Текст книги "Неправильная сказка"

Глава 15

– Она на кухне, – бросает Марк и отступает в сторону, впуская меня в квартиру.

Я вижу, что брат вновь напряжен, разговор явно был из нелегких, и Марк еще не отошел. Наверное, ему тоже не помешали бы звонкие пощечины.

– Не разувайся, – Марк закрывает дверь и в который раз оглядывает меня, все еще выискивая изъяны. – Иди уже.

Короткий коридор выводит к нужной комнате. Почему-то сперва я цепляюсь взглядом за небольшое цветное полотенце в ее руках… Тонкие пальцы, черненое кольцо и нервная хватка.

– Андрей, – ее голос дрожит и наливается слезами.

И она вдруг оказывается рядом. Совсем рядом, на расстоянии прикосновения… Я не могу сказать, кто именно делает шаг, но я чувствую теплые ласковые руки, она крепко обнимает меня и утыкается лицом в рубашку. Я даже не успеваю угадать ее черт, только удивляюсь какая она маленькая. Хрупкая.

– Ты все-таки приехал, – она чуть отстраняется, чтобы разглядеть меня и тянется ладонями к моему лицу.

Мне нужно наклониться. Я неуклюже собираюсь почти пополам и угадываю добрую улыбку матери. И вот – я вновь дышу, воздух, наконец, пробивается в легкие.

– Я… я…

А слова не идут.

– Всё хорошо, – подбадривает она, – всё хорошо, мой милый.

Материнская ладонь проскальзывает по моей щеке, забирая тревогу.

– Андрей, – произносит она с такой нежностью, что в сердце защемило. – Ты здесь.

Да, я здесь. И это ее тепло, руки… Ее волосы оказываются светлее, чем на фото, искрясь янтарем. И еще заостренные годами черты, все равно родные по тем же снимкам. Впалые, но выразительные глаза, которые выдают возраст даже сильнее, чем морщины. Они смотрят слишком глубоко.

Всё это странно и неправдоподобно, я не верю себе, своим глазам и ощущениям. Я могу сколько угодно кривляться перед Марком, но сам-то знаю, сколько раз думал о матери, представляя ее далекие почти чужие дни и нашу встречу. Да, вот эту встречу. Глубоко внутри я боялся этого дня, боялся, что придуманный и разукрашенный до мелочей образ разобьется об реальность. Совпадет с тем, что рисовали фразы отца, брошенные им в сердцах.

Но нет, теперь всё правильно.

– Мы не будем плакать, так же? – Марк протискивается в центр и строго смотрит на нас. – Никто не умер, никого не посадили – повода нет.

– Не будем, – кивает женщина. – Мы будем пить чай.

– И еще объяснять старшему сыну, почему мы здесь?

Марк облокачивается на столешницу и продолжает сверлить тяжелым взглядом. Только на женщину это не производит никакого впечатления. Она просто-напросто отмахивается от него.

– Выбери другой дом, если тебе не нравится тот.

– Мы это обсуждали.

– Это плохой район, – не отстает Марк, – опасный… И тебе нужна помощь.

– Я не беспомощная.

– Никто и не говорит. Но ты зря отсылаешь Лидию, она не домработница, а врач. А у кого-то шалит сердце…

– Марк, – в голосе матери слышится неподдельное раздражение.

И он затыкается. Марк затыкается. Господин босс затыкается.

Я же не могу оторвать взгляд от женского силуэта. Мама достает чашки, проверяет сахарницу на столе, поправляет кружевной край скатерти… Бытовая суета, которая буквально зачаровывает меня. И я думаю, что Марк видел это день за днем, он рос в этих мимолетных жестах и едва может сейчас улавливать их. Для него это рутина.

– В холодильнике есть лимон.

После ее подсказки Марк на автопилоте шагает к бурчащему старому холодильнику и достает с полки блюдце с дольками. Потом тычет мне в стул.

Мы садимся за стол. Я упоминаю несуществующий диплом и стажировку, после чего вижу укоризненный взгляд матери в сторону Марка. Выписать диплом самому себе Марк явно забыл. И не проходит и часа, как эти мелочи накапливаются, и я отчетливо вижу всё ее беспокойство за старшего сына. Ее догадки и страхи. Если она и не знает деталей, то догадывается о многом. Она пронзительно остро смотрит на Марка, задерживаясь на его хмуром лице, так что видно, как ее мысли уплывают очень далеко, и отнюдь не к приятным горизонтам.

Она вздрагивает всем телом, когда звенит сотовый Марка. Брат тянется к карману, и рука матери накрывает его ладонь и крепко сжимает. На что брат болезненно скривился, словно за ее простым жестом стоят тысячи реплик, которые он устал выслушивать. В конце концов, он встает и выходит в соседнюю комнату, чтобы ответить на звонок.

– Я боюсь его звонков, – признается мама наедине.

Я не знаю, что ответить. Как подбодрить.

– Он запутался, – она вдруг поднимается, испугавшись собственных слов, и отворачивается. – Запутался и заигрался.

– Не стоит.

– Я не хочу новый дом, – шепчет она, – я ничего не хочу…

Я подхожу к ней и обнимаю со спины. И мама тут же оседает в моих руках, найдя опору. Она замирает, и легко догадаться, что она сдерживает слезы.

– Он хороший, умный… Он может быть резким, но я знаю, какой он на самом деле. Он другой, – ее глаза все-таки блестят, – совсем другой…

– Он в порядке.

– Это всё из-за меня, из-за моей гордости.

Я чувствую крепкую ладонь на плече. Марк вернулся очень быстро, и теперь кивком приказывает мне отступить. Он забирает мать из моих рук и помогает ей сесть на стул.

– Не будем плакать, да?

Его тон становится мягким и шелковым, отчего звучит чертовски непривычно, я едва узнаю Марка, хотя смотрю на него в упор. Брат опускается на колени перед матерью и обнимает ладонями ее запястья.

– Давай отошлем его назад, – шутливо добавляет брат.

– Марк!

– А что? Порыдать навзрыд мы и вдвоем можем. Я думал хоть какая-то гармония будет, я для слез, он для…

Она рукой закрывает ему рот, не дав договорить. А после наклоняется и целует в макушку.

– Ты иногда говоришь отчаянные глупости.

Марк послушно кивает.

– Нам уже пора, – говорит он.

– Обоим?

– Он заедет позже. И заедет в твой дом, – надавливает брат, – минут через пять прибудет машина и заберет тебя.

– Хорошо.

– И предупреждай меня или бери водителя.

– Я умею водить.

– Я в курсе. И я не знаю, как тебе удалось, но охрана в доме боится тебя больше, чем меня.

– Ты мой сын. Поэтому.

Когда приходит время прощаться, я целую мать и с трудом выпускаю из рук. Встреча кажется короткой, почти мимолетной, хотя по-другому не могло быть. По любым часам.

Марк идет впереди, проглатывая ступеньку за ступенькой. А я пытаюсь отогнать от себя откровенные слова матери о нем. Может быть, Марк и другой, но я знаю определенного Марка и ничто не предвещает знакомство с его улучшенной версией.

– Тебе придется иногда навещать мать, – бросает Марк.

– Придется? – брат умеет подбирать слова, от которых тошно. – Может, еще в мой рабочий график запишем?

– Если хочешь.

Он подходит к своему внедорожнику и первым забирается в салон. Я делаю то же самое, но отворачиваюсь от греха подальше, решив, что лучше любоваться на вид за окном. Правда, Марк не настроен молчать.

– Ты больше не спрашиваешь «как долго»? – Марк выворачивает из двора, куда уже направляется черный джип охраны.

– Смысл? – переспрашиваю я брата. – Я не знаю твоих целей, но ты отпустишь меня тогда, когда посчитаешь нужным.

Марк ухмыляется.

– Нечетный сказал, что перевел тебя в поле.

– Это так называется?

– Тебя затянет, – брат недобро улыбается, – я уже вижу. Ты из таких… сам не заметишь, как врастешь во все это дерьмо.

Он замолкает на мгновение, и я чувствую его пристальный взгляд.

– Может быть, – я пожимаю плечами.

Глава 16

Марк сворачивает к торговому центру, к одному из тех монстров, что занимают полрайона. Бесконечные павильоны и входы, толпы народа и охапки бумажных пакетов с брендовым хвастовством. Марк паркуется в самом конце, прижавшись к ряду огромных горшков с кустарниками. Не приходит и пара минут, как справа останавливается черный седан, из него выходит девушка в брючном костюме и направляется к нам.

– Добрый, – кидает она, открыв дверцу.

Брат кивает и дожидается, когда она заберется в салон. Девушка садится за мной, и легчайшие ноты цветочного парфюма окутывают замкнутое пространство.

– Поздравляю с повышением, – Марк щедро улыбается, взглянув на девушку через зеркало заднего вида. – Я едва поспеваю…

– Плюс два клуба за последний месяц, Марк.

– Да, но если ты продолжишь в том же темпе, тебя переведут в Москву. И вместо такой радости будет приезжать угрюмый мужик.

– С которым не пофлиртуешь, – кивает девушка.

Она протягивает брату тонкую папку, которую Марк, не раскрывая, забрасывает на панель.

– Там все как обычно, ничего нового, – добавляет девушка.

– Хорошо.

– И не затягивай, а то набегут более расторопные.

– Это забота? – усмешка на губах брата превращается в щедрую улыбку, и я отмечаю еще одну его грань, оказывается брат может быть обходительным и мягким.

– Ты тоже моя радость, Марк.

– Я знал.

– И еще одно, – женский голос наливается серьезными нотками. – Посмотри на меня.

Марк без всяких возражений разворачивает корпус и послушно наклоняется к ней.

– Что за машина приезжала к моему дому? Ночью на прошлой неделе? Если ты вздумал угрожать…

– Я перебрал, – устало выдыхает Марк, выставляя вперед левую руку, чтобы остановить поток злых упреков. – А пьяная дорога у мужиков одна.

– Мне запросить охрану?

– Я разве поднялся?

– Нет.

– Машина была одна?

– Да, Марк, одна.

– Тебе не нужна охрана. От меня уж точно. Это был глупый порыв, я пересчитал окна на твоем этаже и уехал. Я не хотел напугать тебя…

– Меня сложно напугать, а вот нарваться на ответ – запросто.

– Я знаю, Агата. Поэтому и не поднялся.

Девушка ничего не отвечает на его последнюю реплику, и наступает неуютное молчание, которое вскоре нарушает щелчок открытой дверцы.

– Для тебя я угрюмый мужик, – бросает Агата на прощание. – Не забывай, Марк.

Она уходит. И не нужно быть ужасно наблюдательным человеком, чтобы заметить, каким взглядом брат провожает отдаляющийся силуэт. Марк явно имеет определенные виды на этого мужика.

– Она из…

– Спецуры, – кивает Марк.

– Ты платишь ей?

– Нет, она мой налоговый инспектор. Что-то вроде того… Когда приходят деньги, приходят и эти ребята.

– У нее красивое имя.

– И задница. Это важнее.

– Ты серьезно?

– Она играет со мной, – продолжает Марк с довольной улыбкой. – Тугие брюки, мимолетные касания… и постоянно напоминает, что она босс. Пусть, мне не жалко.

– Ты рискуешь.

– Дай женщине немного власти над собой, и она сделает для тебя все. Как в сексе. Женское возбуждение – тяжелый локомотив, который надо только потрудиться разогнать.

– И он сметет и тебя.

– В этом смысл секса.

– И чего ты добиваешься?

– От нее? Десяток поз, не больше, – он, наконец, заводит мотор.

– И никакого второго фронта?

– Играть в мужские игры с женщиной? Я не извращенец.

Марк высаживает меня на остановке, где я дожидаюсь Стаса, который приезжает на раздутом во все стороны внедорожнике.

– Это обязательство? – спрашиваю у Стаса вместо приветствия.

– В смысле?

– Все, кто богатеет в ускоренном режиме, должны купить именно этот чертов крузак?

– Пристегнись.

Первая смена со Стасом выходит не самой тошнотворной. После нее я чудом успеваю к концу смены Яны. Меня встречают уставшие глаза бармена, которому работать до шести утра. Я опрокидываю протянутый стакан и разворачиваюсь, облокотившись на стойку. Сегодня публика отдыхает вальяжно и не ищет причин повздорить с охраной, что даже странно для «Пираньи». Расслабленные мужчины на диванах, столы, заставленные алкоголем, подиумы с шестами… две стриптизерши спустились в зал и обходят столики один за другим. Интересно, это тоже называется «в поле»?

Яна на сцене.

Я отворачиваюсь, как только нахожу ее взглядом. Срабатывает непонятный рефлекс. Потом я прихожу в себя и иду вглубь зала, где быстро попадаю на нужного человека. Я грубо хватаю крепкого мужчину за локоть, заставляя остановиться.

– Вон та, – я указываю на Яну, – приват.

Я сминаю вытащенные из кармана купюры и втискиваю их в его ладонь.

– И выключи камеры.

– Это сверху.

Я добавляю, но верить не собираюсь. Поэтому, когда нахожу зал, цепляю барный стул и поднимаюсь к камере, чтобы накинуть на нее свою рубашку.

Приходится ждать, и я начинаю мерить тесную комнату беспокойными шагами. Пару раз сшибаю пуф у черного дивана, оба раза один и тот же проклятый пуф, света внизу не хватает, ведь всё внимание огней отдано круглому подиуму. Я поднимаюсь по ступеням и останавливаюсь у шеста, после чего оглядываюсь, пытаясь различить комнату. Свет, обращенный на него, встает глухой стеной и едва позволяет угадать полукруглый диван в центре.

Черт, не нужно раздеваться, чтобы почувствовать себя голым здесь.

– Тебя бы взяли в мужской стриптиз.

Я поворачиваюсь на расслабленный голос Яны.

– Данные есть? – я облокачиваюсь спиной на шест, повернув голову в ее сторону.

Она в образе для сцены. Белый парик раздражает, как грязное стекло, которое не позволяет разглядеть родные черты. И еще красное белье с золотыми нитями чего-то притворяющегося драгоценным.

– Есть, ты знаешь, – Яна делает кивок.

Подходит вплотную и дотрагивается до щеки, мягко и с нежностью.

– Красивое лицо и широкие плечи, – девушка спускается ниже и очерчивает мои покатые плечи.

– Но я неуклюже двигаюсь.

– Главное поймать такт.

Еще ниже. Она крепко обнимает меня за талию, немилосердно смяв футболку. Я не удерживаю улыбку и с легкостью поддаюсь, когда Яна тянет на себя.

– И тебе не нужен шест.

– Может, мое призвание – гей-клубы?

– Нет, – она недовольно качает головой, – ты будешь таскать мою косметику.

– Я недостаточно слащав?

– Для них ты брутал.

Ее губы глушат мой очередной вопрос. Я проваливаюсь в момент с головой и крепко обнимаю девушку, желая острее почувствовать ее присутствие.

– Ты хочешь здесь? – спрашивает она, отстранившись на миллиметр.

Вопрос звучит как к клиенту. То ли меня несет из-за гадкого денька, то ли она ничего не может поделать с привычкой, одаривая ужасной сервисной интонацией. Я на мгновение устало прикрываю глаза и вновь тянусь к ней, чтобы стереть неправильное мгновение к чертовой матери.

Яна послушно размыкает губы и обхватывает мой язык. Жадно? Или старательно? Проклятое сомнение остается при мне и изводит гадким эхом… Она хочет быть здесь? Она хочет меня? Или всего лишь научилась расслабляться перед неминуемым? Что у нее в голове? Что она чувствует сейчас?

– Наклонись.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты наклонилась.

Я резко разворачиваю ее в руках, упершись пряжкой ремня ей в поясницу.

– Давай, элитка, не ломайся. Покажи, как ты умеешь.

Яна впивается в мои наглые ладони, не забыв полоснуть ногтями, и оборачивается, задышав злостью.

– Не смей, – шипит она.

– Наконец-то, – я выдыхаю с искренним облегчением. – Так ты не хочешь здесь?

– Не хочу!

– Отлично.

Я подныриваю под нее и, резко поднявшись, сбиваю с толку неожиданным маневров. Никакого сопротивления, так что Яна через мгновение оказывается перекинутой через мое плечо.

– Север! – она бьет ладонью по моей спине, плашмя и приложившись от души.

– Тут недалеко.

Я шагаю на верхнюю ступеньку, и девушка тут же затихает, трезво посчитав, что падать будет больно обоим.

– Я не пушинка, – но молчать она не может.

– Да, Яна, ты заноза.

Думалось сделать это более элегантно, но Яна соскальзывает с плеча, стоит мне только наклониться, и падает на черный диван. Тогда я отступаю и сажусь на стеклянный столик напротив, следя за тем, как успокаивается ее дыхание и сходит недовольная тень с красивого лица.

– Расслабься, – я улыбаюсь, надеясь, что она ответим мне тем же.

Но Яна нервной хваткой вцепляется в обивку дивана, будто готовится к новому штурму.

– Сними туфли… они явно неудобные.

– Я привыкла.

– Привыкла, что неудобно?

– Да.

Я наклоняюсь вперед и предупредительно медленно подношу ладонь к ее голени. Яна замирает, всматриваясь в мое лицо, но постепенно уводит пылающий искрами взгляд ниже. И я замечаю, как жадно она смотрит на мои руки, крепкие пальцы… Все-таки я раздразнил ее, вот этот взгляд подделать невозможно. И мне до помутнения хочется коснуться ее там, чтобы почувствовать, как сильно она хочет.

Я провожу ладонью по ее коже, наслаждаясь бархатом, и обхватываю лодыжку, немного надавив, чтобы она вспомнила силу моих рук. Следом второй рукой снимаю туфли, уцепившись за тонкие каблуку, и разминаю стопы, медленно и мягко.

Яна смотрит на меня с интересом, словно до сих пор не понимает, что я делаю в ее ногах.

– Расслабься, – я повторяю простой совет и забираюсь ладонями выше, проскальзывая горячими пальцами по шелковой коже, – ты же на диване. Кто на диване, тот и командует, так же?

– Так, – неуверенно шепчет она.

Неуверенно…

Я еще никогда не слышал эту интонацию в ее голосе. Она не знает, что говорить и как реагировать на меня, я вдруг так отчетливо это вижу, как вижу то, что ее тело уже определилось. Она хочет меня. Едва сдерживается, чтобы не тянуться навстречу и закусывает нижнюю губу, заставляя мое дыхание делать восьмерки в груди.

Я помогаю нам обоим и отталкиваюсь от столика, опускаясь на колени перед ней. Вновь возвращаюсь ладонями к разогретой моими же прикосновениями коже и поднимаюсь к ее коленям, разводя их в стороны.

– Там есть подушки, – я подсказываю Яне, на мгновение уводя ее взгляд в сторону.

Девушка, наконец, откидывается на спинку дивана и расслабляет ладони, отпустив кожаную обивку. Я подвигаюсь ближе и целую ее бедра, касаясь языком и следом растирая влагу пальцами. Я нежно целую и жестко надавливаю, сминая ее плоть, я хочу, чтобы ей было хорошо со мной, как ни с кем другим, чтобы она провалилась в другое измерение. Забыла наши имена, выдуманные, настоящие, плевать на них и на всё вокруг, чтобы подрагивала и выгибалась навстречу, тягучим эхом повторяя каждое мое прикосновение, чтобы изнывала от ласки и тянулась ко мне, доверяя…

– Сними футболку, – просит Яна полушепотом.

Я стягиваю футболку через голову и бросаю ее прочь. Яна же соскальзывает по дивану, инстинктивно и слепым движением… Она хочет быть ближе, и я помогаю ей, обнимая за бедра и подтягивая под себя. Освобождаю от тугого белья и почти невесомо провожу пальцами по красной полоске, которая остается под грудью из-за жесткого бюстье.

– Что еще? – я глажу ее сумасшедшее тело и вижу, как она с трудом сдерживает шумные выдохи и закрывает глаза, проваливаясь в ощущения.

– Что ты умеешь лучше всего?

Я целую ее внизу живота и, ведя подбородком по подрагивающей коже, жарким дыханием черчу откровенную дорожку.

– А ты как думаешь? – я выдыхаю ответ горячим потоком и целую ее вновь, еще ниже и еще откровенней.

Яна выгибается дугой и кладет ладонь мне на голову, стягивая волосы между пальцами. Она раскрывается передо мной и что-то шепчет на пьяном языке, который я знаю лучше всего. Я ласкаю ее, проводя языком и сжимая сильными пальцами ее крутые бедра, чтобы удержать на месте и продвинуться глубже.

– Север, – повторяет Яна и смазанным касанием проводит по моим волосам, плечам, широкой спине. – Господи, Север…

Глава 17

Забираясь за руль, я понимаю, что так и забыл свою рубашку под потолком в клубе. Я жду Яну, потому что она отказалась покидать комнату вместе со мной, чтобы не плодить слухи. Ей это важно, и я не спорю. Пока во всяком случае.

– Вот и я, – Яна садится рядом и бросает набитый пакет на заднее.

На ней снова тот мужской плащ.

– Он твой?

– Плащ? Да, а что?

– Он совсем чуть-чуть велик тебе.

– Мне нравится.

И она тянется к карману, из которого достает смятые купюры и протягивает их мне.

– Первый гонорар, – улыбается Яна. – И дама довольна.

– Заканчивай, – я оставляю руки на руле, не реагируя на ее жест.

– Деньги должна взять я?

Черт… Я когда-нибудь пойму, что происходит у нее в голове? Я не знаю, что ответить, чтобы не запустить там очередную непонятную мне цепную реакцию, но не хочу брать эти деньги.

– Ты всё так усложняешь, – я все же вытягиваю купюры из ее ладони, – буквально всё.

– Как раз наоборот. Я боюсь запутаться.

– Ты мнительная и недоверчивая.

– А ты добрая фея, ага.

Она говорит спокойно или даже как-то отстраненно, будто речь идет не о нас, а о посторонних. Но мне на мгновение кажется, что мне отвесили пару оплеух. Новая жизнь быстро научила меня анализировать каждую интонацию и черточку. И я прекрасно понимаю, что значит плащ на ее плечах. Мужской плащ в этом мужском жестоком мире. Да, я читаю и высчитываю ее, потому что уже не умею по-другому. Только Яна явно из той же породы.

– Эта тачка в двенадцать в тыкву не превратится, – произношу.

– Еще посмотрим.

Она поворачивает голову и ловит мой взгляд, хитро прищурив глаза. Смотря в ее глубокие живые глаза, я не могу ответить на простой вопрос – кто она? Кто она для меня? Попутчик в машине, чтобы не свихнуться от тишины?

Или она мягкий пластилин? Яна колется и царапается, но раз за разом поддается, уступая мне. Это пьянящее чувство контроля сшибает с ног, особенно после затяжных смен, которые до хруста зажимают в тиски чужих целей. Я могу помочь ей и могу дать забыться. Пусть через секс. Я знаю ее тело лучше, чем ее мысли. Знаю, как она выгибается и содрогается от наслаждения, и как ее тело откликается на малейшую мою ласку.

Она словно позволяет себе быть уязвимой рядом со мной, проигрывает собственным уговорам и снимает одежду и вместе с ней броню, становясь совсем другой обнаженной… В сладкой истоме, с мутным взглядом она сама ведет мои пальцы, подстраивается и наталкивается, чтобы ощутить меня еще острее, еще глубже.

– Я не знаю, что между нами, – признаюсь вслух. – Симпатия. Отличный секс. Просто нужда в плече… Вокруг столько дерьма, что иногда кому-то нужно говорить об этом, чтобы выдохнуть.

– Звучит как завязка паршивого и обреченного романа.

– Паршивый и обреченный, – медленно повторяю я, задумавшись. – Я не против.

Пусть паршивый и пусть обреченный, но мне легче, когда она рядом. Мне даже хорошо… Как сейчас, когда она сидит рядом и пытает прокурорской интонацией.

– И я не тяну на роль Золушки.

Я лишь неопределенно киваю.

– Неправильная сказка, – продолжает Яна, отвернувшись и выглядывая в окно, – в ней написано одно, а принято читать совсем противоположное.

– Например?

– Судьба, щелкнув пальцами, переместила бедняжку из общаги в люксовую жизнь…

– Замок и принц под боком – это определенно люксовая жизнь, – я с улыбкой смотрю на ее красивое лицо, но Яна по-прежнему увлечена видом за стеклом.

– Да, только сказка о том, как аристократ почуял аристократа. И только.

Ее мысль отвлекает меня и я действительно начинаю думать на эту тему.

– У Золушки не было бы шанса, не будь она его круга? – я перенимаю ее серьёзный тон, спрятав улыбку подальше.

– Его воспитания, его образования, его манер… Никогда.

– Звучит безнадежно.

– Дурацкая трактовка и нужна, чтобы не расстраиваться. Пусть история о том, как леди ненадолго сделали служанкой, а потом попался знаток знатных кровей, станет историей о том, как любой служанке может улыбнуться удача и проснется она леди, – Яна недовольно выдыхает. – С ног на голову.

Я же думаю, что пора оставлять эту тему. И перевожу взгляд на часы.

– Давай поедем куда-нибудь, – предлагаю я девушке.

– Куда?

– Любимое место?

– Мое?

– Да, Яна, твое.

Она выбирает воду. Мы спускаемся по однополосной дороге к началу набережной, где каменные ступени уходят прямо в искрящуюся гладь. К счастью, других беспокойных полуночников не находится, и мне удается припарковаться прямо у верхней ступеньки.

– Купаться – не сезон, – бросаю я, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

Яна о чем-то думает и затихает, только ее размеренное дыхание доходит до моего слуха. Я протягиваю руку и касаюсь ладони девушки.

– Мне выйти?

– Нет, – Яна поспешно качает головой, – я вспомнила, как приезжала сюда с друзьями, еще в средних классах…

– Шумное бестолковое время.

– И купаться можно было в несезон.

Она смотрит на наши переплетенные пальцы, будто только почувствовала мое прикосновение.

– Ты когда-нибудь поднимал руку на женщину?

– Яна…

Она сведет меня с ума. Без шансов.

– Только честно.

– Однажды, – я выдыхаю, сдавшись. – Пощечина, чтобы остановить пьяную истерику.

– По работе?

– Нет, по жизни.

– И что ты почувствовал?

– Честно? Облегчение. Она сразу заткнулась.

Яна с силой сжимает ладонь, впишись в мои пальцы.

– У тебя сильные крепкие руки, – говорит она, – значит и бьешь ты…

– Я умею контролировать свою силу.

– Да?

В ее вопросе вдруг слышится детская незамутненная надежда.

– Яна, я не понимаю этого разговора.

– Я тоже.

– Тогда зачем?

– Может быть, я хочу узнать тебя?

– Почему не спросить какие книги или фильмы я люблю?

Я легонько толкаю ее плечом, чтобы разбудить. Но она снова уходит в себя, бросая реплики, как камешки в глубокий черный колодец. И даже не вслушивается в доносящееся снизу эхо… Я нажимаю на кнопку и опускаю стекла, решив, что холодный воздух разгонит ее туман быстрее.

– Каких девушек ты любишь? – усмехается Яна.

– Стервозных, судя по всему.

– Ты прекрасно знаешь женское тело, для своих лет особенно… У тебя явно была куча девиц.

– Может быть. Но морозить задницу осенней ночью я додумался только с тобой.

– Зачем ты усадил меня на тот диван?

Я ловлю очередной выдох из-за резкой перемены темы, и, не придумав ничего лучше, тянусь к ней, чтобы не дать ей вновь выставить любимую дистанцию.

– Необязательно просчитывать каждый мой шаг, – говорю я, уткнувшись лбом ей в висок.

Приятный аромат приносит безотчетную довольную улыбку. Запах зрелого тела и что-то цветочное, несладкое и еле уловимое, я могу безошибочно угадать ее приближение или дыхание. Тонкий аромат из уже заученных нот…

И я также впитываю ее интонации. Яна любит хлесткие фразы, который служат ей тем же панцирем, только вместо защитных иголок у него грубые колкости.

– Ты значит просчитываешь, а мне не стоит.

– Я не…

– Не надо, Север, я не слепая. Ты умный и проницательный… и ты нащупал мою болевую точку и давишь.

– Болевая точка? – второй рукой я забираюсь ей за спину и притягиваю к себе. – Какая? То, что тебе нужна забота и ласка? Яна, она у всех. Я такой же.

– Так тебе нужна забота?

– Мне нужна ты.

Она морщится.

– Ты понимаешь, как громко это звучит?

– И мне плохо, когда ты сомневаешься во мне. Чертовски плохо.

Я наклоняюсь и целую ее в губы, ненадолго мне удается заставить забыться нас обоих. Проснувшаяся во мне нежность удивляет меня самого, мне хочется буквально обвить ее собой, чтобы ничто не смогло потревожить или навредить ей. Хотя мне всё чаще кажется, что она сама неплохо справляется. Яна может отбиться собственными силами, и в то же время измучить себя придуманными ожиданиями. Мои слова до сих пор не имеют веса, они как раздражающие помехи старого динамика, она все равно слышит только то, что готова услышать. Или привыкла слышать.

– Тебе плохо, потому что тебя окунули на самое дно, – произносит Яна, отстранившись. – И я для тебя как анестетик.

В этом мог быть смысл. В этом, черт возьми, мог быть смысл.

– Когда Марк забудет свою обиду на тебя, ты вернешься к своим привычкам, к обычной жизни… Так будет, Север, ты ведь тоже это понимаешь.

– Значит ты не подпустишь меня к себе? – спрашиваю я прямо. – Только к телу.

Этому она научилась на отлично. Она не шлюха, но раздевается под чужими пристальными взглядами. Умеет подпускать только к плоти и ставить непробиваемый заслон дальше… или думает, что умеет.

– Тебе больше и не нужно, Север, поверь мне. У меня только проблемы и скверные воспоминания.

Я открываю дверцу и выхожу на улицу. Цепкий холодный воздух обвивается вокруг тела, но вместо отрезвляющей прохлады приносит скверную мысль. Очень скверную.

– Расскажи мне, – бросаю я, наклонившись к окну.

После чего снимаю с себя кожаную куртку и закидываю ее на крышу седана.

– Что ты делаешь?

– Расскажи, а не спрашивай.

Я строго смотрю на девушку, угадав на ее лице замешательство и тревогу. Ей явно не нравится, что я остаюсь в одной футболке, когда до летних температур еще брести и брести по календарю.

– О чем?

– О скверном, – я вспоминаю, что забыл поставить машину на ручник, и возвращаюсь на мгновение в салон. – О том уроде, который заслужил удар по голове, например.

Яна ловит меня за ладонь, до боли сцепив пальцы на запястье.

– Зачем ты снял куртку?

– Мне жарко.

– Север.

– Я хочу послушать, элитка, – я игнорю ее напор и рывком вырываю руку. – Твоего тела мне мало.

Я скидываю футболку и ботинки один за другим, которые забрасываю к колесу, и переключаюсь на ремень. Яна молчит, хотя отчетливо слышно, как нарастает ее беспокойство, она сцепляет руки на груди и искоса смотрит на меня. И, когда я начинаю расстегивать джинсы, не выдерживает и выпрыгивает из машины. За мгновение оказывается рядом и пытается помешать. Что выглядит так смешно и нелепо, что я едва сдерживаю веселье не к месту.

– Какого черта ты делаешь?! – она хватается за мою куртку и беспокойно вертит ее в руках, ища нужный конец.

– Думаю искупаться.

– Ты с ума сошел?!

– Нет, Яна, какого черта это ты сейчас лезешь ко мне? Только тело? Хорошо, черт с тобой! Сегодня я тебя уже трахнул, можешь быть свободна.

Она зависает от моей грубости, правда всего на секунду, потом швыряет на землю куртку и отступает в сторону, освобождая проход. Я же решаю, пусть джинсы лучше будут мокрыми, потому что стоять рядом и слушать ее злое дыхание становится невыносимо. Она сама загоняет себя в душный тупик и еще заставляет меня закрывать последние ходы. Она понимает только на излом, только на самом острие…

Я поворачиваю. Вода иголками вонзается в стопы, стоит только сделать шаг по лестнице. Я быстро делаю второй, третий, и уже собираюсь нырнуть, когда слышу ее голос за спиной.

– Не надо, – спокойный даже усталый голос.

Я оглядываюсь и замечаю, что она подошла к самому краю и тянет руку, зовя меня.

– Не надо, Север.

– Она не такая уж и холодная.

– Она ледяная.

– Я уже настроился…

– Пожалуйста.

Девушка вспоминает, что может смотреть мягко, просить одним взглядом, таким глубоким и чарующим. Ей невозможно отказать, она может просить, что угодно, и я поворачиваю к ней и вдруг оказываюсь завернутым в ее безразмерный плащ. Яна прижимается ко мне, обжигая горячим тугим телом.

– Это скучная история, – произносит она, уткнувшись мне в грудь. – Он хотел минет и схватил меня за волосы. Швырнул на столик и пообещал, что я месяц ходить не смогу, что порвет меня… обычные угрозы, подогретые алкоголем. Когда я соскользнула со стола, бутылка попала под руку.

– И ты ударила его?

– Да.

– Всего раз?

– Он стянул мои руки ремнем, было неудобно.

– Я найду его.

– Нет, не надо. Прошлое лучше не трогать, Север.

Она надавливает и еще крепче обнимает меня.

– Мы же закончили, так же? – спрашиваю я. – С этими сценами? Я устал, что мы изводим друг друга. Давай уже попробуем по-другому.

Яна кивает и поднимает лицо, заглянув мне в глаза.

– Ты можешь хоть раз назвать меня «элиткой» и сказать что-нибудь приятное?