Текст книги "Атрибуция, диссонанс и социальное познание"

Психологи уже исследовали изменение мотивации выполнения неинтересного задания. Но возникает важнейшая проблема: а что происходит, когда человека недостаточно вознаграждают за то, что он выполняет интересное, увлекательное задание? Поскольку проблема эта, насколько мне известно, специально не исследована, желая положить начало такому исследованию, я предлагаю следующую гипотезу: при выполнении такого задания и в условиях недостаточного вознаграждения внутренняя мотивация человека еще более усиливается.

Не находя внешнего оправдания, личность непроизвольно ищет дополнительное внутреннее оправдание, а это обеспечивается путем усиления внутренней мотивации выполнения задания. Примеров этому явлению было очень много в СССР, на и в наши дни их немало. Это, например, те ученые, которые, получая мизерную зарплату, самозабвенно работали во имя того дела, которому посвятили свою жизнь. Это те педагоги, которые до сих пор находятся в бедственном положении, но продолжают плодотворно работать. Именно в таких случаях у людей появляется сверхмотивация и страсть в работе. Подобные явления свидетельствуют о том, что у многих работающих без достаточного внешнего вознаграждения людей имеют место процессы сверхкомпенсации путем усиления внутренней мотивации психической активности. В некоторых случаях подобная сверхкомпенсация может привести к стрессам, усталости и психосоматическим нарушениям.

Психо-логика подобного поведения примерно такова: «Я так я люблю свое дело, что работал бы и без вознаграждения». Но это возможно лишь тогда, когда работа действительно идет успешно, имеет положительные результаты, т. е. обеспечивается внутреннее вознаграждение (внутреннее положительное подкрепление деятельности и ее результатов).

Когда предпринятое человеком дело кончается неудачно, т. е. он не достигает поставленной цели, он может совершать, конечно, внешние атрибуции, этим путем защищая себя от фрустрации.

Однако вполне возможны случаи, когда потерпевшие поражение люди не прибегают к психической самозащите с помощью внешних атрибуций, в том числе проективных, признаются, что сами виноваты в неудаче. В этом случае они совершают внутренние атрибуции. Психологические последствия, к которым приводят подобные внутренние атрибуции, обусловлены тем, какие свои черты человек конкретно считает причинами или условиями неудачи. Например, если он считает, что потерпел неудачу из-за нехватки способностей, у него возникает переживание собственной неполноценности, а это, в свою очередь, приводит к еще большему снижению результатов: он будет прилагать еще меньше усилий, убеждая себя, что неспособному человеку нет смысла мучить себя напряженным и напрасным трудом. У человека, который, кстати, в подобных ситуациях часто прибегает к социальным сравнениям, может возникать чувство стыда.

Но если он приписывает свою неудачу недостаточности собственных усилий, недостаточному трудолюбию, то в этом случае, переживая легкую досаду и злость на самого себя, он может работать усерднее прежнего и наверстать упущенное.

Анализ подобных случаев реальной жизни сразу же подсказывает нам, что знание атрибутивных процессов и их разновидностей может помочь людям делать правильные и, самое главное, безвредные атрибуции, тем самым сохраняя свою положительную я-концепцию. Очень важно иметь в виду, чт. е. немало людей, которые полагают: такие личностные качества, как способности, черты характера и т. п. неизменяемы илиочень устойчивы. Это не столько неверно, сколько опасно, особенно в тех случаях, когда данные внутрипсихические факторы становятся средством приписывания, факторами, с которыми связывается неудача. Появляются опасный фатализм и чувство безысходности.

ПОСТАНОВКА ВОПРОСА

Мы уже видели, что атрибуции о себе (или просто себе) у человека не совсем такие, как атрибуции о других людях. Есть такие предубеждения, которые характерны только самовосприятию. Один психолог считает возможным назвать совокупность подобных предубеждений «тоталитарным я» (см.: Greenwald, 1980). Посмотрим, что это такое.

О некоторых компонентах этого образования мы уже говорили в предыдущих главах, но здесь, в контексте проблем самовосприятия и самоатрибуции, уместно коснуться их еще раз.

«Тоталитарное я» состоит из нескольких предубеждений, функция которых – защищать положительное представление личности о себе, а также свою когнитивную структуру. Это имеет сходство с таким контролем над потоками информации, какой устанавливается в тоталитарных государствах. Возможно, что тоталитарный государственный контроль является проекцией индивидуального тоталитарного контроля на все общество. Именно поэтому даже при одном и том же государственном строе и конституции разные лидеры устанавливают различные типы и стили контроля и правления. Устанавливаемая форма контроля отражает специфическое понимание природы власти и ее применения данным лидером.

«Тоталитарное я» пользуется тремя главными предубеждениями, которые суть: эгоцентризм; эффективная добродетель; познавательный консерватизм. Рассмотрим эти явления в отдельности.

ЭГОЦЕНТРИЗМ

При эгоцентрической предубежденности собственная личность является для человека центром познания и атрибуций. Значительная часть той информации, которая имеется в распоряжении каждого человека, является автобиографической.

Многое из того, что мы вспоминаем из прошлого, касается нашей личности. Описывая любое событие прошлого, в котором мы принимали то или иное участие, мы ставим себя в его центр, как будто сами были его главными действующими лицами. В подобных случаях мы всегда преувеличиваем свою роль.

Во всяком случае очевидно, что та информация, которая структурирована вокруг Я, лучше запоминается и вспоминается, чем любая другая. Это происходит благодаря переоценке собственной роли в событиях прошлого. Каждый член групповой работы, рассказывая о ней, приписывает собственной роли центральное значение, вспоминает в первую очередь свой собственный вклад в общее дело. «Малая Земля» Л. И. Брежнева – классический пример данного явления и может стать предметом специального психологиченского исследования, как и его личность и деятельность в целом. Одно и то же событие разные его участники вспоминают по-разному. Каждый индивид, если нет серьезных препятствий, ставит себя в центр событий. А из препятствующих причин можно указать на боязнь саморазоблачения и ответственности, когда, например, речь идет о совершенном групповом преступлении или проступке.

Такая избирательность, эгоцентричность воспоминаний зависит также от механизмов памяти. Мы знаем, что хорошо запоминаются те наши впечатления, которые значительны и интересны для нас. Запоминание и воспроизведение подобных событий имеет более интенсивную мотивацию.

Исследование супружеских пар показало, что каждый из супругов именно себя считает главным действующим лицом в семейных событиях. Каждый, преувеличивая свою роль, старается (иногда подсознательно и спонтанно) преуменьшить роль другого. Это вряд ли можно считать осознанным обманом. Перед нами, скорее всего, результат специфически эгоцентрической обработки информации.

Я думаю, что в дальнейшем в этой области психологии необходимо шире использовать результаты исследования эгоцентризма в трудах Пиаже и других специалистов по психологии развития.

Другой вариант эгоцентризма – это явление, когда каждый считает себя фактором, вызывающим определенное поведение, действия других людей. Это представление о себе как об активизирующем факторе в обществе. Лишь наблюдая поведение другого человека, некоторые склонны думать, что играют какую-либо роль в его поведении. Данное явление часто наблюдается в международных отношениях.

Примеров очень много. Недавно одна дама опубликовала мемуарную книгу, в которой приписывала себе создание достаточно солидного учреждения, хотя тем, кто участвовал в этом деле, известно, что ее роль была небольшой и даже разрушительной. Время от времени данный синдром проявляют многие журналисты и политические наблюдатели. Лидеры малых стран, играя роль «винтиков» мировой политики, нередко воображают, будто оказывают серьезное влияние на политические события современности. Многие «научные работники», наблюдая за творчеством небольшого числа одаренных ученых, воображают, будто вносят свой вклад в научный прогресс. Между тем многие из них лишь тормозят развитие науки. Немало знакомых и «друзей» талантливых писателей, поэтов, музыкантов, ученых, при жизни преследовавших этих людей из-за зависти, после их смерти выпускают мемуары, в которых выдают себя за тех, кто способствовал успешному творчеству этих людей, давал им полезные советы и т. п.

Исходя из подобных фактов и имея в виду, что описанное явление наблюдается повсеместно, можно предположить, что мы имеем дело с определенным типом личности, который, с некоторыми вариациями в большом количестве формируется у всех народов.

«БЕНЭФФЕКТАНС» И ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ, СЛУЖАЩЕЕ ИНТЕРЕСАМ Я

Каждый желает видеть себя в благоприятном свете как в роли благодетеля, так и компетентного и продуктивно работающего человека. Для обозначения такого представления человека о себе американские психологи сочинили не очень благозвучное сложное слово «бенэффектанс» (beneffectance состоит из двух слов: beneficient – добродетель, благотворитель, и effectance – действенность, от effect – результат, действие, следствие). Приписывая себе подобное сложное положительное качество, человек склонен отвергать личную ответственность за собственные неудачи или эгоистические действия.

Человек в целом, как мы уже знаем, склонен приписать причины собственных действий внешним факторам. Но эта тенденция становится особенно заметной, когда приходится объяснять собственные поражения и потери. Тот, кто потерпел поражение, приписывает причины такого итога другим людям, в первую очередь тем, кто одержал над ним победу. В то же время победитель объясняют поражение противника слабостью его способностей и отсутствию у него волевых и иных положительных черт характера. Собственную победу они, конечно, приписывают своим развитым способностям и другим положительным чертам. Эти явления наблюдаются как в реальной жизни, так и во время экспериментов. И здесь надо учитывать различие точек зрения действующего лица и наблюдателя. В то время, как наблюдатель приписывает причины поражения действующего лица его внутренним недостаткам (отрицательным качествам или отсутствию положительных черт, которые необходимы для победы), сам потерпевший поражение человек может придерживаться противоположной точки зрения. Причем и та, и другая сторона частично может судить справедливо, частично же – несправедливо.

Исследование подобных явлений показывает, что людям свойственна фундаментальная неспособность понимания истины и справедливости.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Вышеуказанные особенности атрибутивных процессов в последние десятилетия XX в. и в наши дни исследуются с помощью экспериментов. В частности, исследования проводились в области педагогической деятельности. Опишем один из этих экспериментов. Учеников А и Б, девятилетних мальчиков, обучают одним и тем же дисциплинам. В начале оба ученика имеют одинаковые результаты. На втором этапе А продолжает успешно усваивать предметы, в то же время ученик Б у половины учителей показывает хорошие результаты, а у второй половины – плохие. Когда спрашивают учителей, в чем причина таких результатов ученика Б, наблюдается следующее явление: те учителя, у которых ученик Б показывает хорошие результаты, приписывают успех учеников своей работе; те же из учителей, у которых ученик Б учится плохо, причину неудачи приписывают ученику.

Иной точки зрения придерживается объективный наблюдатель («зритель»): за неудачу ученика он обвиняет учителя, а причиной хорошего результата в основном считает способности и личные усилия ученика. Таким образом, предубежденность учителя служит укреплению его положительной самооценки. Анализ итогов подобных экспериментов свидетельствует о том, что тенденция приписывания успехов своей личности, а поражений – внешним силам наблюдается в следующих условиях: а) когда действующее лицо в значительной степени вовлечено в деятельность; б) когда действующее лицо, принимая решение об участии в данной деятельности, имеет возможность выбора; в) когда совершает свои действия перед обществом, выступает публично. Люди в целом убеждены, что являются добродетельными и плодотворно работающими социальными актерами, но когда их действия совершаются перед обществом, тенденция подобной самооценки усиливается.

Вот краткое описание еще одного эксперимента, которое показывает, что указанные выше тенденции у людей имеются всегда независимо от того, действуют ли они изолированно и без свидетелей или же перед публикой. Испытуемым предлагали тест умственной одаренности. Для половины испытуемых результаты тестирования держались в секрете (они сами оценивали полученные ими же результаты, не писали свои имена на листах и им было сказано, что их листочки собирать не будут). Для же второй половины испытуемых их имена написали на листах, листы собрали и оценку их работам давали психологи. Всем испытуемым говорили одно и то же, а именно: из 20 вопросов на 12 ответили правильно, а на остальные – ошибочно. Но половине из них было сказано, что такой результат – успех (хороший результат), а другой половине было сказано, что итог их работы оценивается как неудача (плохой результат).

На последнем этапе эксперимента всех испытуемых просили сказать, следствием чего можно считать подобные результаты: их способностей и усилий или же случайности (счастья, везения, удачи)? Ответы подтвердили теорию предубеждений, служащих интересам Я. Те испытуемые, которые поверили, что получили хорошие результаты, говорили, что это итог их собственных способностей и усилий. Те же, которые считали, что потерпели неудачу, такой итог приписали случайности и невезению. Подобные объяснения давались независимо от того, решались ли задачи в присутствии других людей или без свидетелей, приватно.

Таким образом, предубеждение типа бенэффектанса («добродетельный и эффективный деятель») о собственной личности создается с целью такого искажения воспринимаемой информации, чтобы можно было сохранить чувство собственного достоинства и самоуважение. Это процесс психической самозащиты, а данное предубеждение – защитный механизм или комплекс подобных механизмов. С помощью подобного комплекса мы защищаем в первую очередь самих себя, но одновременно и тех индивидов и те социальные группы, с которыми у нас имеется положительная идентификация. Но с социальными группами и учреждениями (рабочий коллектив, футбольная команда, политическая партия и т. п.) мы идентифицируемся с достаточной глубиной только тогда, когда они добиваются успехов. Когда же им сопутствует неудача, наша идентификация с ними слабеет и нередко даже исчезает (см.: Worchel et al., 1988).

Отмечу, что когда личность использует данный механизм для защиты определенной социальной группы, тогда она поднимается до уровня общества и превращается в социально-психологический защитный механизм. В зависимости от уровня идентификации данный механизм, преобразуясь, приобретает также социально-психологические особенности, которые на уровне индивида не могли возникнуть. Природу групповых, в частности, этнических защитных механизмов и комплексов я подробно исследовал в другой книге (см.: Налчаджян, 2000). Здесь же считаю необходимым обратить внимание читателя на следующее: когда перед социальной или этнической группой возникает задача объяснения своих успехов или неудач, функции объяснения и защиты выполняют индивиды – члены этих групп. Но тут перед нами заменяющая (викарная) защита, защита этого другого и ради другого. Явление викарного оправдания необходимо на всех уровнях социальной структуры: родитель оправдывает своего провинившегося ребенка, жена – мужа, руководитель учреждения – своего подчиненного (или наоборот) и т. п. Во время парламентских или президентских выборов, когда кандидат от какой-либо партии неудачно выступает перед избирателями, сторонники начинают оправдывать его, приписывая причины неудачи внешним обстоятельствам и другим факторам, не находящимся под контролем этой личности.

ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ

«Тоталитарное я» обрабатывает информацию с использованием предубеждения «познавательный консерватизм». Оказывается, что человек стремится применить полученную им новую информацию таким образом, чтобы подтвердить уже имеющееся мнение о себе, те гипотезы, которые уже сформированы у него на основе прошлого опыта. Это защита личностью своего самосознания. Для осуществления подобной цели он избегает таких ситуаций, в которых возможно получение информации, противоречащей его самоконцепции. Когда человек избегает встреч с определенными людьми, не желает оказаться в определенных ситуациях, то все это делается для поддержания устойчивости его я-концепции.

Указанные формы поведения и познавательные тенденции создают защиту от изменений для представлений человека о себе от изменений. Если бы не существовало предубеждение познавательного консерватизма, процессы атрибуции могли бы привести к изменениям структуры я-концепции. Поэтому личность избегает получения несовместимой с я-концепцией информации, в том числе информации в виде атрибуций.

Однако сохранение я-концепции в полной неприкосновенности невозможно. Человек, независимо от своей воли все же получает неблагоприятную для своего Я и несовместимую с ним информацию, и его я-концепция в определенной мере меняется. Но в таких случаях мы обычно внушаем самим себе, что эти изменения незначительны. Это делается путем «нового изложения истории личности». Например, когда нас спрашивают о таких вещах, о которых до сих пор мы не знали, мы обычно стараемся делать вид, будто уже знаем об этом. Это очень распространенное явление.

В результате проведенного обсуждения перед нами встают новые проблемы. Я уже предложил гипотезу, согласно которой самоатрибуция является одним из механизмов формирования я-концепции. Указанное выше явление (когда человек стремится делать вид, что знал то, о чем впервые слышит) необходимо связать с известным социальным психологам явлением «обратного знания», психо-логика которого кратко выражается в словах: «Я ведь это знал!» Очень распространенная познавательная иллюзия, другим выражением которой является утверждение: «Нет ничего нового в подлунном мире». В американской психологии эффект hindsight выражен так: «I knew it all along effect» (см.: Fishhoff, 1975).

ПОСЛЕ ИЗМЕНЕНИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

Как мы видели, представления людей, в том числе представления о себе претерпевают определенные изменения. Как же ведет себя человек после этого? Оказывается, у него появляются новые защитные тенденции. Одной из них является следующая: когда человек меняет свои взгляды и установки, то старается не вспоминать больше о своих прежних взглядах и установках, от которых ему пришлось отказаться. Он может утверждать, что всегда придерживался таких взглядов, какие защищает сейчас. У него появляются ложные воспоминания.

Это проявление так называемого автоматического конформизма, которое подсказывает нам, что существует следующая проблема: не являются ли самоатрибуции и познавательный консерватизм механизмами конформизма? Это искажение принимает, в частности, следующий вид: из прошлых своих установок человек избирательно вспоминает только те, которые имеют сходство с его новыми установками. Такое избирательное воспроизведение позволяет ему создать видимость устойчивости и последовательности своих установок во времени. Личность никогда полностью не осознает произошедших в ее психике изменений (см.: Goethals, Reckman, 1973; Fiske, Taylor, 1984, 1985; Ross, Fletcher, 1985).

ПРОБЛЕМА

Люди не всегда могут четко осознать и сформулировать, какие эмоциональные состояния переживают в данный «момент» и в данной ситуации. Хотя интроспекция в целом дает ценные данные о собственной психической жизни, мыслях и переживаниях, однако «допускает» немало ошибок. Как известно, интроспекция более или менее правильно отражает те психические содержания, которые появляются в сфере сознания личности, осознаются ею. Но ведь психология доказывает, что значительная часть переживаний и мотивов остается подсознательной, а следовательно, недоступной для интроспекции.

Известно также, что о психических состояниях и эмоциях других людей мы узнаем путем наблюдения и истолкования их поведения и экспрессии. Точно так же, наблюдая за собой извне, со стороны, мы строим предположения о собственных эмоциональных состояниях. Приписывая собственной личности какие-либо эмоции, мы учитываем ту ситуацию, в которой находимся и действуем. Проведенные многочисленные исследования свидетельствуют о том, что люди очень часто выносят суждения о своих чувствах и эмоциях именно на основе внешней информации (наряду с той, которую они получают в результате внутреннего самонаблюдения.

ВКЛАД С. ШЕХТЕРА

Наиболее серьезный вклад в эту область исследований внес Шехтер. Назовем основные результаты его исследований.

Шехтер выяснил, что, во-первых, люди предпочитают ждать неприятных событий в обществе других людей и, во-вторых, присутствующие служат для них средством или, вернее, социальной опорой при определении и понимании собственных эмоциональных состояний. Он сравнивает себя с другими, наблюдает за их поведением и экспрессией и приходит к выводам не только о психическом состоянии этих людей, но и о собственном состоянии (см.: Schachter, 1959; Schachter, 1971; Berkowitz, 1964).

В теории Шехтера подчеркивается как роль самоатрибуции, так и значение социального сравнения. Для того чтобы осуществить самоатрибуции, мы сравниваем свое поведение и эмоции с поведением и эмоциями таких людей, которые находятся в сходных ситуациях. Понимая эмоциональное состояние других, мы нередко приписываем сходное состояние и самим себе.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ С. ШЕХТЕРА И НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ

Широкой известностью пользуется первый, проведенный Шехтером и его коллегой Зингером эксперимент: испытуемым впрыскивают эпинефрон или адреналин, такие химические вещества, которые создают у людей возбужденное психическое состояние. Те из получивших укол испытуемых, которым не было сказано, в каком психическом состоянии они окажутся под воздействием лекарства, подражали эмоциональному состоянию тех лиц, вместе с которыми они «участвовали» в эксперименте. Но эти люди в действительности были тайными сообщниками психолога и в одном случае демонстрировали эйфорию, а в другом – гнев. Воспринимая эмоциональное состояние сообщника психолога, подлинные испытуемые приписывали то же самое состояние самим себе. Это и есть самоатрибуция эмоции (см.: Schachter, Singer, 1962; Изард, 1980).

Я думаю, что в подобных ситуациях атрибуцию уже нельзя считать вполне сознательным психическим процессом. В реальной жизни подобные самоатрибуции бывают спонтанными, принимая вид подражания. Я полагаю, что в толпе быстрое распространение эмоций обусловлено не столько маловразумительным «эмоциональным заражением», сколько самоатрибуциями под воздействием ведущих участников действий толпы. То, что называют «заражением» есть не что иное, как итог этих скрытых психических процессов, а не механизм распространения эмоций, как предполагали Лебон и другие авторы. И я думаю, что результаты экспериментов Шехтера с соавт. нельзя считать доказательством существования только эмоциональных атрибуций. Речь должна идти о более сложных явлениях.

Известно, что на основе результатов подобных опытов Шехтер выдвинул двухфакторную теорию эмоций, согласно которой эмоции состоят из двух факторов: 1) физического возбуждения; 2) знания о том, что означает это возбуждение:

Е (эмоция) = А (arousal) + C (cognition)

C – это истолкование раздраженного состояния.

Если у индивида имеется А, но отсутствует С, тогда он в поисках опоры для самопонимания наблюдает других и, определяя их эмоции, при наличии такого же А, атрибутирует себе ту же эмоцию. Подобное истолкование, конечно же, вызывает новые вопросы, два из них я ниже кратко рассматриваю.

НОВЫЕ ВОПРОСЫ

Из того истолкования, которое дает своим экспериментальным результатам Шехтер, фактически вытекает следующее: 1) эмоции, как самостоятельные психические явления, не существуют; то, что мы называем эмоцией, является лишь объяснением человеком своего физиологического состояния; 2) или же эмоции существуют, но они не зависят от физиологических состояний организма; однако они могут связываться с физиологическими процессами благодаря определенной работе мысли. Это серьезные вопросы, требующие дальнейших исследований.

Кроме того, следует иметь в виду следующее: действительно, в жизни каждого человека бывают ситуации, в которых он приписывает себе такие же эмоции, какие наблюдает у других присутствующих лиц. Но ведь простое наблюдение показывает, что так бывает далеко не всегда. Случается, что индивид не воспринимает подлинные эмоциии других. Бывает также, что воспринимает и понимает, но не подражает, не приписывает себе, поскольку они для него неприятны. Вот почему предвидения, построенные на основе теории Шехтера, не всегда оправдываются. Я думаю, что они не могут оправдываться в бо́льшей части случаев (см.: Cotton, 1981).

Я полагаю, что в данном разделе психологии атрибутивных процессов необходимо специально исследовать следующие вопросы: а) каким образом осуществляются атрибуция и самоатрибуция фундаментальных эмоций (интерес-волнение, радость, удивление, горе-страдание, гнев, отвращение, презрение, страх, стыд и вина); б) каким образом и в каких условиях атрибутируются различные комбинации фундаментальных эмоций. Я предполагаю, что атрибуция и самоатрибуция сложных комплексов эмоций являются когнитивно-эмоциональными процессами. И, конечно, в этой сфере следует выяснить, имеют ли место основные ошибки атрибуции.

В этой связи у меня возникла следующая гипотеза: можно думать, что теория Шехтера оправданна лишь в тех случаях, когда индивид знает, что должен более или менее долго сотрудничать с определенными людьми или хотя бы находиться с ними «в одной лодке». Такая перспектива является очень существенным социально-психологическим фактором и должна быть учтена в ходе дальнейших исследований. Если же индивид знает, что с этими людьми больше встречаться не будет, он редко будет атрибутировать себе их эмоциональные состояния. Да и вообще он не будет искать с ними сходства.

НАБЛЮДЕНИЯ Д. ЗИЛМАНА

Пытаясь расширить теорию Шехтера, Зилман показал, что находясь в раздраженном состоянии, человек в зависимости от внешней ситуации может пререходить от одной эмоции к другой. Например, если мы быстро поднимаемся на вершину холма и оказываемся в возбужденном состоянии, то, встречая там приятного человека, мы переживаем радость («Как хорошо, что ты здесь!»). Если же там окажется неприятный для нас человек, то мы можем переживать досаду и даже гнев. («Этот еще откуда появился!») Сила переживаемых нами эмоций находится в прямой зависимости от интенсивности нашего возбуждения (см.: Zillman, 1979; и др.).

Наблюдения, безусловно, правильные. Возможно, что именно по этой причине раздраженные люди в эмоциональном отношении подвижны (лабильны): в зависимости от ситуаций и от их участников, они переживают то радость, то гнев, то восхищение и т. п. Другой пример: находясь в состоянии сексуального возбужденния, человек легко может переживать гнев и совершать агрессивные действия, если появляются помехи. То же можно наблюдать у голодного человека. Голод, как возбужденное состояние, сексуальное возбуждение и т. п. – не столько эмоции, сколько психофизиологические состояния возбужденности, которые могут стать основой для появления у человека различных эмоций. В таких условиях могут иметь место и ложные атрибуции.

Усталость – также такое психофизиологическое состояние, которое способно порождать различные эмоции. Это временная депрессия.