Текст книги "Дневник лесного янгире"

Эджи бой

Утром мне позвонил Шульц и сказал, что нам надо срочно встретиться. Когда я пересекся с ним во дворе его многоэтажки, он не сразу меня признал из-за новой прически.

– Тебя пригласили сниматься в римейке Мартина Скорсезе вместо олда Де Ниро? —спросил он озабоченно. —У тебя всё порядке?

– Нет… У меня не совсем все в порядке. К сожалению…

– Господи, ты всю ночь бухал? —почуяв перегар, отмахнулся Шульц.

– Что у тебя случилось? Выкладывай.

***

– Это блядь что еще? —спрашиваю я, посмотрев на разбитое окно.

Шульц вставил в рот сигарету и произнес:

– Сегодня ночью, я проснулся от хлопка. Бросился к окну и понял, что стреляли. Не успев одернуть занавеску, услышал визг мотора и как ты думаешь, что за авто я увидел?

– Догадываюсь!

– Пора кончать с этим…

– И что ты предлагаешь?

– Убить этого уёбка…

– И как ты себе это представляешь?

– Не знаю. Надо подумать.

– Шульц, я понимаю, когда стреляют по твоим окнам среди ночи, это очень не приятно… Но, ты сам говорил, что за ним стоят персы очень серьезные… Что с нами будет, если он сдохнет от наших рук?

– Ты прав брат. Но и продолжаться это так долго тоже не может… А если нам уехать из города? Он для нас, как тюрьма, хоть и без стен…

– Куда уехать? Деньги нужны… Как ты не понимаешь…

– Сука, ну неужели никакого выхода нет! —парень встал и ударил по стене кулаком. —Хочу нажраться… Вхлам чтобы прям!

– Подожди… Есть выход. Но я не знаю, прокатит ли!

Мы купили по паре бутылок Хайнекена и забрались на крышу ближайшей электрички до Орехово-Зуево. Шульц спросил меня, когда электричка тронулась с места и ветер поднял его челку:

– Думаешь, Монгол нам поможет?

– Возможно…

– И зачем только ты порвал его визитку…

– Думал, что его помощь нам не понадобиться… Ничего, он завсегдатай одного заведения, где я пел. Посмотрим там.

– Что за ребрендинг ты устроил на башке? —кивнул на мой могавк, друг.

– Тебе не нравится?

– А мне должно нравиться? Слушай, эджи бой, я не одна из твоих телок. Я вижу, у тебя что-то случилось. Говори.

– Мы расстались с Сун… -сказал я и сделал большой глоток из бутылки.

– И что? У тебя крышак на этой почве снесло?

Электричка затормозила на станции.

– Мне правда очень плохо… -говорю я, доставая из кармана жестяную банку с грибами. -Не влюбляйся, хоуми, никогда не влюбляйся…

***

Заходим в ресторан «Millennium» под громкий бас. В залитом синим неоном, зале, все танцевали и веселились. Праздновали день рождения какой-то важной задницы. Мы устремились к барной стойке. Я рассказывал другу о порномести Летты.

– Тебя не смущает, что у неё есть home video с твоим участием? —спрашивает Шульц.

– Мне теперь все равно… Видео видела Сун. И мне не важно теперь, что еще кто-то увидит мой бритый детородный орган.

– А если увидят родственники? Тебя это вообще не волнует?

– Я же сказал, мне плевать!

Забираемся на барные стулья перед стойкой. Светловолосый бармен, лет 20-ти с татуировкой на шее, загружал в холодильник бутылки.

– Джеймсона плесни пятьдесят мне и моему другу. —говорю я ему.

Бармен достал ирландское виски и разлил нам по стопкам. Я спросил:

– Дружище, сюда часто заглядывает Монгол. Ты его знаешь?

– Знал… -кивнул парень.

– Ты не в курсе, он сегодня будет?

– Не будет, дружище… Точно не будет…

– А в чем дело? Когда будет, не подскажешь?

– Не сегодня, не завтра. Убили его… Еще на прошлой неделе. В собственной квартире, какой-то тип в черной маске пузо заточкой проколол.

Мы с Шульцем переглянулись. Ошалев от новости, я выпил стопку залпом.

– Я сейчас. —сказал я другу, бросив на стол деньги.

Растолкав двух танцующих влюбленных, я прошел в туалет. Пока я там уринировал, мое внимание привлекло граффити на стене кабинки. Глаз, нарисованный красным баллоном. Я достаю банку с грибами и отправляю несколько в рот.

Убийца мажоров был здесь? Он причастен к убийству? Неужели такое вообще бывает?

– Зачем ты это сделал, Марвэлл? —говорю я вслух.

Перед глазами пронеслась сцена. Марвэлл звонит в дверь квартиры богатого авторитета. На нём – черная маска. В руке – заточка. Грузный мужчина открывает дверь и тогда парень резко бьет ему заточкой в живот. Брызжет кровь. Монгол падает. На его белой рубашке внизу расплывается большое красное пятно. Внутри квартиры, убийца рисует его кровью на стене символ своего движения.

***

Когда поезд тронулся с места, мы с Шульцем стояли в тамбуре друг напротив друга. Свет над нами моргает. В руке у друга – коктейль, который он купил в Пятерочке за 150 рублей, по дороге на станцию. Он часто моргает и говорит:

– Думаешь, его убили ребята с движа? —он поднимает одну бровь. -Как и того мажорика с Ленской?

– Если Монгол – их жертва, то вполне логично. Они выбирают именно таких, следуя своей идеологии… Персонажей с большими деньгами…

– Жаль, что так вышло… Накрылся наш карт бланш на мирную жизнь…

– Возможно, Монгол заслужил то, что с ним произошло… И лежит теперь на холодном столе для аутопсии.

– Чё ты несёшь? Разве тебя не расстроила новость о его смерти?

– Сначала расстроила. А теперь, я даже не знаю…

– Он мог нам оказать помощь в решении наших проблем… Может он и гниль был, не знаю, но к тебе относился хорошо. —Шульц глотнул из бутылки. -Что ты все время жуешь?

– Ну это моё дело.

Мы прошли в вагон и сели друг против друга.

– А знаешь, у меня есть план…

– Какой? Один у нас уже сорвался сегодня…

Мне приходилось напрягаться, чтобы говорить связано.

– Я не об этом… -достает Шульц папиросу, забитую планом, из кофты. —Будешь?

Я кивнул и открыл окно, пока друг поджигал папиросу. После первой большой тяги я сильно закашлялся. Шульц протянул мне бутылку. Мимо нас прошла высокая и красивая тянка с мятно-зеленым цветом волос. Шульц посмотрел на меня. Глаза у него стеклянные.

– Мне хочется, чтобы эта фея села мне на лицо. —говорит он, сильно затягиваясь сладковатым дымом.

– Удачи, спермобак! —улыбаюсь я.

Шульц схватил бутылку коктейля и рванул в тамбур к девушке. Я остался в вагоне один, вспоминая Марвэлла, Монгола и мертвеца в лесу. Неужели все эти убийства – дело рук группировки, в которой он состоял? Этого просто не может быть. В какой-то момент в вагон влетает Шульц и говорит, что в соседнем тамбуре находиться Ян. Этот сын шлюхи, поступил в Орешке в финансовую академию и скорее всего задержался на алкогольной тусе с одногруппниками.

Мы влетаем в тамбур. Сгорая от ненависти и жажды мести, я бью первым. Удар оказывается сокрушительным, ибо не зря я копил силу, накачивая руки все это время. Наглый и дерзкий «хозяин жизни» падает на пол. Мы жестоко долбим его ногами. Весь пол электрички становится красным. Свет то включается, то гаснет, как стробоскоп в ночном клубе. И вот наша жертва уже не двигается, но мы еще долго находимся во власти багровой ярости.

– Я хочу его обоссать… -говорит Шульц и пытается достать из штанов детородный орган.

Шум поезда на полном ходу, кровь на моих чёрных Dr. Martens, безумная улыбка на лице Шульца, когда он уринирует на Яна и я больше уже ничего не помню. Утром ко мне приехала полиция. Копы настойчиво звонили и били в дверь. С какой целью они заявились? На ум приходит только одно. Мы с Шульцем созвонились и сошлись во мнении, что Ян с высокой вероятностью умер от полученных нами, пиздюлей.

Мы оказались по уши в дерьме и назад пути нет.

***

В квартиру перестали трезвонить. Так и не дождавшись, что им кто-то соизволит открыть дверь, полицейские укатили на своем уазике. Я стою в ванной перед зеркалом и смотрю на свое отражение. Глаза никогда не были такими красными, белков почти не видно. Я напоминаю вампира из фильмов ужасов категории B. Кожа серая. На голове – могавк. Хорошо, что меня таким не видят мои родители. Они сейчас загорают где-то на пляже и купаются в теплой соленой воде и даже не догадываются, в какое дно я опускаюсь.

На раковине лежит открытая жестяная банка с серо-фиолетовыми организмами. Я беру оттуда горсть и закидываю в свою топку. Такого количества я никогда раньше не употреблял. Боялся последствий. Но сейчас мне уже все равно. Я хочу хоть на какой-то промежуток времени выпасть из этой гнусной реальности. Она меня бесит. Я устал от нее.

Я отправляюсь в комнату и беру открытую бутылку виски. Краем глаза замечаю на диване сиреневый топик Сун, который она забыла в тот несчастный день. Взяв топик в руки, прикладываю его к лицу. От вещи пахло моим любимым запахом – ею. Этот запах не перепутаешь ни с чем и никогда. Я вдыхаю этот аромат, как какой-нибудь чертов фетишист и вспоминаю наш последний разговор. Как она, сжимая розу в руке, сказала мне:

– Я верила тебе… А ты… Ты трахался с этой сукой, когда мы с тобой встречались. Как ты мог? Ты тварь, Алекс!

Отбросив топик на пол в сторону, наступаю на него и включаю на музыкальном центре музыку. Начинаю дергаться, как припадочный. Из колонок льется PsyTrance, а мои движения похожи на безумный ритуальный танец. Нечто похожее выделывали шаманы у костра, отведав мухоморного отвара.

Схватив тетрадь с остро-наточенным карандашом, я забираюсь в ванную. Ложусь прямо в майке и джоггерах. Прокалываю карандашом вену на руке и начинаю кровью рисовать в своей тетради.

Аннигиляция

Когда я вывел кровью на бумаге глаз с символами во весь лист, в дверь позвонили. Я подумал, что это Шульц и вылез из ванны. В правой руке у меня тетрадь и карандаш. Подойдя к двери и осторожно посмотрев в глазок, слышу голос:

– Я знаю, что ты дома…

И это был не Шульц. В глазок я вижу парня в полицейской форме. Паша. Он же Татарин. Шульц предупреждал, что однажды мы с ним встретимся и этот чертов день настал.

– Если не откроешь, я вызову сюда парней и они снесут к ебеням эту дверь… Не тяни!

Я глубоко выдохнул и открыл дверь полиционеру.

– Ну здравствуй, молодой человек. —говорит он.

– У вас ко мне какое-то дело?

– Поговорить хотел… Может впустишь? Я всё-таки служитель закона, а с законом не поспоришь… -желтоватые зубы обнажились в улыбке.

– Проходите… -отрешенно, говорю я.

Он прошел на кухню и кинул на стол папку. Прикрыв дверь, я прошел к нему. Татарин был высокого роста, как и говорил Шульц. Худой, килограммов под 65. Торчит короткая рыжая челка из под фуражки. Он сел на кухне за стол и достал сигарету.

– Вы что-то хотели? —спрашиваю я, встав напротив у окна.

Полиционер долго смотрит на меня, будто изучает и говорит:

– Не надоело?

– О чем вы?

– Не надоело прятаться? Скрываться? —прикуривает полиционер сигарету.

– Я что-то вас не понимаю… -кладу пепельницу на стол.

– Не прикидывайся… Все ты понимаешь… -нагло стряхнул полиционер пепел на пол, вместо пепельницы.

– Зачем вы пришли? —внутри у меня начинает закипать злость. -У вас ко мне есть какие-то вопросы, касаемые закона? Если вы и вправду ему служите?

Полиционер сверкнул на меня волчьими глазами и вырвал из руки тетрадь.

– Заткнись, снич! Таких мразотных малолетних дебилов мы раньше размазывали по асфальту… Без суда и следствия… -смотрит Паша на нарисованный кровью, глаз в тетради. —С тобой всё серьёзно. Поверь челу из 90-ых… Ты не жил в это время… А я оттуда. Моё любимое время… Кровавое… Но честное!

– Как страшно…

– Жаль, но теперь мне остается лишь вспоминать о нем томными вечерами за банкой пива после трудового дня… -листает страницы тетради гость в погонах.

– А сейчас что-то кардинально изменилось вокруг?

– Дурак ты. Глупый… О чем мы с тобой дискуссируем? —усмехнулся Паша. – Ты по уши в дерьме, парень. -бросает он тетрадь на стол. -Ты даже не представляешь, как ты влип.

Непреодолимый импульс – сделать ему больно и пустить кровь, овладевает мной. Но пока я стараюсь держать себя под контролем.

– Мда? И С чего бы?

– Ты сделал большую ошибку.

– Какую? Ну, говорите…

– Ты поссорился не с тем парнем и он обратился ко мне с просьбой решить одну проблему…

– И что за проблема?

– Ты —проблема… -встает со стула и тычет мне в грудь мужчина.

Я сильно сжимаю в руке карандаш. Полиционер продолжает:

– Короче… Собирайся!

– Мы куда то уходим?

– Ты арестован. —мужчина выбрасывает дотлевшую сигарету в раковину и достает из кармана пакетик с белым веществом. —Ибо я нашел у тебя это…

Все получилось именно так, как говорил Шульц. Продажный мусор не меняет методы.

– У меня? Но я даже не знаю, что это за вещества….

– Если тебе от этого легче, это —мефедрон… Одевайся, долбанный ирокез. Разговор окончен…

– Нет, еще не окончен… Ты ведь говорил, что по 90-ым скучаешь? -во мне вскипает дикая ярость.

– Что, прости?

В кровь выбрасывается адреналин и дальнейшее сдерживание эмоций оборачивается факапом.

– Я тебе дам их вспомнить. -и со всей дури вонзаю карандаш ему в шею. —Вспоминаешь?

Острие попало прямо в сонную артерию на его шее. Я вытаскиваю карандаш и кровь начинает хлестать, как из прорванной батареи, прямо на стену и холодильник. Его руки непроизвольно дернулись к ране. В глазах у Паши все поплыло.

– Вспоминаешь, лакей в погонах? —кричу я.

Полиционер пытается что-то сказать в мою сторону, но у него выходит лишь нечленораздельное и бессильное шипение. Вытаращив глаза и попятившись назад, он падает на пол в коридоре. Фуражка слетела с его головы и покатилась в комнату. Я прыгаю на него сверху и вонзаю карандаш в его правый глаз. Он машет руками и пытается скинуть меня. Но я бью ладонью по воткнутому карандашу и он входит в его голову все глубже. Кровь брызжет на мою майку. Паша в агонии.

– Вспоминаешь 90-ые? А? -я бью ладонью по карандашу снова и снова и он входит в его череп полностью.

Татарин дергается, но уже не так яро. Левый глаз закатился и замер, остановившись на невидимой точке. Я встаю и смотрю, как жизнь угасает в нем. Выдохнув, начинаю понимать, какую чудовищную вещь я только что сделал. Я совершил убийство, и вполне реально, что даже двойное; хер его знает, как там Ян. Может я всё-таки пережестил? Нет. Тут у меня не было выбора. Этот продажный коп собирался подкинуть мне запрещенные вещества и надолго посадить в клетку. Что я мог сделать? Ублюдок заслуживает смерти. Я стою и смотрю на лужу крови. Самое страшное то, что я начинаю чувствовать удовольствие от этой картины. В незапертую дверь квартиры вдруг входит Шульц. Увидев тело Паши и мою окровавленную майку, Макс, ошалело спрашивает:

– Что здесь произошло? —проходит в коридор и закрывает дверь. —Ты его убил?

– Это не убийство, а аннигиляция.

– Ты че несешь? Какая аннигиляция? Ты его порешил тут, он не дышит, кровищей все залил…

– Он сам напросился…

– Ты вообще соображаешь, что ты сделал?

– Этот рыжий мудак хотел меня посадить…

– Этот рыжий мудак – полицейский! Ты хоть представляешь, в какое дерьмо ты вляпался?

– Я уже давно в нём… И ты это сам прекрасно знаешь!

– Что ты собираешься делать?

– Нужно избавиться от жмурика.

– И как ты себе это представляешь?

– Его не должно быть в квартире моих родителей. Только не здесь… Целиком его отсюда выносить – палевно. Очень палевно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сгоняй к отцу в гараж и принеси мне пилу.

– Алекс…

– Что? —я смотрю на друга не моргая. —Что мать твою?

– Я не хочу в этом участвовать.

– Просто принеси мне пилу. Макс, не тупи!

Пока друг ходил в гараж отца за инструментом, я расстелил на полу черные полиэтиленовые мешки, поставил тазы для крови с внутренностями и снял с полицейского всю одежду, кинув её в ванну. Делаю музыку на музыкальном центре громче. Беру с кухни большой наточенный тесак и подхожу к голому мертвому копу в луже крови. На какое-то мгновение в голове у меня пролетела сцена, которую я видел еще личинкой. Зима. Повсюду снег и кровь. Дедушка разделывает на улице свинью. Рядом лежат отрезанные копыта.

Я стою над трупом с большим острым с кухни, тесаком и думаю. У свиньи, о которой я сейчас вспомнил, не было выбора. У убитого Паши он был. Полиционер сам виноват в таком исходе. Его ничуть не жалко. Знаю таких, этот выродок пошел в полицию, потому, что его раньше унижали, а он не мог дать сдачи обидчикам, ввиду слабых физических данных. Поэтому он решил, что когда вырастет, то обязательно отомстит обществу за свое трудное детство. Использует власть, которую ему даст государство, в своих интересах. Коррупция и кидалово стали его приоритетами.

Когда приходит Шульц, все тазы уже были забиты липкими и теплыми внутренними органами Паши. Я вынул все, что было внутри тела полиционера. В ванной полыхает его одежда. Шульц затыкает нос и говорит:

– Ну и вонь… Как ты тут дышишь, гребанный Джек – потрошитель?

– Пилу принес? —спрашиваю я весь в испарине.

Он протягивает мне инструмент и говорит:

– Ты сумасшедший…

– Все писаки малость сумасшедшие… -я забираю у него острую пилу и наклоняюсь к телу жмурика.

Шульц отворачивается и тогда я начинаю пилить шею. Кровь льется фонтаном и брызжет на майку и лицо.

– Господи, ну и вонь… Мы сейчас тут провоняем и сами будем как мертвецы.

Парень прикрывает рот рукой, сдерживая неудержимую рвоту при виде мяса и крови. Я вижу, что ему не по себе, но продолжаю свое грязное дело.

– Ты можешь идти… Я и сам справлюсь. —говорю я.

– Извини, но я реально больше не могу.

Он уходит и снова возвращается, предупредив, чтобы я закрыл входную дверь на замок, что я и сделал, продолжив расчленять продажного служителя закона.

Бабушка 2

За окнами вечерело. Закончив с Пашей, я сидел на полу коридора, весь в крови полиционера и не спеша смолил сигарету. В дверь позвонили. Я подумал, что вернулся Шульц. Я затянулся сигаретным дымом и посмотрел в глазок. Нет. Это не Шульц. Настойчиво звонила в дверь и уже начинала долбить кулаком, моя «любимая» бабушка.

– Твою мать… -произнес я и посмотрел на свои окровавленные руки.

Я разделся и забрался в ванную. Бабка продолжала жать на звонок и дергать ручку двери. Она пыталась открыть дверь, вставляя ключ, но ничего не могла сделать, ибо я со своей стороны ключи из замочной скважины не вытащил. Вода струйками стекала по моему телу. Краем глаза, я вижу в ванной у смыва, оставшиеся кусочки двенадцатиперстной кишки полиционера.

– Дичь ёбаная! – наклоняюсь и пытаюсь запихать эту розовую дрянь в смыв.

Закончив с водными процедурами и отмывшись от крови, я вылез из ванны, накинул джоггеры и балахон на голое тело. Чтобы не было лишних вопросов, связанных с новой агрессивной прической, одеваю на голову капюшон и смотрю по сторонам. Пакеты переместил в ванную и убедившись, что кругом никакого палева нет, открыл двери квартиры. Бабушка была с бешеными глазами. В руках – сумка с торчащей докторской колбасой. Правый глаз у меня задергался, как при нервном тике.

– Ты что же это не открываешь, сволочь? Я уже собиралась в МЧС звонить.

– Что у тебя случилось?

– Я была в центре, ходила по магазинам. Думаю дай схожу на квартиру, загляну посмотрю, как внук живет один… За одним в туалет схожу.

У бабушки частенько было недержание.

– Всё нормально…

– Почему дверь не открывал? Нормально!

– В душе был.

– Мать приедет, я расскажу, как ты над старой бабушкой издевался, в квартиру не пускал. Отойди! —чуть не отталкивает меня с прохода бабушка и бежит в туалет, бросив сумку с колбасой в коридоре.

Я оглянулся. Вижу на стене у двери в ванную – алое пятно крови, которое забыл смыть. Я встаю так, чтобы загородить пятно спиной. Если старуха его не увидит и вдруг не зайдет в ванную помыть руки, я спасен. Она выходит из туалета, смывая воду.

– Почему в квартире пахнет, не пойми чем?

Я пожал плечами. Старуха заглянула в комнату и увидела пустые бутылки из-под алкоголя.

– Я так и знала, что ты тут устраиваешь притон. —её большой лоб избороздили глубокие морщины. -Блядей приводил? Пил?

– Нет…

– Зенки почему красные? Марихуану курил? Мать приедет с отдыха, я ей всё расскажу! —грозит она морщинистым пальцем.

– Тебе не пора на автобус?

– Ты такое же хамло, как и твой отец! Вы только и умеете грубить и драться! Ну ничего… Через пару лет я тебя выпишу отсюда! Ты не будешь здесь жить, понял? —сказала она и вышла прочь из квартиры, забрав свою сумку с торчащей докторской колбасой.

– Дедушке привет… -говорю я ей вслед, но старуха сделала вид, что не услышала.

Я подошел к окну и одернув занавеску, смотрю на ковыляющую с сумкой, бабушку. У нас никогда не было нормальных отношений. Всю жизнь мы только и делали, что ругались. Её лютый враг, её зять —мой отец и всё, что он сделал в жизни, меня в том числе, она ненавидит. Пусть будет так…

Вдруг вижу, как во дворе появляются двое. Я узнал их лица и отпрянул от окна. Одним из них был чел в шмоте Fred Perry. Они пришли за мной и мне придется устроить им прием, который они уже никогда не забудут. Я изуродую их наглые лица и они больше никогда не смогут видеть, как начинается день. Для них всегда будет ночь! Прилив адреналина начинает отгонять страх прочь. Я вытаскиваю из-под своей кровати биту, обмотанную колючей проволокой и убираю её за спину в штаны.

Набрав в легкие побольше воздуха, хватаю набитые кусками мяса, сумки и выхожу из квартиры. Силой распахнув ногой перед собой подъездную дверь, я выхожу наружу в теплый вечерний воздух. Пацаны, увидев меня, бросают сигареты и идут ко мне на встречу.

– Слышь, мудак! Давно хотел с тобой порамсить, но ты нас избегаешь…

Я бросаю увесистые тяжелые сумки на землю и достаю из-за спины биту. Fred Perry продолжает:

– Тебе в любом случае пизде…. —но он не успевает договорить, ибо я бью ему битой по голове.

Попадаю по глазам. Парень ревет и падает. Бью его кента. И тоже по глазам. Ублюдки лежат на асфальте, обливаясь кровью, вперемешку с вытекшими глазными яблоками. Улыбнувшись, бросаю окровавленную биту в кусты, хватаю сумки и ухожу прочь со двора.

Сбросив обе сумки с моста в реку, я принимаю решение уйти туда, где меня вряд ли кто-то сможет найти. Туда, где я смогу выйти из тяжелого состояния, подумать о своих дальнейших действиях и отвлечься от грустных мыслей.

В лесное море.