Текст книги "Любовники-убийцы"

Глава XV

Раздался выстрел. Все три бубенчика вылетели. Паскуаль, пошатнувшись, упал навзничь и испустил раздирающий душу крик. Услыхав выстрел и затем крики, рабочие фермы с Фредериком Борелем во главе бросились к нему на помощь, в то время как Мулине, выходя из конюшен, остановился в ужасе, не имея сил дать себе отчет, что происходит перед его глазами.

– Я убит! – проговорил Паскуаль ослабевающим голосом. – Священника, скорее священника…

– Доктора! – крикнул Фредерик.

– Пьер, бери лошадь и скачи скорее в деревню, – прибавил Мулине, обращаясь к одному из работников.

Между тем Фредерик и Мулине при помощи нескольких рабочих подняли Паскуаля, лежавшего без малейшего движения, и отнесли в его комнату. Когда его положили на постель, Фредерик, не желая огорчать Марго видом ее окровавленного мужа, послал к ней нескольких женщин, которым поручил удержать ее в комнате. Но предосторожность эта была излишней. Запершись в своей комнате, Марго не слышала выстрела. Только по крику, поднявшемуся на ферме, она догадалась, что преступление совершилось. Ее застали полулежащей, лицом вниз, и казалось, она плакала или была убита горем. Но если бы кто мог видеть ее лицо в эту минуту, то не заметил бы на нем ни единой слезы. Глаза ее были сухи. Она не проговорила ни слова. Она думала только о том, был ли Фурбис вне опасности и не убьют ли все эти волнения ее ребенка.

Среди смятения, поднятого этим происшествием, за столом осталась лишь спящая Вальбро. Шум разбудил ее. Старуха не совсем еще протрезвела. Она слышала голоса на дворе, на лестнице и в комнатах над ней. Наконец, она все припомнила, и на губах ее показалась злорадная улыбка.

Прошло несколько минут. Она встала и пошла в комнату, где лежал Паскуаль.

– Он уже умер? – тихо спросила она.

– Нет, но ему не становится лучше.

– Вот несчастье-то!

– Это ужасно, – сказал кто-то. – Спрашивается, кто бы мог выстрелить? Паскуаль был в таких хороших отношениях со всеми.

– Все выяснится рано или поздно, – заметила Вальбро, грустно опуская голову.

Затем она вышла, спеша поскорее увидеть Фурбиса, чтобы сообщить ему о полном успехе его дела.

Было около десяти часов. Как мы уже упомянули выше, Вальбро еще находилась под действием винных паров, и по этой причине она, вместо того чтобы идти направо в Горд, пошла налево и только через три четверти часа заметила свою ошибку. Погруженная в свои мысли, она не видела и не слышала ничего вокруг себя. Эта достойная презрения старуха была совершенно спокойна, она даже испытывала удовольствие, что стала участницей преступления. Несмотря на то что Паскуаль оказывал ей немало благодеяний в течение своей жизни, на то, что три года тому назад она была предана ему, когда, увлеченный безумной страстью, он совершил единственный заслуживающий упрека поступок, эта женщина не только не заплакала – она даже не испытала ни малейшего сожаления, видя его умирающим. Она думала только о том, как Фурбис, свободный с одной стороны, избавится теперь от своей жены; даже она затруднялась, как ему помочь.

В то время как изворотливый ум ее работал над этими мыслями, она вдруг наткнулась на скалу и тут только заметила, что сбилась с дороги. Напрасно старалась она разглядеть, где она находится: было так темно, что и на близком расстоянии нельзя было ничего увидеть перед собой. Это заставило старуху еще дальше углубиться в попавшееся ей на пути ущелье. Она прошла несколько шагов, прежде чем отыскала тропинку, затем снова остановилась. Другая, еще более каменистая тропинка пересекала ей путь, и Вальбро пошла по ней в надежде, что хоть она приведет ее в какую-нибудь знакомую ей местность.

Луна вышла из облаков, осветив окрестности. Вальбро поняла, что находится в долине, окруженной скалами, среди которой бежит славный Воклюз.

Успокоившись, она поняла, что необходимо найти дорогу в Изль – единственный путь, которым можно прийти в небольшую деревеньку Воклюз, а уже оттуда в Горд, но луна ежеминутно пряталась за темными облаками. Вальбро боялась заблудиться снова. Сделав еще несколько шагов, она остановилась и, завернувшись с головой в плащ, усталая, опустилась на камень в небольшой пещере, образуемой утесами.

Перед ней рисовались страшные очертания скал, поднимавшихся нередко более чем на сто метров и заканчивавшихся совершенно плоскими вершинами; небольшая долина отделяет эти скалы от других гор, служащих началом Бриансонских Альп.

У подошвы этих утесов протекает широкий и глубокий ручей, нередко разливающийся на большое пространство, отсюда же берет свое начало и Воклюз. В декабре вода обычно сильно прибывает, и все небольшие ручьи, сливаясь вместе, образуют реку, которая известна под названием Сорг и орошает часть кантона Венессен.

Попав туда, можно было считать себя отрезанным от мира со всех сторон: серые голые камни покрывали всю поверхность земли. В этой глухой и дикой местности не было никакой растительности, за исключением разве единственного фигового дерева, стоящего в небольшой впадине со времен Петрарки. По имени этой долины и было дано название департаменту, в котором Авиньон считается главным городом. В конце долины находятся развалины замка, по ошибке называемого замком Петрарки, но на самом деле он принадлежал семье де Сад, давшей убежище кардиналу Кабассолю, лучшему другу итальянского поэта.

Теперь, озаряемая время от времени бледным светом луны, эта местность имела ужасающий вид: развалины походили на распростертые руки скелета; скалы, громоздившиеся одна на другую, казалось, были готовы ежеминутно обрушиться и полететь в бездну; тишину ночи нарушало только шумное журчание воды. Первый раз в своей жизни Вальбро почувствовала страх. И вдруг прямо перед ней на скале появилось привидение. Из соседних ущелий послышались стоны Паскуаля. Бледная, с выпученными от страха глазами, старуха быстро вскочила со своего места и пошла к ручью, пытаясь следить за быстрым течением реки. Сквозь бессвязное бормотание слышен был стук ее зубов. Страх ее усиливался. Она попыталась кричать, звать на помощь, но из горла вырвался лишь сиплый звук, повторившийся несколько раз эхом.

Вальбро хотела бежать, но ничто не могло указать ей дорогу. Она бросилась в сторону, шла, бежала и опять приходила на старое место. Наконец, у нее начало мутиться сознание, и, словно испуганная птица в клетке, старуха заметалась в разных направлениях. Страшные призраки бежали за ней по скалам, из пропасти все сильнее и сильнее раздавались стоны убитого Паскуаля.

Охваченная ужасом, полубезумная, она рвала волосы и, словно в дьявольской пляске, кидалась из стороны в сторону в ночной темноте.

– Куда бежать? Как бежать? – крикнула она.

Вдруг луна осветила поднимающиеся перед ней скалы; в ее расстроенном воображении мелькнула мысль, что там она найдет спасение, и она быстро кинулась к ним и начала карабкаться. В ней снова воскресли силы молодости. Упираясь ногами о скользкие выступы, она опиралась еще и на палку с железным наконечником.

Несколько минут старуха карабкалась все выше и выше по извилистой тропинке. Вдруг она отшатнулась, испустив страшный крик: тропинка круто обрывалась. Еще миг – и она покатилась бы в бездну.

Напрасно силилась она удержаться, увлекаемая в обрыв, силы изменяли ей. Ноги ее начали трястись. На одно мгновение она остановилась. Затем тяжело рухнула. Кровь брызнула на камни из разбитой головы. Она продолжала катиться с утеса на утес до подошвы горы и затем полетела в воду. Раздался всплеск волн. Все было кончено.

Теперь Фурбис смело мог отпираться от совершенного им преступления: смерть избавила его от единственной сообщницы. Марго бояться ему было нечего.

В это же самое время умирал Паскуаль. Около его окровавленной постели стояли Фредерик Борель и Мулине. Ни священник, ни доктор не прибыли еще, Марго также не входила в комнату мужа. Страдания несчастного фермера были ужасны, не раз, мучимый жестокой болью, он пытался вскочить с кровати или разбить себе голову о стену.

– Покончите! Покончите со мной! – молил он, терзаемый мучениями.

Наконец, силы оставили страдальца, он упал в изнеможении. Глаза его закрылись, и лишь изредка с похолодевших уже губ срывались неясные слова и жалобные стоны.

Не имея возможности помочь ему, не смея прикоснуться к его ранам, боясь причинить больному еще большие страдания, Фредерик Борель и Мулине стояли неподвижно в изножии его кровати, с ужасом глядя на его мучения. Мулине, глубоко потрясенный этим зрелищем, забыл всю свою ревность, всю свою враждебность к хозяину. Он плакал.

– Задыхаюсь! Задыхаюсь! – вдруг проговорил Паскуаль, силясь приподняться. – Пить, пить!

Мулине взял со стола стакан с сахарной водой, приготовленный им заблаговременно, и подошел к кровати. Фредерик взял лампу и приподнял, чтобы осветить умирающего. Паскуаль открыл глаза, взглянул на освещенное в эту минуту лицо своего слуги и, со страшным усилием оттолкнув от себя стакан, который тот подавал ему, вскрикнул:

– Прочь! Прочь! Ты любишь Марго, это ты убил меня!

– Я? Я? – возмутился Мулине.

Он хотел сказать что-нибудь в свою защиту, но голос изменил ему.

– Созовите всех! – кричал Паскуаль, теряя сознание от страданий. – Созовите всех! Это он убил меня! Отомстите ему за меня! – Он нагнулся вперед, правая рука его грозно вытянулась по направлению к Мулине.

– Зовите! Зовите! – повторил он.

Это напряжение совсем лишило его сил. Рука его упала, глаза закрылись, в изнеможении он откинулся на постели. В эту минуту вошел доктор, но было уже поздно: муж Марго скончался.

Глава XVI

Доктор в ожидании прибытия местных судебных властей, за которыми был уже послан нарочный, в присутствии мирового судьи, комиссара полиции и жандармского офицера приступил к предварительному освидетельствованию. Он нашел на покойном две раны: первая – полтора сантиметра в диаметре, при соединении левой ключицы с грудной костью, вторая – таких же размеров, между четвертым и пятым ребрами с правой стороны. Расстояние от одной раны до другой было шестнадцать сантиметров. Затем между правой лопаткой и позвоночным хребтом была замечена опухоль три сантиметра в диаметре, возникшая вследствие того, что пуля, пройдя грудную полость, застряла в кости.

Из этого освидетельствования доктор вывел три заключения, которые должны были осветить для обвинительной власти подробности, сопровождавшие убийство: во-первых, выстрел был сделан на близком расстоянии, что подтверждалось одинаковым характером обеих ран; во-вторых, дуло ружья при выстреле было направлено снизу вверх; в-третьих, покойный скончался от внутреннего и наружного кровотечения.

Освидетельствование это продолжалось в течение всей ночи и закончилось только к пяти часам утра. В это время на кухню и в столовую прибежала толпа любопытных разузнать что-нибудь о подробностях убийства. Тут были соседи Паскуаля, между ними находились Фредерик Борель, Мулине и многие работники фермы. Вокруг судьи образовался круг. Судья допрашивал многих, желая напасть на след преступника. Его подозрение пало на Фурбиса.

А что делал любовник Марго после выстрела? Он бросился бежать по дороге к Горду, бросив ружье в колодец. Добежав до деревни, он зашел в несколько домов, побрился у местного цирюльника и выпил вина в присутствии многих свидетелей в трактире. Одним словом, он позаботился сделать все возможное, чтобы не навлечь на себя подозрения. Затем Фурбис вернулся домой и проспал всю ночь, а утром, постучав понапрасну в дверь дома Вальбро, отправился в Новый Бастид.

– Что за несчастье случилось у вас? – спросил он, входя на ферму. – Я только что узнал об этом.

– Неужели, – мимоходом заметил ему Фредерик Борель.

Фурбис промолчал, но через несколько минут осведомился о Марго. Узнав, что она у себя в комнате и, убитая горем, не принимает никого, кто бы ни предлагал ей свои услуги, Фурбис, однако, попросил доложить о себе и был принят своей любовницей.

– Благодарю, что пришел, – сказала она ему, – мне необходимо было видеть тебя. Я пережила ужасную ночь, я каждую минуту боялась за наше дитя. Но оно живо! Для него я стараюсь сохранить спокойствие духа, избегая всяких волнений.

Затем она расспросила его о подробностях ночного происшествия. Он рассказал ей все.

– Ничто не может заставить подозревать тебя, – резюмировала Марго. – Наверное, обвинят кого-нибудь другого, но все-таки будь осторожен: вопрос идет о жизни и смерти!

– Будь спокойна, я уверен в себе, – ответил убийца.

Они расстались, Фурбис спустился в общую комнату.

– Бедный друг Паскуаль, – произнес он сочувственно перед всеми присутствующими. – Какое чудовище могло иметь к нему настолько ненависти, чтобы решиться убить! Его добрый, ласковый характер располагал всех лишь к любви. Никто не был оскорблен им. Как же узнать имя презренного негодяя, совершившего преступление?

При этих словах Фредерик Борель подошел к нему.

– Не знаете ли вы чего-нибудь об этом деле? – тихо спросил он Фурбиса.

– Вы с ума сошли, Борель! – вскрикнул торговец в ответ. – Вы, кажется, решили отомстить мне за наши давние споры? К счастью, я был вчера в Горде во время преступления, где меня видели многие.

– Вас никто не думает обвинять, – ответил ему Фредерик, отходя в сторону.

«Лучше мне уйти», – сказал Фурбис про себя, сознавая, что уже совершил неосторожность.

Он направился было к дверям, но здесь его остановил жандармский офицер.

– Останьтесь здесь, господин Фурбис, – обратился он к нему. – Вы были другом покойного, вы, может быть, дадите показания, полезные для следствия. Судебный следователь сейчас явится сюда.

Боясь навлечь на себя подозрения, Фурбис не решился отказать в этой просьбе и остался. Он сел на стул в углу комнаты, не переставая сетовать на судьбу своего друга Паскуаля.

– Как бы хотел я поймать убийц! – вырывалось у него порой.

Недалеко от него сидел бледный, убитый горем Мулине. Это трагическое событие сильно тронуло его душу. Он не мог забыть образ умирающего Паскуаля, обвинившего его в ужасном преступлении. Поверил ли Фредерик Борель этому обвинению? Сообщит ли он судьям? Мулине не смел спросить его об этом.

Ко всему прочему он видел страдания Марго, и ее печаль терзала его душу. Он знал, что она не любила своего мужа той страстной любовью, какой любят любовника, но допускал в ее сердце прочную привязанность к убитому. Охваченный черными мыслями, убитый, потерянный, он мог показаться виновным. Заметив это, Фурбис не преминул воспользоваться случаем.

– Не подозреваете ли вы кого-нибудь из присутствующих? – спросил он, подходя к офицеру.

– Если бы это было так, то ведение следствия было бы совсем несложным. Но так как виновный не обнаружен, то необходимо спешить по горячим следам.

– Но мне кажется, – продолжал Фурбис, – узнать его нетрудно: наружность выдает виноватого.

– Ну, это не всегда так, – ответил офицер, – есть люди, которые умеют очень искусно маскироваться.

– Конечно. Но ведь, разыскивая виновного, вы начинаете наблюдать за лицами, задавать вопросы.

– Обычно мы так и делаем.

– В таком случае посмотрите, например, на Мулине. Не внушает ли он вам подозрений?

– Как мне кажется, у него далеко не спокойное выражение лица.

Когда офицер проговорил эти слова, со стороны двора послышался шум, и тотчас четверо одетых во все черное людей вошли в ворота в сопровождении начальника жандармов. Это были судья, государственный прокурор местного суда, правительственный доктор, назначенный для составления протокола о медицинском исследовании, и секретарь для записи показаний. Было около десяти часов утра.

Судья в первую очередь занялся осмотром трупа, выслушал рапорт доктора и отправился осмотреть место, где было совершено преступление.

Ознакомившись со всем, следователи заняли место в зале и хотели приступить к следствию, как вдруг жандармский офицер счел себя обязанным донести им о подозрении, внушенном ему в отношении Мулине указаниями Фурбиса.

– Чем занимается этот человек? – спросил его следователь.

– Он работает здесь на ферме, – ответил офицер.

– Какие причины могли побудить его к убийству, по вашему мнению?

– Мне мало что известно об этом, но, пока нахожусь здесь, я все время вижу его бледным, взволнованным, смущенным, как будто он совершил преступление и боится, что его раскроют.

– Мы сейчас допросим его.

Он попросил внимания присутствующих, и офицер подвел к нему Мулине, который с трудом держался на ногах.

– Успокойтесь, – обратился к нему следователь, – и постарайтесь ясно ответить на мои вопросы.

Мулине невнятно проговорил несколько слов о своей невиновности. Следователь, сделав вид, что не слышит его, продолжал:

– Можете ли вы сообщить нам что-нибудь по поводу совершившегося у вас на ферме преступления?

– Ничего! – ответил Мулине, несколько оправившись от смущения. – Я ужинал вместе со всеми и поднялся из-за стола только в девять часов. Хозяин пошел на двор подышать свежим ночным воздухом. Я вышел одновременно с ним дать корм лошадям. Едва успел я войти в конюшню, как услышал выстрел и ужасный крик. Я кинулся вон и увидел несчастного хозяина лежащим без движения на земле. Я не видел никого, кроме него, и ничто не могло объяснить мне, откуда последовал выстрел.

– Теперь это нам известно, – ответил следователь, затем прибавил: – Значит, когда прозвучал выстрел, то есть во время совершения преступления, вас уже не было в общей комнате?

– Нет.

– И вы утверждаете, что в это время только что вошли в конюшню?

– Это истинная правда.

– Кто-нибудь был с вами?

– Нет, я был один.

– Это к вашему несчастью, – строго заметил следователь.

Затем он обратился к прокурору и мировому судье и сказал им несколько слов тихим голосом.

При виде этой беседы, что вели о нем, Мулине пришел в ужас, слова обвинения умирающего Паскуаля вновь зазвучали в его ушах. Он совсем потерял голову и, рыдая, упал на колени посреди залы.

– Я не виновен, господа, – закричал он, – я не виновен, клянусь вам!

Но судьи продолжали оживленно говорить между собой.

– Милостивый государь, – сказал, наконец, следователь, обращаясь к начальнику жандармов, – я поручаю вам этого человека. Он не подлежит аресту, но необходим нам при следствии.

– Я не виновен, – продолжал повторять несчастный Мулине.

– В таком случае не волнуйтесь, – поддержал его офицер, отводя его в соседнюю комнату. – Если вы не виновны, вас оставят в покое.

– Виновность этого человека не доказана, – заметил прокурор. – Необходимо знать, имел ли он какое-нибудь основание убивать Паскуаля.

– Это мы узнаем, допросив служащих на ферме, – ответил следователь.

Первым вызвали Фредерика Бореля, изящная наружность и приличные манеры которого обратили на него внимание суда.

– Вы состоите в родственных отношениях с покойным? – спросили его в первую очередь.

– Я его двоюродный брат, господин судья, – ответил Фредерик спокойным голосом.

– В таком случае можете ли вы рассказать нам, какого рода отношения связывали несчастного Паскуаля и его слугу Мулине?

– Самые наилучшие. Мулине давно уже служит в этом доме, вся жизнь его протекает здесь.

– Правда ли, что в минуту преступления его не было в общей комнате?

– Совершенно верно, он был в конюшне. Как только я услышал выстрел, я вышел из комнаты, и, прежде чем заметить моего несчастного двоюродного брата, плавающего в крови, я увидел Мулине, бросившегося из конюшни с фонарем в руках. Наконец, как вам уже известно, господа, убийца стоял за воротами, выстрел был сделан им оттуда.

Этот ответ заставил судей задуматься.

– Но почему мы должны отрицать подозрение? – заметил один из них. – Мулине мог сделать выстрел и затем броситься в конюшню, откуда вы видели его выходящим. Он вышел, когда увидел, что вы явились на помощь к хозяину.

– Это невозможно, – быстро ответил Борель. – Между тем временем, когда вышел Паскуаль, и той порой, когда раздался выстрел, не прошло и трех минут. Мулине вышел в одно время с ним, но ведь с ним не было ружья. Так что он должен был сначала пойти взять его в конюшне, ибо ему больше негде было его прятать, затем выйти за ворота, выстрелить и снова вернуться в конюшню. Сделать все это за какие-нибудь три минуты мне кажется невозможным. Наконец, можно проверить это.

– Мы так и сделаем, – заметил следователь.

Все снова отправились во двор. Жандармский офицер взял у одного из солдат ружье, пошел сначала в комнату, где накануне состоялся ужин, и тщательно проделал все, о чем только что рассказал Фредерик Борель. Опыт продолжался три минуты. Повторенный несколько раз, он давал одни и те же результаты, это было довольно сильным аргументом не в пользу Мулине, потому что требовалось как раз столько времени, сколько прошло между выходом Паскуаля из комнаты и убийством.

– Что вы теперь скажете? – спросил следователь Фредерика Бореля, находившегося все это время около него.

– Я все-таки скажу, господин судья, – ответил молодой человек, явно смущенный, – что не могу допустить, чтобы Мулине был виновен, невзирая ни на этот опыт, ни даже на то, что я слышал.

– Что же вы такое слышали? – быстро спросил его прокурор.

Фредерик Борель смущался все больше и проговорил несколько бессвязных слов.

– Постарайтесь говорить яснее, – заметил следователь. – Помните, что вы находитесь перед судом, который вправе требовать от вас истины.

– Мой несчастный двоюродный брат ужасно страдал от боли, – ответил Фредерик Борель. – Он почти потерял сознание. Его обвинению нельзя придавать особенного значения.

– О ком это вы говорите?

– Об убитом, о моем двоюродном брате Паскуале.

– Разве он указал на своего убийцу перед смертью?

– Но… – продолжал Фредерик.

– Поясните нам это подробнее. Мы слушаем, – заметил прокурор.

– Извольте… Я был один с Мулине в его комнате у его постели, как вдруг, указывая на него, Паскуаль закричал: «Прочь, прочь, ты любишь мою жену, это ты убил меня!»

Судьи переглянулись и пришли к единому мнению, что убийца найден.