Текст книги "Любовники-убийцы"

Глава XXI

С этого времени Мулине часто видели разъезжающим то в Авиньоне, то в Карпентре. Он разыскивал наиболее известного адвоката, чтобы пригласить его защищать Марго. Он сказал Фредерику Борелю:

– Эту работу я беру на себя. Я отыщу человека, который нам нужен.

Однажды ему пришлось быть на разбирательстве одного дела, и адвокат произвел на него сильное впечатление, несмотря на то что Мулине слышал его впервые.

N. приехал в Авиньон, чтобы защищать рабочих, обвиняемых в забастовке. Он выиграл дело. После завершения процесса около двадцати молодых и старых адвокатов окружали его, искренне поздравляя с победой. И тут он заметил Мулине, который стоял в стороне, не смея обратиться к нему. Адвокат сам приблизился к нему.

– Вы, вероятно, один из рабочих, которых я защищал? – спросил он его с участием.

– Нет, но я слышал вашу речь. Вы говорили так хорошо, что я решил просить вас защищать женщину, несправедливо обвиненную.

– Почему вы не обратились к кому-нибудь из моих молодых коллег? Я не здешний и завтра уезжаю.

– О, господин! – возразил Мулине умоляющим голосом. – Нам необходимы именно вы. Не откажите нам в услуге.

N. был тронут.

– Здесь неудобно говорить, – ответил он. – Приходите завтра утром ко мне и расскажете ваше дело.

Мулине провел ночь в убогой гостинице в предместье Авиньона, но ни на минуту не смог сомкнуть глаз – настолько он был занят предстоящим ему визитом. Он несколько раз мысленно произносил свою речь, с которой хотел обратиться к N., но едва успел явиться к нему, как память вдруг ему изменила.

– Расскажите мне все о вашем деле, – попросил его адвокат.

Мулине откашлялся, открыл рот, но не смог произнести ни слова. N. понял затруднение бедняги и начал за него.

– Вы о себе хотите посоветоваться со мной, друг мой? – сказал он ему.

– Нет, господин, о молодой женщине, отцу которой, а затем и мужу я служил в течение двадцати пяти лет.

– Где же она находится?

– В тюрьме в Карпентре, она должна будет предстать перед присяжными на следующем заседании.

– Преступление? Расскажите мне подробности.

– Она не виновна, господин! – воскликнул Мулине, приободрившись. – Ее обвиняют в попытке отравить мужа, затем в побуждении своего любовника к убийству с целью избавиться от мужа.

N. сделал неопределенное движение рукой.

– Правда в том, – продолжал Мулине, – что Марго не виновна. Злодей из ревности убил ее мужа.

– Вы повествуете о преступлении в Новом Бастиде, об известном деле гордской Венеры? – спросил адвокат.

Мулине ответил утвердительно. N. продолжал:

– Я читал подробности в газетах, но, мой бедный друг, эта женщина виновна, она более чем виновна… Есть письма.

– Как, и вы, господин, считаете ее виновной? – Пытаясь сломить недоверие адвоката, он продолжал: – Она не виновна, господин, клянусь вам. Она не принимала ни малейшего участия в преступлении, в котором ее обвиняют. Ах! Если бы вы знали ее, вы поверили бы мне. К тому же я так люблю ее.

Несмотря на то что N. видел на своем веку немало людей и слышал немало жалоб, он был тронут.

– У нее есть родственники? – спросил он.

– Лишь двоюродный брат. Другие родственники очень далекие. Двоюродный брат и я – мы взяли на себя задачу найти ей защитника. Не отказывайтесь, умоляю вас, вам заплатят за это, сколько скажете.

– Упоминать об этом совершенно излишне, мой милый, – поспешно ответил адвокат. – Если я соглашусь, то лишь потому, что в этом деле много драматизма и интереса, а главное – потому, что дело идет о спасении жизни. Что же касается полного оправдания, то нечего о нем и думать.

– Когда вы ближе познакомитесь с ней, – увещевал Мулине, – вы повсюду возвестите о ее невиновности.

– Хорошо, я согласен, – принял решение адвокат. – Я буду через восемь дней в Карпентре и переговорю с подсудимой.

Мулине ушел с переполненным благодарностью сердцем и передал Фредерику Борелю о результатах своей поездки в Авиньон. Марго также была извещена об этом. Новость пришла в лазарет тюрьмы Карпентры, когда она жестоко мучилась родами, продолжительными и трудными. Наконец, она разрешилась мальчиком.

– Я хочу видеть его! Покажите мне его, – попросила она, несмотря на сильную слабость.

Она говорила Фурбису, что это его дитя, писала ему и сама была убеждена в этом. Но с того времени, как с ней произошли перемены, Марго предпочитала, чтобы ее предположения оказались ошибочными, теперь она желала всей душой, чтобы он походил на Паскуаля. Сестра милосердия, пребывавшая возле нее уже в течение трех дней, поднесла к ней новорожденного. Марго взглянула на него, страстно обняла и горько заплакала. Как позже говорил ее адвокат, младенец был портретом жертвы преступления. Дитя передали на руки кормилицы из Горда, которая, желая угодить Марго, согласилась остаться в тюрьме до судебного заседания.

Через несколько дней к Марго явился адвокат. При виде этой молодой женщины, бледность лица и глубина взгляда которой делали ее невыразимо прекрасной, N. почувствовал нечто такое, чего ему никогда не приходилось испытывать в жизни.

– Меня попросили взять на себя обязательство защищать вас, – сказал он в волнении. – Я к вашим услугам. Но вы должны быть откровенны со мной. Адвокат – это тот же исповедник. Он так же хранит тайны, которые ему доверяют. Скажите же мне всю правду.

– Это весьма просто, господин, – ответила она без малейшего волнения. – Меня обвиняют в низком преступлении, а я его не совершала.

N. страстно хотел верить ей, но ему были известны подробности процесса: и показания Фурбиса, и показания свидетелей. Он долго размышлял над ними, прежде чем отправиться в тюрьму, и убедился сполна.

– Зачем, – мягко заметил он ей, – вы настаиваете на ваших словах? Они только вызовут раздражение у судей, но не спасут вас.

– Я не виновна, – твердила Марго.

За несколько минут до того, как ее известили о приходе N., она велела принести ребенка. Она держала младенца на руках, и казалось, его присутствие вдохновляло ее на ответы адвокату. Он встал со словами:

– Вы не хотите мне довериться. Я вынужден буду отказаться от вашей защиты.

Она не отвечала.

– Какая гордыня! – продолжал он. – Истина освещает ваше дело со всех сторон, и вы хотите задушить ее! Разве это возможно?

– Я не виновна.

– Нет, вы виновны, и вам было бы гораздо лучше признаться – это единственная возможность смягчить вашу участь.

Марго оставалась непоколебимой. В эту минуту в комнату вошла сестра милосердия.

– Сестрица, – обратился к ней N., – помогите мне. Эта женщина совершила ужасное преступление. Я хочу защищать ее, хочу спасти ей жизнь, но надо, чтобы она созналась. Она же продолжает отпираться, несмотря на то что ее виновность практически доказана. Добрый совет с вашей стороны, быть может, вынудит ее сознаться.

Сестра милосердия подошла к Марго и мягко обратилась к ней.

– Давно ли вы молились Богу, моя милая? – спросила она.

Не ожидавшая этого вопроса, молодая женщина сосредоточенно взглянула на стоявших рядом с нею людей, затем посмотрела на своего ребенка и ответила мрачным голосом:

– Нет, недавно. Я каждый день прошу Бога, чтобы он доказал мою невиновность.

– Ах! – воскликнул адвокат, теряя всякую надежду. – Я вижу, что мне здесь больше делать нечего.

Он вышел, огорченный до глубины души. Первый раз в жизни ему пришлось встретить преступника, на которого не действовали его убеждения. Видя настойчивость обвиняемой, он отказался защищать ее, не надеясь выиграть дело. Что же касается Марго, то, едва успел он выйти, она горячо обняла свое дитя со словами:

– Это ради тебя я отказываюсь от их советов, ради тебя я никогда не признаюсь в моем преступлении. Все против меня, и меня осудят. Но, может быть, когда тебе минет пятнадцать или двадцать лет, ты убедишься, что мать твоя была не виновна. И ты никогда не допустишь мысли о моей вине, если я сама не соглашусь признать себя преступницей!

Время шло, оставалось всего несколько дней до разбирательства. Бригитта выбрала лучшего из адвокатов Карпентры для защиты своего мужа. После того как в городе разнесся слух, что N. отказался защищать Марго, ей был назначен защитник от правительства. Эти слухи были не совсем верны: N. решил ждать. Он не считал благоразумным доказывать невиновность женщины вопреки тем фактам, которые находились в руках обвинительной власти, но он надеялся, что Марго признается в последние минуты. Накануне открытия заседания присяжных, которое должно было начаться разбирательством дела обвиняемой из Нового Бастида, в тюрьме Карпентры произошло следующее событие, которое и определило судьбу Марго.

Был уже вечер. В тюрьме все спали. Лежа на постели в своей комнате, Марго напрасно пыталась уснуть – сон как будто оставил ее. Вдруг дверь в ее комнату отворилась, и вошла сестра милосердия, сопровождаемая кормилицей. Женщина как сумасшедшая кинулась к Марго, крича:

– Сударыня, сударыня, дитя очень нездорово!

На эти слова Марго ответила не менее ужасным криком и бросилась к колыбели сына. Кормилица нисколько не преувеличивала: бедный ребенок умирал, охваченный той ужасной болезнью, которая, не имея никаких внешних проявлений, уносит жизни детей. Поскольку Марго находилась в тюрьме под следствием, то к ней были очень внимательны, и на этот раз начальник тюрьмы, прежде чем известить ее, пригласил доктора, чтобы тот решил, выживет ли дитя.

– Вы ведь не можете спасти его, правда? – вскрикнула Марго.

– Надежда есть еще, – счел нужным заметить доктор.

– Нет-нет! – продолжала она. – Вы обманываете меня! Я чувствую, что все кончено.

И, упав на колени у люльки в ногах умирающего младенца, она с грустью стала смотреть на него.

– О! – говорила она, рыдая. – Ангелы зовут тебя, ты идешь к ним. Твоя мать недостойна тебя, они сказали тебе это, и ты меня оставляешь. Нет-нет! Останься, заклинаю тебя, скажи им, что ты не хочешь умирать.

Ребенок тихо пошевелился.

– Доктор, – оживилась Марго, поднимаясь на ноги, – мой сын не хочет умирать! Спасите его!

Младенец хрипло дышал.

– Уведите ее, – велел доктор сестре милосердия.

Та хотела было вывести Марго.

– Оставьте меня! – закричала она, обезумев от горя. – Он жив!

Но бедное дитя скончалось.

Марго отвели в камеру. Восемь часов просидела она неподвижно на стуле, прислушиваясь, не раздастся ли крик сына. Сестра милосердия не отходила от нее.

Через два дня Марго позвала N., который не замедлил явиться.

– Я сделаю и скажу все, что вы хотите, – молвила она, увидав его. – Да, я виновна! Бог жестоко наказал меня. Он забрал у меня моего ребенка.

Глава XXII

Разбирательство началось 1 мая 1862 года присяжными округа Воклюз, заседающими в Карпентре. Трудно передать, какой резонанс вызвало это преступление по стране. Со всех концов департамента съехались люди, чтобы следить за прениями. Здание суда было не особенно обширно, так что полиция с трудом могла сдерживать толпу тех, кто желал пробиться в зал заседания суда.

Таинственность, до сих пор окружавшая дело об убийстве Паскуаля, положение в обществе и молодость обвиняемых, громкая слава о красоте Марго, тяжесть преступлений, известность адвокатов, призванных защищать подсудимых, – всего этого было достаточно, чтобы вызвать любопытство публики, постоянно жаждущей новых впечатлений.

Около здания суда, на близлежащих улицах и площадях собралось множество людей, с чисто южной горячностью обсуждавших подробности этого запутанного дела. Ворота во двор здания окружного суда отворились в восемь часов, и в ту же минуту зал суда наполнился публикой, кинувшейся в открытые двери. В углу, неподалеку от судей, сидела Бригитта с двумя детьми. На столе между прочими вещественными доказательствами можно было заметить ружье, связку писем, большую банку, наполненную фосфорным раствором, различные пузырьки с ядом и без. На скамье защитников сидели N., адвокат из Эмса, защитник вдовы Паскуаль и старшина адвокатского сословия из Карпентры, защитник арестованного Фурбиса.

Публика заметно оживилась, когда жандармы ввели в зал подсудимых. Фурбис вошел первым, опустив голову; он казался убитым. Напрасно его жена пыталась привлечь его внимание – он, казалось, не замечал ни ее, ни своих детей.

За ним вошла Марго. Все взгляды обратились на нее, но любопытство зрителей не могло быть удовлетворено сполна, так как лицо ее было закрыто вуалью. Жандарм расположился между ними. Фурбис явно хотел что-то ей сказать, но она отвернулась от него.

В девять часов вошли судьи. Генеральный адвокат Нимского суда занял председательское место, около него поместился прокурор Карпентры. Исполняя необходимые формальности, он приказал прочесть обвинительный акт.

Из бумаги публика узнала характеры подозреваемых лиц и подробности происшествия, а также все события, описанные в предыдущих главах нашего рассказа, но, конечно, изменен был способ изложения на более соответствующий настоящему случаю. Мы не станем передавать, какое впечатление на присутствующих произвел этот доклад своими ужасными подробностями.

После прочтения обвинительного акта приступили к допросу свидетелей, вызванных обвинительной властью; их было пятьдесят три человека. Их показания не прибавили ничего нового к тому, что уже описано нами выше. Они лишь подтвердили обвинение, добавив неопровержимые доказательства.

Но чего присутствующие ожидали с нетерпением, так это допроса подсудимых. Публика вновь заметно оживилась, когда председатель объявил, что сейчас дадут слово обвиняемым. Первым вызвали Фурбиса. По приказанию председателя он встал.

Лицо торговца лошадьми не выдавало никакого волнения. На предлагаемые ему вопросы он отвечал тихим голосом, опустив голову; он был себе на уме и хорошо помнил, что говорил. Пока он давал показания, в которых осыпал упреками свою сообщницу, перекладывая на нее ответственность за это ужасное преступление, Марго старалась не смотреть в его сторону. Когда он поднимал на нее глаза, он видел в них одно лишь презрение. Но никто из присутствующих не мог до сих пор разглядеть лица подсудимой.

Что же касается Бригитты, она не могла сдержать рыданий в продолжении всего допроса мужа, дети ее тоже плакали, глядя на мать. Это зрелище глубоко тронуло присутствующих. Тем и закончилось первое заседание.

На другой день в зале суда было заметно сильное волнение. Разнесся слух, что Фурбис накануне, возвращаясь в тюрьму из зала суда, пытался разбить себе голову об стену, но был вовремя остановлен жандармом.

По этому поводу возникло немало оживленных толков. Одни говорили, что подсудимый, считая свою участь решенной, хотел поскорее покончить с жизнью. Другие же утверждали, напротив, что он вовсе не пытался убить себя, а только хотел этой выходкой вызвать сочувствие судей.

Немало интересовались также Марго Паскуаль, которая до настоящей минуты настойчиво отвергала не только всякое личное участие в преступлении, но даже и свои отношения с подсудимым Фурбисом. У всех был один вопрос: как она поведет себя на допросе при столь неопровержимых доказательствах и что будет отвечать на вопросы судей?

По приглашению председателя она с трудом встала со скамьи, оставаясь с закрытым лицом. Только после долгих уговоров ее заставили убрать с лица вуаль. Первые минуты Марго говорила настолько тихо, что ее ответы едва были слышны судьям.

После обычных вопросов председатель обратился к ней со следующими словами:

– В 185… вы вышли замуж за Паскуаля. До вашей свадьбы вы состояли с ним в таких отношениях, что уговорили его похитить вас, чтобы принудить вашего отца согласиться на свадьбу, верно?

– Да.

– По показанию свидетелей, вы, кажется, вполне были довольны вашим мужем?

– Да.

– А ваш муж? Не ошибся ли он относительно вас?

– Нет.

– В таком случае почему вы отвернулись от него? Насколько нам известно, вы отвергаете любовные отношения с Фурбисом. Вы настаиваете на этом показании?

Вопрос председателя вызвал заметное оживление в зале суда. Марго ответила на него неожиданно смело:

– Нет, господин председатель, напротив, я признаю`сь в этих отношениях.

Судьи переглянулись между собой, слова Марго произвели сильное впечатление на всех присутствующих. N., адвокат подсудимой, подошел к ней и пожал ей руку. Он в свое время советовал ей признаться и теперь благодарил за то, что она последовала его рекомендациям.

С этой минуты Марго овладела собой: ее движения стали решительны, в глазах появился прежний огонь, в лице – былое воодушевление. Она больше не опускала глаза и отвечала с полной уверенностью. Все это придавало ей необыкновенную прелесть, сильно располагавшую к ней присутствующих.

На следующий день выступил председатель. Он снова пересказал печальные события и продемонстрировал все доказательства, добытые при расследовании. «Что касается нас, – заключил он, поднимая руку к небу, указывая на Бога, наказующего пороки, – мы осудим двоих виновных».

Все это время подсудимые оставались в прежнем положении. Жандарм постоянно находился между ними. Фурбис не пытался более обращаться к Марго, и она старалась не поворачиваться в его сторону.

Бригитта спокойно сидела на своем месте, один из ее детей был у нее на коленях, другой сидел рядом. Многие дамы, присутствующие на этих прениях, глубоко сочувствовали положению несчастного семейства. Адвокат подсудимого несколько раз подходил к Бригитте и, казалось, уговаривал ее не выходить из зала и оставить детей около себя. Он, без сомнения, рассчитывал, что присутствие этой женщины и детей смягчит судей при вынесении Фурбису приговора.

Мулине спокойно сидел на месте свидетелей, не сводя глаз с Марго, но его лицо тотчас же оживлялось, как только подсудимая, грустно улыбаясь, взглядывала на него.

После речи председателя наступила очередь говорить защитникам. Адвокат Фурбиса начал первым, но, к сожалению, он не имел успеха. Марго, отчасти своей решимостью, отчасти красотой, вызывала сочувствие присутствующих. Фурбис же, напротив, не вызывал ничего, кроме презрения. Он выглядел столь низким, подлым, алчным, что даже присутствие его жены и детей, жалких невинных жертв его пагубной страсти, не могло смягчить судей. Адвокат попытался искусно воспользоваться этим положением, чтобы выставить Фурбиса в более выгодном свете. Он постоянно обращал внимание судей на тех, кого их строгий приговор ввергнет в нищету и бесчестье. Его речь продолжалась два часа и была выслушана очень внимательно. Когда он закончил и занял свое место, заседание было на время прервано, и многие из присутствующих подходили к нему, поздравляя с успехом.

В это время общее внимание было обращено на следующее трогательное зрелище. Пятилетний ребенок, сын Фурбиса, осторожно прополз со своего места к отцу и бросился к нему на шею.

Фурбис сначала растерялся, затем взял ребенка на руки и заплакал. Никто из присутствующих не решился вмешаться в эту сцену. Жандарм, приставленный к подсудимому и призванный препятствовать сообщению с посторонними, также не нашел в себе смелости помешать ему. Он стал крутить себе усы, чтобы скрыть волнение. Скоро раздался звонок, возвещающий, что заседание продолжается, и молодой адвокат ласково взял ребенка на руки и передал его рыдающей матери.

Это обстоятельство сильно тронуло Марго. Быть может, сын Фурбиса напомнил ей о ее собственном ребенке? Спокойная, сдержанная до настоящей минуты, она заплакала.

Вошли судьи, и защитник Марго начал свою речь следующими словами:

– Милостивые государи, правильно ли казнить этих двух несчастных? Вот какого рода вопрос предстоит решить вам. Какую громадную ответственность беру я на себя в настоящем случае, несмотря на то что с моим именем связано немало благородных качеств, которых, быть может, я и не заслуживаю. Я говорю об этом, нисколько не желая умалить значения моего настоящего положения, но из благодарности за доверие, оказанное мне в данном случае.

Как опасно мое положение! Совершено ужасное преступление, и когда же? За несколько часов до той минуты, когда много лет тому назад Богочеловек сошел на землю, чтобы спасти от греха смертных! Казалось, этим новым преступлением хотели прибавить еще одно к тем, которые принял на себя Христос для искупления своей кровью…

Защитник распространился о высоком значении ответственности при решении участи виновного. Затем он стал анализировать характер Марго:

– Молодость Марго Паскуаль прошла так же, как у всех, однако у нее было замечено пылкое воображение. Суд рассмотрел ее школьные тетради и обнаружил, что в тринадцать-четырнадцать лет она мечтала о любви, писала страстные письма.

Если бы судьи рассмотрели подобные же тетради других девиц, то, наверное, встретили бы немало подобного, так что я не могу считать ее в этом случае особенно виновной. Вся причина несчастья Марго состоит в том, что ей довелось познакомиться с Фурбисом, этим бессовестным деревенским ловеласом, человеком пустым, который выказал здесь весь свой цинизм, обвиняя в преступлении Марго.

Речь знаменитого адвоката была образцом как красноречия, так и логики. Он сумел ясно передать влияние Фурбиса на Марго, под которым она находилась. Он разобрал письма этой несчастной женщины и доказал все лукавство Фурбиса, который уничтожил те из них, что могли так или иначе послужить его обвинением.

Разобрав до мелочей подробности этого ужасного дела, он продолжал:

– Можно сказать, что само Провидение вырвало признание у виновных. Какое-то время мы должны были разбирать их порознь, теперь снова будем говорить о двоих. Фурбис, так же как и Марго, заслуживает снисхождения не потому, что совершил преступление под влиянием своей сообщницы, а потому, что также решился на него, не в состоянии побороть любовный недуг.

Когда я в первый раз увидел Марго Паскуаль, то сказал ей: я читал вашу переписку, знаю все доказательства вашей вины. Хотите обнадежить меня? Молите Бога, просите его, пусть он вдохновит вас на откровение, которое совершенно необходимо для полной свободы моих действий, для полной уверенности в исполнении моих обязанностей.

Сначала ее гордость не уступала, но скоро она призвала меня к себе и, взяв за руку, молвила: «Я молила Бога, и он услышал меня».

Я старался помирить ее с Богом, прежде чем просить у вас снисхождения к ней. В одну ночь угрызения проснувшейся совести изменили ее, и вот она стоит перед вами с печалью на лице и в сердце. Она была горда, она любила. Теперь она смирилась во всех своих чувствах. Она гордилась своей красотой, но упреки совести просветили и ее, подобно Магдалине, узнавшей всю греховность своей жизни.

Она была матерью и потеряла своего ребенка! Священное Писание говорит: «Cor contritum et humiliatum Deus non dispicies»[3]3
  «Сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничтожит» (лат.).


[Закрыть].

Вникните, господа, в ее положение. Поймите, каково должно быть ее разочарование в человеке, которого она любила, каковы ее страдания. Накажите, но не казните виновную, она заслуживает вашего помилования.

Впечатление, произведенное речью защитника Марго на присутствующих, вызвало движение в зале суда. Раздались крики одобрения. Все с удивлением смотрели друг на друга, пожимая плечами. Судьи обращались один к другому, присяжные находились в недоумении, как поступить: наказать ли, следуя холодному рассудку, или простить, следуя велению сердца. Впервые оказались они в столь затруднительной ситуации.

Что касается адвоката, то он был тронут еще более. Все, что было им сказано, он прочувствовал, передумал, выстрадал. В течение этих двух часов жил N. жизнью подсудимой, он был неразделим с ней, он переживал ее страсти, участвовал в ее преступлении, мучился ее угрызениями совести, страдал ее муками. Он плакал, молил, прося пощадить ее.

Марго взяла за руки своего защитника и, склонившись к нему, заплакала. Мулине также не знал, как выразить свою признательность. Несколько минут продолжалось это трогательное волнение.

Мало-помалу благодаря вмешательству пристава восстановилось спокойствие. Призвав к порядку, председатель заговорил снова:

– Обвиняемый Фурбис, хотите ли вы что-либо прибавить в вашу защиту?

– Нет, – ответил Фурбис глухим голосом.

– Обвиняемая Марго-Риваро вдова Паскуаль, хотите ли вы что-либо еще прибавить к словам вашего защитника?

Марго отрицательно покачала головой. Тогда председатель изложил подробности прений, затем пригласил судей на совещание в особую комнату. Выходя, они увидели, что дети Фурбиса протягивают к ним руки, словно прося пощады отцу.

Во время совещания судей, как известно, публика остается предоставленной сама себе: суд уходит, в это время подсудимых также уводят из зала до объявления приговора. Все находились в напряженном состоянии, ожидая, чем разрешится дело; все сочувствовали положению несчастных, участь которых решалась в эту минуту.

Почти никто не сомневался, каков будет приговор. Обвинение неминуемо. Вне всякого сомнения, вопрос был в том, насколько будут приняты во внимание смягчающие вину обстоятельства. От этого зависели жизнь и смерть Марго и Фурбиса. На этом пункте основывались все предположения ожидающей публики. Мулине, бледный, взволнованный, с напряженным вниманием прислушивался к различным мнениям, переходя от одного кружка к другому.

Ему поочередно удавалось услышать слова, то подающие надежды, то повергающие его в отчаяние. Около одной лишь Бригитты не было никого, кто решился бы подойти к ней с утешением: она молилась.

Наступил вечер, в зале стало темно, лишь несколько ламп освещали слабым светом удручающую картину.

В это время разнесся слух, переданный, вероятно, каким-нибудь тюремным сторожем. Уверяли, будто Фурбис уже в течение двух дней отказывался от еды и решил уморить себя голодом, если его приговорят по всей строгости закона. Наконец, раздался звонок. Присяжные вернулись на свои места. Приговор гласил признать вину подсудимых и отправить обоих на каторгу. Таким образом, и Фурбис, и Марго избежали гильотины. Волнение охватило всех присутствующих. Мулине вскрикнул от радости. Что касается Бригитты, она не верила своему счастью.

Председатель приказал ввести подсудимых. Так всегда происходит в суде: довольно одного взгляда подсудимого на людей в зале, чтобы узнать свою судьбу. Смертный приговор ясно виден на лице каждого – все норовят отвернуться, избегая смотреть на несчастного. Как бы ни было велико преступление, его жалеют. Он не преступник более – он умирающий.

Но если приговор оправдательный или по крайней мере учитывающий смягчающие обстоятельства, на что не могли надеяться раньше, то всякий старается каким-нибудь знаком сообщить об этом обвиняемому. Нередко, когда преступник проходит мимо скамьи, которую занимают адвокаты, защитник тихо шепчет ему на ухо: «Вы оправданы» или же: «Ваша жизнь спасена». Лишь у председателя суда нет возможности принять участие в этом общем воодушевлении. Но и он нередко поддается общему восторгу – он ведь, прежде всего, человек, а затем уже судья.

Не успел Фурбис переступить порог, как ему был уже известен приговор. Теперь он не мог совладать с собой, он выдал свой восторг. Те, кто видел его постоянно убитым во время долгих прений, объясняя подобное состояние упреками совести, жестоко ошиблись. Фурбис с первой минуты своего ареста боялся только казни. От этого страха лицо его покрылось морщинами, волосы поседели.

Если он и отказывался в течение двух дней от пищи, то потому лишь, что предпочитал умереть от голода, чем под ножом гильотины. Теперь он вздохнул свободно. Давившее его бремя неизвестности упало с плеч, он не чувствовал более холодного прикосновения железа к своей шее. Но что же принес ему этот приговор? Что ему давала каторга? Жизнь! Быть может, даже свободу! Нет каторжника, который не надеялся бы бежать. Если бы жандарм не удержал его, Фурбис позволил бы себе какие-нибудь эксцентричные выходки, забыв про уважение к суду. Да разве не было случая, что оправданный подсудимый от радости бросил свою шапку в лицо судьям? Такой случай был в действительности, и подсудимого приговорили за подобную выходку к нескольким дням тюремного заключения, но ведь он всего лишь дал свободу своим чувствам, он по-своему благодарил судей.

Марго также скоро узнала приговор судей. Едва она вошла в зал, как защитник и Мулине подали ей знаки, которые она ясно поняла. Она сумела сдержать себя, твердость ее характера не изменила ей. Легкая краска разлилась по ее лицу, и ничего более. Быть может, она также боялась смерти, но позор каторги ужасал ее не менее казни. Она тихо подошла к своему месту и не могла удержаться, чтобы не кинуть взгляда на Фурбиса, который слишком очевидно выражал свою радость.

Тогда, согласно статье закона об уголовных преступлениях, секретарь суда прочел подсудимым решение суда. Тут же, немедленно, председатель потребовал формулирования окончательного приговора. Удалившись на несколько минут в совещательный зал, суд вынес следующую резолюцию: подсудимые Фурбис и Марго приговаривались к пожизненным каторжным работам. Заседание было окончено, и толпа присутствующих направилась к выходу, глубоко тронутая произошедшим. Долго за полночь еще можно было видеть на окрестных площадях и улицах толпы людей, рассуждающих по поводу решения суда.

Что касается N., он не довольствовался тем, что ему удалось спасти жизнь Марго. В тот же вечер он отправился к ней в тюрьму, где дал несколько полезных советов на будущее. Он выхлопотал разрешение для Мулине идти вместе с ним.

– Это лучший вечер в моей жизни, – то и дело произносил бедолага.

Ничто не могло разлучить его с Марго – ни ее суровость относительно его, ни ее ошибки, ни ее преступления. У него не было ничего в сердце, кроме прощения. Он не анализировал своего чувства к ней, но старался лишь его поддерживать. Он любил Марго невиновной, теперь он так же сильно любил ее преступной. Защитник Фурбиса также выхлопотал дозволение Бригитте повидаться с мужем. О чем говорили они между собой в течение двух часов, которые провели вместе? Это осталось навсегда неизвестным, но то, что этот разговор касался Фурбиса и, без сомнений, был причиной события, о котором мы расскажем несколько позже, – в этом нельзя сомневаться.

Через несколько дней после вынесения приговора закрытая карета увезла Марго в Монпелье. Фурбис же был отправлен в Авиньон, откуда в скором времени его должны были перевести в Тулон.