Текст книги "Любовники-убийцы"

Глава XIX

С той минуты, как Паскуаль упал под выстрелом Фурбиса, Марго не покидала своей постели, чтобы избежать нескромных расспросов соседок, присутствие которых могло смутить ее. Она узнала об аресте своего любовника и Мулине, но не слыхала ничего более. В то время как он предавал ее, рассказывая судьям все подробности этого ужасного происшествия, она беспокоилась за его участь и в волнении спрашивала, хватит ли у него хитроумия обвинить Мулине в преступлении, в котором был заподозрен сам? После двукратного обращения за разрешением Фредерик Борель снова вошел к ней в комнату, пытаясь выяснить у нее какие-либо подробности.

– Ты никого не подозреваешь? – спросил он ее с прежней настойчивостью.

Она ответила уклончиво или, лучше сказать, не ответила совсем. Она поклялась не выдавать своей тайны и сдержала клятву. Из своей комнаты она слышала пение священников, потому что тотчас после окончания судебно-медицинского следствия было совершено погребение Паскуаля. Пение не вызвало в ней ни малейшего волнения. Однако когда она перестала его слышать, то легко вздохнула – она считала себя свободной. Теперь более чем прежде она принадлежала Фурбису. Но как раз в это время в Новый Бастид приехал следователь. Она должна была решиться выйти к нему.

– Если она больна, – сказал судья, – мы можем прийти к ее постели.

Но Марго предпочла выйти сама. Она позаботилась о своем туалете, и никто не смог сдержать удивления, когда она, одетая во все черное, вышла в зал. Быть может, она рассчитывала произвести впечатление на тех, кто должен был сейчас ее допрашивать?

Судебный следователь, действительно, сначала отнесся к ней сочувственно. Трудно было допустить, что под этой неземной красотой скрывается воплощение порока. Это восхитительное создание, каким она казалась, не могло руководить преступником.

– Сударыня, – сказал он Марго, посадив ее напротив себя, – к величайшему прискорбию, мы вынуждены допросить вас. Постарайтесь ясно отвечать на наши вопросы.

– В чем меня обвиняют? – спросила Марго.

– Вас обвиняют в том, что вы заставили Фурбиса убить вашего мужа, после того как напрасно пытались отравить несчастного.

«Им все известно», – проговорила про себя Марго. Но она не смутилась, предполагая, что Фурбис сумеет защитить их обоих. Затем прибавила вслух:

– На каких доказательствах основано это обвинение?

– Я не могу позволить вам отвечать на мои вопросы вопросами. Правда ли, что вы вынудили Фурбиса застрелить вашего мужа?

– Нет, я любила своего мужа.

– Правда ли, что вы давали покойному ядовитые вещества в лекарствах и питье, которые готовили ему во время болезни?

– Нет.

– Находились ли вы в интимных отношениях с Фурбисом?

При этих словах Марго воскликнула обиженно:

– Я?! Ах, господин судья, кто это сочинил такую низкую клевету?

– Сам Фурбис. Это он вас обвиняет.

Марго сохраняла спокойствее. Не допуская измены со стороны любовника, она думала, что ей хотят поставить ловушку.

– Фурбис ошибается, возводя на меня подобную клевету, – сказала она совершенно спокойным, твердым голосом. – Я не виновна, и против меня не найдется ни одного доказательства.

– Вы ошибаетесь, – ответил следователь, – вот они.

При этих словах он положил на стол около двадцати листов почтовой бумаги, исписанных ее рукой. Она не смогла удержаться от удивления, но тотчас же оправилась.

– Вы смутились, – строго заметил судья. – Вы узнали эти письма.

Он ответила тихим голосом:

– Это совершенно естественно, милостивый государь. Вы вдруг выкладываете перед моими глазами эти письма, говоря мне: «Вот доказательства вашей виновности…» Я была удивлена этим, вот и все.

– Так вы отрицаете всякое свое участие в преступлении?

– О да, насколько позволяют мне мои силы, – ответила она с воодушевлением.

– Вы отрицаете даже, что эти письма писаны вами?

– Я первый раз в жизни слышу о них.

«Если эта женщина и виновата, – заметил про себя следователь прокуратуры, – то она заранее подготовилась к ответам».

И, возвращаясь к допросу, он спросил ее:

– Как же вы объясните обвинения, возводимые на вас Фурбисом?

– Я не могу объяснить этого.

– Не было ли между вами какой-нибудь ссоры, в результате которой он решил отомстить вам?

– Никогда. Я даже мало говорила с ним.

– Как он относился к вашему мужу?

– Паскуаль очень любил его.

– Не давал ли он ему денег в долг?

– Давал.

– Говорят, что это вы убедили его дать Фурбису ссуду.

– Мой муж спрашивал у меня совета. Я предложила ему оказать эту услугу, так как знала, что дела Фурбиса в затруднительном состоянии и что его жена и дети нуждаются.

– Но эта женщина сама обвиняет вас, – быстро ответил судья, припоминая слова Бригитты, сказанные ею Фурбису несколько часов тому назад, в больнице. – Она упрекала своего мужа в том, что он изменил ей с вами.

– Она лишь прибавила еще одну клевету к тому, что возводится на меня.

– Знаете ли вы, что Фурбис умирает? Он обвиняет вас со своего смертного одра.

При этом заявлении Марго почувствовала, что сердце ее сжалось, а лицо мгновенно побледнело. Как только ей показали ее письма, она убедилась, что у торговца не хватило мужества отпираться, и она уже страдала от этого, но узнать, что он умирает, было слишком тяжело для нее.

– Похоже, Фурбис вам небезразличен, – снова заметил судья.

– Это не имеет значения, я не виновна, – продолжала настаивать Марго.

– Вы понимаете, что делаете? В таком случае мы вынуждены будем поставить вас лицом к лицу с тем, кто назвал вас своей сообщницей. Вы объяснитесь перед ним. – Судья грозно посмотрел на женщину.

– Я готова.

Произнеся эти слова, Марго задрожала всем телом.

Судебный следователь отдал приказание немедленно отвести Марго в больницу Горда к Фурбису и освободить Мулине.

– Я не виновен! – закричал Мулине, представ перед судьями.

– Мы знаем это, – ответил один из них, – вы свободны.

– Кто же виновник преступления? – робко спросил Мулине, прежде чем уйти.

– Фурбис.

Услыхав это имя, Мулине не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Его реакция привлекла внимание следователя, и он пояснил:

– Фурбис убил Паскуаля, потому что они оба любили одну женщину.

Мулине молчал.

– Знаете ли вы о существовании связи между Фурбисом и Марго Паскуаль?

Мулине поднял глаза на вопрошающего и ответил смущенным, но тем не менее уверенным голосом:

– Я не знаю ничего, кроме того, что госпожа Паскуаль любила своего мужа.

Когда он вышел, то увидел, к своему огорчению, как Марго садилась в карету с жандармом.

– Куда она едет? – спросил он, теряясь, у Фредерика.

– Под арест, – ответил тот.

– Она, под арест? – переспросил Мулине. – Почему, это же Фурбис убил Паскуаля!

– Именно поэтому, – грустно ответил Фредерик.

Давно испытывая тайную привязанность к Марго, он огорчился, увидев свою родственницу отправлявшейся под арест. Мулине зарыдал и поспешил укрыться от глаз в самом глухом месте фермы, чтобы там предаться своему горю.

Несколько часов спустя в больнице Горда все было приготовлено для очной ставки между Марго и Фурбисом. Состояние здоровья последнего значительно улучшилось. Его рана была далеко не так опасна, как думали первоначально. Судьи расположились около его постели и приказали ввести Марго.

При виде ее Фурбис задрожал, затем опустил голову, не имея сил вынести взгляда, так хорошо знакомого ему, который и в настоящую минуту был с глубокой нежностью устремлен на него.

– Вот человек, который обвиняет вас, – сказал следователь. – Марго, отвечайте ему.

Она продолжала молчать.

– Эта женщина утверждает, что вы обвиняете ее напрасно.

– Она хорошо знает, что нет, – проговорил Фурбис, продолжая отводить взгляд в сторону.

Марго испытывала страшные мучения. Она была готова вот-вот лишиться сознания. Ее спросили о причине столь внезапной слабости.

– Причина – моя беременность, – тихо ответила она.

Она была беременна около восьми месяцев. Ей подали кресло, она села и тихо, но с уверенностью произнесла следующие слова:

– Этот человек клевещет на меня. Я никогда не была с ним в близких отношениях. Я не пыталась отравить своего мужа, и если он убил его, то не я вынуждала его к этому.

– Вы слышите это? – спросил судья Фурбиса.

С полузакрытыми глазами он ответил:

– А письма, которые она писала мне?

– Я? – спросила она с воодушевлением. – Я никогда не писала вам, это выдумка, клевета.

– Отпирайся, если хочешь, – возразил Фурбис, поворачиваясь лицом к стене, – но это напрасно: нас разоблачили, и гораздо разумнее признаться во всем.

Присутствующие заметили презрительный взгляд, брошенный Марго на своего любовника. В одно мгновение на лице ее промелькнули и гнев, и ненависть, и даже отвращение. Затем, успокоившись и желая объяснить уважительной причиной волнение, замеченное на ее лице, она пояснила:

– Ложь, выдуманная этим господином мне на погибель, так возмутила меня, что я не смогла совладать с собой.

И, обращаясь к следователю, она произнесла:

– Есть ли необходимость продолжать эту очную ставку? Неужели у вас нет жалости к женщине, которая носит дитя под сердцем?

Тут все увидели, что Фурбис поднял голову и сел на постели. Он не был больше расстроенным и слабым, как при появлении Марго. Теперь он смело смотрел ей в лицо. Лихорадочный румянец горел на его щеках, он не чувствовал боли, видя, что любовница обвиняет его во лжи, что публично отказывается от него.

– Как ты смеешь отрекаться от меня! – вскрикнул он. – Разве дитя, о котором ты только что упомянула, не мое? Ты писала мне об этом! Читайте, господа судьи, читайте, и вы увидите там следующие слова: «Что касается ребенка, то я уверена, что он твой».

– Эти письма писала не я, – гордо сказала Марго.

Фурбис хотел ответить, но силы изменили ему. Он упал на постель, твердя:

– Клянусь вам, она моя сообщница!

– А! – возмутилась Марго. – Если бы это была правда, если вы любили меня настолько, что решились из-за меня на преступление, то не стали бы обвинять меня, нет, вы не стали бы!

Она была восхитительна в своем гневе, и еще с минуту судьи колебались, признавать ли ее виновной. Но столь аргументированное обвинение со стороны Фурбиса, перехваченная переписка, наконец, поступавшие со всех сторон подтверждения – все это не позволило им сомневаться более. Они положили конец этому зрелищу, заявив Марго, что она арестованна.

– Моя невиновность обнаружится! – гордо ответила она, в то время как жандармский офицер уводил ее в другое отделение больницы.

Следователь решил отправиться в Фонбланш. Он хотел посмотреть на жилище Фурбиса, расспросить Бригитту, которой утром он не посмел задать ни одного вопроса, и, наконец, отыскать яд, если тот остался. Имелись и другие вещественные доказательства, которые необходимо было присовокупить к уже найденным. Среди них – ружье, из которого был убит Паскуаль, вытащенное из колодца в Новом Бастиде благодаря указанию Фурбиса.

Войдя в дом Бригитты, следователь был поражен тем зрелищем, которое представилось его глазам. Сидя около камина, окруженная крестьянками из соседних домов, что пришли утешить ее, бедная женщина была в отчаянии, которое выражалось в том, что она то и дело порывисто целовала своих детей. Не сказав ни слова, судья немедленно приступил к обыску, надеясь отыскать яд. В чулане нашли несколько бутылок, наполненных фосфорным раствором, а на дне небольшой банки – несколько капель опиума. Это подтвердило показание Фурбиса, что он передавал Марго ядовитые вещества. Затем судья подошел к Бригитте:

– Знаете ли вы о присутствии этих ядов в вашем чулане?

Она подняла на него свои заплаканные глаза и, казалось, очень удивилась, все еще видя его перед собой. Однако она ответила:

– Я знала, что мой муж запирал там лекарства для лошадей, но я не знала, что они ядовиты.

– Не пытался ли он когда-нибудь отравить вас?

– Никогда! – вскрикнула она.

Он не хотел настаивать, видя, как расстроена женщина.

– Знали ли вы, – снова спросил он ее, – что ваш муж находился в близких отношениях с Марго Паскуаль? Можете ли вы дать нам какие-нибудь показания по этому поводу?

Чтобы вызвать ее на откровенность, он рассчитывал, что желание отомстить сопернице всегда выдаст женщину.

Гнев блеснул в глазах Бригитты. Молча она приложила руки к сердцу, как бы останавливая его биение, затем проговорила тихим голосом:

– Я не хочу обвинять эту женщину.

Следователь понял все и, видя ее огорчение, поспешил уйти, оставив небольшую денежную помощь семье Бригитты, обреченной на нужду и горести. Но его мнение было составлено. В этот же вечер он уехал из Горда. Предварительное следствие было окончено; Фурбис должен был до выздоровления оставатся в больнице, под присмотром охраны, которая несла за него ответственность. Что же касается Марго, она через час после отъезда судьи поехала в Апт под конвоем двух жандармов.

Всю дорогу, несмотря на то что уже наступила ночь, жандармы видели, как в пыли за каретой бежал, держа сапоги в руках, какой-то босой человек. Несколько раз они должны были останавливать его, когда он заговаривал с Марго. Около крепости Апт они высадили молодую женщину. Она вышла, и ворота захлопнулись за ней. Тогда следовавший за ней всю дорогу человек сел на ступеньку около крепости и горько заплакал. Это был Мулине. Он просидел всю ночь на одном месте, а затем, утром, отправился обратно в Горд, спрашивая себя, каким образом вызволить Марго из заточения.

Глава XX

В течение трех дней Марго не могла ни на минуту успокоиться. В первую ночь после своего заключения она заснула глубоким сном. Но пробуждение ее было ужасно. Воспитанная в деревне, но привыкшая к роскоши, она всегда была окружена удобствами, какие только может требовать женщина, подобная ей. Сердце ее сжалось от боли, когда, проснувшись, она увидела себя в небольшой запертой на замок комнате. Она огляделась, но обстановка не вызывала ничего, кроме отвращения и желания умереть как можно скорее.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть жалкого тюфяка, служащего ей постелью, потемневших от времени стен, которые окружали ее, узкого окна, пропускавшего слабый свет и загороженного железной решеткой.

Но едва успела она примириться с окружающей обстановкой, как новое беспокойство овладело ею. Образ раненого Фурбиса, распростертого на постели в больнице, называющего ее своей сообщницей, ясно предстал перед ней. То вдруг Паскуаль являлся ей: вышедший из могилы, он приближался к ней с угрозой и, заключив ее в свои объятия, уносил на эшафот.

Но недолго эти ужасные видения беспокоили Марго, вскоре она настолько сумела овладеть собой, что прогнала их от себя. Она ободрилась, занятая одной лишь мыслью – как защищаться, чтобы вернуть свободу.

Наутро к ней явился тюремщик, который принес столь грубую пищу, что она не посмела к ней прикоснуться; за ним пришел священник, напрасно пытавшийся словами любви и милосердия тронуть ее – она не хотела его слушать и на все отвечала словами:

– Я не виновна и не желаю сидеть в заключении.

Скоро ее повели в комнату судебного следователя, который хотел получить от нее признание. Грустно, конечно, было видеть это прекрасное создание с тонкими чертами лица, шествующее изящной походкой между двумя жандармами по темным коридорам тюрьмы. Не опуская глаз, Марго гордо смотрела вокруг себя, не как преступница, а как царица, сопровождаемая своей свитой. Невзирая на неопровержимость доказательств, она продолжала отрицать всякое свое личное участие в преступлении. Ей представили три важных обвинения, свидетельствующих против нее: заявление Фурбиса; письма, написанные ею; ее связь с ним, о существовании которой говорили по всей округе.

Марго упрямо отвергала эти доказательства. Фурбис, по ее словам, дал ложные показания, чтобы уменьшить свою вину. Письма, найденные у него, были написаны не ею – это была художественная подделка под ее руку. Наконец, слух об их отношениях также не имеет никакого основания, она просто испытывала дружеские чувства к Фурбису, которого считала преданным своему мужу.

Ничто не могло заставить ее выйти за пределы системы защиты, избранной ею. Она отвечала молчанием на все остальные вопросы, предлагаемые ей следователем и так или иначе касавшиеся преступления. Напрасно он пытался заставить ее сказать что-то противоречивое, что могло послужить ей обвинением. Она как будто не понимала слов, произнесенных судьей, и все отрицала.

Со дня своего ареста она не дала ни одного показания, в котором признавала бы себя виновной хоть в одном из возводимых на нее обвинений.

На что она надеялась? К чему с таким усердием защищала себя? Разве ее жизнь не была теперь разбита навсегда? К чему она стремилась, готовая на все, чтобы сохранить свою свободу? Фурбис, на которого она так надеялась, с которым тесно связывала свое будущее, которого так страстно боготворила, – разве не он так подло предал ее?

Порочная, но решительная, извращенная, но смелая, Марго могла любить негодяя, но не подлеца, не изменника. Напрасно пыталась она убедить себя, что Фурбис попался в сети, так искусно расставленные судьями. Все доказывало, что он выдал ее в первую же минуту, без малейшего сожаления, без угрызений совести, единственно с целью оправдаться самому. Он не пощадил самых сокровенных тайн их любви. Он тщательно хранил их продолжительную переписку, вместо того чтобы сжечь письма, свидетельствующие против нее. В то время как она вся отдавалась ему, как душой, так и телом, он замышлял, как воспользоваться ее слабостями. Он всегда лгал ей и никогда не любил ее!

Но, несмотря на ужасные разоблачения, раздиравшие ее душу, она хотела жить. В ней развилось новое охватившее всю ее чувство. Она собиралась вскоре стать матерью и питала невыразимую привязанность к ребенку, которого носила под сердцем. Материнская любовь имеет ту отличительную и вместе с тем достойную удивления черту, что одинаково свойственна как непорочной, так и извращенной натуре.

Вместе с развитием этого чувства в душе начинают мало-помалу появляться совершенно новые качества. Они смягчают порывы страстных натур, из характеров жестких делают более нежные, придают смелость и решительность натурам слабым. Они дают возможность более высоко ценить добро, и все мысли человека становятся столь ясными, что ошибки и заблуждения прошлого заставляют нас краснеть за себя и даже вызывают слезы за совершенные некогда проступки.

Марго мало-помалу начала смягчаться, гнев, бушевавший в ее душе, сменился страданием, гордость – стыдом, ропот – слезами раскаяния. В душе ее водворилось тихое спокойствие, и вместо того, чтобы жаловаться на свою участь, обвинять кого-либо другого, она стала молиться.

За это время Фурбис окончательно оправился от своей раны и был, в свою очередь, также перемещен из больницы в тюрьму в Апт. Он только и думал, как бы бежать. Его поместили на втором этаже; окно, загороженное крепкой решеткой, выходило на тюремный двор, так что с этой стороны бегство было невозможно. Дубовая дверь также была обита, как снаружи так и изнутри, железными листами. Оставался потолок, который, по предположению Фурбиса, выходил на крышу. Фурбис принялся за него, но скоро его застали ночью во время работы и переместили в другую комнату, усилив надзор.

Тогда он впал в глубокое отчаяние. Мрачный, озлобленный, он сидел целыми днями в углу своей камеры. О чем он думал? О своем прошлом? Нет, о том, как бы спасти свою шкуру. Марго не было более у него в сердце. Он спрашивал себя, как мог он из любви к ней кинуться в бездну, где он теперь находился? Он вспоминал, сколько промахов совершил с той минуты, когда в нем зародилась надежда стать владельцем Нового Бастида, до тех пор, пока, несмотря на советы Вальбро, он решил выстрелить в Паскуаля. Он проклинал совершенное им преступление не за то, что оно было ужасно, нет – его пугало возможное наказание.

Скоро в обществе, и без того сильно настроенном против него, распостранился слух о том, что Фурбис совершил и другое преступление, но чуть раньше. Говорили, что он за два года до убийства Паскуаля отравил свою мать, чтобы скорее завладеть небольшим наследством, оставшимся ему после нее. Этот слух скоро достиг и судей, и в Горд отправили следователей. Труп женщины был вырыт и доставлен для исследования в Апт. Но так как при вскрытии не было обнаружено никаких доказательств, а при допросе Фурбис не признавал себя виновным в этом преступлении, то это дело так и осталось без всяких для него последствий. Что же касается последнего преступления, то Фурбис оставался при своем первоначальном показании и продолжал обвинять Марго в лицо, так же как обвинял ее заочно, пытаясь взвалить на нее всю тяжесть преступления. Был еще только январь, а присяжные должны были собраться в Карпентре не ранее мая, так что заключенным было дозволено видеться со своими родственниками и знакомыми.

Однажды утром в тюрьму явился Мулине. Увидев Марго, он упал на колени и горько заплакал.

– Вы здесь! – вскрикнул он.

Он не мог продолжать – волнение душило его. Марго ласково встретила его, посадила возле себя и стала рассказывать о своем несчастье. Она заговорила с ним вполголоса, но тут подошел часовой, присутствующий при свидании:

– Я не имею права позволить вам разговаривать так тихо, я должен слышать все, что вы говорите между собой.

– Позвольте нам обменяться лишь несколькими словами без свидетеля, – попросила Марго, посмотрев на часового умоляющим взглядом.

– Говорите скорее, – ответил он, – я отойду к дверям.

Марго поклонилась ему в знак благодарности за сочувствие. Благодаря ему она могла пересказать Мулине всю низость поступка Фурбиса по отношению к ней.

– Тебе известно, как я любила его! – говорила она. – И он выдал меня.

– Негодяй! – ответил Мулине. – Так это благодаря ему вас считают участницей в преступлении?

– Да. Мало того, что он передал судьям все подробности наших отношений, так еще сказал, что это я заставила его убить Паскуаля и достала оружие и порох.

– Но где же доказательства? – спросил Мулине, встревоженный серьезностью обвинений.

– А письма! Однако я отпираюсь от всего.

– Да-да, отпирайтесь, это правильно, но почему вы не говорили мне, что были с ним в переписке? Я заставил бы Фурбиса вернуть вам ваши письма.

– К сожалению, я думала, что он сам уничтожит их, а он хранил их и предоставил судьям в качестве доказательства, что я была его любовницей. Мало того, он составил еще несколько писем и приложил их к моим, будто они также были написаны мной, чтобы доказать мою причастность к убийству.

Марго лгала, но она могла позволить себе это, поскольку все, что было между нею и Фурбисом, кроме их любви, было неизвестно Мулине. Марго пыталась склонить его на свою сторону, надеясь, что, если его допросят снова, его показания будут носить чистосердечный и правдивый характер.

– Дорогая моя госпожа, – сказал Мулине, – я спасу вас.

Она позволила взять себя за руку, которую он покрыл горячими поцелуями. В эту минуту к ним подошел часовой, и они уже громче продолжили свой разговор, тщательно воздерживаясь от любых неосторожных выражений.

Во время заключения в тюрьме Апта Марго несколько раз виделась с Мулине. Он просил ее потерпеть, утешал и ободрял надеждой. Бедный безумец, он никогда не был так счастлив, как в это время. Он был необходим Марго, она нуждалась в нем. Он пользовался ее доверием и знал, или, вернее, считал себя обладателем всех ее тайн и хлопотал за нее. Несчастье приблизилось к ним, и если Мулине благословлял тюремное заключение Марго, то потому лишь, что был уверен в счастливой развязке этого ужасного дела. Фредерик Борель также навестил ее. Он пришел к ней не столько из сочувствия, сколько из любопытства.

– Ты принес мне много зла, – сказала она ему с упреком в голосе.

– Что же я тебе сделал? – удивленно спросил он.

– Разве не ты сказал, что видел меня ночью в карете с Фурбисом?

– Я сказал так потому, что это правда, но я вовсе не против тебя дал это показание. Оно против Фурбиса. Разве, по-твоему, не следовало спасти Мулине, обвиненного напрасно?

– Положим, что так, но Фурбис своим падением увлек за собой меня. Он самым низким образом оклеветал меня, несмотря на то что я не виновна. Ты поступил бы гораздо лучше, если бы не говорил ничего.

Фредерик промолчал. Спустя некоторое время он спросил свою двоюродную сестру, не сделает ли она каких распоряжений относительно работ на ферме – после всех этих печальных событий теперь он отвечал за хозяйство.

– Что мне до этого? – отозвалась Марго. – Если меня осудят, то ферма будет принадлежать тебе. Если нет, то я продам ее, потому что не желаю более жить в этой ужасной местности. Так что ты можешь свободно распоряжаться в доме.

– Но ведь если ты не виновна, то тебя оправдают! – вскрикнул Фредерик.

– Оправдают! Да, я надеюсь.

С этими словами она подняла умоляющий взгляд к небу. В тот день Фредерик ушел от нее сильно растроганный.

Долгое заключение пагубно подействовало на Марго: здоровье ее, и без того ослабленное беременностью, сильно пошатнулось, силы покидали ее, до родов оставалось всего несколько дней. Доктор предписал ей прогулки, и она вынуждена была проводить часть дня во дворе в то время, когда остальных арестантов там не было.

Во двор выходила длинная терраса, отделяемая каменной стеной от сада здания суда. Чтобы попасть в секретное отделение тюрьмы, необходимо было миновать весь двор. Однако Марго никогда не встречала тут Фурбиса – за ними обоими был установлен строгий надзор, чтобы они не имели возможности общаться друг с другом. Однажды во время прогулки она вдруг увидела, как мимо нее прошла женщина, сопровождаемая часовым. Марго узнала в ней Бригитту. Это была их первая встреча после того, как обе виделись в доме Фурбиса. Марго глухо вскрикнула. Бригитта спокойно прошла мимо, высоко подняв голову и не сказав ни слова, но в ее глазах не было и следа упрека, что сильно поразило Марго. Она принесла Бригитте так много несчастий, а та не обвиняла ее. Марго хотела поблагодарить ее и протянула вперед руки, но в ней заговорила гордость, и слова замерли на губах. Поняла ли это Бригитта? Она прошла мимо и, поднявшись уже под свод лестницы, вдруг обернулась к своей сопернице.

– Я давно простила вас, – сказала она грустным голосом. – Мне жаль вас, я молюсь о вас каждый день.

Марго схватилась за сердце и упала без чувств. На другой день она была отправлена в Карпентру, где должны были судить ее, но до начала судопроизводства по распоряжению доктора ее поместили в лазарет.