Текст книги "Под небом Парижа"

Глава 18

Следующим утром я бужу его. Забираюсь на него сверху и целую в щеку. Щетина покалывает мои губы, но мне так нравится это ощущение, что я не сдерживаюсь и трусь об него щекой.

– И тебе доброе утро, красавица… – У него такой низкий голос спросонья, по коже бегут мурашки.

– У меня есть пара вопросов, – говорю я и быстро чмокаю его в губы.

– Мне уже страшно…

– Нет, порно мы обсуждать не будем.

– А нам и не надо его обсуждать. – Его глаза хитро сверкают, а рука опускается мне между ног.

– Дю Монреаль, тебе надо сосредоточиться…

– Задавай уже свой вопрос, Депорт.

– У тебя в машине были билеты на пароход, плывущий из Франции в Англию. Я бы решила, что Ла-Манш ты пересекал не ради меня, но еще в машине нашлась визитка из отеля, который расположен в центре Оксфорда. – Я внимательно смотрю на него. – Вам есть что сказать в свое оправдание?

Он нежно поглаживает мою спину и признается:

– Я приехал поговорить с тобой.

– Почему же не поговорил?

– Ты выходила из кампуса, а рядом с тобой шел мальчишка. У него в руках был букет из садовых ромашек, и он со счастливым видом вручил их тебе. Ты так радостно рассмеялась, получив этот букет. Парень не мог оторвать от тебя взгляда… Я решил, что вы вместе.

– Это был Джош, я ему нравилась… но он мне нет.

– Я этого не знал.

– Ты все равно мог поговорить со мной.

– Нет, это казалось нечестным. Врываться в твою жизнь, когда, как мне казалось, ты перевернула страницу.

– А что ты хотел сказать мне?

Он переворачивает меня на спину и нависает надо мной. Взгляд голубых глаз проникает мне в самую душу.

– Что очень соскучился, – шепчет он мне в губы.

У меня перехватывает дыхание от его признания.

– Поцелуй меня, Алекс. Так, как умеешь только ты…

И он целует меня… Медленно, страстно, до мурашек на коже, до нехватки воздуха в легких.

– Так умею только я? – тихо шепчет он мне на ухо, переплетая наши пальцы.

– Только ты, – с придыханием отвечаю я.

Нас прерывает телефонная трель.

– Плевать, – бормочет он и не отвечает на звонок. Но телефон продолжает трезвонить. Один звонок сменяется другим.

– Должно быть, что-то важное, – говорю я.

Он нехотя выпускает меня из своих объятий.

– Если это не что-то важное, я уволю человека, который звонит! – рычит он, и я посмеиваюсь.

– Моя страховая… – хмурится Алекс. – А им-то что надо?

– Ответь и узнаешь, – язвлю я.

– Какая ты у меня умная, – не остается он в долгу.

И прислоняет телефон к уху.

– Да. – Замолкает. – Моя машина? На парковке… Нет, я никуда не выезжал… Поступил сигнал?.. В нее кто-то врезался?.. Я не знаю, подождите, посмотрю.

Алекс быстро надевает штаны, открывает окно и выходит на балкон. Минуту смотрит вниз, не шелохнувшись.

– Я понял, в чем дело. Заберите ее и отвезите в мастерскую… Да, сейчас.

Алекс кладет трубку, но не спешит возвращаться в комнату. Я встаю с постели, поднимаю с пола его майку. Натягиваю ее и направляюсь к нему.

– Алекс, что такое? Твою машину угнали?

Он резко оборачивается и качает головой.

– Нет, все хорошо. Она на месте. – Он спешно покидает балкон и закрывает окно.

Берет меня за руку и тянет в противоположную от окна сторону.

– Алекс, что с машиной?

Вместо ответа он обнимает меня и притягивает к себе.

– Мелочи…

– Ты мне врешь? Почему?

Он смотрит на меня и молчит.

– Пусти, я хочу посмотреть.

– Поверь, Марион, тебе не нужно это видеть.

– Позволь мне самой решать, что мне нужно, а что нет. – Я начинаю откровенно злиться.

Алекс нехотя меня отпускает. Я подхожу к окну.

– Марион, можешь довериться мне и не смотреть?

– Что ты скрываешь от меня?

– Просто не смотри.

Но я не слушаю его, открываю высокие окна и ступаю на прохладный балкон. Чувствую, как холодный ветер бьет в лицо, и слегка поеживаюсь. Смотрю вниз. На черной «Ауди» Алекса огромными красными буквами написано «Педофил», а лобовое стекло треснуло, словно в него со всей силы кинули камень. Я медленно оборачиваюсь, он стоит позади меня.

– Кто мог сотворить такое?

– Не знаю, – бросает он хмуро.

– Почему?

Он смотрит мне в глаза.

– Я уже давно совершеннолетняя, – кричу я почему-то на него.

– Вот поэтому я и не хотел, чтобы ты на это смотрела.

Алекс тянет меня за руку в комнату, закрывает за моей спиной окно. Его телефон вновь звонит, он смотрит на экран.

– Это Эстель. – Он отвечает на звонок.

– Да, она рядом. – Алекс протягивает мне трубку. – Она хочет поговорить с тобой.

Я прикладываю телефон к уху.

– С тобой все хорошо? – озабоченно спрашивает Эль.

– Ты-то откуда знаешь про машину?

– Какую машину?

– Машину Алекса, – хмурясь, говорю я.

– А что с его машиной? Он попал в аварию? – с испугом спрашивает Эстель.

Я устало вздыхаю. Вдаваться в подробности абсолютно не хочется.

– Нет, Эль. Все хорошо, ты зачем позвонила?

– Значит, ты еще не видела… – расстроенно бормочет она.

– Не видела – что?

Она молчит.

– Эстель, что случилось?

– Про вас написали статью, – глухо признается она.

– Статью? Подожди. – Я тянусь к планшету и вбиваю в «Гугле» «Александр дю Монреаль».

Алекс стоит рядом со мной и внимательно смотрит на экран. Первая строчка в поиске – ссылка на People talk. Название статьи: «А ведь с виду нормальный парень!» и чуть ниже подзаголовок: «Как Александр дю Монреаль совратил свою младшую сестру». Я оседаю прямо на пол. Алекс забирает у меня телефон и прощается с Эстель.

– Она перезвонит тебе позже.

Он пытается забрать у меня из рук планшет, но я не позволяю ему. Глаза в ужасе бегают по тексту.

«А ВЕДЬ С ВИДУ НОРМАЛЬНЫЙ ПАРЕНЬ!

КАК АЛЕКСАНДР ДЮ МОНРЕАЛЬ СОВРАТИЛ СВОЮ МЛАДШУЮ СЕСТРУ

У меня для вас свежие и неожиданные новости! Кто бы мог подумать, что мы так скоро вернемся к Александру дю Монреалю! Но этот мужчина полон самых грязных секретов. Сколько раз мы задавались вопросом: “Есть ли пассия у нашего золотого холостяка?” Ему приписывали романы с миллионами женщин. Ходили слухи, что, возможно, он гей. Не может же молодой парень вести образ жизни закостенелого монаха! Вы правы, не может. Просто Александр предпочитает, кхе-кхе, как бы помягче выразиться… помоложе?

Знакомьтесь, Марион Депорт (см. фото #4) – сводная сестра нашего красавчика. Дочка нынешней супруги Антуана дю Монреаля. К слову, Марион – ровесница сестры дю Монреаля. Девушке на данный момент 21 год. И прежде чем вы закатите глаза с мыслью: “Ну, она же сводная!”, знайте, что когда они с Александром познакомились, Марион было всего 10 лет (см. фото #7. взято из архива журнала). Да-да, маленькая девочка вошла в свой новый дом, не зная, что именно ее ждет! А ждал ее Александр. Когда началась тайная связь, при каких обстоятельствах, как долго она длится и, главное, знает ли о ней отчим девочки и ее мать? В последнем мы сомневаемся… Ниже представлены фотографии, которые нам любезно предоставили.

На первой мы видим парочку в офисе дю Монреаля. Они целуются? Кусаются? Возможно, бедняжка думает, что любит его. В конце концов, первый мужчина – всегда самый запоминающийся опыт… Жертвы часто испытывают привязанность к насильникам. Видим ли мы тот самый случай? На фотографиях номер пять и шесть парочка бегает на Марсовом поле. Александр несет Марион на спине, словно она маленький ребенок. Привычка? Ностальгия? Мы не знаем. Но, посудите сами, если между ними любовь, если Марион – его любимая девушка, зачем ему скрывать эти отношения? Какой смысл делать из этого тайну? Почему он не выведет ее в свет и не назовет своей? Потому что ему есть что скрывать! Другого объяснения мы не видим.

Мы поговорили с бывшей девушкой Александра – Мано Эскалапез. В этот раз она была более чем разговорчива. Между делом упомянула, что эта тема для нее не под запретом (в отличие от попытки самоубийства). Она сказала, что у Алекса всегда была нездоровая привязанность к Марион. Но, что нас удивило, Мано подчеркнула, что привязанность была и к его родной сестре, Эстель (см. фото#2; 3). По словам Мано, Александр испытывал к ним обеим не совсем братские чувства. “Не удивлюсь, если они развлекаются втроем”, – сказала Эскалапез вашему покорному слуге. Возможно, Александр так мстит Квантану Делиону? Знает ли Делион, насколько его девушка близка с братом? Отвратительно, не правда ли? И этот человек номинирован на премию журнала GQ “Человек года”… Видите ли, он тратит баснословные суммы на благотворительность. Как пример, недавно перечислил шестизначную цифру в фонд по борьбе с домашним насилием. Какое двуличие, не правда ли? Или, быть может, он таким образом искупает вину? К сожалению, Марион Депорт уже совершеннолетняя, а это значит, что власти мало что могут сделать. Мы искренне рекомендуем девушке рассказать миру правду о насилии, совершенном над ней дю Монреалем. О насилии над маленьким, доверчивым ребенком!

Статистика доказывает, что педофилы чаще всего близкие жертве люди. Те, кого дети любят и кому безгранично доверяют. И пока люди молчат и думают, что, сказав правду, опорочат себя, педофилы продолжают запугивать и насиловать. А дети – страдать. Жертвы должны перестать молчать! Правда должна выйти наружу! А насильников надо судить по всей строгости закона! Александр дю Монреаль должен ответить за совершенное!

А вы что думаете? Нам интересно ваше мнение!

Клер Армин».

Я сама не замечаю, как слезы начинают течь по щекам. Мои фотографии, мое имя, наши чувства – все выставлено напоказ. Под статьей свыше двух тысяч комментариев, боюсь представить, сколько сделано репостов. В одну секунду Алекс вырывает у меня из рук айпад и швыряет его в стену. Оглушительный грохот бьет по ушам, я в ужасе поднимаю на него взгляд.

– Именно поэтому я и не хотел всего этого, Марион! – Он бросает на меня рассерженный взгляд. – А знаешь, что самое отвратительное? – глухо спрашивает Алекс. – Я знал, что так все и будет! Я, черт бы меня побрал, знал! И все равно не уберег тебя!

Мне начинает не хватать воздуха в этой комнате, в этой квартире рядом с ним. Хочу оказаться как можно дальше отсюда.

С этими мыслями я подрываюсь с места и бегу в гостевую спальню. Вытряхиваю содержимое комода на пол, хватаю первые попавшиеся джинсы, толстовку и выбегаю из комнаты.

– Куда ты идешь?

У меня нет ответа на этот вопрос. Все смешалось, всего этого слишком много. Горькое ощущение несправедливости душит изнутри. Все, что важно для меня, самое сокровенное и дорогое выставили наружу, безжалостно смешав с грязью.

– Марион, – окликает меня Алекс.

Молча роюсь в сумке в поисках маски, надеваю кроссовки на босу ногу. Мне нужно выбраться на улицу. Вдохнуть свежий воздух, отдышаться, успокоиться.

– Марион, что ты делаешь?

Он встает передо мной, не давая пройти.

– Мне нужно… – Я запинаюсь.

Внутри меня кипит гнев. Слезы злости вновь наполняют глаза, и я хмурюсь, сжимаю челюсти, изо всех сил стараясь сдержать их. Я не заплачу перед ним. Говорить не могу, в горле комом стоит крик негодования. Мне срочно надо выбираться отсюда.

Я толкаю Алекса и выбегаю из квартиры. Перескакиваю ступеньки, чудом не падаю. Выскакиваю на улицу и бегу что есть силы. Куда – не знаю… Зачем – не понимаю. Но я бегу. Мечтаю убежать от этого чувства внутри меня. От раздражения, злости и бессилия. Легкие начинают гореть, в горле стоит вкус крови, но я не могу остановиться. Ноги сами несут меня вперед, и я выбегаю на бульвар ла Тур Мобур, резко заворачиваю за угол и чуть не врезаюсь в женщину с собакой на поводке.

– О господи! – восклицает она.

Я спотыкаюсь о собственные ноги и лечу вниз, больно ударяясь об асфальт.

– Мадемуазель, что с вами? Вам нужна помощь? – взволнованно шепчет незнакомка.

Видимо, мой безумный вид напугал ее. Я отряхиваю грязь с ладоней. Кожа расцарапана, слегка идет кровь. Черные джинсы порвались на коленке. Женщина протягивает мне руку.

– Давайте помогу вам встать?

Ее собачка скачет вокруг меня и обнюхивает. Маленький толстенький питбуль. Я берусь за ее ладонь, и она, крякнув, помогает мне подняться.

На дворе две тысячи двадцатый год. Страшный вирус захватил планету. Люди должны носить маски и соблюдать дистанцию, чтобы не заразить друг друга. А мне только что протянула руку и помогла встать с асфальта незнакомая дама.

– Все хорошо? – спрашивает она, разглядывая меня. – Сильно ушиблась? Нужно в травмпункт?

Я качаю головой.

– Все хорошо, спасибо.

Она осматривает мое лицо, ее тоже наполовину скрыто маской, но наши глаза видны. Она заглядывает в мои и ласково улыбается.

– Иди, посиди на лавочке в сквере. Все плохое имеет свойство заканчиваться.

Я грустно пожимаю плечами.

– Как и все хорошее.

– Но-но! Будем оптимистичнее, моя дорогая. Мы практически пережили этот год. – Ее питбулю надоело стоять на месте, он, радостно скача, тащит хозяйку дальше.

– Хорошего дня, – бросает она мне на ходу. – И не грусти, уверена, все образуется!

– Надеюсь, – тихо бормочу я.

Она не знает, что случилось. Но не пожалела для меня добрых слов. Я решаю последовать ее совету и захожу в сквер. На скамейках красная ограничительная лента, чтобы люди не садились по двое. В сквере полно народу, дети бегают на детской площадке. Суббота, выходной. Семейное время.

Мне везет, я нахожу одинокую, пустую лавочку в самом конце парка и устраиваюсь на ней. Ссадины на руках болят, я стараюсь ими не шевелить. И наконец даю волю накопившейся внутри злости и слезам. Они катятся одна за другой, я шмыгаю носом и позволяю им излиться. Здесь, на зеленой скамейке, под голыми деревьями, в полном одиночестве. Мне так больно, что я не знаю, как бороться с этой болью. Как принять ее, пережить, отпустить. Стыд, разочарование и злость на весь мир заполняют сердце. Мои фотографии видел миллион человек, и кто-то обязательно поверит, что я жертва педофила. Что любовь всей моей жизни – всего лишь мой больной насильник. А чувства, которые я испытываю к нему, – отказ от реальности и способ моей психики адаптироваться.

Слезы продолжают стекать по щекам, я чувствую, как маска намокает, воздуха в ней не хватает. Я опускаю ее на подбородок и делаю шумный вдох.

– Вот, высморкайся. – Ко мне подходит маленькая девочка со светлыми вьющимися волосами. На ней коричневое пальто и розовая шапочка, сдвинутая набок. Маленькие ручки протягивают мне салфетку. Она без маски, наверняка ей нет даже пяти лет.

– Мама говорит, что сопли надо вытирать. Даже если нравится надувать из них пузыри, – сообщает девчушка.

Я не сдерживаюсь и громко фыркаю. А девочка с серьезным видом продолжает протягивать мне свой платочек.

– Возьми, у меня в кармане целая пачка. Мама положила, чтобы я об рукава их не вытирала.

Я не беру у нее салфетку, и девочка хмурится.

– Ты тоже любишь надувать пузыри? Мама говорит, что это противно, – ее голос превращается в шепот, – но папа разрешает. Он тоже умеет надувать пузыри, особенно когда болеет. Только он говорит, что это надо делать, когда никто не видит. Здесь неподходящее место, – строго отчитывает она меня.

– Да, ты права. Распускать сопли надо, когда никто не видит. – Я вытягиваю у нее из рук платочек и аккуратно вытираю нос. – Спасибо, ты очень добрая девочка.

– Не за что. Мама говорит, что люди должны помогать друг другу.

– А где твои родители?

– Вон, видишь. – Она пальцем показывает на детскую площадку. – Мама в красной маске, а папа в черной. Они должны носить их, иначе полиция будет ругаться. Тебя уже поругали? Ты поэтому плакала?

– Не совсем…

– Мне пора, а ты надень маску, а то еще раз поругают!

С этими словами малышка срывается с места. Я послушно натягиваю маску и смотрю, как она подкрадывается со спины к своему отцу и пытается его напугать. Громкое детское «Бу-у!» разносится по парку. Мужчина в черной куртке подскакивает на месте и театрально хватается за сердце.

– Как же ты напугала меня, Марион! – восклицает он, будто напуганный, с любовью глядя на свою дочь.

Не знаю почему, но мне становится тепло на душе. Жаль, она не узнает, что и меня зовут так же. Уверена, она пришла бы в восторг, что нас целых две Марион. Одна маленькая, другая большая. Тем временем девочка звонко смеется и обнимает отца за ногу.

– У меня получилось, ня-ня-ня, – дразнится она. – Ты сильно напугался?

– Я весь дрожу!

– Дай я тебе шапку поправлю, а то упадет, – говорит женщина в синем свитере. Она наклоняется и прячет детские ушки от ветра. – Вот, другое дело.

– Мам, так неудобно!

– Потерпи, скоро пойдем домой и включишь мультик.

Ради мультика Марион, видимо, решает все-таки потерпеть. Недалеко от них стоит голубая коляска. В ней сидит пухлый мальчишка с такими же светлыми и волнистыми волосами, как и у сестренки. Он внимательно смотрит на происходящее, в толстеньких ручках зажата резиновая игрушка. Он чешет ей зубы и пускает слюни.

– Адриан, это никуда не годится! – строго нахмурив брови, заявляет Марион и вытаскивает из кармана пачку салфеток. – Ты весь в слюнях!

Девочка вытирает его как может и с умным видом сует испачканную салфетку в карман своей куртки.

– Вот, другое дело, – копируя тон матери, говорит она и ласково ему улыбается.

– Поцелуй братика, он будет рад, – предлагает ей папа.

Она наклоняется и чмокает его в щечку.

– Какой же он милы-ы-ый, – пищит она и треплет его за щечки. «Милый» не выдерживает ее объятий и начинает хныкать. Папа быстренько достает его из коляски и качает на руках.

– А чего ты обиделся? – сюсюкаясь, спрашивает его мама. – Чего надулся?

– Время ланча, – говорит мужчина, – пора возвращаться.

– Приготовишь курицу, а я сделаю салат? – обыденным тоном спрашивает его жена.

– Не хочу курицу! – выпячивая нижнюю губу, хнычет Марион. – Хочу котлеты!

– Тебе же тогда понравилась курица с белым соусом, – тиская ее за щечку, напоминает мама. – Ну-ка прыгай в коляску, покачу тебя.

– Если с белым соусом, тогда поем, – великодушно соглашается мелкая, и ее отец, фыркнув, качает головой.

Вчетвером они подходят к зеленой железной решетке. Мужчина держит для всех калитку, и они дружно выходят из парка. Я смотрю, как они удаляются вверх по улице. Папа, мама, дочка и сын. На душе становится теплее, на сердце – спокойнее. Женщина с питбулем тоже проходит мимо них. Марион впадает в восторг при виде собаки, и дама разрешает ей его погладить.

«Маленькие радостные мелочи повседневной жизни», – проносится у меня в голове. Платочек все еще у меня в руках, я, по примеру его хозяйки, засовываю его в задний карман джинсов. Пальцы упираются во что-то твердое в кармане, и я вытаскиваю это наружу. Это сложеный вчетверо листок А4. Потемневший по краям оттого, что так долго хранился в кармане. Я разворачиваю его.

При виде собственного почерка я чувствую, как у меня замирает сердце. Прекрасно помню тот день, когда написала это письмо. Я писала его Алексу. Три года назад, на День святого Валентина. Мне надо было высказаться. Излить душу в слова и предложения. Рассказать о сокровенном. Выплеснуть водоворот эмоций на бумагу. Это письмо не дошло до адресата. Ведь так сложно признаться в своих чувствах. Поведать о собственной слабости. Непросто позволить себе быть уязвимой. Зависеть и нуждаться в ком-то.

А еще… Так чертовски сложно вновь довериться человеку, который разбил тебе некогда сердце. И как же тяжело сталкиваться с несправедливостью, зная, что ты никак не можешь ей противостоять. Никак не можешь уберечь себя и близких тебе людей.

Неожиданно я понимаю Алекса. Он сказал мне, что не уберег меня. И я видела неподдельное сожаление и злость в его взгляде. Он действительно корил себя за случившееся. Но ведь, если подумать, Алекс и не должен оберегать меня. Мы должны оберегать друг друга. Вместе. Неожиданно я с полной ясностью понимаю, что в любви нет абсолютного чистого счастья. Всегда могут случиться невзгоды и падения, какие-то неприятности, которые порой будут омрачать нашу с ним жизнь.

Но ведь вопрос в другом: готовы ли мы с ним сами идти рука об руку, несмотря ни на что? Готовы ли мы бороться? Говорят, что за счастье надо бороться. И это чистая правда. Ничто в жизни не дается просто так. Либо вы боретесь друг за друга, или же сдаетесь и отпускаете. Отпускаете ту любовь, которая вас связывает, отпускаете то, что делает вас счастливыми.

Я смотрю на слова, написанные мною три года назад, и не верю, что все это время этот лист бумаги был спрятан в кармане моих некогда любимых джинсов. Возможно, все это не случайно? Быть может, мне надо было получить это послание из прошлого? Как некий знак или подсказку.

* * *

Дует сильный ветер, я натягиваю капюшон. Погода слишком резко изменилась. Опускаю рукава толстовки до кончиков пальцев. «Ты не можешь просидеть здесь целую вечность, Марион, – говорю я себе. – В какой-то момент тебе придется столкнуться с жизнью. Встретиться к ней лицом к лицу». Встаю с лавочки и понимаю, что скучаю по Алексу. По его улыбке, взгляду, прикосновениям. Понимаю, что должна была остаться с ним. Обнять его и сказать, что это все неважно. Но мало кто поступает правильно с первого раза, это не значит, что все потеряно. Это значит, что надо стать более решительной и не отступать. Продолжать сражаться за то, что дорого. И я не отступлю от Алекса. Буду бороться за свое счастье, вырывать его из рук судьбы. Надеяться на удачу и шанс, которые могут в любой момент от меня отвернуться. Ну и пусть. Если рядом будет Алекс, я все смогу.

* * *

Направляюсь в сторону его дома… или, правильнее сказать, нашего? На рю Сан Доминик полно народу, а перед булочной, как всегда, очередь. Из нее выходит парень, опускает маску, быстро откусывает от багета и надевает ее обратно. Ни одна эпидемия не лишит парижан этой замечательной традиции. Первым делом, выйдя из булочной, кусать свежий, теплый багет. Есть что-то неизменное в нашем мире. Но что-то все же меняется: например, очередь растягивается почти на всю улицу из-за необходимости соблюдать дистанцию.

Я поворачиваю на авеню Боске и перехожу дорогу. Как-то за мной ухаживал мальчик, мечтающий стать писателем. Он показал мне дом на углу и сказал, что мечтает в нем жить, ведь там жил сам Сартр. Помню, как-то рассказала об этом Эстель, и она пищала от восторга. Эль обожает подобные места с историей, жаль только, я не помнила, на каком именно этаже жил великий писатель.

Я подхожу к китайскому ресторанчику «Фонтан Жади». Порой мы с Эстель прогуливали здесь уроки и видели, как в ресторан свозили толпы китайских туристов. Дом Алекса недалеко от него. Издалека видно столпотворение у подъезда. Неужели манифестация? Я читала в новостях, что во Франции во время пандемии было несколько митингов и манифестаций. Они все были запрещены, и полиция жестоко разгоняла митингующих. Это не мешало людям выходить на улицу. Франция – такая Франция. До меня доносятся крики, но я не могу разобрать слов… Подхожу ближе и решаю аккуратно обойти сбоку. Сборище состоит в основном из девушек, у многих в руках плакаты, со спины мне не видно, что там написано. Неожиданно толпа оглушает меня криками.

– Ответь за свершенное! Ответь!!!

Девушка с ярко-красными волосами руководит этой оравой, она орет громче всех.

– И, на счет «три»! Скандируем! Один, два, три!

– Насильник!

– Насильник!

– Выходи!

– Выходи!

Я в ужасе, паника заполняет меня. Никогда в жизни я еще не испытывала такого страха. Мир словно сошел с ума. От нервов у меня потеют ладони, а пульс буквально стучит в ушах. Надо срочно бежать отсюда, говорю я себе. Попасть в дом незамеченной не получится, они оккупировали вход. Вали, Марион. Вали! До того, как они тебя заметят.

Но слишком поздно.

– Это точно она! – кричит какой-то парень, я не вижу его лица. Оно скрыто ярко-желтой маской, на голове у него такого же цвета шапка.

– Да! Та же толстовка и те же кроссы, что и на снимках! – подхватывает кто-то.

Вся толпа в одну секунду оборачивается в мою сторону. И я вижу их плакаты. Портреты Алекса с подписями «ПЕДОФИЛ!», «НАСИЛЬНИК!». На других огромными буквами выведено: «МАРИОН, МЫ С ТОБОЙ!», «МАРИОН, НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ!», «ДЮ МОНРЕАЛЬ, ТЫ ПОЛУЧИШЬ ПО ЗАСЛУГАМ!». Я опускаю голову и пытаюсь спрятаться от назойливых взглядов. Но мне не убежать. Люди окружают меня, и все хором что-то кричат. Шум стоит невыносимый.

– Пошли со мной! Ты можешь пожить у меня! – хватая меня за руку, кричит красноволосая.

– Марион, я адвокат, помогу тебе, – тут же вступает в разговор парень.

– Марион, мы спасем тебя! – кричат все вокруг.

Меня хватают несколько рук одновременно, тянут в разные стороны. Все кричат о помощи и о том, что я не одна.

– Пустите меня, пустите… – Я пытаюсь вырваться.

Они делают мне больно, мне становится страшно, что они разорвут меня на части. Внезапно начинается потасовка. Появляется полиция. Людей начинают валить на землю, кто-то убегает, кто то дает сдачи.

– Отвалите! Мы не оставим ее с этим монстром! – кричат девочки и окружают меня, не давая полицейским пробраться ко мне.

– Бежим, Марион. Бежим! – кто-то со всей силы тянет меня за рукав толстовки.

Я теряю равновесие и почти падаю, но меня ловят. Поднимаю голову и вижу Алекса. Мне не верится, что это он.

Он быстрым движением тянет меня к себе, а я продолжаю смотреть на него, не в силах отвести взгляд. Алекс в бешенстве. В него что-то швыряют. Присмотревшись, я вижу на полу шарики бумаги.

– Тварь! – кричат девушки, и кое-кому удается ударить его. Алекс обнимает меня за плечи, скрывает своим телом и вытаскивает из западни.

– Отпусти ее! Пусти! – кричит красноволосая и швыряет в него камень.

Алекс не успевает увернуться, и огромный булыжник впечатывается ему в плечо. Он хмурится от боли, но не отпускает меня. Лишь усиливает хватку.

– Опусти голову, Марион, – громко говорит он и накрывает ее своей ладонью.

Боковым зрением замечаю, как на нас несутся две девушки. У них в руках ведра, из которых выплескивается жидкость. Они подбегают ближе, замахиваются ведрами, целясь в Алекса. Я резко разворачиваюсь спиной и крепко обхватываю Алекса за талию, успевая закрыть его собой. Жидкость в одно мгновение ошпаривает кожу. Острая боль пронизывает все тело. Жар чувствуется даже сквозь толстую ткань толстовки. Его лицо – последнее, что я вижу. У меня в глазах темнеет, и я теряю сознание.