Текст книги "Копченая селедка без горчицы. О, я от призраков больна (сборник)"

15

Инспектор выглядел подавленным.

Доггер, только что впустивший его, молча закрыл дверь и привычно испарился.

– Вам следует поразмыслить над тем, чтобы открыть дополнительный полицейский участок здесь, в Букшоу, – по-дружески сказала я, пытаясь подбодрить его. – Вы определенно сэкономите на бензине.

На инспектора не подействовало.

– Давай поболтаем, – сказал он, и у меня создалось впечатление, что он не особенно пытается сделать так, чтобы я чувствовала себя в своей тарелке.

– Конечно. Я в вашем распоряжении.

Я могу быть любезной, когда у меня есть настроение.

– Насчет твоей находки у фонтана, – начал он.

– Имеете в виду Бруки Хейрвуда? Да, ужасно, не так ли?

Инспектор был поражен.

Черт! Десять секунд в игре, и я уже совершила серьезную ошибку.

– Значит, ты его знаешь?

– О, все знают Бруки, – сказала я, быстро взяв себя в руки. – Он один из самых заметных типов в деревне. Во всяком случае, он был таковым.

– Ты его знала?

– Мне доводилось его видеть. В разных местах, понимаете. В деревне. И тому подобное.

Я плела невидимую сеть из правды и лжи – искусство, которым я особенно горжусь. Одна из хитростей этого дела – выдавать новую информацию до того, как у спрашивающего будет время задать очередной вопрос. Так что я продолжила:

– Я вернулась в Изгороди, видите ли, потому что беспокоилась о Грае. Грай – так зовут коня цыганки. Я хотела убедиться, есть ли у него еда.

Это была не совсем правда: Грай мог бы неделями жить, щипля траву на опушке, но благородные мотивы никогда не подвергаются сомнению.

– Очень похвально, – заметил инспектор. – Я попросил констебля Линнета снести туда немного сена.

Перед моими глазами возник мимолетный образ полицейского констебля Линнета, сносящего яйцо в сене, но я быстро прогнала его, чтобы сдержать улыбочку.

– Да, я заметила, когда пришла туда, – сказала я. – И, конечно, я наткнулась на Порслин. Она сказала, что вы нашли ее в Лондоне.

Пока я говорила, инспектор достал записную книжку, открыл ее и начал записывать. Мне надо быть осторожной.

– Я не думала, что ей безопасно оставаться в фургоне. Не тогда, когда напавший на ее бабушку слоняется где-то в округе. Я настояла на том, чтобы она отправилась со мной в Букшоу, и вот на пути туда мы наткнулись на тело.

Я не сказала «тело Бруки», потому что не хотела произвести впечатление, что общалась с ним, что могло привести только к лишним вопросам о нашем знакомстве.

– В котором часу это было?

– О, дайте подумать… Вы пришли сюда, когда я встала, в районе завтрака, – это было около половины десятого, где-то так.

Инспектор отлистал несколько страниц в записной книжке и кивнул. Я на правильном пути.

– Прямо после этого пришел сержант Грейвс за моими отпечатками пальцев – в полдесятого, может быть, в десять? В любом случае, – продолжала я, – констебль Линнет наверняка скажет, в котором часу я звонила, чтобы сообщить, как мы нашли тело на фонтане.

Я толкла воду в ступе – тянула время, оттягивая момент, когда он неминуемо спросит о моем так называемом нападении на Фенеллу. И решила броситься на амбразуру.

– Порслин думает, что это я напала на ее бабушку, – прямо сказала я.

Инспектор Хьюитт кивнул.

– Миссис Фаа совершенно дезориентирована. Такое часто случается при травмах головы. Я полагал, что достаточно прояснил этот вопрос ее внучке, но, вероятно, мне следует поговорить с ней еще…

– Нет! – перебила я. – Не надо. Это не имеет значения.

Инспектор пронзительно посмотрел на меня, затем сделал очередную пометку в записной книжке.

– Вы ставите букву «Я» вместо моего имени?

Это был нахальный вопрос, и я пожалела о нем, как только задала его. Однажды, во время другого расследования, я видела, как он написал букву «Я» рядом с моим именем в блокноте. К моему раздражению, он отказался объяснить мне, что она значит.

– Невежливо спрашивать об этом, – заметил он с легкой улыбкой. – Никогда не следует выпытывать у полицейского его секреты.

– Почему?

– По тем же причинам, по которым я не выпытываю твои.

Как я обожаю этого человека! Вот мы здесь, вдвоем, погружены в интеллектуальную шахматную игру, и каждому известно, что другой обманывает.

Повторяю, как же я обожаю этого человека!

И тем дело кончилось. Он задал мне еще пару вопросов: видела ли я кого-нибудь еще, слышала ли звук машины и тому подобное. И потом ушел.

Был миг, когда мне захотелось рассказать ему больше, просто ради продления удовольствия от его общества. Он был бы очень взволнован, если бы услышал, как я застала Бруки Хейрвуда в нашей гостиной, например, не говоря уже о моих визитах к мисс Маунтджой и в берлогу Бруки. Я могла бы даже признаться, что нашла в доме Ванетты Хейрвуд в Мальден-Фенвике.

Но я не стала.

Пока я стояла, задумавшись, в вестибюле, мое внимание привлек легкий скрип туфель по плитке, и я подняла взгляд, увидев, что Фели наблюдает за мной с пролета второго этажа. Она была там все время!

– Маленькая мисс Полезность, – усмехнулась она. – Ты думаешь, что такая умная.

По ее поведению я определила, что она еще не смотрелась в зеркало в спальне.

– Некоторые пытаются помочь, – сказала я, небрежно стряхивая легкие следы талька с платья.

– Ты думаешь, ты ему нравишься, не так ли? Ты думаешь, что нравишься многим, но это не так. Никто тебя не любит. Может быть, кое-кто притворяется, но на самом деле – нет. Такая жалость, что ты этого не видишь.

Усиленный панельной обшивкой в вестибюле, ее голос эхом отразился от разрисованных херувимами досок на потолке. Я почувствовала, будто я пленник за решеткой, а она – мой обвинитель.

Как всегда бывает, когда кто-то из моих сестер набрасывается на меня, я ощущаю странное бурление в груди, как будто какое-то первобытное болотное существо пытается выбраться из моих внутренностей. Это чувство я никогда не могла понять, это что-то за пределами разума. Что такого я сделала, чтобы они так меня ненавидели?

– Почему бы тебе не пойти мучить Баха? – набросилась я на нее, но не от всего сердца.

Меня всегда удивляет, когда после очередной семейной ссоры я обнаруживаю, что мир остался прежним. В то время как страсти и эмоции, накапливающиеся в доме, словно ядовитые газы, как будто конденсируются и пристают к стенам, как старая копоть, на улице такого не может быть. Природа, кажется, не способна аккумулировать человеческое излучение. Может быть, ветер уносит гнев.

Я думала об этом, пока шла к Трафальгарской лужайке. Если Порслин предпочитает верить, что это я чудовище, проломившее череп ее бабушке… Кстати, чем?

Когда я обнаружила Фенеллу на полу фургона, его интерьер был в абсолютном порядке, если не считать кровь: никакого окровавленного орудия, оставленного нападавшим, – ни палки, ни камня, ни кочерги. Что странно.

Если только самое орудие не имело ценности, зачем преступник решил унести его?

Я остановилась на миг посмотреть на фонтан Посейдона. Старик Нептун, как его именовали римляне, весь сплошные мышцы и живот, равнодушно взирал вдаль, как гость на банкете, пустивший ветры и пытающийся сделать вид, что это не он.

Его трезубец все еще торчал, как скипетр (в конце концов, он ведь царь морей), и сети грудой лежали у его ног. От Бруки Хейрвуда не осталось и следа. Трудно поверить, что лишь несколько часов назад Бруки висел здесь трупом и его тело было зловещим дополнением к пейзажу.

Но почему? Зачем его убийца взял на себя труд подвесить тело в такую сложную позицию? Может, это послание – как морской сигнальный флажок, например?

То немногое, что я знала о Посейдоне, было почерпнуто из «Мифологии» Буллфинча, экземпляр которой имелся в библиотеке Букшоу. Это была одна из любимых книг Даффи, но, поскольку там не было ничего о химии или ядах, она не особенно меня заинтересовала.

Посейдон, как говорилось, повелевал водами, поэтому легко понять, почему его выбрали для украшения фонтана. Другие водоемы, до которых рукой подать от этого Посейдона, – река Ифон в Изгородях и декоративное озеро в Букшоу.

Бруки подвесили на трезубец очень похоже на то, как сорокопут, птица-кладовщик, накалывает певчую птичку на колючку для последующего употребления – хотя маловероятно, подумала я, что убийца Бруки собирался потом его съесть.

Тогда это предупреждение? Если да, то кому?

Мне нужно несколько часов побыть в обществе моей записной книжки, но сейчас не время. Надо разобраться с Порслин.

Я еще не закончила с Порслин. В качестве жеста доброй воли я не окажусь в замешательстве из-за ее ребячливого поведения и обижаться не стану. Я прощу ее, понравится ей это или нет.

Не могу утверждать, что Грай был счастлив видеть, как я приближаюсь, хотя он действительно на миг оторвался от щипания травы. Свежий стог сена, рассыпанный поблизости, сказал мне, что инспектор Линнет на работе, но Грай, похоже, предпочитал зеленый салат из травинок, росших вдоль берега реки.

– Эй! – Я крикнула в сторону фургона, но ответа не было. Чуткий инструмент, которым был мой затылок, подтвердил, что опушка покинута.

Я не помнила, чтобы Порслин запирала фургон, когда мы уходили, но сейчас он был заперт. Либо она вернулась и нашла ключ, либо это сделал кто-то другой.

Но кто-то здесь побывал, и если я могу верить своему обонянию, совсем недавно.

Согретая солнцем, деревянная дверь издавала запах, не свойственный этому месту. Как я делала в лаборатории с химикалиями, я сложенными чашей пальцами зачерпнула воздух, направляя его к ноздрям.

Никаких сомнений: определенный запах, сохранившийся у двери фургона, запах, которого совершенно точно не было в этом месте прежде, – запах рыбы.

Запах моря.

16

– Ты загораживаешь мне свет, – сказала Даффи.

Я намеренно встала между ее книгой и окном.

Будет нелегко просить мою сестру о помощи. Я сделала глубокий вдох.

– Мне нужна помощь.

– Бедняжка Флавия!

– Пожалуйста, Дафф, – сказала я, презирая себя за мольбу. – Это касается человека, чей труп я нашла на фонтане.

Даффи озлобленно отшвырнула книгу.

– Зачем втягивать меня в твои мерзкие маленькие игры? Ты очень хорошо знаешь, как они меня огорчают.

Огорчают ее? Дафф? Игры?

– Я думала, ты любишь преступления, – заметила я, указывая на ее книгу. Это был сборник детективных историй об отце Брауне Г.К. Честертона.

– Да, – ответила она, – но не в реальной жизни. От твоих нелепых выходок меня тошнит.

Это новость для меня. Я запомню ее, чтобы воспользоваться в дальнейшем.

– И от заявлений отца тоже, – добавила она. – Знаешь, что он сказал за завтраком, перед тем как ты спустилась? «Флавия нашла очередной труп». Как будто он этим гордился.

Отец это сказал? Едва могу поверить.

Откровения следовали одно за другим! Мне надо было поговорить с Даффи раньше.

– Это правда, – сказала я. – Я его нашла. Но я избавлю тебя от подробностей.

– Благодарю, – тихо ответила Даффи, и я подумала, что, может, она действительно чувствует благодарность.

– Посейдон, – сказала я, пользуясь частичной оттепелью. – Что ты знаешь о Посейдоне?

Вызов был брошен. Даффи знала все обо всем, и я была в курсе, что она не сможет сопротивляться желанию продемонстрировать свою сверхъестественную эрудицию.

– Посейдон? Он был грубияном, – произнесла она. – Хулиганом и грубияном. И еще бабником.

– Как бог может быть грубияном?

Даффи проигнорировала мой вопрос.

– Он был тем, что в наше время назвали бы святым покровителем моряков, и по весьма веской причине.

– Что это значит?

– Что он делал не больше того, что должен был. Теперь беги.

В другой раз я бы затаила обиду за то, что меня так властно выставили (я люблю это выражение – «затаить обиду», это из «Дэвида Копперфилда», где тетя Дэвида Бетси Тротвуд затаила обиду из-за его рождения), но не в этот раз, напротив, я ощутила странное чувство благодарности сестре.

– Спасибо, Дафф! – сказала я. – Я знала, что могу рассчитывать на тебя.

В этих словах был подтекст, но я честно была рада. И Даффи, думаю, тоже. Когда она взяла книгу, сквозь страницу я заметила, что уголки ее губ приподнялись.

Где-то глубоко в душе я ожидала найти Порслин в моей комнате, но, разумеется, ее не было. Я почти забыла, что она обвинила меня в попытке убийства.

Начну с нее.

ПОРСЛИН (записала я в записной книжке) – вряд ли может быть преступницей, напавшей на бабушку, поскольку в это время была в Лондоне. Или не была? Я могу полагаться только на ее слова. Но почему она почувствовала необходимость выстирать одежду?

БРУКИ ХЕЙРВУД – вероятнее всего, был убит тем же человеком, который напал на Фенеллу. Или нет? Или это Бруки ударил Фенеллу? Он был в тех краях в этот момент.

ВАНЕТТА ХЕЙРВУД – зачем ей убивать собственного сына? Она платила ему, чтобы он держался подальше.

УРСУЛА (?) – не знаю ее фамилии. Она возится с отбеливателями и ивовыми прутьями, и Ванетта сказала, что она энергичная защитница. Мотив?

КОЛИН ПРАУТ – Бруки его запугивал, но что Колин мог иметь против Фенеллы?

МИССИС БУЛЛ – угрожала Фенелле топором, утверждала, что видела ее по соседству, когда пропал младенец Буллов.

ХИЛЬДА МЮИР – кто бы она ни была… Фенелла упомянула это имя дважды: один раз, когда увидела ребенка Буллов на дереве в Канаве, и снова, когда я срезала ветки бузины в Изгородях. «Теперь мы все мертвы!» – крикнула Фенелла. Это Хильда Мюир на нее напала?

МИСС МАУНТДЖОЙ – была хозяйкой Бруки. Но зачем ей убивать его? Кража антикварной тарелки вряд ли может быть достаточной причиной.

Я провела линию и под ней написала:

СЕМЬЯ

ОТЕЦ – очень маловероятно (хотя он однажды выставил Фенеллу и Джонни Фаа с территории Букшоу).

ФЕЛИ, ДАФФИ, ДОГГЕР И МИССИС МЮЛЛЕТ – нет мотива ни для одного из преступлений.

Но постойте! Как насчет загадочной личности, судьбу которой Фенелла предсказала на церковном празднике? Что она сказала о ней?

«Настоящая грозовая туча». Я почти слышала ее голос. «Сказала ей, что в ее прошлом что-то кроется… сказала, что оно хочет выйти наружу… хочет, чтобы все исправили».

Увидела ли Фенелла в хрустальном шаре что-то, что решило ее участь? Хотя я помнила, как Даффи насмехалась над гадалками («фиглярами», как она их называла), не каждый разделял ее мнение. Разве Порслин, например, не утверждала, что ее собственная мать Лунита обладала таким великим даром второго зрения, что военное министерство финансировало ее гадания с магическим кристаллом?

Если Лунита действительно имела такие силы, не требуется сильно напрягать воображение, чтобы догадаться, что она унаследовала их от Фенеллы, своей матери.

Если Фенелла и Лунита обе обладали даром второго зрения, будет ли необоснованным предположение, что Порслин тоже может видеть за гранью настоящего?

Может ли быть такое, что Порслин увидела в моем прошлом то, что я сама не могу видеть?

Или она заглянула в мое будущее?

Слишком много вопросов и недостаточно фактов.

Мои плечи вздрогнули, но я встряхнулась и продолжила делать заметки.

ИЗГОРОДИ

Это место вызывает чувства, которые нелегко объяснить. Для моего предка Люциуса де Люса, должно быть, это было похоже на Великий Потоп, когда реку отвели из русла, чтобы образовать декоративное озеро. До того здесь был тихий изолированный лесок, куда Никодимус Флитч и хромцы приходили, чтобы проводить крещения и гулянья. Позже цыгане приспособили его под привал во время своих странствий. Харриет поддерживала их, но после ее смерти отец это запретил. Почему?

РЫБА

1) Когда я застала Бруки врасплох в гостиной Букшоу, помимо алкоголя он (или его корзина для рыбы) вонял рыбой.

2) Также чувствовался рыбный запах в фургоне, когда я нашла избитую Фенеллу на полу. К тому времени, как следующим утром я нашла здесь спящую Порслин, вонь исчезла – но вернулась снова сегодня, на этот раз снаружи фургона. Вопрос: запахи могут уходить и появляться? Как актеры в пьесе?

3) Мисс Маунтджой тоже пахла рыбой – рыбьим жиром, судя по огромным запасам этой гадости, которые она хранит в Ивовом особняке.

4) Бруки был убит (я полагаю) ложкой для омаров, которую вонзили ему через нос в мозг. Ложкой для омаров из Букшоу. (Внимание: омар – не рыба, а ракообразное, но тем не менее…) Его тело повесили на статую Посейдона, бога морей.

5) Когда мы нашли Бруки, лицо его было белым, как рыбье брюхо, – не то чтобы это значило что-то еще помимо того, что он провисел на фонтане некоторое время. Возможно, всю ночь. Наверняка тот, кто это сделал, сотворил свое дело под покровом ночи, когда шансы быть замеченным минимальны.

Вероятно, есть люди на земле, которые в этот самый момент испытали бы соблазн пошутить: «Да, это дело с душком».

Но я к ним не отношусь.

Как знает любой химик, достойный своего хлорида кальция, не только рыба пахнет рыбой. Экспромтом я могу припомнить несколько веществ, которые издают вонь тухлой макрели, среди них пропиламин.

Пропиламин (открытый великим французским химиком Жан-Баптистом Дюма) – третий из спиртовых радикалов, что может звучать действительно скучно, если не подумать вот о чем: если взять спирт и нагреть его с аммиаком, происходит замечательная трансформация. Это словно игра в атомные музыкальные стулья[39]39
  «Музыкальные стулья» – детская игра, в которой участников на один больше, чем стульев. Пока играет музыка, участники ходят среди стульев, а когда она умолкает, все пытаются сесть. Один выбывает. Затем убирают один стул, все повторяется, и так до победного конца, пока не останется один человек.


[Закрыть], когда у водорода, участвующего в образовании аммиака, один или несколько стульев (то есть атомов) занимают радикалы спирта. В зависимости от того, когда и где умолкает музыка, может образовываться большое количество новых веществ под названием амины.

С помощью некоторой доли терпения и бунзеновской горелки в лаборатории можно произвести кое-какие поистине омерзительные запахи. В 1889 году, например, в Германии пришлось эвакуировать целый город Фрайбург, когда химики допустили утечку тиоацетона. Говорили, что даже в нескольких милях от эпицентра людей тошнило от запаха и лошадям становилось плохо на улицах.

Как жаль, что меня там не было, чтобы посмотреть на это!

Если другие субстанции, например более простые алифатические кислоты, можно легко подвергнуть воздействию, чтобы получить любой запах – от прогорклого масла до потной лошади или от гниющей канализации до бутсов игрока в регби; эти низшие амины – дефектные дети аммиака – обладают совершенно уникальным и любопытным признаком: как я сказала, они воняют тухлой рыбой.

Фактически пропиламин и триметиламин могут, без преувеличения, носить титул принцев вонищи, и я это точно знаю.

Поскольку мать природа дала нам так много способов воспроизведения этих дурнопахнущих чудес, я знаю, что она любит хорошую вонь так же сильно, как и я. Я с любовью вспоминала тот раз, когда получила триметиламин (для очередной безвредной проказы в отряде девочек-скаутов), выделив его с помощью соды из целой корзины гусиных лапок (Chenopodium olidum), ужасно пахнущего растения, в изобилии произрастающего на Трафальгарской лужайке.

Что снова привело меня к Бруки Хейрвуду.

Одно, в чем я была вполне уверена, так это вот в чем: что загадка смерти Бруки будет решена не камерами, записными книжками и рулетками у фонтана Посейдона, а скорее в химической лаборатории.

И сделать это должна буду я.

Я продолжала думать о загадках, пока съезжала по перилам в вестибюль. Детские стишки-загадки были такой же частью моего детства, как и любого другого.

 
Thirty wild horses upon a red hill
Now they tramp, now they champ
Now they stand still[40]40
  Тридцать белых лошадей на красном холме,
  То топчут, то чавкают,
  То стоят смирно.


[Закрыть].
 

«Зубы!» – бывало, кричала я, потому что Даффи мухлевала и шептала ответ мне на ухо.

Это, разумеется, происходило в те времена, когда мои сестры еще не начали меня ненавидеть.

Позже был более мрачный стишок:

 
One’s joy, two’s grief,
Three’s marriage; four’a death[41]41
  Одна – радость, две – печаль,
  Три – свадьба, четыре – смерть.


[Закрыть].
 

Ответом была «сорока». Мы видели, как четыре птицы уселись на крышу во время пикника на лужайке, и сестры заставили меня выучить эти строчки наизусть перед тем, как подпустили меня к моей порции клубники.

Тогда я еще не знала, что такое смерть, но от этого стишка у меня появились ночные кошмары. Полагаю, что именно эти короткие строки, которые я выучила в раннем детстве, приучили меня разгадывать загадки. Недавно я пришла к выводу, что детские стишки-загадки – базовая форма детективной истории. Это тайна, избавленная от всего, за исключением существенных фактов. Возьмите вот эту, например:

 
As I was going to St. Ives,
I met a man with seven wives.
Each wife has seven sacks
Each sack has seven cats
Each cat has seven kits.
Kits, cats, sacks, wives
How many were going to St. Ives?[42]42
  По пути в Сент-Ивс
  Я встретил человека с семью женами.
  У каждой жены было семь мешков,
  В каждом мешке было семь кошек,
  У каждой кошки было семеро котят.
  Котята, кошки, мешки, жены –
  Сколько идет в Сент-Ивс?


[Закрыть]
 

Обычный ответ был, разумеется, «один». Но когда ты начинаешь думать об этом, понимаешь, что здесь кроется что-то намного большее. Если, например, случится так, что рассказчик стихотворения обгонит человека со странствующим зверинцем, действительное количество – включая мешки – достигнет почти трех тысяч!

Все зависит от того, как вы смотрите на вещи.

Миссис Мюллет пила чай у окна. Я угостилась стимулирующим пищеварение печеньем.

– Хромцы, – приступила я, нырнув с головой. – Вы сказали, что они пустят мою кровь на колбасу. Почему?

– Держитесь от них подальше, мисс, я вам уже говорила.

– Я думала, что они исчезли?

– Они ничем не отличаются от других людей. Так что их не узнаешь, если кто-то не скажет.

– Но как я могу держаться от них подальше, если я не знаю, кто они?

Миссис Мюллет понизила голос и оглянулась через оба плеча.

– Вот эта Маунтджой, к примеру. Бог знает, что творится у нее на кухне.

– Тильда Маунтджой? Из Ивового особняка?

Я не могла поверить в свое везение!

– Та самая. Ну да, не далее чем сегодня утром я видела ее в Канаве – она в Изгороди шла, как пить дать. Они до сих пор ходят туда делать кое-что с водой – отравлять ее, насколько я знаю.

– Но постойте, – заметила я. – Мисс Маунтджой не может быть из хромцов, она ведь посещает Святого Танкреда.

– Чтобы шпионить, скорее всего! – фыркнула миссис Мюллет. – Она сказала моей подруге миссис Уоллер, что это из-за органа. У хромцов ведь нет органов, видишь ли. «Люблю звук хорошего органа», – сказала она миссис Уоллет, а та передала мне. Тильда Маунтджой родилась и воспитана как хромец, так же как и ее родители. Это в крови. Не важно, в какие коллекционные тарелки она вкладывает свои шестипенсовики, она хромец с головы до пят, ты уж мне поверь.

– Вы видели ее в Канаве? – уточнила я, мысленно делая заметки с сумасшедшей скоростью.

– Собственными глазами. С тех пор как миссис Ингльби угодила в беду, мне приходится все ноги стаптывать ради яиц. Аж к Роулингам ходить, хотя я должна сказать, что их желтки лучше, чем у Ингльби. Уж не знаю почему. Естественно, если уж я дошла туда, нет смысла брести кружным путем назад, не так ли? Так что я иду по Канаве, несу яйца и все такое и срезаю дорогу через Изгороди. Тут-то я ее и увидала, прямо около булловских костров, там она и была, на расстоянии броска камнем впереди меня.

– Она с вами заговорила?

– Нет, моя девочка. Как только я увидела, кто там, я отступила назад, села на берег реки и сняла туфлю. Сделала вид, что камешек попал.

По-видимому, миссис М. шла в том же направлении, что и мисс Маунтджой и вот-вот бы обогнала ее – в точности как тот человек из стишка о Сент-Ивсе.

– Отлично! – сказала я, хлопая руками от возбуждения и удивленно качая головой. – Что за супер-идея!

– Не говорите «супер», дорогуша. Вы знаете, что полковник это не любит.

Я сделала жест, как будто застегиваю молнию на губах.

– О-о е-е?

– Простите, дорогуша. Не понимаю, что вы говорите.

Я расстегнула молнию.

– Кто еще? Другие хромцы, имею в виду?

– Ну, не стоило бы мне говорить, но, к примеру, этот Реджи Петтибоун. Его жена тоже. Думает, она фифа такая, в Женском институте и всякое такое.

– У ее мужа антикварная лавка?

Мисс Мюллет мрачно кивнула головой, и я поняла, что она снова переживает утрату стола из «Арми энд нейви».

– Благодарю вас, миссис М., – сказала я. – Я думаю над написанием исследования по истории Букшоу. Упомяну вас в сносках.

Миссис Мюллет поправила волосы указательным пальцем, пока я шла к кухонной двери.

– Держитесь от них подальше, помните.