Текст книги "Плач Стали"

Глава 23

Караван шёл по льду реки, как по дороге, слева и справа стеной стоял лес. Постепенно левый берег начал подниматься, и через час движения слева возвышалась просто стена обрыва, а уже над ней темнели кронами сосны. Русло немного завернуло влево, в стене будто открылась парадная.

Городок получил название явно не в виду сомнительных долговременных перспектив, а в силу удачного стечения обстоятельств – расположили его со знанием дела близ случившегося некогда обвала. Караван свернул в проход, мы пошли в пологий подъём меж высоких, укреплённых вбитыми брёвнами крутых стен-склонов. Путь вёл в городок не напрямик, любому врагу, явись он с реки, предстоит неприятнейшая прогулка в тесном коридоре под дождём стрел и пращных ядер или просто под ливнем кипящего масла.

Со стороны леса серьёзному противнику тоже приближаться не рекомендуется, уж там-то местные угробят любого врага, или почти любого – просто дикарей-лесовиков, способных в лесу угробить вообще всех, никто, конечно же, серьёзной силой не считает.

Всё-таки интересно, что за отношения у горожан с Новоградским боярством? Ох, неспроста такой выбор места для городка, не на одной лишь силе права строятся отношения с Новоградом даже у наместников, представителей того самого боярства, да и сами они здесь утвердили власть далеко не сразу.

Сколь при жизни читал о ранних русских географических открытиях, те же «Повести временных лет» Иванова, все пионеры на новом месте первым делом единогласно решали не пускать бояр и боярских приказчиков. Правда, потом появились всё-таки в тех краях монастыри, Гулаги и прочее, но на это потребовалось какое-то время.

За такими размышлениями дошли до не очень высоких бревенчатых стен. В воротах не удалось избежать казуса. Караванный люд меня воспринял как пустое место, а к прибытию и вовсе воспринимать перестал, но Своята оказался к воздействию слабо восприимчивым, хватился. – А где же мальчик?

Я скромненько держался у него за спиной, он, повинуясь смутным ощущениям, попробовал резко обернуться, но куда ж ему до пацана в скорости? Светлана просто убила вопросом. – А был ли мальчик?

Мужика придавило вопросом, так и застыл с раззявленным едалом, стражники в воротах принялись старательно разглядывать снег под ногами, обозники обратили взоры на местные панорамы. Я поспешил скрыться за широкими спинами, стал просто местный пацан чей-то – кто их всех помнит?

Пока Светлана под видом жертвенной овцы направляется прямо в самое злодейское гнездо изображать искренность и тупорылость, вернее, в искренней надежде на божественное чудо попытается воззвать к злодейской совести, чувству справедливости, элементарному почтению к богам, я решил обратиться к своекорыстию и страху – богам тоже надо помогать.

* * *

Сам ничего, конечно, не изобретал, принял идею Остромысла, впрочем, и он тоже никаких Америк не открыл. Быстро сориентировался на улочках, нашёл первый адрес – скромное подворье.

Постучал культурно в ворота, вскоре по ту сторону послышался скрип снега под лаптями. Без вопросов «кто?», да «зачем?», калитку открыл растерянного вида русый, румяный мальчишка. Не глядя на меня, испуганно обшарил глазами улицу.

– Я войду? – обращаю на себя внимание.

– А? – перевёл на меня испуганный взгляд потешно округлившихся васильковых глаз. – Что-то псы по углам забились и ни звука! Тут ты стучишь – должны же лаять?!

– Потом у них спросишь, – изображаю бесконечное терпение, – а пока пустишь меня?

– А ты кто? – на лице парнишки отобразилась работа мысли.

– Гонец. Послание от твоего тятьки принёс, велено отдать в руки хозяйке.

– Ну, так отдай, то есть пошли, – он пожал плечами. Я прошёл за ним через двор среди нагромождения различных хозяйственных построек, псов и вправду не было видно – я лишь отчётливо слышал, как испуганно колотятся собачьи сердца. Невдомёк кудлатым, что волку нет пока дела до их шелудивых шкур. Вошли в низенькие дверцы бревенчатого строения.

– Ма-ам! – позвал мальчик. В горницу из внутренних покоев вышла высокая, ладная женщина, обычного, как оказалось, русского типа. Я поклонился в пояс, протянул берестянку. – От хозяина вашего привет.

Она с достоинством приняла послание, быстро разобрала пару корявых строчек, подняла на меня взор. – «Я жив, но в беде. Посланнику верь». Чему верить?

– Муж твой с дружками напал на мою деревню, безобразничал, за что с него полагается вира. Три гривны серебра. Отдашь – отпустим, нет – казним.

– А вот я сейчас кликну стражу…

– Пёсиков своих позови, – презрительно прервал я гневную тираду. – Сынок твой удивляется, что это с ними? Пискнуть не успеешь, как всеми вами пообедаю.

Конечно же, человечину я бы жрать ни в коем разе не стал, даже если бы и загрыз, но им же это всё равно – что могу загрызть, сомнений не осталось. Да и кто бы пошёл с таким известием, если не зверюга какой? Ну, или адвокат, но их тут нет пока.

– Да и неважно это, сама понимаешь – не вернусь, порвут мужа твоего конями, и весь твой род станет кровниками. – Как могу, пытаюсь смягчить первое впечатление.

– Нет у нас столь серебра, и не было никогда! – она слабо вздохнула.

– Знамо дело, не сразу отдашь. Пойдём сейчас к Хорюшке, знаешь такого?

Женщина оцепенела – явно ничего хорошего о Хоре не слышала. Я оскалился. – Вот ему оставишь расписку на три гривны, а уж с ним договорюсь. Иди за мной.

* * *

В скромную лавку вошли прямо с улицы, в обычном, как с картинки, средневековом офисе за конторкой нас приветствовал клерк. Спутница моя проговорила горестно. – Прими, друже, с бедою!

Клерк оказался тем самым Хорем, в данную эпоху наёмный персонал, наверное, дорог. У купчины ростовщика дело оформили без ненужных охов и ахов, высохший, как сказали бы в другие времена, постный Хорь в лирику с деталями вдаваться не стал.

Желает эта почтенная женщина признать себя на условиях срочного займа должной ему три гривны – пожалуйста! А уж молодой человек из лесу может поверить честному слову купеческому…

– Как не можешь? То есть совсем-совсем никому не веришь? Кто бы мог подумать! А такой с виду приличный юноша. Так чего тебе, хороняка?

– Пергаменты на предъявителя есть? – спрашиваю без особой надежды. Ну, да, читал о чём-то подобном и в принципе согласен с ведуном, что должны бы уже появиться первые векселя, только как они называются?

Заострённая физиономия Хоря ещё более заострилась, колдун угадал. – Конечно же, есть. Условия обычные, моя маржа гривна сразу и по гривне за неделю сохранения…

Я неучтиво выхватил готовую роспись из женской руки. – Пойдём отсюда. Кстати, Хорь, когда пойдёшь доносить, подумай по дороге, с чего это жена городского ратника готова платить лесовику три гривны…

– Да мы вот прямо сейчас у тебя и спросим! – Купчина неожиданно зычно гаркнул. – Эй!

Меч из ножен, лёгкий взмах, сивая бородёнка частью опадает на пол, частью остаётся на кафтане бизнесмена. В торговое помещение бочком, пригнувшись в служебном проходе, втискивается первый верзилушка, второй угадывается за его необъятными плечами.

– Э…, – собрав глаза в кучку и вниз, Хорь уставился на собственные волосья. Поднял лицо к амбалам. – Ну чего припёрлись?! Заняться уже нечем?

– А…, – растерялся парниша.

– Идите к себе, да не бездельничайте! – Строго молвил начальник. – Проверю!

Бугаи покинули офис, купец обратил на меня подобревший взор. – Так отчего, говоришь, жена городского ратника на такое пустилась?

Я степенно возвращаю меч в ножны, делаю первый прозрачный намёк. – Эта и последующие расписки без маржи с моим приварком в гривну за каждую.

– Сколько всего ожидается сделок? – заинтересовался деловой человек. Я с показной скукой обратил взор на потолок. Он поскрёб подбородок, досадливо отряхнул с живота волосы. – Допустим, всего десять гривен, но чтоб все сделки – мои.

– Сорок? – обращаюсь к потолку с вопросом.

– Да ты что?! – Он прихлопнул по столу ладонью, но сразу взял себя в руки, – пятнадцать.

Горестно вздыхаю. – Прими добрый совет на прощанье – не ходи доносить.

– Двадцать? – он торопливо проговорил мне в спину, я неуверенно задержался, – пять! Двадцать пять, и мои голодные дети вместо ужина будут молить богов за великого лесного вождя!

– Хорошо, пусть вместо ужина – объедаться на ночь вредно, – я нехотя обернулся. – Позови-ка тех двоих да ещё кого-нибудь пошли пригласить клиентов.

– Эй, бездельники! – Хорь возвысил начальственный голос.

* * *

Хозяин предложил располагаться, снял шапку, скинул полушубок, оружие, конечно, обратно прицепил. Занялся делами с комфортом, но в противоречивых чувствах. Гривна – просто сумасшедшие деньги, большинство домохозяйств в Обвальном столько не стоят, а тут целых три – фактически пожизненная кабала. Нужно очень дорожить родным человеком, чтобы на такое решиться. Тем более когда дорогой человек вдруг оказался настолько дорогим, ещё и неудачником вдобавок.

На хозяек было больно смотреть, мне пришлось приложить все душевные силы, чтоб не выпасть из образа – чувствовал себя последней сволочью, кем на тот момент и являлся. Вся моя волчья натура возмущённо рычала – нужно просто разграбить поселение, никого не унижая! Зверя во мне тошнило от гуманизма, сил придавала одна мысль, что нужно думать о будущем своих людей, ведь я человек!

Приказчики приводили встревоженных тёток и дедов, я жёстко, не выбирая учтивых оборотов, вводил в курс и ставил перед выбором. Заносчивые горожане не сразу могли сообразить, что там плетёт этот дикарь… и уползали сломленными холопами по жизни. Да мне и дела-то особенного не осталось, их уже надломила цивилизация, когда Правда вырождается в право – ни одного лесовика просто не представляю на их месте!

Нужные настроения чёрной проказой расползались по городу, уверен – все они спешили запереть дворы, предупредить соседей… а то и не предупреждать, а занять на недельку деньжат или ещё чего-нибудь. Наконец, Хорь обслужил, а добры молодцы проводили последнего клиента, все, не сговариваясь, нацелили на меня задумчивые взоры.

Пора мне… краски потускнели, контуры съёжились, как на чёрно-белой фотографии над свечой, сквозь почерневшую бумагу прорвались языки пламени, обожгли, укололи, запылала кровь.

– Вот и ладушки, пойду я теперь до боярина вашего или как его там? – собственные слова прозвучали, будто из-под толщи вод. Вспышка ослепила, опустошила, очистила сознание, за окнами раздался первый истошно-жалобный собачий вой. Вот ведь, а раньше они выли не из-за меня! Или из-за меня? В том числе, так сказать, хех!

– Боярин у нас вечевой старшина, – пролепетал побледневший Хорь, – а боярин он всегда был, изначально. Выбрали вот в старшины, так у нас и старшинствует.

– Знаешь такого Свояту? Он кто у боярина? – снимаю меч со спины, выпускаю лезвие, ножны, как обычно, на пол.

– Приказчик его, купчина, – Хорь отвечает со всею готовностью.

– Точно не холоп?

Тот замотал мордой. – Советчиком стал недавно за разумение заморское. В младости хаживал много в страны закатные с отцом, да акромя науки мало что досталось ему от родителя, вот в приказчики взяли за учёность. От той науки вон – даже псам тошно, опять боярин казнит кого-то по его наущению.

– Пойду-ка, гляну, да и вы подходите за мной к боярскому терему, – говорю от дверей.

Глава 24

На тесных улицах стало многолюдно, жители спешили на звонкий стук вечевого била. Лица угрюмы, косые неприветливые взгляды. Иду, вроде бы, как все, что так на меня озираться? Ну, одет легко, может по бедности? А что с мечом на плече, так по Правде на вече зовут только вольных, холопам оружие в городе запрещено.

Мне вот странно, что народ безоружен, а если по принципиальному вопросу возникнет дискуссия? Видимо, спорить с властями здесь уже давно охотников нет, а смотрят на меня раздражённо, как на представителя несистемной, да ещё и вооружённой оппозиции – другой тут просто быть не может.

Городок небольшой, всё рядом, скоро вышел на площадь, заполненную народом. На неё ведут три улочки, по периметру пространство ограничено городским тыном с запертыми воротами, да высокими заборами дворов, лишь из одного терема выходит богатое крыльцо. На нём стоят какие-то люди в высоких меховых шапках и шубах, особенно выделяется один, наверно, сам боярин. На десять шагов вокруг крыльца пусто, в оцеплении упитанные горожане при бердышах.

В центре площади по всему видно, что давно уже установили помост, на нём возвышаются два столба с перекладиной, и верёвка с неё свисает. На помосте разглядел Светку, Свояту и ещё пару бородачей в кольчугах. Пробираюсь поближе, не прикладывая никаких усилий – люди расступаются, смотрят уже с интересом.

Стучать перестали, над толпой понёсся голос Свояты. – Жители славного пригорода новоградского Обвального! По приговору вечевого старшины, за нанесение тяжких увечий ближнему боярскому холопу Тишке холопка моя Светка сей час будет повешена в назидание и для торжества…

Я вышел в первый ряд, дальше просто так не пройти – оцепление с бердышами. Звонко прерываю оратора. – А суд-то когда?

Вокруг меня прибавилось свободного места. Своята поперхнулся и задал естественный вопрос. – Ты кто такой?

– Я муж Светланы! – кричу задорно. – А ты, псина худая, брешешь – она не холопка! Мы вместе пришли требовать честного боярского суда за обиды…

Договорить мне, конечно, не дали. Своята рявкнул. – Взять!

Ко мне кинулись, и не их вина, что не преуспели – просто восприятие запаздывает. Мог бы и щадить, но они ведь продали уже свои жизни, став наёмниками. Легко смещаюсь за спины, одним широким махом жало перечеркнуло две шеи сзади под шлемами. Головы потешно поникли на грудь, повисли на остатках кожи.

Резко в сторону, пропуская лезвие бердыша, пока боец в полупоклоне, левой опираюсь на его плечо, подпрыгиваю ногами кверху. Мужик рефлекторно разгибается, в прыжке переворачиваюсь.

Вот я и на помосте спиной к Светлане, взъерошила волосы на затылке. Лицом к Свояте, глаза в глаза, слова не нужны, я же обещал убить эту мразь быстро – остриё пробило кольчугу, сердце, снова кольчугу – фонтаном брызнула кровь, опять, блин, уделался!

Двое бородачей успели выхватить мечи, да призадумались, и было отчего. Светлана не просто так дала мне подзатыльник, выхватила из чехла лук. Волшебное оружие проснулось, отозвалось, Света послала стрелу через всю площадь.

Вырвав лезвие из груди, успеваю обернуться, проследить её медленный полёт. Чёрная молния, игриво изгибаясь, как на подиуме дефилирует над публикой. Люди её, конечно, не видят, это моя лишь особенность – задолго до финиша, гулкий удар сердца, я знал, куда она вопьётся. Зумом приблизил удивлённые боярские глаза, переносье пробивает наконечник, стрела входит в мозг, крошит затылочную кость и останавливается. Боярин начинает заваливаться навзничь.

Время возвращается к нормальному течению, оборачиваюсь к бородачам. Один задумчиво смотрит на мой меч, другой на Свету, уже наложившую на тетиву новую стрелу. Возобновляю разговор. – Так когда же суд, почтенные?

Мужики растерянно переглянулись, бросили мечи в ножны. Один сделал участливое лицо. – А по какому вопросу суд интересует, молодые люди?

– Из-за бесчинств, учинённых в селении нашем боярскими холопами! – провозглашаю, чтоб слышали на площади.

– А меня по боярскому попущению хотели обесчестить! – Зло выкрикнула Света. – И чуть не повесили!

– Ну, не повесили же! – развёл руками другой бородач.

– Значит, вам к старшинам надо, вон туда, – первый махнул рукой на богатое крыльцо, – а мы тут казним только.

– Хорошо, – спрыгиваю с помоста.

Света не отстаёт. – Вы пока не уходите.

Народ расступился до самого крыльца, идём – я с мечом на плече, Света с луком. Подходим, бойцы оцепления благоразумно уступили дорогу. Дёрнулись, было, встать обратно, то есть за спину нам, я задержался, неодобрительно взглянув, покачал головой.

Мужики поняли всё без слов, и положение у них щекотливое. Начальник, отдавший приказ «Взять», только что скоропостижно скончался через его отдавание, других приказов не было и ждать их глупо, остаётся действовать по обстановке – просто не совать собственную единственную голову волку на отгрыз.

С крыльца на нас недобро уставились четверо в дорогих шубах и пятый, одетый во всё чёрное – монах, что ли? Невзрачный мужчинка в тулупчике невзначай сделал пару робких шажков в сторону от почтенного общества. Я оглянулся на Свету, та весело тряхнула чёлкой, пропела. – А скажите-ка, почтенные, живой ли ещё холоп боярский Тишка?

Слух резанул акцент. – Слава Богу, живой пока, но плохой очень сильно.

Точно монах! Я неприязненно вгляделся в черноокое, крючконосое лицо. Непонятной ненавистью вдруг заполнило душу – миссионер отшатнулся, вскинул руку для знамения, отчего-то испуганно замер.

– Да крестись, жрец, мы чтим богов, – говорю ровным тоном. Монах поспешно перекрестился, опасливо глядя на нас.

– Тишку повесить! Сейчас! – Выкрикнула Света. Подняла лук, криво усмехнулась. Один из руководителей в шубах выступил вперёд. – Какого Тишку? Ты обвиняешь его в чём-то? Назовись!

– Повесить боярского советчика горбатого Тишку немедленно! – Процедила Света, прицеливаясь ему в лоб. – Ну!

– Приведите этого…, – приличный мужчина обернулся к мужичку в тулупчике, щёлкнул перстами, – как его…

– Тишку? – переспросил мужичок, кланяясь. – Ему не дойти самому!

– Так притащите! – начальственное лицо повысило голос. Перевёл взгляд на Светлану. – Ты лук-то опусти, а то мало ли.

– Мало ли что? – Спрашиваю насмешливо. Взоры высокого сообщества сфокусировались на моём клинке – его перезаряжать не требуется. Смущённо потупили глазки, приятно иметь дело с понятливыми людьми.

Из глубин терема донёсся первый истошный визг, визжало минуты две, наконец, источник визга выволокли на крыльцо за ноги пара холопов. Благообразный мужчина мановением указал на виселицу, скрюченное уродливое тело протащили мимо. В душе шевельнулась жалость, я отвернулся. Странно – жалость в боевом трансе, вот Свояту прирезал с удовольствием, на гибель наёмников просто плевать, а урода пожалел. Визг прекратился.

Слово снова взял представительный. – Кто вы, и что у вас за дело к нам?

– Люди старшины вашего явились к нам грабить и насильничать! – Вынес я обвинение.

– Допустим. – Не стал он спорить. – Так кто вы? Откуда?

– Из лесу, вестимо! – я начинаю злиться. – И я сию секунду могу тут вас всех поубивать! Какие вам ещё представления, почтенные?

– Вполне достаточно! – Согласился мужик, его соратники важно покивали. – А мы городские старшины, наш общий, вечевой старшина, – он посмотрел на тело со стрелой в башке, – пока не избран, так с позволения прочих старшин, – обернулся к коллегам, те снова закивали, – я, купец Всеслав, буду говорить от имени новоградского пригорода Обвального.

Я состроил скучающую гримасу, дернул Свету за рукав. Она оборотилась от виселицы, – а?

– Держи стражников, – попросил вполголоса. Света подобралась, я приступил к переговорам.

– Всеслав, ты же не заставишь меня повторять всё сначала? Ты ж не тупой?

– Да, ты говоришь, что в какое-то – ты не говоришь, какое именно – лесное поселение явились люди нашего боярина. – Старшина вновь выразительно взглянул на труп. – Кажется, вопрос исчерпан?

– Горожане ходили грабить не единожды, – я обернулся к толпе, возвысил голос, – и вы все об этом хорошо знаете!

– Но… – попытался возразить старшина, я не собирался с ним спорить.

– Я не буду играть в слова с вашими старшинами! – Обращаюсь к народу. – Я заявляю…

Делаю паузу и, набрав воздуха, кричу. – Вы все грабители и насильники! Все до единого! Порукой моим словам мой меч! Кто из вас, мрази, осмелится оспорить меня в кругу по обычаю предков?!

Народ смутился, глухо зароптал, люди не знают, как на такое реагировать – к правде явно не привычны, да и круг, наверно, давненько не проводился.

– Что ты хочешь от нас? – в спину мне бросил Всеслав.

– То есть ты не возражаешь? – я удивлённо обернулся.

– Возражаю, конечно, – он пожал плечами, – но ты же не станешь слушать возражений. Теперь ты грабитель и насильник!

– И очень этим горжусь! – я усмехнулся.

– Гордыня есть грех большой самый. – Заговорил монах. – Ты хочешь, чтобы город признал вину? Я беру эту вину и буду молить у Бога прощения всегда!

– Хорошо, – охотно соглашаюсь, – тогда и виру платить тебе. Всем обездоленным, что придут сюда!

Монах смешался. Из толпы к Всеславу подбежал холуёк, что-то прошептал на ухо. Тот приосанился. – Ты требуешь суда богов? А сам пришёл в мирное селение и машешь мечом! Ты сказал, всякому обездоленному, что придёт сюда? Давай же подождём первого, кто войдёт в эти ворота, – он указал на ворота в тыне. – Пусть он нас рассудит! Ты согласен на такой суд?

– Согласен! – Крикнул я запальчиво. – Я поклянусь, что приму любое его решение, если вы…, – я обернулся к толпе. – Вы все! Поклянётесь принять этот суд!

Видимо, время поджимало, Всеслав, не разводя более антимоний, поднял вверх руку и проорал. – Клянусь принять решение суда богов! Клянусь подчиниться слову первого вошедшего в эти ворота!

Люди на площади нестройно завыли «клянёмся», толпа заколосилась задранными конечностями – прям как на былинном уже партсобрании.

– Клянусь принять суд богов! – крикнули мы со Светланой, я пристально посмотрел на монаха, типа – а ты?

– Мне запрещено клясться Богом, я просто говорю да. – Молвил торжественно миссионер.

Я не удержался. – А если вошедший скажет тебе отречься от Бога?

Рожу монаха перекосило, а я не унялся. – Так какого ж рожна ты сам припёрся сюда и говоришь отрекаться от богов?

Его глаза полыхнули злобой – узнал врага, родненький. Только зря затеял играться со мной в гляделки, монах отшатнулся к стене, глазки закатились, слабо ополз на пол. «Надо бы сонную проверить», – мелькнула мысль, да некстати отвлёкся на шум – толпа заволновалась, «лесные» ворота медленно открывались. Барабанная дробь… та-дам! На сцену выходит, конечно же…

Остромысл! Ну, а кто бы ещё?