Текст книги "Под небом Парижа"

– Мне плевать, как ты была вчера одета, мне плевать, каким образом ты оказалась в том клубе. Если что-то случилось без твоего согласия – вот на это мне далеко не плевать.

И я полюбила его еще сильнее, что-то в моем каменном сердце треснуло и раскрылось навстречу этой огромной и всепоглощающей любви. Я начала плакать и крепко обняла его. Потому что мне до сих пор было страшно, я содрогалась от воспоминаний и от одной мысли о том, что могло случиться. И как бы мне ни хотелось оправдать себя, свой идиотизм, выставить себя жертвой, которая нуждается в помощи, у меня все же оставалась совесть. Поэтому сквозь слезы, прямо ему в грудь, я прохрипела:

– Я слишком много выпила, мы танцевали, целовались, и когда он повел меня по коридору, я пошла вслед за ним. Я не соображала, что происходит, я не понимала, зачем он ведет меня в ту комнату. Все мои действия можно расшифровать, будто я была не против. – Мой плач усилился. – Я просто не могла соображать, до такой степени напилась, Алекс. Я не сказала ему нет, я не отталкивала его, я просто ничего не понимала.

Он крепко обнял меня в ответ и успокаивающими движениями стал гладить мою спину.

– Тише, маленькая. Ничего страшного не случилось, – нашептывал Алекс.

Он не стыдил, не воспитывал, не угрожал рассказать родителям, не говорил, что я дура, не спрашивал, о чем я только думала, не швырнул мне в лицо кусок красной ткани, который вчера был моим платьем. Алекс крепче обнял меня и дал мне выплакаться, всем своим видом и словами давая понять, что я в безопасности и ничего страшного со мной не случилось и не случится. А после приготовил завтрак, омлет с сыром, и сварил кофе. Мы сидели у него на кухне, я вяло перебрасывала вилкой куски омлета с одного конца тарелки на другой. И Алекс неожиданно сказал:

– Марион, женщины сексуальны, и это нормально. Знаешь, вокруг вас прямо-таки витает некая притягательная энергия, и вы не должны этого стесняться или стыдиться. Это – часть вашей природы, которая помогает человечеству населять планету Земля. – Он неловко усмехнулся и, поставив стакан на стол, продолжил: – Есть такая штука, как активное согласие. Если вдруг ты захочешь чего-то большего с кем-то, он должен напрямую задать тебе вопрос или же вопрос должна задать ты, если являешься инициатором. Это не испортит момент, не сделает его неловким. Но уберет все надуманное. Никто не знает, что происходит в твоей голове или в голове у другого человека. Озвучивать свои желания не стыдно, особенно если это желание обоюдно. Понимаешь?

Я смущенно кивнула, а Алекс встал, вытащил из одного кухонного шкафчика шоколадку и как ни в чем не бывало кинул мне. Я поймала ее на лету.

– Также необходимо знать свою алкогольную норму, но в подростковом возрасте с этим сложно. Мы только познаем пределы. Так что, если ты вдруг окажешься на вечеринке и поймешь, что перебрала или неважно себя чувствуешь, звони мне. Я обещаю не сдавать тебя родителям, так как знаю, что наказание и домашний арест не помогают. Просто знай, что, какие бы у меня ни были дела и чем бы я ни был занят, я все брошу и заберу тебя, понимаешь?

Я сморгнула слезы и вновь глупо кивнула. Его «Понимаешь?» в конце каждого предложения звучало так, словно он говорит с умалишенной. Но, глядя на него, я знала: ему действительно было важно, чтобы я осознала весь смысл сказанных им слов. В следующие несколько месяцев я их прокручивала в голове по миллиону раз. И действительно всецело осознала смысл сказанного. В тот момент, когда мне хотелось спрятать свое тело, чтобы не получить ненужную дозу мужского внимания, я вспоминала слова Алекса о том, что быть сексуальной – это нормально и этого не нужно стыдиться. Возможно, он знал о последствиях моего испуга больше, чем я сама. Без его поддержки я бы очень долго копалась в себе и выискивала проблемы. Но быть притягательной – не проблема. Без Алекса я бы не сразу пришла к пониманию этого.

– Почему ты так добр ко мне? – спросила я его тогда. – Почему не ругаешь и не орешь, какая же я идиотка?

– Потому что ты и без меня все это осознаешь. Тебе плохо и без моих нравоучений. И, Марион, никто ведь не идеален. Мы все имеем право на ошибку, – ответил он серьезным тоном, глядя прямо мне в глаза, и тут же добавил: – Помни, как только теряешь контроль, ты знаешь, кому звонить.

– Я больше не потеряю! – пылко и уверенно заявила я.

Александр улыбнулся и ответил:

– Знаю.

И его вера в меня сработала безошибочно, сработала лучше, чем любая угроза и унижение. Я больше никогда не напивалась до такой степени. Никогда не позволяла неизвестным парням лишнего и всегда держала себя и происходящее со мной под контролем. Алекс будто видел во мне хорошее в тот момент, когда я ненавидела себя больше всего на свете. Его взгляд словно говорил: «Ты не такая… Не бойся… Ты не такая…»

В тот день я окончательно и бесповоротно влюбилась в Александра-Антуана дю Монреаля. Только мне было пятнадцать лет, а ему тридцать… Но этот факт меня не смущал. Нисколько. Я просто позволила этому случиться.

Глава 4

Я открываю глаза и прижимаюсь щекой к прохладному окну. Смотрю, как в темноте огни автострады сверкают, словно падающие звезды. Блики так красиво, один за другим мелькают передо мной, скорость машины – словно кисть, что размазывает их, удлиняя и создавая причудливые формы.

– Ты тогда спас меня, – тихо говорю я.

– Не будем об этом, – нехотя отвечает он.

– До сих пор для меня загадка, почему ты так по-особенному относился ко мне… причем всегда.

Он не отвечает. А я знаю, что это бессмысленный вопрос в нашей ситуации. У нас нет ответа на него. Мы не знаем ни почему, ни зачем, ни как так получилось, ни как выбраться из того лабиринта, в который мы оба угодили. Я знаю, что он добрый. А почувствовав его доброту, растворилась в чувствах к нему. Он не ждал такого исхода, а я не могла контролировать случившееся со мной.

Я поворачиваю голову, откидываюсь на сиденье и смотрю на Алекса. Светлые волосы в легком беспорядке. Мне интересно, какие они на ощупь, но я запрещаю себе даже думать об этом. Он смотрит прямо перед собой, но, почувствовав мой взгляд, поворачивает голову.

– Все хорошо?

– Глупый вопрос.

– Согласен.

На меня наваливается такая усталость. Я делаю глубокий вдох и ощущаю в воздухе терпкий мужской запах. Его запах. Как же приятно. Мой самый любимый запах на свете, но я гоню эти мысли прочь. Война… внутри меня война. Разум и сердце вцепились друг в друга. Но я знаю, что сердце не убережет меня от боли. Это сделает разум. Поэтому я выбираю его в свои союзники.

Устало тру глаза и спрашиваю:

– Мы скоро приедем?

– Можешь еще поспать.

– Ты написал Антуану, что я буду поздно? Он будет волноваться… – Мысли разбегаются, голова требует отдыха.

– Я дал ему знать.

Я молча киваю и закрываю глаза. Быстро проваливаюсь в сон. День был долгим и получился не из легких. Так приятно уснуть и убежать от проблем. В какой-то момент я чувствую, что Алекс накрывает меня чем-то. Я утыкаюсь носом в жесткую ткань и сквозь сон понимаю, что это его пиджак. Он пахнет его одеколоном. Я укутываюсь в него. Вдыхаю его запах. Растворяюсь в этом ощущении и вновь проваливаюсь в сон. Во сне можно проявить слабость, говорю я себе, и сердце ликует.

* * *

– Марион? – Тихий шепот, легкое прикосновение.

Он гладит мои волосы и зовет по имени. Красивый мужской голос тихонько вырывает меня из царства Морфея. Я нехотя открываю глаза и вижу в темноте перед собой Алекса. Он наклоняется близко-близко и с легкой улыбкой рассматривает меня. Когда он так улыбается, я не могу не ответить ему улыбкой. Уголки губ сами по себе приподнимаются. Он продолжает смотреть на меня и аккуратно щелкает по носу.

– Проснулась.

И в этот момент до меня доходит, что все происходящее – не сон. Я резко приподнимаюсь, хмурюсь и отодвигаюсь от него подальше. Он, видя мою реакцию, качает головой.

Тело затекло, поэтому я потягиваюсь.

– Который час? – хриплым после сна голосом спрашиваю я.

– Два часа ночи.

На улице стеной льет дождь. Капли с шумом рассекают воздух и стучат по крыше автомобиля. Вокруг слишком темно. Ни фонарей, ни домов. Я вглядываюсь, пытаюсь понять, где именно мы находимся, и понимаю, что мы in the middle of nowhere[12]12
  Дословно: «В середине нигде», то есть в полной глуши, причем незнакомой. Оригинальное выражение более емко передает всю глубину ситуации (Прим. ред.).


[Закрыть].

– Какого черта… – растерянно вырывается у меня. – Куда ты привез меня?

– Накинь на голову мой пиджак и так выходи, – вместо ответа говорит он и выходит из машины.

– Черт-черт-черт! – кричу я. – Алекс, твою мать, я никуда не выйду!

Но он словно меня не слышит – возможно, шум дождя действительно перекрыл мои крики. Я со злостью кидаю дурацкий пиджак на его сиденье. Чертов джентльмен. Выхожу из машины, громко хлопнув дверью. Как раз в тот момент, когда огромная молния яркой вспышкой рассекает небо.

– Алекс! – ору я что есть силы. Сильный холодный ливень барабанит по мне что есть мочи. Я промокаю насквозь за считаные секунды. Алекс стоит на крыльце маленького нормандского домика, открывает дверь и лениво поворачивает голову в мою сторону. Я не вижу выражения его лица. Жестом он показывает мне подойти к нему. Я упрямо качаю головой.

– Ни за что!

Готова поклясться, что он проклинает меня, когда вновь выходит под ливень и направляется в мою сторону.

– Ты заболеть хочешь? Что встала как истукан? Пошли…

– Ты сейчас же отвезешь меня в Париж!

– Нет, мы переночуем здесь.

Я чувствую, как внутри просто-напросто взрываюсь. Только он может довести меня до такой исступленной злобы. Я в бешенстве.

Алекс разворачивается и направляется к дому, но я встаю у него на пути. Вода стекает с его лица, рубашка насквозь промокла, и я не даю ему пройти. Пригвождаю его взглядом.

– Я сказала, что ты сейчас же отвезешь меня в Париж, – сквозь зубы выплевываю я.

Он сокращает расстояние между нами. Встает прямо передо мной. И так близко, что я ощущаю его теплое дыхание. Наши лица в нескольких сантиметрах друг друга. Он разглядывает меня. Его взгляд падает на мою шею и ключицы, затем медленно поднимается и впивается в глаза.

– Ты забыла топнуть ножкой на словах «сейчас же», принцесса. – Наглая улыбочка озаряет его лицо. Капли ручьем стекают по нему, белая рубашка прилипла к телу, обтягивая каждую мышцу. У меня пересыхает во рту. Мой взгляд падает на его губы, на челюсть, покрытую светлой щетиной. Он это видит, и ухмылка его становится шире, а в глазах сверкают нахальные огоньки. Он словно специально выводит меня из себя, чтобы увидеть мои истинные эмоции. Я злюсь на себя, на свою реакцию. Однако я знаю, что в эту игру можно играть вдвоем.

Я поднимаю подбородок, выпрямляю спину и еще больше сокращаю расстояние между нами. Наши тела соприкасаются. Мои чуть руки подрагивают. Но я сдерживаю себя. Ситуация полностью под моим контролем. Мои губы в считаных миллиметрах от его губ. Он не ожидал от меня такой дерзости. Взгляд становится более жестким, адамово яблоко вздрагивает, когда он с шумом сглатывает. Я наклоняюсь ближе, веду невидимую тропу кончиком носа вокруг его лица и сладко улыбаюсь.

– Ты еще не понял, Алекс? В этой игре главная я. Ты лишь ведомый.

Я резко разворачиваюсь и направляюсь к машине.

– Боюсь, тебе все же придется отвезти меня в Париж. Извини, если своей мокрой юбочкой испорчу тебе сиденье. Но знай, ты сам виноват.

Я с умным видом дергаю ручку дверцы и… конечно, она закрыта. Этот момент моей жизни можно окрестить тегом #EpicFail[13]13
  Эпический провал (англ.).


[Закрыть]. Я оборачиваюсь к Алексу, бросая на него гневные взгляды, сожалея о том, что не могу ими убивать или хотя бы заставлять испытывать боль. Он с самодовольной усмешкой достает ключи из кармана и, словно колокольчиком, машет ими из стороны в сторону. Я направляюсь к нему с протянутой рукой.

– Отдай.

– Что именно тебе нужно? – Он наивно хлопает глазами, чем злит меня еще сильнее.

– Ключи от машины, Алекс. Отдай их мне.

– А, вот эти? – Он вновь дразнит меня связкой. – Боюсь, что это невозможно. – Он закидывает их обратно в карман и подмигивает. – Мы никуда не едем.

Я медленно подхожу к нему, а затем, встав вплотную, игриво спрашиваю:

– Быть может, ты хочешь, чтобы я их достала сама?

Он каменеет.

– Это плохая идея.

– Когда мы вместе, любая идея плохая.

Я никогда не полезу в его карман. Но ему это знать необязательно.

Я обольстительно улыбаюсь и еле сдерживаю смешок, видя, как Алекс напрягается.

– Отвези меня в Париж, Алекс.

Мне холодно, ветер бьет в спину, мокрая одежда не помогает, а лишь усугубляет ситуацию. Я слегка подрагиваю, но стараюсь это скрыть. Неожиданно одним движением он убирает мокрые пряди с моего лица.

– Ты замерзла, Марион. Губы совсем синие.

– Открой машину, включи печку и отвези меня в Париж.

– Какая же ты упрямая…

С этими словами он подхватывает меня за талию и закидывает себе на плечо. Я не могу подавить вырвавшийся от неожиданности писк.

– Господи, можно тише? Ты решила меня оглушить?

Я приподнимаю голову и бью его по спине. Удар сопровождается смачным хлюпом мокрой рубашки.

– Больной!

– А ты капризный ребенок. – Алекс легонько шлепает меня по заду. – Это тебе за синяки на моей спине, которые завтра там появятся, – со смешком заявляет он, и я бью его сильнее.

– Отпусти меня, придурок!

Он идет со мной в сторону дома. С моих ног падают туфли.

– Заберу их позже.

– Нет, сейчас! Ты не оставишь мои лабутены в грязи под дождем.

– На что спорим? – Он легонько щиплет меня за пятку, и я вновь пищу от неожиданности.

– Отключи сирену, будь добра.

– Опусти меня на землю.

– Не поднимай сейчас голову.

Он наклоняется и проносит меня в узкий, маленький дверной проем.

– Смотри, как тут хорошо. Никакого дождя и ветра.

Алекс опускает меня на пол. Без каблуков я едва достаю ему до плеч. Поэтому я замахиваюсь и бью его в грудь.

– Я куплю тебе боксерскую грушу на Рождество, – хмурится он и растирает то место, куда пришелся удар. – Будешь изливать на нее неконтролируемую агрессию.

– Правда? – радостно щебечу я. – Какой крутой подарок! Не забудь в комплект вложить фотографию своей физиономии. Желательно в формате A4.

Он закатывает глаза, возвращается к двери и закрывает ее на ключ.

– А мои туфли?

– Я открою дверь, и ты убежишь. Боюсь, я не готов к очередной погоне.

– Мои туфли испортятся!

– Плата за ужасное поведение…

– Алекс, это эксклюзивная коллекция.

– Дорогая плата за ужасное поведение.

Он на ходу расстегивает мокрую рубашку и стягивает ее.

– Какого черта?

– Нам надо переодеться, ты первая в душ.

Он поднимается по маленькой деревянной лестнице на мансарду. Я следую за ним. Тут одна спальня. Одеяло аккуратно заправлено. Это все, что я вижу, в доме очень темно.

– Включи свет, – недовольно бормочу я.

– Я похож на твоего лакея?

Я закатываю глаза, но не язвлю в ответ. Он все же включает лампу над комодом. Тусклый свет практически ничего не освещает, кроме темно-зеленого потрепанного шкафа. Алекс со скрипом отодвигает ящик.

– Чей это дом? – спрашиваю я.

Глаза привыкают к сумрачной обстановке. Я разглядываю маленькую комнату. Здесь, кроме постели и комода, ничего нет. Узкие окна даже без занавесок. Пол деревянный, а потолок украшен многочисленными балками.

– Уж точно не бабушки Элеоноры, – выдаю я свой вердикт.

– Для нее слишком просто?

– Она бы и секунды не провела в такой хижине.

– Это не хижина, обычный деревенский домик.

– Чей он?

– Мой.

Я удивленно приподнимаю брови.

– И давно у тебя в запасе есть такой домик?

– Иногда полезно бывает выбраться из суеты на природу.

– И часто ты выбираешься?

– Хотелось бы чаще…

Я стучу по каменным стенам. Они словно из голого кирпича.

– Зачем ты привез меня сюда?

– Господи… Сколько вопросов. – Он достает черную футболку и подходит ко мне, протягивая ее.

– Иди в душ, согрейся и переоденься.

Алекс стоит без майки, и мне требуется вся сила воли, чтобы не пялиться на него как первобытная. Это невозможно, поэтому я мельком позволяю себе насладиться видом. В конце концов, я эстет и люблю все красивое… А его накачанную грудь, широкие плечи и пресс с косыми мышцами можно вполне записать в произведения искусства.

– Марион, мне долго стоять с протянутой футболкой? – снисходительно спрашивает он, как раз когда я рассматриваю дорожку волос, которая идет от пупка к…

Он тихо усмехается, и этот смешок возвращает меня на землю. Я хмурюсь и с видом самодостаточной женщины вырываю у него из рук майку.

– Я, конечно, все понимаю. Но мне нужны еще шорты или штаны. Ты считаешь, одной майки будет достаточно?

– Могу дать свои боксеры, – подмигнув, сообщает он.

– Тебе что, три года?

Он фыркает.

– Кто бы говорил.

Алекс отходит и начинает искать что-то для меня в своем комоде.

– У меня есть шорты. Затянешь их. – Он кидает мне серые шорты. Я ловлю на лету.

– Ванна-то где?

– Справа от тебя.

Я оглядываюсь и вижу старую деревянную дверь. Она протяжно скрипит, когда я открываю ее. Прохожу внутрь, включаю свет и плотно закрываю дверь за собой.

– Тут защелка сломана.

– Завтра починю.

– Не вздумай врываться ко мне, – язвлю я.

– Не неси чушь.

Комната на удивление модерновая. Светлая, просторная. Огромная белая ванна стоит прямо по центру на красивых железных резных ножках. Очевидно, Алекс успел отремонтировать только ванную. Я начинаю снимать с себя мокрые вещи, с них ручьем течет вода. Все мое тело бьет мелкая дрожь, а кожа покрыта мурашками. В жизни так не промокала под дождем. Я выжимаю свои тряпки и вещаю на большую батарею. Нижнее белье тоже.

– Полотенце в шкафу под раковиной, – доносится голос Алекса, и от неожиданности я вздрагиваю.

Господи, успокойся, Марион. С каких пор ты такая нервная, отчитываю сама себя и лезу в шкаф. Там несколько свежих полотенец. Там же новые упаковки мыла, геля для душа и зубной пасты, а вот щетки нет. Я поднимаю голову и смотрю на одну-единственную электронную зубную щетку, что гордо стоит на зарядке.

– Здесь только одна зубная щетка, – возмущаюсь я. – Неужели нельзя предусмотрительно купить парочку и оставить на всякий случай?

– На какой еще случай?

– На случай свидания!

– Я не привожу сюда никого.

– Тогда на случай хищения Марион, Алекс. У Марион тоже есть зубы, и ей их надо чистить!

– Да что ты говоришь? – издевается он. – Почисти моей.

– Я так и сделаю. Разделю с тобой свои бактерии!

– Мои тоже будут рады попасть в твой организм.

– Отвратительно…

Я слышу его смешок и бросаю гневный взгляд на дверь, хоть и понимаю, что он не видит меня. После сна и ужина во рту неприятный привкус риса, поэтому я беру его щетку и намазываю толстым слоем пасты.

– Я не шутила! Твоя щетка в использовании.

– Прими уже душ, сколько ты болтаешь… – устало просит он.

– Кому-то не терпится самому попасть в душ.

– Именно, Марион.

– Запасись терпением, милый! – наигранно ласково и напевно говорю я.

Слышу, как он тяжело вздыхает и, довольная собой, чищу зубы, затем включаю теплую воду и встаю под тугие струи. Мне так сильно хочется его позлить за то, что он сегодня сделал, что я решаю отмокнуть в ванне. Нахожу затычку и сажусь в ожидании, когда вода наберется. Теплая вода приятно бьет по холодному телу. Я беру его гель для душа и выливаю половину прямиком под струи. Смотрю, как поднимается пена. Я вылила слишком много, поэтому пена поднимается все выше и выше, и я не знаю, как остановить это. Подавляю смешок и пытаюсь уложить это безумие в воду. Ничего не получается. Ванна заполняется под завязку теплой водой, и пена, словно снежные холмы, покрывает все водное пространство. Я убираю ее от лица, чтобы она не лезла в рот, и выключаю душ. Откидываю голову и вслушиваюсь в шум дождя. Он бьет по крыше с той же силой, что и двадцать минут назад. В комнате стоит запах мужского геля для душа, и я слегка хмурюсь.

– Благодаря тебе я буду пахнуть как мужик! – кричу я.

– Хватит ныть, выходи уже.

– О нет, Алекс, милый, запускать меня в ванную первой было огромной ошибкой.

– Ты принимаешь ванну, не так ли?

– Какой ты догадливый! Теплая вода так приятно согревает тело… Жаль, что ты нескоро почувствуешь это…

– Стоит ли напомнить, что дверь в ванную не закрыта?

– Ты мне что, угрожаешь?

– Не-а, лишь говорю, что через пятнадцать минут мой черед.

– Пятнадцатью минутами я не отделаюсь…

– Жаль тебя разочаровывать, но через пятнадцать минут я зайду в ванную в любом случае.

Я усмехаюсь.

– Ты так сильно жаждешь увидеть меня голой?

Он молчит. Слишком долго молчит. Не слышны даже его передвижения по комнате. Лишь капли дождя продолжают барабанить по дому. На мгновение мне кажется, что он ушел.

– Алекс? – тихо зову я.

– Да, Марион, – устало отвечает он.

– Я проверяла, тут ли ты еще.

– Куда мне деться?

– Не знаю, ты любишь внезапные исчезновения, – не выдержав, произношу я.

– Говорит человек, который уехал на три года.

В этот раз молчу я. Ведь ответ звучит примерно так: я уехала, потому что ты разбил мне сердце. Но никогда в жизни я не признаюсь ему в том, что ему это было под силу. Я закрываю глаза и проваливаюсь под воду. Теплая жидкость накрывает меня волной. Я словно попадаю в вакуум. Под водой так тихо. Так спокойно. Мне так хочется отпустить всю боль. Высвободить ее, выкинуть из сердца, очистить душу. Я научилась с ней жить. Я научилась не позволять ей брать верх надо мной. Я научилась не замечать ее. Но порой так хочется выпустить этот крик, что сжимает грудь в тиски, не дает полноценно биться сердцу, не дает сделать полный вдох.

Воздуха начинает не хватать, но я не спешу выныривать. Жжение в груди и нехватка воздуха. Это то, что я чувствую последние три года своей жизни. Я привыкла к этому. Это теперь часть меня. Так же, как и та рана, которую он нанес. Это то, что делает меня сильнее и напоминает, что я могу справиться с чем угодно.

Неожиданно меня выдергивают из воды. Выдергивают в прямом смысле этого слова. Сильные руки обхватывают мои плечи и с силой вырывают на воздух.

– Ты сумасшедшая? – сиплым, непослушным голосом спрашивает он и продолжает крепко держать меня за плечи. Словно боится отпустить. Взгляд безумный. Я ощущаю злость, исходящую от него. Она вибрирует в его теле. В руках, которые держат меня, в кончиках нервно подрагивающих пальцев.

Я смахиваю со лба пену и хмуро спрашиваю:

– Алекс, какого черта ты творишь?

Он молчит. Смотрит на меня и молчит.

– Алекс, – повторяю я.

– Ты не отвечала.

– И?

– Я решил, что-то случилось.

– Я принимаю ванну.

– Ты долго не отвечала и было слишком тихо. – Он выглядит растерянным, громко дышит. – Было слишком тихо, – как-то отрешенно повторяет он. – Я зашел, а ты не шевелилась. За пеной тебя абсолютно не было видно. – В его голосе столько волнения.

– По-твоему, я могу покончить жизнь самоубийством за одну минуту? – язвлю я и тут же прикусываю губу. Произнеся слово на букву «с», я наконец понимаю, почему он так нервничает.

Так всегда, сначала ляпну, потом думаю. Его хватка на моих плечах усиливается. А в глаза на смену злости приходит что-то темное, пугающее. Это страх и бессилие. Ненавижу себя за собственную глупость.

– Прости, Алекс. Я не хотела заставлять тебя нервничать.

Он продолжает держать меня. Мы оба понимаем, что это ненормально. Но я знаю, что демоны, живущие в нем, проснулись и будоражат его душу. Я знаю, что отголоски прошлого свежи. Что он до сих пор не справился со случившимся. Я знаю, что он лишь снаружи бесчувственный робот, внутри же… Его разрывает на части.

– Все правда хорошо, я лишь погрузилась в воду.

Он отстраненно кивает. Я не знаю, что мне делать. Алекс смотрит мне в лицо, однако я знаю, что он не видит меня. Он здесь, но его нет. Я кладу свои руки поверх его. Он продолжает крепко держать меня, делает мне больно, но я знаю, что это не специально. Я медленно веду пальцами вдоль его предплечий. Оставляю мокрые полосы на его коже. Веду вдоль линий вен. Мягко, нежно. Его взгляд меняется, он хмурится, но наконец смотрит на меня так, словно видит. Я улыбаюсь, он же выглядит растерянным. Я обхватываю руками его локти. Продолжаю улыбаться и с силой тяну его на себя. Для него это неожиданно, он теряет равновесие и падает в ванну.

– Твою ма… – ошарашенно вырывается у него, но слова тонут в пенной воде.

Мы оба оказываемся под водой. Его тело прижимает меня к самому дну. С моих губ срывается смешок, который тоже тонет в воде, лишь пузырьки смешно вылетают изо рта. Алекс в одну секунду поднимается с меня, перебираясь в другой конец ванны. Я выныриваю и, видя его злое лицо, начинаю весело хохотать. Он смотрит на меня, и его суровая маска трещит по швам.

– Ты правда сумасшедшая, – с усмешкой признает он.

А я продолжаю хохотать, не в силах остановиться. Мой истерический смех заполняет каждый уголок комнаты.

– Видел бы ты… свое… свое выражение л-л-лица, – кое-как произношу я сквозь смех.

И неожиданно для меня Алекс тоже начинает смеяться. Красивый мужской смех звонко разносится по комнате. И мое сердце щемит. Раньше он так часто смеялся. Заливался смехом, заставляя всех вокруг улыбаться и точно так же хохотать. Сейчас же это большая редкость. Уверена, что за последние пять лет можно по пальцам пересчитать, сколько раз он так смеялся. Мы продолжаем громко и надрывно хохотать еще несколько минут. У меня на глазах выступают слезы, а в легких начинает не хватать воздуха.

– Ненормальная, – вновь бросает он, и я фыркаю.

Облокачиваюсь рукой о край ванны и смотрю на него. Он сидит по пояс в воде в своих темных классических брюках, облепленный со всех сторон пеной. Ноги согнуты в коленях. Алекс ленивым движением зачесывает мокрые волосы назад и с улыбкой посматривает в мою сторону.

– Признайся, ты планировала затопить весь дом, но потом решила заполнить его пеной?

– Пена вышла из-под контроля, – хмыкаю я.

– Я заметил. – Он берет в руки один холмик и кидает его мне в лицо. – Хоть в снежки играй!

– Вот ты и помылся, и согрелся, – говорю я и убираю с лица пену. – Добрый я все-таки человек! Не благодари, Алекс.

– Да… Мне наверняка надо тебя поблагодарить за испорченный телефон.

Он достает из кармана айфон и кидает его на пол.

– Может, еще высохнет.

– Очень сомневаюсь.

– Как ты мне сказал чуть раньше, – я делаю вид, что задумалась. Стучу указательным пальцем по подбородку, – плата за отвратительное поведение?

– Какая же ты злопамятная.

– Сумасшедшая, злопамятная, ненормальная… Вечер комплиментов прямо-таки. Что еще добавишь в список?

– Сумасбродная, невыносимая. – Он загибает пальцы и смотрит на меня с нахальным выражением лица.

– Продолжайте, мсье. Ругательства из ваших уст – музыка для моих ушей.

– Как скажете, мадемуазель. Ваше желание для меня закон. Спешу вам напомнить, что вы истеричка!

– Скажи то, чего я не знаю, – с ухмылкой язвлю я, и он улыбается.

– Не просто истеричка, ты королева всех истеричек, а еще самая красивая из всех… – Алекс заканчивает почти шепотом и хмурится, словно не планировал произносить это вслух. Но я услышала, он это знает и смотрит на меня таким особенным взглядом. Чувствую, как краснею из-за его слов и глаз, направленных прямо на меня. Точнее, в меня. В самую душу.

– Мне уже слишком жарко. Вылезай, я оденусь.

– Я не пойду в мокрых штанах в спальню.

– Еще как пойдешь.

– Это нерационально. Я просто закрою глаза. Давай, иди переодевайся. – Он вытягивает ноги, принимает расслабленную позу и закрывает глаза. Его ступня упирается мне в бедро. По телу проходит нервная дрожь.

– Чего ты ждешь? – не открывая глаз, спрашивает он. – Только не говори, что мне надо пообещать тебе не подглядывать…

Алекс нагло ухмыляется, и мне так сильно хочется сбить с него спесь.

– Ой, Алекс, давай не будем притворяться, словно ты не видел меня голой… Ты даже трогал. – С этими словами я выбираюсь из воды, расплескивая ее на пол.

Руки от волнения не слушаются, а сердце выбивает бешеную дробь. Я хватаю полотенце и кутаюсь в него. В зеркале ловлю взгляд Алекса. Замираю. Он смотрит на меня. Его глаза открыты. Не знаю, когда именно он открыл их. Но боюсь спросить. Он не шевелится, буравит меня напряженным, пристальным взглядом. Ничего не отвечает на мою колкость. Я хватаю вещи, которые он дал мне чуть раньше, и выбегаю из ванной. Плотно закрываю за собой дверь и обессиленно опираюсь о нее. Слышу, как он включает душ. «Марион, соберись, – говорю я себе. – Не смей растекаться лужицей!»

Дрожащими руками я кое-как вытираю капли воды с кожи и надеваю его вещи. Я тону в его майке, она доходит мне до середины бедра, а шорты закрывают колени. Я наматываю полотенце на волосы и растерянно оглядываюсь. Что мне делать дальше? Сердце все еще бешено колотится в груди. В доме очень холодно. Я чувствую, как замерзают кончики пальцев на руках и ногах.

Вдруг неожиданно за моей спиной открывается дверь, я еле успеваю отпрыгнуть. Он в одном полотенце. Конечно, у него же не было времени приготовить себе одежду.

– В доме холодно, – выпаливаю я и отворачиваюсь к стене, лишь бы не смотреть на него и на то, как капли стекают по его голому торсу.

– Прыгай в кровать, – как ни в чем не бывало отвечает он. Я слышу характерный скрип той самой полки, в которой хранятся вещи. Также слышу, как он переодевается. Чувствую, как щеки краснеют, а в животе щекочет.

– Здесь одна спальня?

– Я лягу на диване.

– На каком диване? – Я все еще не смотрю на него.

– Интересная стенка? – снисходительно интересуется он.

– Тебя задело, что вместо твоего стриптиза я выбрала кирпич?

– Я одет… – бормочет он. – И не то чтобы ты не видела меня голым… – возвращает он мои же слова.

Я молчу, не знаю, что ответить. С моей головы падает полотенце, мокрые волосы рассыпаются по спине. Но я не шевелюсь, чувствуя его приближение. Тихие шаги у себя за спиной. А затем его дыхание над собой. Я боюсь повернуться, боюсь встретиться с ним взглядом, боюсь того, как он штурмует мое сердце… Того, как он заставляет меня волноваться и нервничать. Я чертовски боюсь его и того, как он отнимает у меня контроль.

И именно потому, что я боюсь всего этого, я поворачиваюсь к нему. Я заставляю себя встретиться с ним взглядом, заглянуть в бездонные голубые глаза. Показать ему, что я ничего к нему не испытываю и никакого страха во мне нет. Я смотрю на него твердо. Упрямо. Я не могу разгадать Алекса, но, черт возьми, я бы отдала все на свете, чтобы раскусить его. Узнать, что скрывается за этим напряженным взглядом… Он поднимает руку и гладит меня по голове. Нежно, едва уловимо. Я боюсь пошевелиться. Нежность – худшее, что он может подарить мне. Нежность – то, на что реагируют мои душа и сердце. Нежности под силу пробраться сквозь мою броню. Нежность сильнее боли.

Кончики пальцев дотрагиваются до моей щеки и рисуют дорожку к подбородку. Теплые прикосновения, такие трепетные, такие ласковые, едва ощутимые, но, вместе с тем, они пронизывают насквозь мое тело. Я чувствую каждый миллиметр его кожи и жадно впитываю эти ощущения. Большой палец опускается на губы. Я сглатываю. Он продолжает смотреть на меня. И, словно дразня, ласково ведет по нижней губе, вырисовывая дугу, будто играет с ней и моими чувствами. Это чертовски приятно. И это чертовски злит. Меня бесит его нежность, бесит то тепло, что исходит от него, бесит тот трепет, с которым он касается меня. Я не согласна с такими правилами игры. Я не согласна попадаться в одну и ту же ловушку дважды. Я, может быть, и дура, но не настолько. Поэтому с вызовом смотрю ему в глаза и ловлю его палец зубами. «Попался», – говорит мой взгляд, и я кусаю его. Достаточно сильно, чтобы он ощутил боль. Он даже не хмурится. Продолжает гипнотизировать меня своими прекрасными глазами. Я не выдерживаю подобного натиска. Выпускаю его палец и, пригвоздив взглядом, гневно шепчу: