Текст книги "Любовники-убийцы"

Глава XI

Узнав, что Марго скоро станет матерью, Фурбис почувствовал одновременно и радость, и смущение. Смутился он потому, что это известие требовало еще настоятельнее исполнения задуманного им плана, радовался же потому, что видел в этом новую связь, делавшую их отношения еще прочнее, что давало ему еще больше шансов на успех сделать Марго исполнительницей задуманного им преступления.

– Необходимо спасти наше будущее дитя, спасти нашу любовь! Вокруг нас появляется много врагов. Моя полнота подтвердит злые слухи, распускаемые повсюду. Они откроют глаза моему мужу. Все усилия, которые я предпринимала, чтобы не возбудить его подозрений, будут разрушены. Нас разлучат, а если это случится, я умру!

– Никто не сможет навредить тебе, пока я жив, – ответил Фурбис. – Я сумею защитить тебя от всех опасностей. Только, как я уже предупреждал, надо решиться. Ты хотела бежать со мной, но бегство – это бесчестье, унижение. Мне хотелось бы употребить другие средства.

– И ты нашел их?

– Да, выполнение моего плана нетрудно, если только ты поклянешься мне слепо исполнять мои требования.

– Клянусь, – ответила Марго твердым голосом, высоко подняв голову, что свидетельствовало о ее решимости.

– Для того чтобы выйти из затруднительного положения, – начал Фурбис, – нам остается одно средство – обвенчаться. Наша свадьба остановит весь шум, который так беспокоит нас в настоящее время. Мы будем иметь возможность свободно любить друг друга. Ничто не помешает нам оставить эту страну, если нам почему-либо не понравится в ней жить. Даже если мы останемся здесь, никто не посмеет упрекнуть нас.

– Что за мечты?! – воскликнула Марго.

Фурбис продолжал:

– Эти мечты могут осуществиться с условием, если ты избавишься от мужа, а я – от жены.

Это чудовищное предложение не смутило Марго. Преступные замыслы, высказанные любовником, уже давно роились в ее голове. Вместе со страстью к Фурбису в ее сердце инстинктивно росла ненависть к мужу. Страстную любовь и привязанность к Паскуалю, что она некогда испытывала, она не ставила теперь ни во что. Прошлого для нее не существовало – она жила одним настоящим.

– Я уже давно считаю тебя своим мужем, – ответила она, – и ни слова мэра, ни клятва, произнесенная в церкви, ничего не прибавят к моей любви. Но, если это так необходимо для нашего счастья и нашего спокойствия, я добьюсь этого. Я сделаю все, что ты пожелаешь.

– Что касается моей жены, – продолжал Фурбис, – от нее избавиться не трудно: она исчезнет без всякого шума, никем не замеченная. Но вот супруг твой – это совсем другое дело. В то время, когда я в первый раз сошелся с тобой, он был близок к смерти. Теперь же, к несчастью, он оправился настолько, что придется совершить преступление, чтобы избавиться от него.

Все это Фурбис произнес тихим голосом, но совершенно спокойно, как будто в его словах не было ничего преступного. Марго слушала его также без малейшего волнения. Отец ее был совершенно прав, когда, отказывая Паскуалю, воскликнул со слезами на глазах: «Она испорчена до мозга костей».

После смерти Риваро эта врожденная порочность лишь возросла, и в настоящие минуты, ослепленная бешеной страстью, Марго мысленно устремилась к преступлению. Этим-то как нельзя лучше и сумел воспользоваться Фурбис для исполнения своих замыслов.

– Чтобы избавиться от Паскуаля, лучше всего отравить его. Это скорое и верное средство. Ты можешь положить ему яд в еду или напиток. У окружающих его смерть не вызовет подозрений.

Фурбис хорошо помнил советы Вальбро, но Марго не сразу согласилась на его предложение.

– Друг мой, непросто достать яду, употребить его и не попасть под подозрение. Впрочем, я обещала слушаться тебя во всем. Я уверена: если мы не избавимся от Паскуаля, мы погибнем. Существование этого человека невыносимо для меня, он мешает мне свободно любить тебя, но не лучше ли будет, если с мужем произойдет несчастный случай? Например, пригласив его с собой на торги, ты мог бы бросить его где-нибудь на дороге и переехать его экипажем. Или же, отправившись вместе к источнику Воклюз, столкнуть его прямо в воду. Кто решился бы тогда обвинить нас в чем-нибудь?

– Напротив, это было бы весьма нетрудно, – возразил Фурбис. – При малейшей же неудаче все может открыться.

– Но тебе-то это удастся.

– Почем знать? Подобные вещи не всегда делаются хладнокровно. Начнем с яда, ты согласна?

– Хорошо, приноси, я попробую.

С этими словам они расстались. Фурбис ушел, предупредив Марго, что будет у нее не ранее вечера следующего дня. Получив строгий наказ быть крайне осторожным, он решил открыто появляться на ферме не чаще раза в неделю. Известие это сильно опечалило Марго, ведь она не могла теперь постоянно видеть Фурбиса около себя, бо`льшую часть времени он должен был проводить далеко от нее. Но, приняв решение принести подобную жертву, она хотела ускорить этим столь желанную ею развязку, которая должна была стоить жизни ее мужу.

С этой минуты у Марго не было другой мысли. Даже во сне ей постоянно грезилось, что перед ней лежит неподвижный труп ее мужа, а возле – мертвое, холодное тело Бригитты, и Фурбис попирал ногой эти трупы, разлучавшие его с Марго; наконец, Фурбис соединился с ней неразрывными узами и прижимал ее к своей мужественной груди.

Прекрасное доселе лицо Марго приняло несколько мрачное выражение. Вокруг ее чудных голубых глаз, отличавшихся невыразимой прелестью и вовсе не выдававших порочности ее души, образовались легкие темные круги. Непроходящее напряжение сделало ее лицо до того серьезным, что за последнее время ее редко можно было видеть улыбающейся.

На следующий день, после того как Фурбис столь легко сделал ее сообщницей задуманного им преступления, Марго, как и всегда, вошла в комнату мужа. Каждое утро приходила она к его кровати справиться о здоровье, при этом муж всегда целовал ее в лоб. В этот же день, подойдя к нему, она так нежно обняла его и была так ласкова, что трудно было допустить, что человек этот уже обречен на погибель.

– Ну, как ты провел ночь? Хорошо ли спал? – спросила его Марго машинально.

Паскуаль обвил ее гибкую талию, привлек к себе и ответил:

– Теперь я поправлюсь, быстро поправлюсь: я пью, ем, сплю, гуляю совершенно как здоровый. Еще несколько дней – и я переберусь к тебе в комнату. Одна эта мысль возвращает мне силы, ведь я люблю тебя, мой друг, ты видишь это, и я слишком много страдал, будучи вынужден разлучиться с тобой. Но уже близко время, когда мы снова будем счастливы в нашем милом гнездышке.

Марго вздрогнула. Мысль, что Паскуаль снова будет близок к ней, станет ласкать и обнимать ее, – эта мысль ужаснула ее, и будущее начало представляться ей полным невыразимых страданий. Паскуаль продолжал:

– Разве ты не будешь счастлива, что у нас снова появилась возможность жить по-старому?

– О, конечно… – ответила Марго рассеянно.

– А как хороша, как сладка была та жизнь! – продолжал Паскуаль. – Наши долгие утренние и вечерние прогулки летом, а зимой – наши мирные, тихие вечера, и эти милые беседы, когда все говорило нам о любви… Неужели ты забыла?.. И, представь себе, все это снова наступит…

«Снова наступит!» – какие неосторожные слова, столь приятные для него и ужасные для Марго. Слова эти осуждали Паскуаля на смерть, они отнимали у него все его светлые надежды.

Несколько часов спустя, пересекая двор фермы, Марго увидела мужа возле колодца, здесь же стояла телега. Паскуаль находился в таком положении, что достаточно было одного незначительного движения, чтобы сбросить его в эту зияющую бездну, откуда не было уже возможности спастись.

У Марго вдруг блеснула дьявольская мысль. Осмотревшись, она заметила, что на дворе не было ни души: все рабочие ушли в поле, домашняя прислуга находилась внутри дома. Подобрав платье и вытянув вперед сжатые руки, Марго тихими, но твердыми шагами направилась к мужу, при этом она собрала все свои силы, возросшие в ней от нервного напряжения.

Она уже приблизилась к мужу, еще минута – и он бы погиб, но Паскуаль вдруг обернулся. К счастью, и Марго вовремя заметила его движение и, не потеряв ни малейшего присутствия духа, не опуская рук, нежно обняла его. Тронутый этой лаской, он привлек ее к своей груди.

– О, как мне хочется поцеловать тебя, – проговорил он и, обняв жену, направился с ней к дому.

– Дорого заплатишь ты за эти поцелуи, – проговорила она позже, оставшись одна и вытирая лицо.

В этот день она не хотела более встречаться с мужем и заперлась у себя в комнате. Поужинав в одиночестве, Паскуаль отправился в комнату и застал Марго полулежавшей в большом кресле с сильной головной болью. Марго попросила оставить ее в покое – она хотела остаться одна, чтобы иметь возможность лучше обдумать свое положение. Но и после долгих размышлений она не изменила своей решимости.

Марго ждала Фурбиса, который обещал ей прийти в эту ночь. Он всегда сдерживал слово. На этот раз Марго встретила его так, будто он вернулся из продолжительного и опасного путешествия, и тотчас же подробно передала ему все, что случилось в течение дня.

– Я думала уже, что все кончено, я почти касалась его. Еще шаг – и он был бы в пропасти, откуда едва ли вышел бы живым. К несчастью, он обернулся, и я вынуждена была обнять его. Обнять и – поцеловать! Но его поцелуи для меня хуже скверны…

Около полуночи Фурбис стал собираться, обещая быть не ранее чем через три дня.

– Это необходимо, – объяснил он, – я боюсь, как бы меня здесь не застали. И так уже все говорят о нас, хотят навредить нам, и только благоразумие может нас спасти. Постарайся перенести эту разлуку. Скоро наступит конец всем нашим лишениям: ты станешь моей женой, и мы не будем обязаны кому-либо давать отчет в наших действиях.

Марго не отвечала. В ее голове не укладывалось, почему она должна жить в разлуке с любимым человеком, когда другой, которого она ненавидела, жил тут же, с нею, вполне счастливый, считая себя любимым и имеющим полное право на ее ласки, когда лишь пожелает их. Подобные мысли занимали ее каждый раз при расставании с Фурбисом, и она забывала все безумные, страстные ласки, опечаленная его уходом.

Фурбис стоял около нее, готовый уйти. Он хотел было уже погасить лампу, отворить окно и спустить лестницу, по которой обыкновенно являлся на свидание, как вдруг Марго остановила его.

– Послушай, не уходи, – проговорила она. – Мой муж, я уверена, спит сейчас в своей комнате. Все в доме спят. Кончим скорее, если уж это необходимо. Никогда нам не представится более удобного случая.

– С уговором – без крови, – ответил он, – иначе все дело испорчено.

– Что ты за ребенок! Неужели ты думаешь, что я хочу нашей погибели? Иди за мной, и ты увидишь, как легко покончить со всеми нашими препятствиями. За меня будь спокоен, я не дрогну.

И, не дав ему возможности что-либо ответить, Марго схватила лампу, накрытую темным абажуром и бросавшую вокруг себя бледный зловещий свет, и пошла впереди Фурбиса, который машинально последовал за ней.

Без малейшего шума отворила Марго дверь своей комнаты, и вот они очутились в длинном коридоре, куда выходило две двери. Марго подошла к одной их них и осторожно взялась за ручку. Дверь отворилась, они вошли. Это была большая комната, в глубине которой стояла кровать с темным полотняным пологом. Марго сделала знак Фурбису, чтобы он остановился, затем, тихо подойдя к кровати, подняла лампу над головой, взглянула в лицо спавшего мужа и, возвратившись к своему любовнику, тихо проговорила:

– Иди сюда.

Он повиновался ей, осторожно пересек комнату и приблизился к постели.

Паскуаль спал тем безмятежным сном, каким обыкновенно спят дети. Голова его покоилась на груде подушек, вокруг лица в беспорядке раскиданы были прекрасные длинные волосы, он улыбался во сне. В таком положении Паскуаль был, без преувеличения, прекрасен, и хотя черты лица его еще носили на себе некоторый признак слабости, зато цвет кожи, несомненно, доказывал о его полном выздоровлении.

Это был честный и, казалось бы, счастливый человек, но Марго не тронуло это. Она еще раз близко поднесла лампу к его глазам, чтобы убедиться, крепко ли он спал. Несколько раз свет лампы падал на его лицо: Паскуаль не просыпался. Тогда Марго схватила большую тяжелую подушку, лежавшую в его ногах, и, передавая ее Фурбису, проговорила своим чудным мелодичным голосом:

– Ты сильнее меня, задуши его.

Фурбис сделал шаг вперед и, ободряемый взглядом Марго, поднял подушку над головой фермера…

Глава XII

Истекла ужасная минута. Фурбис продолжал держать подушку в своих сильных руках над головой спящего фермера. Марго инстинктивно закрыла глаза, но не удалялась, готовая в любую минуту помочь своему любовнику, однако тот оставался неподвижен. Марго открыла глаза.

– Ну что ж ты? – проговорила она, обращаясь к Фурбису.

Вместо того чтобы ответить, он обернулся, и Марго увидела, что на лбу его проступили капли пота. Подушка тряслась в его руках и, наконец, тихо, без шума упала на лисий мех, постеленный у кровати. Из уст Фурбиса вырвалось:

– Не могу.

– Как, ты не можешь решиться? – прошептала она ему на ухо. – Но ведь он спит! Ах, если бы я была сильнее, я сама задушила бы его.

– Повторяю тебе, не могу. Пойдем, пойдем отсюда скорее: мне страшно!

И, не дожидаясь Марго, он вышел, бледный, шатаясь, словно пьяный. Вернувшись в свою комнату, Марго нашла его там.

– Ведь он спал, – обратилась она к Фурбису, будто упрекая его.

– Это и остановило меня, – ответил Фурбис, – сделай он одно малейшее движение, и его бы не стало. Но этот ровный сон тронул меня, я согласился бы скорее напасть на двоих бодрствующих.

– Так мы никогда не окончим дело.

– Да, если не решимся использовать яд.

– Хорошо, отравим его. Но где взять яд? Эта забота более всего занимает меня.

И действительно, Марго казалась сильно озабоченной. Присутствие духа, поддерживавшее ее до настоящей минуты, оставило ее, она тряслась как в лихорадке. Заметив это, Фурбис посоветовал ей поскорее лечь в постель, сам же ушел, дав обещание прислать яд завтра утром. С этим обещанием она уснула, сломленная усталостью, но без малейших угрызений совести.

Только под утро Фурбис вернулся домой. Привыкшая к его ночным отсутствиям, жена его, Бригитта, спала вместе с детьми. Бедная женщина! Несмотря на все ее страдания, несмотря на терзавшую ее ревность, на все лишения, которые приходилось переносить ей, она по-прежнему была привязана к своему супругу. Ни разу не позволила она себе упрекнуть мужа, никто не слышал от нее ни слова жалобы.

Вернувшись домой, Фурбис не вошел в комнату, где спала его жена возле кроваток детей, – он остался в небольшом чулане, прилегавшем к кухне, где обыкновенно держал различные лекарства для лечения лошадей. Он снял с одной из полок большую склянку, наполненную водой, в которой на дне лежало несколько коротких и тонких палочек, испускавших слабый свет. Фурбис встряхнул сосуд, и на поверхности воды тотчас же показались блестки – подобные им видны ночью в море, вслед за ходом корабля. Затем он снял крышку, и в воздухе показался белый пар. Опустив руку в воду, Фурбис осторожно вынул одну из палочек, немного напоминающую воск, и стал разбивать ее. Несмотря на всю осторожность, от одного неловкого удара палочка вдруг воспламенилась, и Фурбис едва уберег пальцы от ожога. Фосфор (а это был именно он) упал на влажную землю и медленно погас.

Плотно закупорив склянку, Фурбис поставил ее на место, проговорив:

– Это будет вернее всего.

Вернувшись в кухню, он, не раздеваясь, бросился на жалкого вида диван, покрытый соломенным тюфяком, и крепко заснул до восхода солнца.

Когда он проснулся, Бригитта была уже на ногах и спокойно занималась хозяйством; дети играли возле нее.

– Что это значит? – воскликнул торговец. – Нынче уже и дети не здороваются со мной?

Двое малюток, прерванные посреди своей игры, робко приблизились к нему. Отец посадил их на колени и постарался вызвать на их лицах улыбки. Но это было напрасно.

– Вы что, боитесь меня? – обратился он к детям.

Дети не ответили ему, и он опустил их на пол. Произнеся про себя несколько ругательств, Фурбис пошел посмотреть на своих лошадей. Мимоходом он повернулся к жене, бесстрастно наблюдавшей всю эту сцену, и бросил ей:

– Я хочу завтракать, чтобы быстро все было готово.

Когда он вернулся из конюшни, еда стояла уже на столе, и, несмотря на то что он не делал никаких замечаний, Бригитта сочла своим долгом извиниться перед ним:

– Я не думала, что ты будешь сегодня завтракать дома, иначе постаралась бы приготовить тебе что-нибудь вроде того, что подают в Новом Бастиде.

Фурбис презрительно поглядел на нее и пожал плечами:

– Разве я говорю, что недоволен чем-нибудь, пошлая ты дура? Было бы гораздо лучше, если бы ты оставила свои рассуждения при себе.

От такого грубого обращения Бригитта опустила голову, и слеза скатилась по ее щеке, но она скоро оправилась от смущения.

Несколькими часами позже, когда Фурбис был уже на торгах в Кавальоне, на ферму Новый Бастид явилась Вальбро. Марго была одна. Таинственно входя в ее комнату, нищая осторожно вынула сверток, тщательно скрываемый ею под плащом, и, передавая Марго, проговорила:

– Это посылает вам Фурбис, моя красавица.

– Хорошо, – ответила Марго, – значит, он сдержал свое слово.

– Это фосфор, – продолжала Вальбро. – Он давно лежит в этой воде, так что она весьма ядовита. При любой возможности старайтесь подмешивать ее в питье и еду вашего мужа. Если же яд не подействует быстро, Фурбис пришлет вам другое средство.

– Есть яды, которые действуют немедленно, – возразила Марго. – Почему он не прислал мне такого?

– Вы слишком неосторожны, – ответила старуха. – Яд, убивающий немедленно, влечет за собой плачевные последствия… Гильотина ведь тоже убивает немедленно…

И, рассмеявшись над своей чудовищной шуткой, Вальбро ушла, простившись с Марго.

Склянка с фосфором осталась у Марго, причем Вальбро, отдавая флакон с ядом, предупредила, что если она по неосторожности разобьет сосуд, то фосфор может воспламениться, и Марго боялась прикоснуться к нему. Она подолгу рассматривала его по вечерам, если же ей случалось уходить из своей комнаты, она всегда тщательно запирала ее на ключ. Но, как только появлялась возможность, она тотчас же начинала смотреть на роковой пузырек, заключавший в себе смерть. Однажды вечером, войдя без лампы в свою комнату, Марго увидела, что флакон был словно объят пламенем. Это явление, в сущности совершенно обыденное, но незнакомое ей, испугало ее.

– Боже! – воскликнула Марго. – Горим!

Она бросилась на лестницу и хотела уже просить о помощи, но какой-то инстинкт удержал ее. В самом деле, как объяснила бы она присутствие этого вещества в своей комнате? Она решилась сама потушить «пожар». У нее хватило смелости коснуться стекла, но оно оказалось совершенно холодным. Тогда Марго вспомнила, как они изучали это явление в монастыре, зажгла свечу, и фосфорический блеск исчез.

Вся эта сцена произвела на нее сильное впечатление. Решившись на преступление, она чувствовала тогда себя достаточно сильной, чтобы перенести все его последствия, теперь же она пала духом. Ей не было жаль своей жертвы, нет, но Вальбро напомнила ей об эшафоте, и это ее пугало. А больше всего она боялась того позора, который ожидает ее, если тайна их любви будет открыта. Она почти сожалела, что полюбила Фурбиса. Но это было лишь на мгновение: ее судьба не принадлежала ей более.

Была минута, когда она сама хотела отравиться. «Но ведь тогда все кончится для меня», – подумала Марго. Две причины удерживали ее от рокового шага. Во-первых, жертвуя собой, она боялась своей смертью опечалить любимого ею человека; во-вторых, она боялась потерять свою красоту, если смерть не наступит мгновенно.

Наконец, Марго решилась. Каждый вечер, ложась в постель, Паскуаль выпивал чашку теплого успокоительного настоя, располагавшего ко сну. Однажды вечером, в обычное время, в его комнату вошла жена с дымящейся чашкой в руках.

Лицо Марго дышало ангельской чистотой. Она приближалась медленными, но твердыми шагами.

– Пей, – сказала она мужу.

Улыбаясь, он взял чашку и опустошил ее, не переводя дух.

– Однако это питье сегодня еще противнее, чем в предыдущие дни, – заметил он ей, возвращая чашку. – Я не стану пить его больше.

– Но доктор велел тебе еще несколько дней принимать это лекарство.

Паскуаль тяжело вздохнул и проговорил:

– Когда же, наконец, я избавлюсь от этих лекарств?

Придвинувшись к жене, он хотел было обнять ее.

– Ах! – вскрикнула она с нескрываемым ужасом. – Оставь меня.

– Что такое? Ты боишься меня? – удивился он. – Но ведь я так тебя люблю! Ты так хороша, моя Марго…

Между тем Марго попыталась поскорее уйти от него.

– Не уходи, – тихо увещевал ее муж, – именем ребенка, которого ты носишь под сердцем, прошу тебя, не уходи!

Марго была беременна уже несколько недель и из благоразумия вынуждена была известить его об этом. Вот это-то чувство в настоящее время и заставило ее покинуть мужа.

– Если не умрет он, то умру я, – сказала она себе, оставшись одна.

В течение пятнадцати дней Марго подливала Паскуалю в настой фосфорную воду, но Фурбис ошибся, понадеявшись на действие яда. Известно, что фосфор не растворяется в холодной воде. В этом случае вода лишь принимает вкус и запах фосфора, но действие яда оказывается столь слабым, что он лишь немного расстраивает желудок, как и произошло в настоящем случае. Здоровье несчастного Паскуаля снова пошатнулось, но не было ни одного серьезного симптома, который бы предвещал близкую его кончину. Марго была просто в отчаянии, что так долго не наступает желаемая развязка. К большому ее огорчению, Фурбис еще реже стал бывать на ферме. Правда, время от времени он приходил навестить Паскуаля и, когда тот упрекал его за редкие посещения, всегда объяснял их чрезмерной занятостью. Однажды Вальбро сказала Фурбису:

– Прислушайся к моим советам: где хочешь бывай, только не на ферме. Делай вид, что ты занят делами. По возможности чаще бывай в отъезде. Лишь в таком случае никто не посмеет обвинить тебя в смерти Паскуаля, если это случится.

Фурбис следовал ее советам, и Марго почти не встречалась с ним днем. Ночью же он приходил к ней иногда, да и то ненадолго. Марго невыносимо страдала от этих разлук, вызванных благоразумием: предоставленная самой себе, обремененная страшной обязанностью убить своего мужа, она не встречала вокруг себя никого, кто мог бы ободрить ее своими советами, и ей казалось, что Фурбис недостаточно помогает ей в исполнении этого чудовищного предприятия. Хоть он и присылал ей письма через Вальбро, которые она, по его приказанию, сжигала немедленно по прочтении, они не могли заменить ей присутствия Фурбиса. Поставленная в такое положение, Марго серьезно огорчалась. Свои письма она пересылала через Вальбро или Мулине; Фурбис, отдавая приказания уничтожать свои письма, сам, напротив, тщательно сберегал на всякий случай послания Марго.

«Милый мой супруг, – писала Марго (с этого времени она не называла его другим именем), – я начинаю беспокоиться. Я вижу, что действие яда слишком медленно, хотя действие первой бутылки, кажется, было сильнее последующих. Я не забыла ни одного из твоих советов, но, увы, не могу дождаться развязки. Что мне делать? Приказывай, я все исполню. Я решилась, и ничто не остановит меня теперь».

Фурбис постоянно побуждал ее закончить дело скорее, на что она отвечала ему:

«Я нахожусь все в том же положении. Я делаю все что могу, но ускорить смерть Паскуаля невозможно. Я в отчаянии. Ты не выходишь у меня из головы. Сегодня ночью я видела во сне, что ты обнимал меня. Мне в самом деле хотелось бы поскорее броситься в твои объятия и стать, наконец, твоей женой. Если бы ты хотел помочь мне, нашим мучениям скоро пришел бы конец. Мужчины обладают большим присутствием духа, чем женщины, и тебе ничего бы не стоило покончить с ним одним ударом».

Не так рассуждал Фурбис: он боялся быть замешанным в это дело и отказывался от использования сильных средств.

– Если не действует фосфорная вода, то употреби сам фосфор, – посоветовал он однажды ночью Марго.

Через несколько дней она написала ему:

«Добрый супруг мой! Я сделала то, что ты советовал. На первый раз я положила два кусочка фосфора в яичницу, но из этого ничего не вышло. На следующий день я положила четыре. Он заметил, что яичница пахнет серой, однако съел ее, и я не заметила особенного действия. Я не знаю, чем объяснить все это. Если бы ты помог мне, мы скорее бы достигли желаемых результатов. Я крайне несчастна. У меня нет возможности видеть тебя и говорить с тобой без опасения. В это воскресенье я собираюсь на обедню в Горде: это единственная наша возможность встретиться. Я нахожусь в постоянном волнении. Мрачные предчувствия мучают меня. В настоящую минуту, когда я пишу тебе это письмо, тоска гложет меня, и только твое присутствие могло бы развеять мои мрачные мысли».

Так прошло несколько недель. Однажды в воскресенье, при выходе из церкви, Фурбис незаметно передал Марго белый кристаллический порошок. Он велел ей растворить его в стакане воды. Это была сулема. Но Паскуаль продолжал жить, не ослабевая особенно, что заставляло сомневаться в действенности средств, которыми пытались загнать его в могилу. Марго, страстно желавшая поскорее избавиться от мужа, стала сама готовить ему обеды и однажды положила яд в его суп. Но едва Паскуаль взял ложку в рот, как тотчас же все выплюнул.

– В супе купорос, – заявил он.

Он не стал есть его и отдал собаке. Та понюхала и отошла прочь, не попробовав.

Тогда Фурбис прислал Марго два грамма опиума, который он испытал сначала на своей лошади. Марго несколько раз давала его мужу, но действие яда было ничтожно.

Таким образом, преступные замыслы этих негодяев не удавались, отчасти по их неопытности, отчасти потому, что вовремя были замечены самим Паскуалем. Сначала они верили в действие фосфорного раствора, но убедились в его бесполезности. Потом стали употреблять чистый фосфор, но пища, в которую его клали, опять-таки не приносила никакого вреда, кроме разве того, что издавала отвратительный запах. Наконец, они решились использовать опиум, но, не обладая умением приготовить его, не достигли никаких результатов. Лишь сулема могла произвести желанный эффект, но и ее присутствие было обнаружено.

Фурбис недоумевал, к какому средству еще прибегнуть. Он не знал никаких других ядов, кроме тех, что использовал при лечении лошадей. Что до Марго, то хотя она несколько и упала духом, но тем не менее продолжала свое дело: Паскуаль постоянно принимал яд. Его постель, его одежда, платки, белье, его пища, напитки – решительно все было пропитано губительными парами. У несчастного распухло, наконец, горло из-за отравленного воздуха, и уже три месяца он страдал от тяжкого расстройства своего здоровья. Он снова исхудал и стал таким же слабым, как и в предыдущем году.

– Вы заметили, как изменился хозяин? – спросил однажды Мулине у Марго.

– Да, прежняя болезнь снова мучает его, – ответила она.

Столь быстрая перемена была замечена всеми в деревне, но никто не мог понять настоящей причины. Однажды в Новый Бастид приехал Фредерик Борель и ужаснулся страдальческому выражению лица Паскуаля.

– У меня там, – пожаловался ему несчастный, указывая на грудь, – как будто все горит. Марго оказывает мне самую безграничную заботу, доктора окружают меня. Но никто не может ничего понять в моей болезни, тем не менее я чувствую, что она убьет меня, если не остановить ее развитие.

Фредерик был тронут этими словами. Страсть к наживе не лишила его чувствительности, и он отправился к Марго, чтобы узнать от нее подробности ужасной болезни Паскуаля. Он застал молодую женщину одну в глухой аллее сада: она сидела, закрыв лицо руками, терзаемая жестокой печалью, и объяснила причину своего огорчения тем зрелищем, которому Борель только что был свидетелем.

Сказав это, она не смогла удержаться от слез.

– Не отчаивайся, Марго, – утешал ее Фредерик, – это ничего не значит. Твой муж еще поправится.

На следующий день Марго написала длинное письмо Фурбису, которое заканчивалось следующими словами:

«…Когда меня видят с заплаканными глазами и утешают обычно: «Не плачь, это ничего не значит», – я слышу это «ничего не значит» и начинаю плакать еще сильнее…»