Текст книги "Плач Стали"

Глава 15

Дни наполнились трудом и смыслом в их высшем выражении – учёбой. Взрослый, то есть старый я мог радоваться, но мне нынешнему, почти мальчишке… Вот ни за что бы не поверил, что так обидно быть пацаном! Занимались же ерундой, только ночами и чувствовал себя вполне взрослым, а днями – танцы на снегу, прятки, помощь по хозяйству – учёба.

Чувствовал себя пацаном, радовался юности, целому океану жизни впереди, отрогам неприступных задач с пиками достижений. И учёба без конца, а так охота свершений, сражений, побед! Сам себя утешал, что скоро уже доведётся поработать, тогда и пригодятся новые умения, а учёба для настоящего человека навсегда.

Я говорил мальчишке, что мгновенья эти припомню не раз с грустью, что сейчас, в этом мире, нужно оставаться юным, пока есть малейшая возможность – взрослая жизнь уже ждёт наготове в грозном покое ножен меча.

До слёз становилось себя жаль, и было обидно, что меня нужно уговаривать, как мальчишку – разве неясно, что я уже взрослый? Я всегда был взрослый, ну, почти я совсем недавно был в принципе взрослым!

Совсем запутался в себе, даже в двух себя, вернее, в трёх… то есть в трёх с половиной… тьфу! К тому же постигал я не грамматику с арифметикой, колдовские практики могут сорвать с нарезок и состоявшуюся личность. Неудивительно, что психику подростка понесло на приключения. Именно подростка, моё взрослое «я» принимало участие лишь частью, подсознанием. Сначала пришли сны, вернее, я думаю, что сначала это были только сны. Мне хочется так думать…

Сон начался вполне для меня обычно – с той самой песенки доброй тётеньки Смерти, что забирала боль, ярость, отчаянье. Журчала ручейком, Светиным смехом, сверкала добрыми мамиными глазами.

Мне требовался покой, но в тот раз она дарила уверенность, бодрила, будоражила. Песня забиралась всё выше, дразнила, манила, настойчиво звала! Я открыл глаза, огляделся. С момента перехода мне ничего не снилось само, во сне можно отдавать себе отчёт в своих желаниях, поступках – как начал в те жуткие первые ночи, так и обвыкся в осознанном сновидении. Так вот, огляделся я в землянке, Светлана мерно дышала в ухо, обволакивала ласковым теплом, оплетала прикосновениями.

Я услышал песню, понял, кто затянул её в ясную зимнюю ночь. Старшая сзывает стаю, ей отвечали. Пронзительный волчий вой казался томительно прекрасным, меня переполнила тоска, нетерпение – совершенно невозможно оставаться на месте.

Осторожно высвободился из нежных объятий, физически ощутимо порвался телесный контакт, Света беспокойно поёрзала и затихла в тревожном сне. Вот не было бы всё это сном, я бы… а так и наяву этого хватает. Не глядя, нащупал одежду, чётко механически собрался, меч на пояс, лук за спину и беззвучной тенью наружу.

Задрал лицо к тёмному бархату неба, звёзды укололи душу, подавленный вой заклокотал глоткой – не здесь, не сейчас. Над логовом лёгким туманом едва ощутимый покой спящих, тревожные всполохи дозорных костров – песня Старшей тоже отозвалась в них.

Сливаюсь с ночным туманом, призрачной дымкой покидаю логово, дозорные не почувствовали даже неуловимого беспокойства. Удаляюсь глубже в лес, с каждым шагом из души рвётся на свободу зверь. Шаги участились, превратились в прыжки, лечу галопом. Мне и наяву бегать запросто, а во сне тем более – за мной нет следов.

Хм, ходить по воде, во сне и на снегу – но всё же! Ухмыляюсь по взрослой привычке, радость, предвкушение не выразить словами – съезжаю на взрослую грубость. Эта и другие ненужные мысли скользят по краю сознания, как массовка в театре теней, не задевая душу. Деревья поспешно отскакивают с дороги, я хозяин леса – мир сам ведёт меня к цели.

Волчья трель всё ближе, отчётливей, выбегаю на полянку… мне важно, чтобы меня могли видеть. Замираю, зверь уверенно выходит на волю – глухое урчание и, наконец, первый взвыв, голоса братьев смолкают, я солирую долго и радостно, оцепеневший мир в ужасе внимает новому порождении силы.

Стая приветствует охотника, я чувствую – зовут меня, узнали, ждут. Беру вальяжный аллюр, я вовремя, смешная поспешность ни к чему. Выхожу из-за деревьев навстречу горящим волчьим глазам. Громадные красавцы хранят достойную неподвижность. Приближаюсь к Старшей, поднимаю взор и тут же опускаю глаза, признавая её власть.

Я принят, усаживаюсь рядом с Бойцом, конечно же, сразу узнал приятеля. Тот смущённо чихнул, приятно бродяге. Старшая закончила песню, ждём молча, неподвижно, лишь молодняк тишком кидает на меня любопытные взгляды. Пацан совсем, а сижу в компании матёрых недалеко от матриарха. Погодите, ребята, дальше будет ещё интересней.

Наконец, волчица поднялась на четыре лапы, неспешно потрусила, задавая маршрут. Стая внезапно, разом стронулась с места, серые тени беззвучно заструились между деревьями. Что чувствует самонаводящаяся ракета на старте? Уверенность, абсолютное превосходство, свирепая мощь стаи ласкает душу. Прекрасная, безжалостная, дикая, древняя, мудрая, настоящая мощь!

Держусь рядом с Бойцом, к нам приблизились Чуня, Ганс и Бука, кажется, мы личная гвардия Старшей, горжусь, как мальчишка. Через час бег стаи изменился, серые тени приблизились, вытянулись стрелой, авангард учуял добычу. Слух ловит треск ветвей, даже через слой снега в ступнях отозвалась дрожь земли, попираемой могучими копытами. Воздух уже не струится, рвёт глотку и грудь ледяными вихрями, по хребту, сменяя друг друга, проносятся волны жара, разряды пронзают ладони.

С первой слабенькой струйкой крови и страха в воздухе схватываю картину – молодняк отбил от стада и гонит жертву. Мясо ещё бежит в ужасе, дрожит обречённостью, судьба неумолимо приближается – лёгкие лапы загонщиков выводят матёрые клыки на цель. Мы всё ближе, однако беготня длится уже больше часа, неплохо бы применить рассудочность, меня ж не на пробежку пригласили.

Мне ясно, что маршрут пока выбирает цель, крупное копытное не везде развивает хорошую скорость. Идём по пологой дуге, по краю леса, если экстраполировать на ближайшие полчаса, нужно просто взять левее от курса на одну восьмую и выйти к жертве справа.

От меня пахнет человеком, скотина не встревожится. Без предупреждения сворачиваю на боевой курс, да и как бы я объяснил маневр волкам? А никак – они, видимо, ждали от меня чего-то подобного, Чуня и Боец побежали рядом.

Задаю полный темп, по ударам сердца отсчитываю время. Треск ветвей ближе, вот и жертва на параллельном курсе. Напарнички чуть замедлились, отпуская меня. Нет, ну, кто сказал, что они неразумные? В математике, может, разбираются слабо, но то, что человеческий запах это козырь, сообразили без подсказок.

Лук в левую руку, стрелу в правую. Теперь нужно разбудить колдовское оружие. Волшебный лук невозможно обмануть, его мощь откликается лишь на искренность. Я уверен в решении, стая должна жить, моя стая, мои братья. Никого не обманываю ложными оправданиями, что жертве всё равно уже не жить, я лишь сокращаю агонию, предсмертную муку. Нет во мне жалости, абсолютная уверенность хищника течёт в лук, невзрачная коряга преображается – матово заблестел мраком на плавных изгибах, тетива лунно засеребрилась.

Накладываю чёрную стрелу и в отчаянный рывок… дорожка, как говорят танкисты – в три шага резко замедляюсь, разворачиваюсь, натягивая лук. Беру на прицел просвет между деревьев, четверть удара сердца, выстрел. Лук за спину уже на разгоне, меч из ножен. Лунный блик на стали, стрела по оперение входит в лосиное бедро.

Ноги подломились, страдальчески изогнув спину, великан с галопа рушится на плечо, перекатывается, хруст шеи. Я уже в трёх шагах, копыта лося в агонии пинают небеса, трагически медленно туша заваливается набок, безвольно вытягиваются ноги, холодно смотрю в тускнеющий глаз, на клочья пены на черных губах, фигурных ноздрях.

Меня обступают серые тени. Первым взмахом вскрываю лосю горло, выпускаю кровь из артерий. У меня очень хороший меч, нет необходимости кромсать тушу клыками. Вспарываю утробу, отсекаю ноги, вырезаю стрелу. Вскрываю грудину, беру свою часть – ещё живое сердце – отхожу от добычи.

Старшая степенно приблизилась, блеснула глазами, одобрила – дети насытятся ценой на редкость малых усилий. Открывает пир торжествующим воем, волки радостно подхватывают – стая обрела охотника, молодняк сумеет выжить, окрепнет, стая будет жить!

На этом торжественная часть закончилась, начался сам пир. Волки меня совсем не удивили – я и не представлял, чтобы эти звери дрались из-за мяса. Всё происходило по-волчьи, то есть вразрез с расхожими представлениями.

Первыми к туше подошли молодые волки, и пока не наелись, волчицы не шёлохнулись. Матёрые клыки самым естественным образом разобрались по дозорным позициям, готовые отшить незваных гостей, привлечённых сладким кровавым запахом.

Я сидел рядом со «своими», а у ног моих сочилось кровью лосиное сердце. Я знал, что это моё – доля убийцы, и мог уже жрать как молодой, но немного стыдился, смущался и, в конце концов, я не пацан какой-нибудь!

Отобедав, волки расходились с вечеринки по лёжкам и логовищам, вот и настала наша очередь. Мы подошли к пиршественному столу, теперь уже никто бы не рискнул приблизиться к нам – не оспаривай волчью долю. Я поднёс остывшее сердце к губам, втянул ноздрями аромат… голова закружилась, внутри разверзлась пропасть, в глотке заклокотал рык, зубы сами вонзились в плоть. Я работал челюстями, захлёбывался блаженством и как дурак механически повторял про себя, что это сон, в лесу и ночью, да и пофиг вообще – грррр!

Боец и Чуня проводили меня на полдороги и, как заведено у волков, просто исчезли, не прощаясь. Возвращался я неспешно, приятно уставший, отяжелевший той плотоядной сытостью, с которой порой засыпал со Светой в обнимку.

Прошёл мимо дозоров, что таращили невидящие глаза в предутренний лесной морок, на секретной поляне слегка задержался. Кожу на лице сковала кровавая корка, по идее следовало умыться хотя бы снегом.

Глупое, смешное положение. Стоял и думал, что если это сон, умываться ни к чему, нет ничего. Но если это реальный сон, я от снега могу проснуться и слегка свихнуться – это просто не может быть реальным! С другой стороны проснуться с окровавленной моськой совсем не камильфо, могу напугать Свету и опять же свихнуться.

Решился умыться, и ничего особенного не произошло – всё тот же сон. В приподнятом настроении пробрался в землянку, осторожно вернул оружие на место и сам нырнул к Свете под бочок. Она улыбнулась во сне, забросила на меня ручку. Я тоже вроде бы сразу уснул. Немного портила настроение мыслишка – как же я уснул во сне? Вдвойне что ли уснул? Или… да не, ну нафиг!

* * *

Утром Света меня еле разбудила, и весь день я проходил задумчивый. Странный сон не отпускал воображение. Даже матушка встревожилась, что это, Горик, плохо кушаешь? Пришлось давиться неожиданно опостылевшей кашей. Как я ни улыбался, Светлана не сводила с меня внимательных глаз.

Ну, не совсем ещё получается вызывать лук – иногда не отзывается, будто спит, коряга корягой. Взял себя в руки, собрался, и к концу дня всё, вроде бы, нормализовалось – на тренировках с мечом показал стабильные результаты, в работе инструмент и утварь на ноги не ронял. С наступлением ночи с блеском прошёл особенно придирчивую Светкину проверку. Когда уснул… понятно, началось то же самое.

Попытался сменить программу, фигушки, – волчья песня не оставляла шансов. Только и смог полежать немного, размышляя, что это что-то новенькое в сновидениях, неизбежное, как контекстная реклама. Серьёзно, о чём бы ни пробовал думать, сверху списка оказывался вчерашний сон. Ладно, думаю, может, со временем надоест, а пока нет смысла бороться с собой…

На третье вот такое радостное утро в землянку вошли необычно торжественные мама и Остромысл. Я оглянулся на Свету, та сделала строгое лицо, даже нахмурилась. Я совсем растерялся, а она встала, сняла со стены колчан, вытряхнула на постель стрелы. Пожимаю плечами – я ведь даже во сне их сразу чистил. Мама и кудесник прикипели к ним взглядами. Ну, что в них такого? Обычные волшебные стрелы, эка невидаль!

– Покажи лук, – потребовал кудесник. Я не сразу осознал, что обратился он ко мне! Ничего не понимая, встал, вынимаю из чехла… да что за чертовщина?! Черные изгибы матово сверкнули в свете лучины. Он был таким только во сне, я что, ещё сплю? Или это не сон?

– Это не сон?! – вырвался возглас.

– Сон, – угрюмо сказал Остромысл, – рассказывай, что тебе снилось… лунатик.

Глава 16

– Охотился с волками. – Глухо проворчал. Вот и весь рассказ, расписывать подробности не счёл нужным, да и не просили.

– Неудивительно, что всё казалось сном, если всерьёз, легко слететь с катушек, – глубокомысленно изрёк Остромысл, пытливо заглянул в глаза, – точно ещё не слетел?

– Да как сказать-то? – пожал плечами, – вот ты, Григорий Петрович, сам-то понял, что спросил? То-то!

Он грустно улыбнулся.

– Согласна, вопрос сей непрост, потому давайте пока отложим, – подала голос матушка. – Меня смущает иное – какие волки охотятся по ночам?

– Ночные? – робко предположила Света. Остромысл и мама резко к ней обернулись. Светлана смутилась, – а что такого? Я не знаю, могут же быть ночные волки?

Мать покачала головой. – Ох уж мне эти молоденькие ведуньи! Лишь бы поскорей наставницу со свету сжить, всё им и так ясно! Что тебе о них успела рассказать бабушка?

Света виновато потупилась. – Ну… они хорошие… да и так же было видно!

– Ага, как Горик, да? – без улыбки уточнил Остромысл.

Света глянула с вызовом, – Да! А вот с тобой не всё ясно! Может, они тебя жрать при нас постеснялись?!

Мама легко согласилась. – Может. Это не совсем звери, вы, кажется, угадали. Волки и Горик одного поля ягодки… Сыночек, это необычные волки! – она бросила на меня виноватый взгляд.

– Да ты что! – Не смог сдержаться. – Только мне-то какая разница? Я ж о волках вообще ничего не знаю!

– Они как и ты, одержимые, то есть отмеченные… Да, сына, я знаю – это воля богов. Но…

– Воля богов не обязана быть доброй? – я насмешливо прищурился. – Как сама правда?

– Если ты так к этому относишься, очень хорошо, – мама ласково улыбнулась, – тебе же легче будет исполнить предназначение.

– Да, парень, тебя ж никто не осуждает! – подхватил Остромысл, – охоться с волками, всё проще будет тебя прокормить… извини. Попробуй сам созвать стаю, – он проницательно заглянул в глаза. – Днём…

Тэээк-с, интересненько, уж не удумал ли этот злыдень натравить волков на людей?

– Одному тебе тяжко придётся, бойцов взять негде… – он не отвёл взгляда, – да ты и сам всё понимаешь…

– А я? – вспылила Светлана. – Горик, возьми с собой, а?

Я скептически на неё посмотрел, – ну… только если братцы пустят тебя на загривки…

Она восторженно захлопала в ладоши, светясь от счастья, сочтя вопрос решённым. Нет, ну что за потребительское, детское отношение к живому? Всё норовят на шею забраться, так глядишь, и самому придётся работу искать. Ладно, решаю переходить к деловым вопросам.

– Остромысл, могут возникнуть кое-какие сложности. Серые братцы деликатны, отзывчивы, но с трудом представляю, как их сюда приглашать – точно трындец лошадкам и собачкам, да и помощничкам ничего не могу гарантировать.

Кудесник важно кивнул. – Дело глаголешь, прозорливый ты наш! Потому валите-ка, деточки, со зверюшками вашими восвояси, то есть в Светину заимку. Вам, кстати, скоро пора уже будет отправляться на защиту от карателей мирных селищ, как вы узнаете, когда и куда идти?

Светлана стыдливо зарделась, видимо, напомнил ей кудесник о непосредственных обязанностях. – Я заберу своих охотников, – проговорила твёрдо.

– Пожалуйста, – он обернулся ко мне. – Горислав, ты же не откажешься помочь матушке и мне? Сходи с мужиками разок на охоту? Они не волки, дотащат добычу до логова, – ехидно прищурился мне в лицо. – Не обижайся, я ж не в укор, только по необходимости – нужны целые шкуры, шить лёгкую прочную обувь, доспехи.

– Хорошо, но только один раз и только сегодня, – мне отчего-то неприятна идея охотиться с людьми. Звери так живут, они просто такие, а люди… вот обувь им понадобилась, и кто-то должен сдохнуть.

* * *

Выехали на конях, Остромысл тоже отправился. Сказал, что очень ему интересно посмотреть на меня в бою с настоящим противником. Я недоумённо обернулся в седле. – Это с кем ещё?

– С дикими свинками, – ответил на полном серьёзе. – Гуляет в окрестностях стадо в две сотни голов – матёрых около полусотни, да сотня самок, ну и молодняк.

Я припомнил, что слышал о кабанах. Сам факт появления настолько большого стада говорит, что никому в округе даже в голову не приходило с ними связываться. Да и непросто их найти, тем более застать врасплох, звери чуткие, осторожные, бесстрашные, организованные.

Кудесник уверен, что дело только за мной и моим мечом, значит, может вывести на цель. Уверен в успехе – идём целым отрядом, взяли всех лошадей. Мне такая уверенность, масштаб приготовлений всё больше не нравятся, вот и Светлана наотрез отказалась в этом участвовать, буркнула, – без меня справишься, – и отвернулась.

Да уж, напасть, вырезать поголовно ради мяса и шкур – б-р-р-р! Но и «послать» колдуна совершенно невозможно… и вовсе не потому, что чувствую себя перед ним обязанным, совсем нет. Эти мясо и шкуры должны сохранить жизни моих людей… людей моих богов, чьей волей я здесь. Их воля – моя, я не тупое орудие…

Мир дрогнул, потускнел, застыл на мгновенье, вновь начал окрашиваться, звуки тягуче медленно набирают темп. Я ощутил чей-то насмешливый взгляд – самокопаниями сам себя накрутил и провалился в транс. Забавно – оказывается, озвереть можно, рассуждая о морали!

Богам смешно, и я уже догадываюсь, как звали их заводилу в моём мире. Паном, судя по больному чувству юмора. Приятно встретить знакомого так далеко от дома. Пытаюсь удержать смех, всхрюкиваю, Остромысл недоумевающее поворачивает лицо… Ну и рожа – заливаюсь смехом, сползая с седла.

– Что с тобой? Блин! Тихо ты, спугнёшь! Почти пришли!

Меч вон, лезвие на плечо, ножны в снег.

– Прибери, – небрежно, не оборачиваясь. Лёгкой танцующей походкой расшалившегося пацана направляюсь навстречу злобно настороженным взглядам. Мне нет нужды их видеть, они так же осязаемы, как воздух, низкий гул земли, бешеное веселье.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас убивать! Вам ни спрятаться, ни убежать! Это очень грустно…, – ржу, задрав лицо к небесам, выкрикиваю. – А мне вас не жаль!

Выхожу на большую поляну, разрывом взметается облако снега, с правого траверза в меня летит полутонный клыкастый снаряд. Полуоборот, прыжок и кувырок, падаю задницей на жесткий хребет. Сжимаю тушу ляжками, сквозь штаны больно уколола щетина. Кабан с разбегу упёрся в землю клыками и передними лапами, его вскидывает вертикально – не балуй со «стоп-краном»! Спрыгиваю наземь, оборот, у виска пронеслось копыто. Неудачный маневр, одним росчерком лезвия вскрываю открытое горло. Угроза справа снизила темп, на его пути в агонии разбрызгивает кровь вожак. Уходя от атаки слева, шаг за тушу, резко ускоряюсь. Зверь успевает повернуть ко мне клыкастую морду, ударом сбоку вгоняю сталь в ухо. Выдернув меч, прыгаю, третий кабан ощутил опасность, подгибает задние ноги, задом тормозит о снег. Его тащит юзом, перепрыгнув тушу вожака, сверху втыкаю сталь в основание черепа – приехали, блин.

Медленно-медленно оборачиваюсь к стаду, свиньи собрались в боевой порядок, клином: впереди и по бокам самцы, в арьергарде и ближе к центру самки, в середине поросята. Меня смешат их злобные взгляды, иду к ним, звенит смех, издевательски пляшут слова нелепой считалки.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас убивать. Вам ни спрятаться, ни убежать! Это смешно, и мне вас не жаль! Ха-ха-ха!

Совершенно не представляю, как уработать эту гору мускул, клыков и копыт… плевать! Я просто иду и смеюсь, без смысла, без малейшей мысли. Им нужно было всего лишь оставаться на месте, это же так естественно – сбиться в кучу, это же велит инстинкт – прикрыть детёнышей. Просто быть вместе до конца! Но… невозможно оставаться вместе до самого конца, смерть приходит к каждому в одиночестве.

К ним шла смерть, или это только казалось, я видел разом их взгляды – в глазах обречённых злоба сменилась одиночеством смерти. Заработал другой древнейший инстинкт – выжить должен сильнейший. При необоримой, фатальной угрозе звери бросают детёнышей, даже пожирают, чтоб выжил хоть кто-нибудь, у кого есть какие-то шансы.

На стадо словно обрушился порыв ураганного ветра, грязно-бурые туши разметало осенними листьями, если можно представить себе листопад с истошным, режущим слух визгом. Я остановился, желания броситься в погоню не возникло. Зачем? И так только что всех убил.

Тётушке Смерти незачем самой махать косой, да и нет у неё никакой косы, я это точно знаю. Одни помощники Остромысла побежали ловить поросят, другие в оцеплении встречали разбегающихся в панике зверей рогатинами.

Подошёл Остромысл, протянул ножны. – Ты как, в порядке?

Благодарно кивнул, спрятал меч. Не удержал досадливый вздох. – Ну, вот ты опять начинаешь!

– Я в смысле – отпустило или таращит ещё?

– Не ссыте, Григорий Петрович, я Дубровский, – пытаюсь разрядить обстановку.

– Дубровский? Фамилия твоя? – искренне удивился колдун, я аж обернулся к нему. Вроде, не притворяется… А! Он же действительно из другого мира! Уточняю, – так ты и про Пушкина не слыхал?

– Откуда ты знаешь о Пушкине? – дядька вытаращил на меня глаза, я снисходительно улыбнулся. Он проворчал, – впрочем, это совпадение, конечно, у каждого свой Пушкин.

– И свой Дубровский, – заметил я дурацки глубокомысленно. Огляделся по сторонам. – Может, поедем уже обратно, твои, чай, сами справятся?

– Пешком дойдём, лошадки все заняты, – деловито прогудел Остромысл.

– Пойдём. – Направляюсь за ним в лес. Снег набивается в лапти, валенки ещё не изобрели. Босиком ловчее, да не побегаешь так далече… гм, в полном сознании. Причина устроенного побоища уже не кажется такой уж пустой. Впрочем, тема всё-таки неприятная, затеваю отвлечённый разговор. – Вот скажи мне, кудесник, любимец богов. По факту мужички устроили хрюшкам геноцид, а я убил всего троих. Какого ж хрена они на меня даже взглянуть стесняются?

– Ты, конечно, думаешь, что такое производишь геройское впечатление. Успокойся, они тебя и не видели вовсе, – ответил тот небрежно. – Вообще никогда не видели, понятия не имеют о твоём существовании.

– Да как же так? Я ж вот почти только что тут…

– Только что на их глазах я вышел к стаду, воздел посох и воззвал к богам, дальше ты знаешь…

– Вот ты культовый деятель! – не скрываю насмешки.

– Сам тащусь, – усмехнулся колдун. – А чего тебе надобно? Славы?

– Даже не знаю. – Об этом я ещё не думал, но какой мальчишка откажется от славы? Даже если он и не мальчишка уже, то есть почти…

– Я знаю – будет тебе слава, только не как истребителя мирных травоядных…

– Если что, я веганов недолюбливаю.