Текст книги "311. Повесть"

Окошко за румынской стенкой

В девяностом году это было. Стояло лето. И вот такие же дни, как сейчас. Тёплые, но дождливые, раскисшие. Мальчик Алёша во втором доме жил… или в четвёртом – не помню уже… Нет, всё-таки во втором… Странное дело: наш дом – восьмой, а второй к нему почти примыкает. Причём он не просто второй, а два-бэ. Дома два-а тут нету, чтоб ты понимал. И просто второго тоже нету. Чудно́, ей-богу.

Вот в такой вот угловой квартире, как твоя, он и жил, наш Алёша. С родителями – втроём в однушке. Перешёл тогда Алёша в шестой… нет, в седьмой класс. Точно, в седьмой.

Что дети летом обычно делают? Правильно, кто на море, кто по лагерям, кто к бабушкам-дедушкам в деревню. Кто никуда не уезжает, те днями по улицам да подворотням валандаются. А вот Алёша и не поехал никуда, и по округе не слонялся.

Алёша страх как любил читать книжки. И не было для него на всём свете большего удовольствия, чем когда мама и папа уходили на работу, дом затихал, а он на весь день оставался один. Садился в любимое глубокое кресло, накрывался по грудь старым шерстяным пледом (даже в летнюю жару) – воображал себя английском аристократом девятнадцатого века перед камином. Пил без остановки чай из маленькой чашечки, что тайком брал из парадного сервиза в буфете за стеклом. Старался всё делать так, как в редкие свободные дни делали (или, по его представлению, должны были) любимые книжные герои – бесстрашные путешественники, проницательные сыщики и просто сорви-головы.

Алёша сидел и читал. Целыми днями. Лишь иногда делал короткие перерывы. Если смаковал каждый абзац, каждое предложение, выходило за день страниц сто. А если взахлёб – все двести, а то и триста.

Восемь томов Жюля Верна, восемь – Майн Рида, восемь – Вальтера Скотта, семь – Фенимора Купера, сборник рассказов Конан Дойля… Все книжки о приключениях, что стояли на полках в румынской стенке, Алёша уже прочёл от корки до корки, некоторые даже по два, по три раза.

В шестом доме у нас половину первого этажа занимает детская библиотека, две минуты добежать. Там Алёше попался как-то роман французского писателя Луи Жаколио «Грабители морей». Книжка новая, только из типографии – писателя этого у нас при Советах долго запрещали. Когда мальчик дочитал роман, у него потом весь день отчаянно колотилось сердце. Он кружил по комнате, представляя себя в стане бесстрашных героев, что бьются с пиратским отребьем, не щадя ни вражьих, ни своих жизней.

На следующий день с утра пораньше Алёша побежал в библиотеку. Явился до открытия, пришлось ждать под дверью. Десять минут показались Алёше вечностью. «Уже прочитал?! – удивилась пожилая библиотекарша. Она вся была словно одна большая, толстая, сдобная улыбка. – Или не понравилось?» Алёша объяснил: мол, роман такой интересный, что проглотил залпом. И попросил ещё чего-нибудь из Жаколио. Женщина сразу принесла ему из пахнущих старой бумагой лабиринтов другую книжку, что недавно напечатали и завезли в библиотеку, – «В трущобах Индии».

Читать он сел в тот же день. Роман был увлекательный, но не такой захватывающий, как «Грабители морей». Не так уж много Алёша осилил – всего-то четверть.

Солнечная безветренная погода к полудню испортилась. Небо набрякло тучами. Сначала заморосило, потом обильно, крепко полило. По-прежнему стояло безветрие, но тучи всё набегали и набегали незнамо откуда.

Так и на следующий день. Алёша проснулся под дробь ка́пель о жестяной отлив. Родители уже собрались на работу и завтракали. Мальчик подкрепился бутербродом с чаем, когда они ушли. Уселся в любимое кресло, укрылся пледом. Взял книжку. Какое-то время не раскрывал: смотрел в окно, на старую берёзу – как дождь бьёт по листве.

В такие дни дома с утра до вечера царил полумрак – квартирка тесная, а одно окно загораживает мебельная стенка. Мама, если замечала, как сын читает в потёмках, включала свет: мол, не порти глаза. Мальчик сердился – почему-то не любил горящие средь бела дня лампочки. Оставаясь дома один, никогда не включал раньше, чем наступал вечер.

Вот и теперь. Тёмное ненастье и тишина, сотканная из вкрадчивого шума дождя за окном, тёплого шуршания пледа да шёпота перелистываемых страниц. Больше ничего. Остальное вокруг словно умерло.

Алёша добрался до места в книге, где главный герой по имени Сердар – авантюрист и бесстрашный борец за права угнетаемых англичанами индусов – проваливается в яму-ловушку. А там, внизу, поджидают ядовитые змеи – целый клубок гадов! И отважный Сердар вынужден день напролёт стоять без движения на дне ямы, пока твари заползают под одежду, елозят, греются на лихорадочно-горячем теле. Положение незавидное: шевельнёшься – пиши пропало. Ни почесаться, ни вздохнуть полной грудью.

Даже в самых остросюжетных романах Алёше такой мерзости читать ещё не доводилось. Впервые мальчика от прочитанного пробрала дрожь. Его крупно затрясло. Он отложил книгу на подлокотник, забрался с ногами на кресло, натянул плед по самый нос. Долго так просидел.

И вот ему стало мерещиться, будто румынский гарнитур покачивается, поскрипывает, а вместе с ним скрипит, продавливается оргалитовый пол. Что мог подумать мальчонка, только что прочитавший про яму со змеями? Конечно – что за стенкой елозят ядовитые гады. Блестящие чешуйчатые тела скользят, вьются кольцами. Им там скоро станет скучно и тесно – захочется выползти да кого-нибудь покусать. Ну или хотя бы погреться на Алёшином теле под одеждой.

Он подхватился с кресла, сбросил на пол плед. Туда же упала и книга – ударилась корешком, раскрылась на том самом месте. Несколько страниц перевернулись с шелестом – словно змеи зашипели. Алёша сломя голову ворвался в ванную, хлопнул ладонью по выключателю, кое-как натянул брюки. В прихожей накинул куртку, обулся, схватил зонт. Вылетел на площадку, скатился по лестнице на первый этаж. С разбега ударил ногой в подъездную дверь. Взвыла пружина, железная ручка стукнулась о кирпич: оставила вертикальную бороздку – она там и сейчас есть.

Крупные капли дождя ударили в лицо, шею, покатились за шиворот. Он раскрыл зонт – не с первого раза, кнопка заедала. И пошёл куда глаза глядят. Ноги промокли, но он всё брёл и брёл по лужам на безлюдных разбитых улицах, в переулках, дворах. Ничто не заставило бы его вернуться. В голове то и дело как живые возникали картины – ползающие по телу ядовитые змеи и дрожащая мебельная стенка. Не-е-е-ет, он ни за что не пошёл бы домой, зная, что там может ждать.

Вечером он, усталый, мокрый как мышь, синий от холода, вернулся к подъезду. Дождался под козырьком маму с работы. Как только она показалась из-за угла соседнего дома, Алёшины страхи вмиг рассеялись. Змеи и подрагивание шкафов теперь вспоминались как что-то ненастоящее, выдуманное. А когда с работы вернулся папа и они поужинали семьёй, мальчик вовсе думать забыл о дневном происшествии.

Следующий день, как и предыдущий, выдался дождливым. Когда родители ушли на работу, Алёша как ни в чём не бывало устроился в любимом кресле. Смятый плед, раскрытая книга так и лежали на полу. Мальчик вспомнил произошедшее – и даже не вздрогнул. Надо ж быть таким глупым! Хорошо, что никто не видел. Стыдобище. Он бросил косой взгляд на гарнитур и усмехнулся.

Алёша взял книжку. Прервался он как раз на том месте, где к яме подходит слон и распугивает змей, а Сердар под шумок улепётывает.

Только мальчик прочёл первый абзац следующей главы, ему почудилось… покашливание. Тихое-претихое. «Кхе-кхе». Насторожился. Потом решил, что это старушка – соседка снизу. Ты ведь знаешь, звукоизоляция в хрущёвках никудышная.

Он стал читать дальше, но покашливание повторилось громче – будто бы здесь, в Алёшиной квартире.

«Кхе-кхе-кхе».

Голос показался очень знакомым.

«Бабушка?» – пролепетал Алёша вслух.

Бабуля умерла с год назад. Нежданно-негаданно. Он её очень любил и скучал.

«Эх Алёша-Алёша», – отчётливо произнёс знакомый с младенчества голос. Он напомнил о морщинистых руках, тёплой улыбке, сладком чае и поджаренной до золотистой корочки картошке.

Зовя бабушку, Алёша вскочил с кресла, бросил книгу, стал метаться по квартире. Заглянул в кухню, ванную, стенной шкаф в прихожей. Никого.

«Алёшенька, да тут я», – сказала бабушка громко. Вот теперь мальчик уловил, откуда шёл звук. Из-за румынской стенки. «Бабуш, ты как туда попала?» – спросил он, глаза по пять копеек. Он и верил, и не верил. «Да вот как-то так», – уклончиво ответила старушка.

«Выпусти, – говорит, – меня из-за стенки. А то тесно мне тут, аж дух спёрло. У самой сил нету отодвинуть». Алёша, понятное дело, даже не раздумывал. Навалился на стенку, кряхтя. Ещё. Ещё. Ничего не получалось. Оно и понятно – шкафы-то стяжкой сцеплены, сдвинуть их не так просто. Алёша старался-старался – и всё никак. А бабушка звала, звала, поторапливала: мол, чего копаешься. Алёше стало до слёз обидно, что никак не выходило освободить бабушку.

А потом его осенило. Он побежал в ванную, достал из-под ванны длиннющий папин лом. Приладив его как рычаг, он наконец добился своего: крайний шкаф натужно заскрипел, накренился и, падая, увлёк за собой все остальные. Грохот, звон. Побились стёкла, расколотился сервиз.

Алёша отскочил. Никогда ещё сердце у него не трепыхалось так отчаянно.

Никакой бабушки там не оказалось. И змей тоже. Было только окно. Серое от пыли, с намертво вколоченными в дерево шпингалетами. За окном густая мгла слоисто проплывала мимо. Ни деревьев, ни песочницы, ни турников, ни соседнего дома, ни дождя – ничего, что должен бы видеть Алёша. Только дрейфующая клочковатыми слоями серая мгла.

В стекло что-то стукнулось раз, другой, третий – и вновь растворилось в тумане. Мальчик не успел разглядеть. «Я тут, за окошечком, – сказал бабушкин голос. – Ты форточку отопри – я уж как-нибудь…»

Крошечная защёлка встряла намертво – никак не хотела поворачиваться. О шпингалетах и думать нечего – сидели в своих гнёздах как влитые. На сей раз помог молоток. Мальчик аккуратно стукнул пару раз по кончику ручки – и защёлка повернулась.

Алёша дёрнул. Затрещала, полетела хлопьями белая краска.

С внешней створкой форточки оказалось проще – легко открылась…

– А давай-ка выпьем, – прервал свой рассказ дядь Володя. Хлопнул в ладоши, задорно потёр лапки.

Илья не возражал. Сам потянулся за бутылкой.

И тут же получил звонкий шлепок по кисти.

– Руку не меняют! – одёрнул Владимир Сергеич.

Набулькал в рюмки. Выпили. Закусили.

– Так чего дальше-то было? – спросил порядком осоловевший гость.

– Что-что, – чавкал огурцом хозяин. – Не видал Алёшу больше никто.

– Совсем?

– Никто не видал. Всё, нету мальчика. Был – и нету. Тю-тю. Нетути. Меня тогда его мамка с папкой помочь попросили. Весь квартал меня знал и уважал. Если чего – сразу ко мне на поклон бежали. Ну, а я-то что? Я человек добрый, отзывчивый. Была возможность – помогал, не было – не помогал. Это щас про меня будто бы забыли, даже не здороваются… твари неблагодарные, бля… Так вот, я тогда на место происшествия прибыл, жалом поводил. Мальчонка, конечно, дал жару. Стенку здоровенную на пол увалить – это ж надо! Окно то и вправду было какое-то дымчатое. Не то стекло порченое, не то ещё что. Первый и последний раз в жизни я такое видал. Форточка, правда, была запертая. Но на полу и подоконнике поверх слоя пыли куски белой краски валялись – как раз те, что Алёшка ободрал, пока отпирал. Так что тут сомнений никаких. А вот кто её обратно замкнул – это большой-пребольшой вопрос. Может, сам мальчик. А может, и другой кто…

– Стоп! – запротестовал Илья. – А не мог пацан уйти из дома через дверь? Испугался, что предки наругают, – и по тапкам. А там уж чёрт знает, что с ним могло приключиться на наших-то улицах. Может, турки на органы похитили.

– Исключено, – покачал головой дядь Володя. – Дверь изнутри на предохранителе.

– А родители не могли подстроить?

– Хе-хе! Садовая твоя голова. Да ты сам-то покумекай – как?! Они домой вечером пришли – глядь, а дверь на предохранителе. Снаружи-то предохранитель не запрёшь и не отопрёшь. Только изнутри. Звонили-звонили, стучали-стучали – а ребёнок не открывает и признаков жизни не подаёт. Естественно, соседей на помощь позвали – взломать. Да и на работах они весь день пробыли – свидетелей куча.

– Ну тогда да, ваша правда… – нехотя согласился Илья. – А остальные подробности вы откуда знаете? Про змей, про бабушку. Никто ведь этого не видел.

Сосед помедлил с ответом. Сидел жевал губами, теребил грязными пальцами вылезшую из кальсон нитку.

– Ну, как тебе сказать… Просто знаю. У меня глаз-то намётанный. Стаж в ментовке – будь здоров, с самых низов. Я как место происшествия вижу – сразу картинка в голове складывается. Штришок к штришку. То сюда, это туда. Не зря я на хорошем счету был, пока не это самое…

– Так а что там было-то, за тем окном? Что-то же было, раз утащило пацана.

– Да х-х-х-х-хер его знает, – махнул рукой дядь Володя. – Давай-ка ещё по маленькой хряпнем.

Выпили, закусили.

– Мало ли чего там может быть… Это ж я не просто так, не для красного словца тебе рассказал. Во-первых – чтоб ты за румынскую стенку зазря не сувался. А во-вторых… – замялся он.

– Что во-вторых?

– У нас тут на квартале много такого бывало на моей памяти, чему объяснение ищи-свищи, хоть обыщись-обдрищись – а не найдёшь. Вот приключилось ещё такое – и тоже совсем рядом, возле школы.

Зелёный фургон

До школы нашей отсюда два шага. Вот садик напротив, а за ним школа. Между ними – дорога, проезжая часть. Ну как проезжая… ездят там редко. Больно узкая, разъехаться трудновато. Дети постоянно бегают – потому водители гнать побаиваются.

Зимой дорогу не чистят. Колёса снежок накатывают, накатывают – сверху ледок образуется. Подошвы хорошо скользят.

Вторая смена в школе после обеда начинается, в час с копейками. Ясное дело, многие дети раньше приходят. Но их не впускают, пока не прозвенит звонок с последнего урока первой смены. Чтоб не безобразничали без присмотра в коридорах. Вот они и отираются у запертых дверей – целая толпа. Скучно. Кто болтает, кто на щелбаны спорит, кто девок за косички тягает, кто дерётся.

Самые хулиганистые, бывает, цепляются сзади за бампер проезжающей мимо машины и едут, как на лыжах. Водитель – особенно грузовика – замечает не сразу, а только метров через пять-десять, а то и все пятнадцать. Как только тормозит, хулиганы тут же отцепляются, бросаются врассыпную и растворяются в толпе у крыльца. Что остаётся водителю? Только уехать восвояси порезвее да сказать спасибо, что бампер не оторвали.

Но не всегда и не всем хулиганам удаётся вовремя дать дёру.

Как щас помню, семьдесят девятый год на дворе. Почти двадцать лет назад… во времечко летит! Зима, февраль. Мороз лютый, скрипучий. Та дорога у школы заледенела – сплошной каток. Кучка архаровцев в шапках набекрень удумала цепляться за задние бампера. То двое прицепятся, а то трое, четверо. Ни одной машины не пропускали.

Прибился случайно к той компании Петя Власов. Обычный, непритязательный семиклассник-пионер. Крепкий ударник. Звёзд с неба не хватал, на фоне коллектива не выделялся, в сомнительных проделках ни разу замечен не был. И тут чёрт дёрнул его, дурака, за компанию с теми засранцами за бампер уцепиться.

Проезжал мимо зелёный фургон… о, фильм такой есть – «Зелёный фургон», недавно по телевизору повторяли!.. Ну, «буханка» обычная. Не то чтоб зелёная. Болотного цвета – ну, ты знаешь. Знаешь ведь?! Во-о-о-о-от. Петька портфель в сугроб швырнул да и потрюхал следом за двумя дуболомами, радости полные штаны.

Уцепились, значит. Петька посерёдке. На корточки присели. Едут гогочут. «Буханка» резко тормозит. Шины об лёд визжат. Два дуболома, что с боков, отлетели, как бильярдные шары, да стрекача задали. А Петька об бампер мордой – стук! Тело по инерции под самое днище фургона – хуяк.

Дверца водительская открылась. Наружу вальяжным шариком выкатился толстячок-коротышка в рабочей одежде. Широко улыбался – по-доброму, снисходительно. Но – с ехидцей.

Обошёл мужичок машину. Встал, ручонки короткие в бока упёр. Стал смотреть, как Петька из-под днища выкарабкивается, словно вялый таракан, которого тапкой оглушили. Нос сломанный набок своротило. Кровь не лилась, но сразу видно: худо дело. При переломе носового хряща как раз редко когда кровь идёт… Досталось пацану, в общем, за его дурость.

Школьнички у крыльца попритихли, резвиться перестали. Смотрели, чего дальше будет.

Толстячок наклонился, помог малому из-под днища выкарабкаться.

А дальше…

Дальше как-то чертовски быстро всё произошло. Он ему одной ручонкой подниматься помогал, а другой в то же самое время открывал заднюю дверцу фургона. Как только малец худо-бедно на ноги встал, фургонный его за шиворот хвать да и швырнул, как котёнка, внутрь. И дверку захлопнул. Не спеша вернулся вразвалочку на водительское место. Мотор рыкнул. Машина тронулась, чуть пробуксовала на ледяной корке да и уехала.

Никто ничего не успел сделать. Да никто и не пытался…

Дядь Володя прервал рассказ, увидев бегущего по стене таракана. Схватил горелку. ВУХ-Х-Х-Х-Х. На обоях осталась неопрятная коричневая отметина. Обугленный трупик брякнулся о пол, лёг кверху брюшком. Передняя лапка ещё какое-то время дрыгалась, словно в знак приветствия. Хозяин и гость наблюдали. Когда насекомое испустило дух, вернулись к разговору.

– Закурим? – предложил дядь Володя. На столе откуда ни возьмись нарисовалась грязная хрустальная пепельница.

Владимир Сергеич достал было из нагрудного кармана рубашки, засаленного больше, чем сама рубашка, початую красную пачку «Примы ностальгии». Илья жестом остановил его, извлёк из кармана джинсов синий «Соверен», раскрыл и протянул собеседнику – угощайся, мол. Хозяин одобрительно крякнул, вытянул из пачки сигарету.

Закурили. Помолчали. Кухню заполнили вязкие косматые волны сизого дыма.

– Скажи, первые затяжки самые кайфовые? – произнес дядь Володя.

– Умгу, – подтвердил Илья, глубоко затягиваясь. – Так что в итоге с мальчиком тем?

– С Алёшкой?

– Да нет же! Вы ж только что про… про… про Петьку рассказывали. Который под колёса попал. Тьфу! Не под колёса, а…

– А-а-а-а-а-а, Петька-то! Власов! Да, точно-точно. Про него я и рассказывал. В общем, забрал его с собой тот мужичонка-коротышка.

– И всё? – разочарованно поднял брови Илья.

– Ну, как тебе сказать… – Дядь Володя поднялся с табуретки, смачно харкнул в раковину. Вернулся на место, положил ногу на ногу. Затянулся и объявил громогласно: – И всё – да!

Илья хотел возразить, но слов не нашлось – только руками развёл.

– Ну, как всё. Всё, да не всё. Дети, что у крыльца школьного отирались, номер-то запомнили. И сообщили кому надо. Но… видишь ли… не было такого зарегистрированного номера. Он даже, сука, стандартам тогдашним не соответствовал ни хрена.

– Но ведь у автомобиля могут быть какие-то… как это у вас называется… – Илья щёлкнул пару раз пальцами. – … особые приметы – вот!

– Хе-хе, – усмехнулся хозяин. – А ты смышлёный! Да, были особые приметы. Была. Одна. С того боку, что на школьное крыльцо смотрел, хорошая такая длинная отметина красовалась – почти во всю длину кузова. На саблю похожа.

– И что, неужто не сумели найти ту машину?

– Не, не сумели.

– ?

– Зря смеёшься. Проработку основательную организовали. И по городу, и по области, и по соседним. Никто – НИКТО! – такой машины не видал. И номеров таких не видал. И как она въезжала в триста одиннадцатый квартал. И как она хоть где-нибудь из него выезжала.

– Да не может такого быть…

– Знаю, знаю, что не может. Но мы тогда на совесть работали. И сработали тоже на совесть – хоть оно и принято говорить, что менты козлы. Всё проверили. Всё, что только можно. Единственное место, где ту «буханку» видали, – школьное крыльцо. Больше нигде.

– Так может, она из квартала и не выезжала…

– Может. Но на квартале мы тогда основательней всего шерстили. – Дядь Володя затянулся, выпустил дым Илье в лицо и вкрадчиво отчеканил: – Никто. Никогда. Больше. Не видел. Ту. Машину.

С самодовольным видом он откинулся на табуретке – будто бы в кресле перед камином.

– В общем, мораль сей басни такова: не надо хулиганить, – резюмировал заплетающимся языком Илья.

– Твоя правда, – согласился Владимир Сергеич и ткнул в нового таракана тлеющим окурком.

Зашипело. Насекомое затрепыхалось.

Тык. Сгорели усики.

Тык. Подпалило лапки.

Тык. Почернела хитиновая спинка.

– А ещё нужно слушаться взрослых, когда они тебе говорят дверь никому не открывать, – сказал он, задумчиво глядя на покалеченного таракана – тот на единственной уцелевшей лапке всё ещё пытался уползти.

– Ну-ка? – Илья предвкушал новую увлекательную небылицу.

– Вот тебе мама в детстве говорила, что нельзя незнакомцам дверь открывать, когда дома один?

Илья задумался, почесал подбородок.

– Не помню такого. У нас двор дружный был, мы даже двери не всегда запирали. И ключ запасной под коврик прятали.

– А тут не так. Квартал тридцать с гаком лет назад построили – и уже с тех пор родители детям говорили: остаёшься, мол, дома один – никогда не открывай дверь; у нас ключи есть – мы сами откроем; будут звонить-стучать – даже не подходи, сиди тихо. Откуда оно пошло – никто не знает. Вот, к примеру, какая история приключилась что-то лет пять-шесть назад.