Текст книги "Молодой Александр"

Глава 3. Боги, война и вино

Лучшее время для посещения Пникса – сразу после рассвета. Именно на этом холме сходилось демократическое народное собрание древних Афин – экклесия. Город уже оживает. Дворники подметают улицы, владельцы кафе расставляют столы и стулья, в столице начинается очередной насыщенный событиями день. Зрительный зал под открытым небом занимает седловину между холмами Нимф и Муз, к западу от Акрополя. В 1950-х годах дальновидный архитектор Димитрис Пикионис озеленил эту территорию. Вымощенные камнем дорожки теперь вьются между подросшими деревьями и кустами, земля покрыта полевыми цветами, яркими и разнообразными, словно стеклышки калейдоскопа. Это уголок спокойной красоты между дымящимися от жары асфальтовыми дорогами и бетонными высотками.

Если подходить от расположенной неподалеку агоры, среди стройных сосен можно заметить изогнутую подпорную стену. Она идет вдоль нижней части склона, наверху ее расположена плоская площадка. Пешеходные дорожки огибают большие каменные блоки и ведут в Пникс, полукруглое пространство, отшлифованное временем и ногами многочисленных посетителей, частично покрытое пожелтевшей травой. Платформа оратора (бема или вима) выдается вперед из горизонтального уступа, пересекающего верхнюю часть площадки. Выдолбленная из природной скалы, она известна как «камень». Строение, которое можно увидеть сегодня, датируется 330-ми годами до н. э., но ранний Пникс, современник первых лет правления Филиппа, имел ту же планировку, хотя и уступал позднему по масштабу: его вместимость обычно оценивается в шесть – восемь тысяч человек[208]208
  О раскопках на Пниксе и реконструкции различных этапов его формирования см.: K. Kourouniotes and H. A. Th ompson, ‘The Pnyx in Athens: A study based on Excavations conducted by the Greek Archaeological Service’ in Hesperia, Vol. 1 (1932), pp. 90–217; B. Forsén and G. Stanton (eds), The Pnyx in the History of Athens: Proceedings of an International Colloquium Organized by the Finnish Institute at Athens 7–9 October, 1994 (Athens, 1996); M. H. Hansen, The Athenian Ecclesia Vols I and II (Copenhagen, 1983 and 1989).


[Закрыть]. В этом ныне пустынном пространстве некогда звучали голоса великих ораторов древности, и среди многих обсуждавшихся на Пниксе вопросов была надвигающаяся, хотя пока призрачная угроза со стороны Македонии. В конечном счете принятые здесь решения определили будущее не только афинского города-государства, но и остальной Греции.

Демосфен. Новая глиптотека Карлсберга, Копенгаген. Ny Karlsberg ullstein bild Dtl / Getty Images

В том же сером утреннем мареве, с которого начинаются многие афинские дни, площадь заполнялась древними горожанами. Вновь прибывшие занимали свои излюбленные места, зевая и потягиваясь, жалуясь на небрежность чиновников; деревенские жители уже думали о возвращении домой; любители светской жизни задерживались, чтобы поболтать на близлежащем рынке. Как только все собирались, совершалось ритуальное жертвоприношение поросенка, которого затем проносили вдоль границы участка, чтобы его кровь очистила всех, находящихся в пределах площадки. Глашатай возносил молитву посвящения и проклятие любому оратору, слова которого будут направлены на разрушение города. Совет пятисот (Буле) заранее определял повестку дня. Ораторы обычно составляли небольшую часть населения, постоянно посещавшего собрания. Летом 351 года до н. э., когда глашатай спросил: «Кто хочет говорить?», вперед вышел Демосфен.

Его путь к трибуне был непростым. Демосфен потерял отца примерно в возрасте семи лет, и контроль над семейным поместьем перешел к недобросовестным опекунам, которые растратили его наследство. Будучи болезненным ребенком с дефектом речи – он с трудом выговаривал букву «р», – Демосфен постоянно подвергался насмешкам сверстников, которые дали ему прозвище Батал, то есть «заика» и «неженка», однако слово имело и другие, более оскорбительные ассоциации[209]209
  Плутарх отмечает: «Кроме того, сколько можно судить, словом “батал” [bátalos] обозначалась тогда у афинян одна не совсем удобопроизносимая часть тела» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания: в 2 т. / пер. С. П. Маркиша. М.: Наука, 1994. Т. 2). Прим. пер.


[Закрыть]. Недостаток друзей и средств, слабое здоровье, отсутствие традиционного воспитания все же не помешали ему получить образование. Возможно, он даже учился у знаменитого оратора Исея. По достижении совершеннолетия Демосфен получил остатки изрядно уменьшившегося состояния и сразу подал в суд на своих опекунов, обвинив их в растрате. В конце концов он выиграл дело, но смог вернуть лишь часть украденного. Однако неурядицы познакомили его с афинским правом, показали важность тщательного исследования, подготовки к выступлению и правильного произнесения речи. В итоге он приобрел репутацию молодого человека с незаурядными навыками и амбициями. Некоторое время он писал речи для других ораторов, а затем целиком посвятил себя общественной жизни[210]210
  О воспитании и происхождении Демосфена см.: I. Worthington, Demosthenes of Athens and the Fall of Classical Greece (Oxford, 2013), pp. 9–41; E. Badian, ‘Demosthenes’ rise to prominence’ in I. Worthington (ed.), Demosthenes: Statesman and Orator (London, 2000), pp. 9–44; G. Martin (ed.), The Oxford Handbook of Demosthenes (Oxford, 2018).


[Закрыть].

Ранние выступления Демосфена не имели успеха. Речи его часто были путаными и сложными для восприятия, скорее многословными, чем убедительными. По словам Плутарха, после одного особенно неудачного выступления друг-актер провожал его домой, надеясь дать какой-нибудь мудрый совет. Демосфен жаловался, что израсходовал все силы, пытаясь завоевать благосклонность слушателей, но, увы, безрезультатно. Актер пообещал изменить ситуацию и попросил его прочитать несколько строк из Софокла или Еврипида, что Демосфен и сделал – это не составляло труда для любого образованного грека. Затем актер повторил эти строки, но с артистизмом опытного исполнителя. Идея была простой: содержание – это одно, а «игра» – совсем другое, настоящий мастер публичных выступлений должен достичь совершенства в обоих. Демосфен принял совет близко к сердцу. Он начал преодолевать дефекты речи с помощью множества новых упражнений: говорил с камешками во рту, чтобы улучшить произношение, усиливал голос, произнося речь на ходу или даже поднимаясь бегом в гору, декламировал дома перед большим зеркалом вместо публики. Когда позже его спросили о секрете ораторского искусства, он ответил: «Игра, игра, игра»[211]211
  Plutarch, Life of Demosthenes 7.1–2 (совет актера), 11.12 (упражнения); Moralia 845a – b; Cicero, Brutus 142; Quintilian, Institutes of Oratory 11.3.6 («Игра, игра, игра»).


[Закрыть].

Теперь ему было около тридцати пяти, он был худощав и слегка хмурил брови, возможно, у него уже появились залысины, заметные на более поздних портретах. Справа от него возвышался Акрополь – величественные мраморные монументы, согреваемые первыми лучами солнца, слева – святилища Зевса и нимф, которые посещали женщины с вотивными дарами, надеясь заручиться божественной поддержкой для зачатия, легких родов или исцеления больного ребенка. А рядом с ним – члены экклесии: граждане мужского пола, допущенные к голосованию, то есть достигшие возраста 18–20 лет. Им заплатили за участие – в то время это был единственный способ обеспечить хорошую явку. Некоторые сидели на полу или на деревянных скамьях, прихватив с собой хлеб и вино, чтобы при необходимости унять урчание в животе. Другие, вероятно, стояли, переговаривались с друзьями из своего района или деревни. Девять официальных лиц, наблюдавших за ходом заседания, вместе с членами Совета пятисот расположились вокруг трибуны оратора лицом к собранию. Как только заседание началось, раздались аплодисменты и насмешки, толпа выражала симпатии политических партий. Речь, произнесенная Демосфеном в 351 году до н. э., стала переломным моментом в его карьере. В ней он использовал новый эмоциональный стиль аргументации, сочетавшийся с ясностью построения и языком, доступным широкому кругу граждан Афин – от изощренных софистов до незатейливых колбасников, – и поднял тему, которая будет доминировать в греческой политике следующих десятилетий. Этой темой был царь Македонии. Сама речь известна как Первая филиппика[212]212
  В русском переводе С. И. Радцига – первая речь «Против Филиппа». Прим. ред.


[Закрыть][213]213
  Датировку речи определяют по времени, когда архонтом был Аристодем (352/1 год до н. э.), согласно Дионисию Галикарнасскому: Dionysius of Halicarnassus (First Letter to Ammaeus 4). Большинство ученых сходятся на том, что речь была произнесена летом 351 года до н. э. Подробный анализ речи см.: C. Wooten, A Commentary on Demosthenes’ Philippic I (Oxford, 2008).


[Закрыть].

Преамбула Демосфена была вполне спокойной. Он объяснил, что уже говорил со старейшинами, поэтому тема, которую он хочет обсудить, не нова, но их советы не принесли ему удовлетворения. Затем он перешел к своему главному аргументу: «Итак, прежде всего, не следует, граждане афинские, падать духом, глядя на теперешнее положение, как бы плохо оно ни представлялось. Ведь то, что в этих делах особенно плохо у нас в прошлом, для будущего оказывается весьма благоприятным. Что же это именно? Это то, что вы сами, граждане афинские, довели свои дела до такого плохого состояния, так как не исполняли ничего, что было нужно. Вот если бы вы делали все, что следовало, и, несмотря на это, дела были бы в таком положении, тогда и надежды не могло бы быть на их улучшение»[214]214
  Речи Демосфена здесь и далее приводятся в переводе С. И. Радцига. Прим. пер.


[Закрыть][215]215
  Demosthenes, First Philippic (4) 2–3 (trans. J. H. Vince, Loeb 238). Русский перевод цит. по: Хрестоматия по античной литературе: в 2 т. / сост. Н. Ф. Дератани, Н. А. Тимофеева. – М.: Просвещение, 1965. Т. 1.


[Закрыть]. Демосфен решил пойти в атаку; теперь его слова разили огнем. Один из современников отмечает, что он кружился вокруг ораторской трибуны во время своих речей, меняя тон и положение рук, чем усиливал воздействие слов[216]216
  Aeschines, Against Ctesiphon (3) 167.


[Закрыть]. Должно быть, это выглядело впечатляюще.

Наконец, добившись внимания аудитории, Демосфен обозначил основные проблемы, с которыми столкнулись афиняне. Во-первых, их собственная вялость в защите своих интересов за пределами Аттики, во-вторых, новая угроза с севера как две неразрывно связанные между собой вещи. Демосфен считал, что именно бездействие его сограждан привело к возвышению Македонии. «Если же кто-нибудь из вас, граждане афинские, думает, что с Филиппом трудно вести войну, и судит об этом по тому, как велики имеющиеся у него силы, и еще потому, что наше государство потеряло все укрепленные места, тот человек судит, конечно, правильно, но все-таки пусть он примет в расчет то, что мы, граждане афинские, когда-то владели, как своими, Пидной, Потидеей и Мефоной и всей той областью с окрестностями»[217]217
  Demosthenes, First Philippic (4) 4 (trans. J. H. Vince, Loeb 238).


[Закрыть].

Халкидики

Формально Афины находились в состоянии войны с Македонией с момента захвата Амфиполиса в 357 году до н. э. Как указывает Демосфен, после этого Филипп искоренил все другие опорные пункты афинян на севере, лишив их прямого доступа к природным ресурсам региона. В море его небольшой флот совершал набеги на другие афинские форпосты. Одним из наиболее дерзких рейдов стал захват македонцами священной посольской триеры[218]218
  Триера (трирема) – античный класс весельных боевых кораблей. Прим. ред.


[Закрыть] «Парал» во время ее визита в Марафон. Для города-государства, гордого своим военно-морским флотом и прошлыми победами, это было крайне унизительно[219]219
  Demosthenes, First Philippic (4) 34. Harpocration s.v, Sacred Trireme.


[Закрыть]. Но незадолго до выступления Демосфена произошло более неприятное событие. Филипп оказался втянут в дела Центральной Греции.

Третья Священная война представляла собой десятилетнюю борьбу за контроль над Дельфами, обителью пифий-прорицательниц Аполлона, одним из самых священных мест в античном мире. Фокидяне, жители одной из областей Центральной Греции, расположенной по соседству с Дельфами, захватили святилище в 356 году до н. э., после того, как Амфиктиония – собрание дельфийских племен – оштрафовала их за обработку священной земли. В следующем году вспыхнула война[220]220
  M. Scott, Delphi: A History of the Center of the Ancient World (Princeton and Oxford, 2014), pp. 149–150. О датировке Третьей Священной войны см.: F. Deltenre, ‘La datation du debut de la troisième guerre sacrée. Retour sur l’interprétation des comptes de Delphes’ in Bulletin de correspondance hellénique 134 (2010), pp. 97–116.


[Закрыть]. Богатство Аполлона теперь использовалось для финансирования бесконечных наемных армий под предводительством честолюбивых фокидских полководцев. Афины и Спарта, хоть и не поддерживали войну, были союзниками фокидян, но ни один из них не мог оказать полноценную помощь, поскольку Афины были втянуты в другой конфликт с рядом мятежных членов Второго Афинского союза, а спартанцы давно находились в унизительном положении перед Фивами. Против фокидян сражались фессалийцы и фиванцы, но первых раздирали внутренние разногласия. Тираны города Феры, лидеры Фессалийского союза, поддерживали врага, то есть фокидян.

Филипп уже в начале своего правления активно действовал в Фессалии, укрепляя отношения с правящей семьей Алевадов в Ларисе и помогая урегулировать спор с Ферами. В то время он женился на Филинне и, возможно, также на Никесиполис. Однако спокойствие продлилось недолго. Ферские тираны – Ликофрон и Пифолай – вскоре возобновили военные действия против Ларисы. В 353 году до н. э. Филиппа призвали на помощь с целью ограничить их влияние, и это привело к конфликту с Фокидой, которая отправила 7000 человек на помощь ферским тиранам. Так региональный спор вырос до панэллинского, затрагивающего большинство греков[221]221
  О действиях Филиппа в Фессалии см.: D. Graninger, ‘Macedonia and Thessaly’ in J. Roisman and I. Worthington (eds), A Companion to Ancient Macedonia (Malden (MA), Chichester and Oxford, 2010), p. 314; R. M. Errington, A History of Macedonia (Berkeley and Oxford, 1990), pp. 59–70.


[Закрыть]. Филипп одержал быструю победу, но новый мир тоже был недолгим, так как действия македонян побудили главу фокидян Ономарха войти с войском в Фессалию. Филипп и его фессалийские союзники потерпели поражение в двух битвах, одно из которых было сокрушительным[222]222
  Diodorus Siculus, Library of History 16.35.2, Polyaenus, Stratagems 4.2.38. Ономарх использовал оригинальную тактику для противодействия македонской фаланге. Он расположил своих воинов перед серповидным основанием горы, а на склонах установил катапульты. Македонцы пошли в атаку, фокидяне отступали. Филипп решил преследовать их, и его армия попала под обстрел из катапульт. В момент смятения воины Ономарха перешли в атаку, и македонцы смяли ряды и бежали с поля боя.


[Закрыть]. Диодор описывает катастрофическое влияние этого события на положение Филиппа: «Он подвергался крайним опасностям, а его солдаты были настолько подавлены, что покинули его». К большой чести Филиппа, ему удалось спасти ситуацию. «Пробудив в большинстве мужество, – продолжает Диодор, – он с великим трудом заставил их повиноваться его приказам»[223]223
  Diodorus Siculus, Library of History 16.35.2–3 (trans. C. L. Sherman, Loeb 389).


[Закрыть]. Позже Филипп утверждал, что не бежал с поля битвы, а пятился, как баран, готовясь бодаться еще яростнее[224]224
  Polynaeus, Stratagems 4.2.38 (Филипп пятится, как баран).


[Закрыть].

Сдержав слово, Филипп вернулся в Фессалию в следующем году. На этот раз он выступил в роли защитника Аполлона, готового спасти дельфийское святилище от врагов-безбожников. Его армия шла в бой, украшенная лавровыми венками, сделанными из ветвей любимого богом дерева[225]225
  Justin, Epitome of the Philippic History of Pompeius Trogus 8.2.3.


[Закрыть]. Македоняне встретились с войском Ономарха в месте, называемом Полем Крокусов, к югу от современного Волоса. Сорок тысяч человек сражались не на жизнь, а на смерть в удушающей жаре и пыли Фессалии, и это стало самой кровавой битвой в истории античной Греции[226]226
  J. Buckler, Philip and the Sacred War (Leiden, 1989), p. 75.


[Закрыть]. Македоняне сбросили врагов в море, убив 6000 наемников и фокидян, в том числе самого Ономарха[227]227
  Diodorus Siculus, Library of History 16.35, 16.61.2, Eusebius, Preparation for the Gospel 8.14.33. Pausanias, Guide to Greece 10.2.5 – у Павсания содержится другая версия событий, согласно которой Ономарха убили его собственные воины.


[Закрыть]. Около 3000 человек были взяты в плен и насильственно утоплены как осквернители храмов, а тело их полководца прибили к деревянному кресту в качестве жертвы Аполлону. Массовые казни, должно быть, представляли собой ужасное зрелище: раздувшиеся тела покрывали пляж и мрачно дрейфовали в яркой синеве Эгейского моря.

После этого Филипп освободил Феры от тиранов, а затем продолжил кампанию в Фессалии, подчиняя себе другие мятежные города и стремясь объединить расколотый регион под своим руководством[228]228
  Isocrates, On the Peace (8) 118 (расколотая Фессалия); Diodorus Siculus, Library of History 16.37.3.


[Закрыть]. Вероятно, именно в это время он был избран главой (архонтом) Фессалийского союза. Эта пожизненная должность давала ему право привлекать местных жителей в свои войска – а Фессалия славилась превосходными конными воинами – и использовать в своих интересах ресурсы и доходы региона[229]229
  H. D. Westlake, Thessaly in the Fourth Century BC (London, 1935), p. 201.


[Закрыть]. Надо полагать, ему предоставили власть архонта в надежде, что он положит конец Священной войне, которая никак не стихала. В конце концов он повел армию на юг, но там его остановили афиняне, которые заняли Фермопильский проход – ворота Греции, – преградив Филиппу путь к Фокиде и Дельфам.

Итак, война не была пока завершена, но репутация македонского царя взлетела до небес. «Его считали мстителем за святотатство, поборником религии», – писал Юстин[230]230
  Justin, Epitome 8.2.6 (trans. J. C. Yardley, American Philological Association).


[Закрыть]. Вернувшись в Пеллу, Филипп узнал, что у его жены-фессалийки Никесиполис из Фер родилась дочь. Ее назвали Фессалоникой – «Победой в Фессалии» – в честь свершений Филиппа, но ее мать умерла вскоре после родов, и, вероятно, девочку приняла на воспитание Олимпиада. Позже Фессалоника упоминается в царской свите как еще одна сестра Александра, который в то время благополучно обитал в женской половине дворца и еще не приступил к обучению[231]231
  Stephanus of Byzantium, s. v. ‘Thessalonike’, Diodorus Siculus, Library of History 19.35.5.


[Закрыть].

Афиняне с растущим беспокойством наблюдали за тем, как расширяется влияние Македонии, и именно это послужило контекстом для Первой филиппики Демосфена. Далее в этой речи оратор заявляет, что Филипп провел кампанию на западе Фракии, приблизившись к контролируемому афинянами Херсонесу и полуострову Галлиполи – ключевому звену на жизненно важном для Афин пути поставки зерна с берегов Черного моря. Афиняне заключили союз с местным фракийским царем Керсоблептом, угрожая новым завоеваниям Филиппа, и его кампания, вероятно, стала реакцией на это. Тем не менее вскоре болезнь вынудила царя отказаться от действий на востоке, избавив афинян от необходимости посылать туда дополнительные боевые корабли[232]232
  N. G. L. Hammond, Philip of Macedon (London, 1998), p. 50.


[Закрыть]. Однако угроза не исчезла. Речь Демосфена отражает явно обеспокоенное состояние горожан: «Ну а как, по-вашему, нужно рассматривать вот эти теперешние события? Я, по крайней мере, думаю, что для свободных людей высшей необходимостью бывает стыд за случившееся. Или вы хотите, скажите, пожалуйста, прохаживаясь взад и вперед, осведомляться друг у друга: “Не слышно ли чего-нибудь новенького?” Да разве может быть что-нибудь более новое, чем то, что македонянин побеждает на войне афинян и распоряжается делами греков?»[233]233
  Demosthenes, First Philippic (4) 10–11 (trans. J. H. Vince, Loeb 238).


[Закрыть]

Несмотря на проблемы, с которыми столкнулись афиняне, Демосфен был убежден, что еще не поздно действовать. Он призвал народное собрание очнуться от летаргии и начать войну с Македонией, перестать драться с Филиппом, как варвары, зацикливаясь на наносимом ударе, и взять инициативу в свои руки. Именно поэтому он выдвинул предложение из двух частей. Во-первых, он рекомендовал создать силы быстрого реагирования, которые можно было бы быстро развернуть для отражения любого будущего наступления Македонии, будь то Фермопилы, Херсонес, Олинф или любое другое место, на которое нацелится противник. Во-вторых, послать отряд партизан на север, чтобы преследовать македонян на их собственной территории, «вести непрерывную раздражающую войну»[234]234
  Demosthenes, First Philippic (4) 19 (trans. J. H. Vince, Loeb 238).


[Закрыть]. Такой подход был бы превентивным, а не реагирующим. Теоретически это был хороший план, но он требовал значительного финансирования, и афиняне, вероятно, не хотели продолжать конфликт после изнурительной Социальной войны (357–355 годы до н. э.). Демосфен завершил речь предупреждением: если они не сразятся с Филиппом сейчас, пока он еще держится севера, он скоро появится у них на пороге[235]235
  Demosthenes, First Philippic (4) 50.


[Закрыть]. Однако его слова не достигли цели. Глашатай попросил поднять руки в поддержку предложения Демосфена. После приблизительного подсчета стало ясно, что, несмотря на яркость выступления, его новый стиль и эмоциональное содержание, оратору не удалось поколебать большинство. Но это был не конец спора, а только начало. В течение следующих нескольких лет Демосфен произнес много пламенных речей против македонского царя, сделав на этом себе имя. Он был убежден, что на карту поставлено будущее Афин. И оказался прав.

Демосфен был не единственным, кого беспокоила македонская агрессия. Халкидский союз, возглавляемый городом Олинфом, наблюдал, как с каждым годом росла мощь Филиппа, а близость территорий вскоре сделала конфликт неизбежным. В нарушение существующего соглашения они предложили совместные действия Афинам. Услышав эту новость, Филипп решил нанести халкидским вождям предупреждающий визит и, по-видимому, рассказал басню о боге войны Полемосе и богине Гибрис (буквально «наглая надменность»)[236]236
  Theopompus, frag. 127; Aesop, Fables 319.


[Закрыть]. Согласно сказанию, эти боги были последними из бессмертных, не разделенными на отдельные существа. Бог войны так любил Гидрис, что, куда бы она ни пошла, в страну, город или деревню, бог войны обязательно следовал за ней. Не слишком тонкий намек, но в изяществе не было необходимости. Филипп владел лучшей армией, он это знал. Он ушел с Халкидики, но его влияние сохранилось. Так, некий Ласфен уже крыл дом подаренной ему македонской древесиной, а некий Евтикрат, судя по всему, бесплатно получил большое стадо крупного рогатого скота. Другие внезапно становились обладателями овец или табунов лошадей. Золото Филиппа проникало за городские стены[237]237
  Demosthenes, Third Philippic (9) 56, On the False Embassy 19.265.


[Закрыть].

В 349 году до н. э. Филипп решил обойтись без предупреждения и вторгся на Халкидики, вероятно, под предлогом, что Олинф дал убежище двум его единокровным братьям, Арридею и Менелаю (третьего и старшего единокровного брата, Архелая, он к тому времени уже устранил)[238]238
  Justin, Epitome 8.3.10.


[Закрыть]. Филипп поставил городу ультиматум: либо его братья покинут Олинф, либо он – Македонию[239]239
  Demosthenes, Third Philippic (9) 11.


[Закрыть]. Его армия рассредоточилась по региону, начиная с периферийных городов Халкидского союза. Одни он сровнял с землей, других убедил подчиниться, подкуп и предательство привлекли третьих. Это был коварный план, направленный на то, чтобы изолировать главный город. К концу первого года под его властью оказалась большая часть полуострова. Олинф предпринял шаги, чтобы заключить союз с афинянами. Демосфен поддержал их просьбу в знаменитых Олинфских речах. Справедливо заметив, что защитники теперь «ведут войну не ради славы и не из-за участка земли, а ради того, чтобы спасти отечество от уничтожения и рабства»[240]240
  Demosthenes, First Olynthiac (1) 5 (trans. J. H. Vince, Loeb 238).


[Закрыть], он призывал своих сограждан к сплочению, и его услышали. В ходе войны на Халкидики отправились три отдельных отряда, но последний прибыл слишком поздно, чтобы чем-либо помочь[241]241
  Philochorus, frag. 49–51 (Dionysius of Halicarnassus, First Letter to Ammaeus 9) – автор утверждает, что первый отряд включал 2000 легко вооруженных воинов (наемники-пельтасты) и 38 триер под командованием Хареса. Второй отряд состоял из 4000 всадников наемной легкой конницы, 18 триер и 150 всадников под командованием Харидемоса, который присоединился к войскам Олинфа в нападении на Потидею и Боттике. Последний отряд включал 2000 афинских гоплитов, 17 триер и 300 афинских всадников. Все они поступили в полное распоряжение Хареса.


[Закрыть].

В следующем, 348 году до н. э., Филипп занял оставшиеся отдаленные крепости и сразился с олинфским войском в двух битвах. Потерпев поражение, противники отступили в свой город, под защиту крепких стен. Сегодня археологические раскопки Олинфа производят жутковатое впечатление. Разрытые останки цветущего города кажутся внезапно срезанными до основания, буквально до каменных фундаментов. Внутри домов обнаружены слои обрушившейся черепицы, покрывающие древние полы со следами сильного пожара. Среди обломков обнаружены многочисленные пращи и наконечники стрел, на многих написаны имена нападавших: Филиппа и некоторых его военачальников. На одном найдены слова: «Неприятный подарок», что свидетельствовало о грубом чувстве юмора македонских воинов[242]242
  D. M. Robinson, Excavations at Olynthus Part X: Metal and minor miscellaneous finds (Baltimore, 1941), p. 421; J. W. I. Lee, ‘Urban Combat at Olynthus’ in P. W. M. Freeman and A. Pollard (eds), Fields of Conflict: Progress and Prospect in Battlefield Archaeology, BAR 958 (2001), p. 13.


[Закрыть].

В конце концов жителей Олинфа сломила не осадная тактика. Демосфен рассказывает, что 500 всадников перешли к Филиппу, а вскоре и сам город был предан его вождями[243]243
  Demosthenes, On the False Embassy (19) 267. См. также: Diodorus Siculus, Library of History 16.53.2.


[Закрыть]. Армия грабила, насиловала, сжигала. Стоя на ухоженной площадке, трудно представить сцены происходившей здесь бойни: оглушительный звук рушащихся зданий, треск и грохот бушующих пожаров, крики солдат, которые борются за лучшую добычу, срывая полки со стен и разбивая деревянные сундуки. Мужчины, женщины и дети Олинфа были собраны и закованы в цепи, вырваны из нормальной жизни и низведены до статуса рабов. Многие были проданы, чтобы собрать дополнительные средства на дальнейшие военные кампании. Их судьба должна служить напоминанием о том, что каждая великая историческая победа построена на трясине человеческих страданий. В тот летний день 348 года до н. э. город был разрушен до основания. За исключением нескольких мелких деревень, никогда больше его территория не была заселена. Там, где когда-то стояли дома, остались груды черепицы, фонтаны и рынки опустели, звуки городской суеты сменились тишиной и стоном ветра над руинами. Олинф стал призраком. Даже окрестная сельская местность оставалась необитаемой вплоть до поздней Античности, а дурные воспоминания сохранились в этом крае на века. О братьях Филиппа больше никто не слышал.

Олинф. Werner Otto / Alamy Stock Photo

Весть о разрушении Олинфа распространилась по всему греческому миру. Это было громкое заявление о том, на что способен Филипп. Позднее Александр воспользовался тем же оружием устрашения. Несмотря на поразившую всех жестокость, действия Филиппа произвели ожидаемый эффект. Халкидики стал частью его царства, новые земли были переданы сподвижникам, и регион больше никогда не сопротивлялся. Для македонян настало время праздновать.

ГОРОД ЗЕВСА

Философ Демокрит однажды сказал, что «жизнь без праздника – это длинный путь без заезжего двора»[244]244
  Democritus, B230 D-K (trans K. Freeman Ancilla to the Pre-Socratic Philosophers (Harvard, 1948), p. 112 (230)).


[Закрыть]. Праздники давали необходимый отдых от рутины повседневной жизни, возможность пообщаться и повеселиться. Они столь же важны в современной Греции, как и в древней, и продолжают придавать течению дней календаря остроту и вкус, хотя сегодня отмечают христианские события, а не восхваляют языческих божеств. В Северной Греции многие праздники сохраняют элементы, очевидно восходящие к архаичным временам, о которых не осталось ни воспоминаний, ни письменных свидетельств. Традиции, фольклор и история сплелись в них гордиевым узлом. Дух прошлого все еще можно почувствовать в январе среди одетых в козьи шкуры арапидов региона Драма, чей устрашающий вид, тела, украшенные колокольчиками, по мнению местных жителей, изгоняют злых духов и пробуждают весну. Или во время карнавала в Наусе, когда юноши в призрачно-белых масках исполняют боевые танцы на улицах, пропитанных дымом от барбекю и петард. Другие празднества – это откровенное прославление языческого прошлого, например фестиваль фаллосов в Тирнавосе, неподалеку от Ларисы, который проводится в первый понедельник Великого поста. По этому случаю местные жители выставляют на улицах изготовленные из разнообразных материалов пенисы всех мыслимых размеров, призывая прохожих поцеловать их гордые творения; женщин поднимают на плечи, чтобы принести плодородие, а вокруг кипящих котлов со шпинатным супом громко распевают непристойные песни. Среди ритмичного боя барабанов и звуков деревянных флейт все еще чувствуется присутствие Диониса. Его тень продолжает веселиться, музыка и танцы длятся до поздней ночи, современные вакханки распаляют энтузиазм вином, ципуро и узо.

Месяцы древнего македонского календаря были названы в честь богов и их праздников, связанных с этими периодами года и зачастую совпадающих с важными датами сельскохозяйственного цикла[245]245
  Месяцы македонского календаря: диос, апеллайос, авдонайос, перитиос, дистрос, ксандикос, артемизиос, даисиос или деисиос, панемос или панамос, лоос, горпиайос и гиперберетайос. См.: M. B. Hatzopoulos, Ancient Macedonia, Trends in Classics – Key Perspectives on Classical Research (Berlin/Boston, 2020), p. 78. О македонской религии см.: M. Mari, ‘Traditional Cults and Beliefs’ in R. J. Lane Fox (ed.), Brill’s Companion to Ancient Macedon: Studies in the Archaeology and History of Macedon, 650 BC – 300 AD (Leiden, 2011), pp. 453–466; P. Christesen and S. C. Murray, ‘Macedonian Religion’ in Roisman and Worthington (eds), A Companion to Ancient Macedonia, pp. 428–445.


[Закрыть]. Особое значение имели два праздника: весенний Ксандика, отмечавший начало сезона военных кампаний: войска участвовали в учениях, тренировочных боях и военных танцах, ритуально очищались перед грядущими сражениями, проходя между расчлененными частями убитой жертвенной собаки; и праздник Зевса Олимпийского и Муз, который знаменовал наступление македонского нового года – он приходился на первое новолуние после осеннего равноденствия, примерно в начале октября[246]246
  Livy, History of Rome 40.6.1–2 (праздник Ксандика, ритуальное очищение). См. также: Quintus Curtius, History of Alexander 10.9.11–3.


[Закрыть]. Современные дни святых воинов Георгия и Димитрия, отмечаемые 23 апреля и 26 октября, вероятно, восходят к древним праздникам, отмерявшим этапы сезонных миграций пастухов на высокогорные пастбища и обратно. В конце V века до н. э. Архелай основал или реорганизовал праздник Зевса Олимпийского и Муз, превратив его в грандиозное чествование Диона – города Зевса, расположенного у подножия горы Олимп[247]247
  Diodorus Siculus, Library of History 17.16.3–4. См.: M. Mari, ‘Le Olympie macedoni di Dion tra Archelao e l’età Romana’ in Rivista di Filologia e di Istruzione Classica 126.2 (1998), pp. 137–169.


[Закрыть]. Если Эги был родовым очагом Македонского царства, то Дион стал его алтарем. Именно сюда отправился Филипп во главе победоносной армии после разграбления Олинфа.

«Я Олимп! Великий в былые времена и известный во всем мире», – так начинается знаменитая греческая народная баллада.

Легендарный дом олимпийских богов виден из любой точки Македонии, это основной ориентир для всех, кто живет в его тени. На вершине Олимпа находится огромная скала в форме петушиного гребня, известная как «Трон Зевса»; считалось, что именно там восседает царь богов, мечущий молнии, управляющий погодой и вмешивающийся в дела смертных. Внизу простирается плато Муз, названное в честь девяти дочерей Зевса, которые танцевали и пели на радость отцу, а свежий горный воздух звенел их сладкими голосами. Олимп стал первым национальным парком и биосферным заповедником Греции, и сегодня его ежегодно посещают тысячи туристов. Археологические данные показывают, что современные люди не первыми забрались на эту гору. Между 1960 и 1965 годами на пике Агиос Антониос (2816 метров над уровнем моря) во время строительства станции наблюдения за погодой было обнаружено несколько черепков глиняной посуды, свидетельствующих о жертвоприношениях, а также фрагменты скульптуры и небольшие мраморные стелы. На трех из них написано имя Зевса Олимпийского. Это останки эллинистического святилища Зевса, располагавшегося на вершине горы. Задолго до современных исследователей и туристов жрецы и паломники совершали трудные восхождения во имя благочестия[248]248
  О горном святилище на Агиос Антониос см.: E.Voutiras ‘La culte de Zeus en Macédoine avant la conquête romaine’ in A. M. Guimier-Sorbets, M. B. Hatzopoulos, Y. Morizot (eds), Rois, cites, nécropoles: institutions, rites et monuments en Macédoine. Actes de Nanterre (décembre 2002) et d’Athènes (janvier 2004), Meletemata 45 (Athens, 2006), pp. 333–346. См. также: Plutarch, Moralia frag. 191.


[Закрыть].

Поросшие лесом восточные склоны массива, испещренные потоками, темнеют на фоне умиротворяющей зелени площадей Диона; близость гор и города придает этому месту особую святость. Его открытие связано с одним из отцов-основателей македонских исследований – Уильямом Мартином Ликом, или полковником Ликом, как его обычно называли. Его четырехтомное «Путешествие по Северной Греции» представляет собой образцовую работу по греческой топографии с бесценной информацией о ландшафте, каким он был в XIX веке, до того, как произошли радикальные перемены века грядущего. Полковник Лик успешно сочетал военную точность с энциклопедическим знанием классики и умел находить утраченные древние поселения.

Ясным декабрьским утром 1806 года, когда рассветные лучи коснулись снежных вершин Олимпа, Лик спустился на Пиерийскую равнину. Миновав маленькую деревню Мелатрию, он наткнулся на два интригующих невысоких холма и обратил внимание на их необычные формы, скорее всего повторявшие очертания укрытых землей древних построек. Лик справедливо рассудил, что один из холмов был театром, а другой – стадионом. Рядом он также заметил основания городских стен и могильную стелу или надгробный камень, но густая растительность, разросшаяся вокруг развалин, мешала дальнейшему исследованию. Он записал об открытии в дневнике, с уверенностью заявив, что это поселение: «Не может быть никаких сомнений, что здесь стоял знаменитый Дион, который, несмотря на скромные размеры, был одним из ведущих городов Македонии и великим оплотом ее морской границы на юге»[249]249
  W. M. Leake, Travels in Northern Greece Vol. III (London, 1835), p. 410.


[Закрыть].

Отчет Лика знаменует появление Диума, или Диона, в археологических записях. Раскопки начались в 1928 году под руководством Университета Аристотеля в Салониках. В последующие десятилетия перед учеными медленно открывались город и ряд святилищ в его окрестностях. Археологические находки охватывают разные периоды. Город был застроен и обнесен стенами одним из «преемников Александра» Кассандром, а многие внутренние постройки относятся к римским временам, включая бани и великолепную виллу Диониса с грандиозной полихромной мозаикой, изображающей бога на колеснице, запряженной пантерами[250]250
  Более подробную информацию о городе Дион и археологических раскопках см.: D. Pandermalis, Dion: The Archaeological Site and the Museum (Attika, 1997), Discovering Dion (Athens, 2000) and Gods and Immortals at Olympus: Ancient Dion, City of Zeus (New York, 2016).


[Закрыть]. Скорее всего, в середине IV века до н. э. здесь располагалось небольшое поселение. Куда важнее были святилища к югу от него, посвященные многочисленным богам и богиням. Их обветренные руины все еще окружены почти экзотическим изобилием пышной зелени и спокойных источников. Святилище Деметры – один из наиболее изученных примеров таких религиозных центров: сюда приходили женщины, чтобы помолиться о потомстве и плодородии земли. Два небольших храма этого святилища построены в конце VI – начале V века до н. э. Они относятся к типу мегаронов[251]251
  Мегарон – тип архаического жилища, а затем и храма, представляющий собой прямоугольный или овальный зал без окон, с единственным входом, в древности – простым, позднее – декорированным колоннами. Во времена поздней Античности мегарон стал основой для более сложных архитектурных типов. Прим. пер.


[Закрыть], небольших узких строений с глубокими вестибюлями. Когда-то их интерьеры были дополнены деревянными скамьями вдоль стен и культовыми статуями. Рядом выкопали колодцы с водой для очищения, установили жертвенники и столы для жертвоприношений[252]252
  Pandermalis, Dion: The Archaeological Site and the Museum, p. 17.


[Закрыть]. Даже в более поздние времена это место оставалось вполне архаичным и сельским, что характерно и для других македонских святилищ. Строительство монументальных храмов, подобных тем, что существовали в других частях греческого мира, на севере, судя по всему, не приветствовалось.

Александру было восемь лет во время праздника 348 года до н. э. Он всего лишь год или два получал образование, но уже заслужил репутацию человека, склонного к щедрым подношениям богам, к большому огорчению наставника Леонида. Религиозность Александра коренилась в македонском окружении: он вырос среди провидцев, жрецов, совершающих очистительные ритуалы и сложные обряды, запаха экзотических благовоний и свежепролитой жертвенной крови[253]253
  О религиозности Александра см.: L. Edmunds, ‘The Religiosity of Alexander’ in Greek, Roman and Byzantine Studies, Vol. 12 (1971), pp. 363–391; F. S. Niaden, ‘Alexander the Great as a Religious Leader’ in The Ancient World, Vol. 42, No. 2 (2011), pp. 166–179, and Soldier, Priest and God: A Life of Alexander the Great (Oxford, 2018).


[Закрыть]. Изучение основных обрядов и ритуалов было важной частью воспитания царевича. Если бы он однажды стал царем, то унаследовал бы и положение главного жреца, посредника между богами и людьми. В число его многочисленных священных обязанностей входили ежедневные приношения богам, совершение возлияний при входе в любой город Македонии и управление главными праздниками[254]254
  Marsyas of Pella, frag. 21 (Athenaeus, Learned Banqueters 11.467c).


[Закрыть]. Филипп славился благочестием и воплощал идеал религиозного царя, который знает, как следует себя вести и как демонстрировать окружающим потенциальные преимущества хороших отношений с высшими силами. Олимпиада тоже внушала сыну преданность богам, особенно Дионису. Узнавать волю богов царевичу помогал и доверенный провидец (мантис) Аристандр из Телмесса. Позже он стал незаменим в царствование Александра, толкуя приметы, гадая по внутренностям жертвенных животных и даже анализируя сны молодого царя, которые в древности считались важными для предвидения будущего[255]255
  Про Аристандра из Телмесса см.: A. Nice, ‘The Reputation of the “Mantis” Aristander’ in Acta Classica 48 (2005), pp. 87–102; C. A. Robinson, ‘The Seer Aristander’ in American Journal of Philology, Vol. 50, No. 2 (1929), pp. 195–197; M. Flower, The Seer in Ancient Greece (Berkeley, Los Angeles and London, 2008).


[Закрыть].