаном). Хасан-кули-хан с пешими полками вышел из Хорассанских ворот, построил свои войска к битве, приставив тылом ко рву. Осаждавшие, действуя конницею, бились с защитниками Ургенча от полудня до вечера. Младший сын Аменк-хана, Аганай-султан, которому тогда только что исполнилось двадцать лет, желая отличиться пред своими, взял на себя начальство над конницей и ударил по врагу, врезаясь в его пехоту. Но завяз в ней и не смог отступить назад. Толпа пехотинцев стрелами убила сперва под ним коня, а потом и ему самому рассекли голову. Это привело в бешенство осаждавших и они, ударив всеми силами по войску Хасан-кули-хана, заставили его скрыться в городе.

Пехота, копейщики и остальные отряды, отступив в город, произвели в нем большую тесноту. Начальники пересчитали всех жителей и, раздав нукерам должную плату, заперлись в городе, надеясь, что неприятель, не имея возможности взять Ургенч, снимет осаду.

Но смерть Аганай-султана возбудила жажду кровавой мести. Нападавшие и не думали снимать осаду. Ургенч, город многолюдный, очень скоро почувствовал голод, – ослиная голова продавалась по двадцати тенке, но и за эту цену не находили мяса хотя бы на один вертел.

Среди мулл Ургенча был очень зажиточный человек, у него были некоторые дела с одним из простых горожан. Когда тот пришел к нему в дом, увидел, что у него в гостях сидит белобородый мулла; хозяин положил на блюдо половой член лошака и сказал гостю: «Это крошево, обложенное лошадиным паховым салом».

Вот какие угощения готовились на вертелах того времени!

Осада Ургенча продолжалась два месяца. После чего истомленные горожане постепенно начали выходить из города; в нем не оставалось защитников.

А через четыре месяца Ургенч был взят. Хасан-кули-хана и старшего сына его, Билал-султана, казнили, детей с матерью отправили в Бухару. В настоящее время около 15 человек из этого семейства живут в Синде.

На ханский престол в Ургенче был возведен Суфиян – старший сын Аменк-хана. Везир, Янга-Шахар, Терсек в Хорассане, а также Дарун и Мангышлакских Туркмен взяли внуки Берке-султана. Дети Аменк-хана заняли еще и стоящие по берегам реки города: Хиву, Гессарасп, Кат, Булдусаз, Никчегу; у подножия гор: Баг-абад, Нисай, Эсюрд, Джегарду, Мегину, Чегчу; и, наконец Туркмен, живших в Абул-хане и Дабистане. Все эти владения раздели меж собой четыре сына Аменк-хана и жили со спокойным сердцем.

Город Абул-хан в то время населяло Туркменское племя Ирсары.

Суфиян-хан отправил к ним человека с такими словами:

– Божественный закон установил всем мусульманам давать зякат (сороковину). Потому вы из своих владений каждогодно должны его давать. Если вы будет исполнять этот закон, то тогда я не буду посылать от себя военных людей с тем, чтобы они зякат собирали силой.

Туркмены изъявили покорность и охотно доставляли хану зякат. Суфиян отправлял из своих людей для сбора дани не более двух-трех человек. Но в один год, когда сборщики отправились за данью, их всех, хороших и дурных, по счету оказалось сорок человек. Каждый из них объезжал все селения: побывав в одной и обобрав ее, отправлялся в другую. Туркменские джигиты не захотели этого терпеть и, устроив заговор, начали убивать сборщиков дани. Сильно раздраженный мятежом Туркмен, хан с четырьмя своими младшими братьями взял конницу и отправился в Абул-хан.

В то время переезд из Ургенча в Абул-хан не занимал много времени. Река Аму от крепости Ургенча текла к восточной стороне горы Абул-хан; от подошвы этой горы она, обогнувши ее южную сторону, шла к западу, а отселе текла к Угурдже и вливалась в Мазандаранское море. На обеих сторонах Аму, до самой Угурджи, располагались плодородные нивы, виноградники и плодовые деревья. Весною, когда являлись мухи и слепни, люди со своими стадами уходили к дальним колодцам, находящимся от реки почти на два дневных пути. Когда овод прекращался, они возвращались на берега реки. По ее обеим сторонам от Пишкара до Кара-Киджита жил род Адаклы-Хызр, а от Кара-Киджита до западной стороны горы Абул-хан – род Алий. Отселе до того места, где река вливалась в море, жили верблюдоводы. Однако обратимся к нашему рассказу.

Каждый из военачальников по прибытии на границу Туркменской земли построил свои отряды в ряды и отрядил наездников для нападения. Первый удар приняли на себя Ирсари и Хорассанские Салуры, которые жили вперемежку друг с другом.

Успех нападения был таков, что захватчики не могли увести с собою всего награленноого скота, но всех малолетних детей они побрали в плен. Кое-кому удалось все же спастись бегством в безопасной долине на северной стороне Абул-хана, куда трудно было добраться конным ходом. Между этой долиной и Абул-ханом идет дорога (на три дня для верхового ездока), которую называют Джутак. Но она настолько узка, что по ней проходит лишь один вьючный верблюд.

Мне убогому приводилось много раз видеть этот путь.

Туркмены ушли в это место и там скрылись. Суфиян-хан, когда собрались его наездники, осадил Джутак. Туркмены держались около двух дней, но от недостатка воды пришли в изнеможение. Семеро из старейшин через горы поспешно отправились в стан Акатай-хана.

Изъявив ему свою покорность, они говорили:

– Мы слыхали, что у вас, в земле Узбеков все старшие братья оказывают почет младшему брату, что дом и все владение принадлежат младшему сыну. По рассказам известно нам, что ты младший из сынов, оставшихся после Аменк-хана. Потому мы умоляем тебя: испроси у старших братьев твоих прощение нам в вине нашей. Все мы клянемся, что будем преданы тебе, и что наши потомки будут покорны каждому потомку Акатай-хана и никогда не отвратят от них лица своего.

Акатай-хан велел им представить к себе всех работоспособных людей из их племени и заставил на Коране принести клятву на покорность себе. Акатай-хан, взяв Туркмен под свое покровительство в своем стане, отправился к старшему брату Суфияну и испросил прощения Туркменам в преступлениях их. Суфиян-хан простил им.

Далее Акатай направился к другим своим старшим братьям – к Бучаге-хану, Аваниш-хану и Кал-хану, – и все они сказали: «ради тебя мы прощаем Туркмен и забываем вину их, поступай с ними, как знаешь». Возвратившись в свой стан, Акатай-хан собрал Туркмен и рассказал им о своей поездке к старшим братьям. Сердца Туркмен готовы были разорваться от радости.

– Мой старший брат Суфиян-хан простил вам вашу вину, – обратился Актай-хан к Туркменам, – так вы теперь что дадите за свою провинность?

– Что прикажите нам, то мы и дадим, – отвечали они.

Акатай спросил:

– Сколько человек из ханских нукеров убили вы?

– Сорок человек, и хороших, и худых.

– Так вот мое решение, – сказал султан, – нынешний год вы уже поплатились, потерпев разорение от наезда на вас. В следующий год, если Аллах велит, в уплату за кровь каждого убитого дайте моему брату Суфиян-хану тысячу овец. А о размере постоянной дани, – об этом вы сами переговорите с моим братом.

Туркмены охотно приняли это условие. Хорассанские Салуры обещались дать шестнадцать тысяч овец, рода Теке-Сарык и Ямут – восемь тысяч овец, род Ирсари – шестнадцать тысяч овец. Все эти рода составляют один урук: всех их называют каменными Салурами.

Суфиян-хан возвратился в Ургенч.

Когда на следующий год он послал сборщиков подати к десяти знатным Туркменским бекам, то они сполна отдали сорок тысяч овец и с большими дарами представлялись хану. Во второй год хан опять отправил к ним сборщиков дани, и они опять ее внесли. Эти сорок тысяч овец оставались на их шее несколько лет.

Скажем здесь также о размере дани, доставляемой прочими Туркменами, которые должны были вносить ее соразмерно числу их рода и количеству имеющегося у них скота.

Род Ички-Салур доставлял хану шестнадцать тысяч овец и сверх того тысячу шестьсот овец для зареза на ханскую кухню. Эту последнюю дань называли котловыми овцами, а те шестнадцать тысяч овец – податными овцами, и отдавали их на содержание нукеров. Но сверх податных овец, которых доставлял каждый род Туркменов, нукеры забирали себе и десятую часть из котловых овец, говоря при этом даннику: «ужели не дашь ты овцы для зареза к столу хана?»

Род Хасан-или доставлял шестнадцать тысяч казенных овец и тысячу шестьсот котловых овец; из них десять тысяч давали Икдур и Чаудур, а малочисленные Арабечи давали только четыре тысячи податных овец и четыреста котловых овец. Гоклан давали двенадцать тысяч податных овец и тысячу двести котловых овец. Адак-или двенадцать тысяч податных овец и тысячу двести котловых овец.

На берегах реки Аму жили три больших рода Туркмен, занимавшихся земледелием, которых называли Уч-Ил («три рода»), а именно: Хызр-или, Адак-или и Алий-или. С их земледельческих промыслов брали десятину. Тюючи («занимавшиеся верблюдоводством») и Алий-или платили также и скотом, а Адак-или предоставлял еще и воинов.

На протяжении многих лет Суфиян-хан пребывал в благоденствии, пока не отошел к милосердию Аллаха.