Текст книги "Меч Господа нашего. Книга 6. Мрак под солнцем"

Бывшая Ливия. Сирт. 17 июля 2015 года

– Гулакшах, мух ду?

Услышав это совсем рядом с собой, за спиной, Николай приложил все силы к тому, чтобы не обернуться.

– Сан массо хъума дикду. Гулакхаш таделла догу[20]20
  Разговор на чеченском. Как дела? Все хорошо. Дела идут в гору. Пошли, поговорим об этом.


[Закрыть].

– Цунач лаьцна таьхьа дуйцур вай.

Они были совсем рядом – уверенные, гортанные голоса, похохатывания, от которых становилось не по себе. Два чеченца, встретившихся на улице чужого города, но по-прежнему связанные невидимыми нитями кавказского родства братства. И он – чужой. Русист. Враг.

Он специально чуть сбавил ход, пропуская людей мимо себя. Прошли и эти… обычная, западная одежда, на одном – куртка нефтяника. Бородатые. Оружия не видно, но это не значит, что его у них нет. Здесь оно есть у всех.

Николай последовал за ними, лихорадочно размышляя, что делать. Знают ли они местный язык, диалект арабского, поймут ли, если услышат его разговор? Стоит ли кто за ними? Какого черта они здесь объявились?

Николай и сам не знал, почему увязался за ними. Просто, на уровне подсознания и рефлексов в него было вбито: чеченцы – опасность, дагестанцы – опасность, кавказцы – опасность. Всё, что идёт с Кавказа – опасность. Где бы это ни было.

Чеченцы свернули в одно заведение, где столы были прямо под навесом. Николай прошел чуть дальше, купил у уличного торговца лепешку с мясом и зеленью. Присел на корточки у стены – человек, ища опасность, обычно смотрит на уровень своей головы.

Чеченцы что-то заказали. Сидели они удачно…

Дальше разговор пошел быстрый, резкий, Николай сидел далеко и мог улавливать только общие контуры, тем более что язык он успел подзабыть. «Мехкадаьттанах бензин даккха» – нефть из бензина, русское слово «самовар» означает самодельную установку для переработки нефти в бензин невысокого качества, без присадок, с октановым числом около шестидесяти. Местная нефть – легкая, малосернистая, ничем не уступает по качеству чеченской – вполне можно перерабатывать самодельными «самоварами» в бензин. Ливийцы этого не делали – продавали сырой, тут были нефтепроводы и ещё работали нефтеперегонные заводы. Судя по всему, чеченцы решили обогатить пустынный ливийский пейзаж дымными трубами «самоваров».

А что? Почему бы нет? Даже рабы найдутся – за самоварами смотреть.

Если тут чехи будут рулить – будет полная ж… Откуда взялись только гады?

Дальше разговор пошел, конечно же, про ахча – про деньги. Выясняли, кто и кому должен, говорили про какое-то «пайда предприятие» – доходное дело. Очевидно, уже успели тут развернуться и даже начать конфликтовать из-за денег.

Николай внимательно слушал и запоминал главное – имена.

Потом – они встали, расплатились за еду. Вышли на улицу, направились на восток – в сторону лагерей беженцев. Николай последовал за ними…

Место было совсем скверное. Они сошли с торговой улицы, где все было приведено в порядок в угоду покупателям и сразу же – грязь, вонь, хруст кирпича под ногами. Они шли проулком, ведущим на другую улицу – здесь жили только крысы, да те, кому очень не повезло в жизни…

Потом оба пропали. Не на повороте, не в темноте – Николай на мгновение отвлекся и они пропали. Прямо из-под носа.

Он продолжал идти, не ускоряя и не замедляя шаг. Глаза бегали по сторонам.

В последний момент – что-то почувствовал справа, рванул пистолет из-за пояса – но тут его по голове хватили камнем с другой стороны, да так крепко, что искры из глаз. Дело довершил профессиональный боксерский удар справа же; он полетел на землю, но пистолет не выронил. Нога в кроссовке наступила на его вооруженную руку, вырвала пистолет.

– Полици?

– Ха. Со руси шпион.

– Иза урс хьякха[21]21
  Разговор на чеченском. Полицейский? Нет, это русский шпион. Зарежь его.


[Закрыть].

Оглушенный, Николай не понял, почему его не режут. Потом – до него вдруг дошло, что один из чеченцев разговаривает по сотовому.

– Мегар дац! – сказал чеченец, поговорив по телефону. – Нельзя.

– Повезло тебе, русист. Живи…

Когда Николаю удалось подняться на ноги, чеченцы уже были далеко. Вместо того, чтобы преследовать их, он достал второй пистолет из скрытой кобуры на лодыжке и побежал в другую сторону. Туда, где была припаркована его машина.

* * *

– Сотрясение мозга… – безапелляционно вынес приговор швед, который до того, как поступить в ООН, в своей армии работал санитаром.

– Сильное?

– Не такое, какое требует госпитализации, но – никаких миссий, по меньшей мере, десять дней. Сейчас я дам вам аспирин, если почувствуете себя хуже, придётся вызывать санитарный самолет.

– Господи… да эта жара убьет даже человека с целой башкой, – сказал итальянец, который родился на севере Италии, на самой границе со Швейцарией и не переносил жару.

– Ну, голова в медицинском плане цела, в смысле трепанации черепа нет, – швед не понял итальянской шутки.

– Спасибо и за это…

– Сэр!

В помещение, где осматривали едва добравшегося до базы в аэропорту Николая – вошел Гренвилл, заместитель командующего сектором.

– Так, мистер Магнуссон, вы закончили?

– Думаю, что да, сэр. Больше ничего не требуется. Но может потребоваться утром, если нашему русскому коллеге станет плохо.

Швед плохо выговаривал имена.

– Хорошо. Тогда оставьте нас.

Свободные от заданий служащие наблюдательной миссии вышли из прохладной комнаты, где Николаю оказывали первую помощь.

Гренвилл присел на стул, отодвинул бутылочку с антибиотиком и упаковку бинта. Положил на освободившееся место разграфленный лист анкеты и собственную ручку.

– Вы понимаете, что мы обязаны провести дознание?

«Вы» – значит, дело плохо.

– Понимаю, сэр. Но это всего лишь уличное ограбление.

Британец помолчал.

– У вас был пистолет?

– Да.

– И где он сейчас?

Николай вытащил из кармана пистолет, увесисто бухнул на стол. Он был не таким дураком – имел три одинаковых пистолета с одинаковыми номерами, перед тем как заехать на базу – превозмогая боль, свернул, где нужно, раскопал тайник и достал запасной пистолет. Во всех армиях мира утеря личного оружия – одно из наиболее серьезных прегрешений; скорее всего, – именно этот способ могли бы использовать враги внутри компаунда, если бы захотели дискредитировать его. Как с этим обстоит в ООН – он не знал, но заранее заготовил два запасных пистолета и сейчас с наглой рожей предъявил англичанину один из них…

– То есть, вы не успели воспользоваться оружием?

– Нет, не успел.

– Как все произошло? Подробно.

Николай выдал заранее заготовленную байку. Зашел в Джамахирия-банк на улице, чтобы обналичить немного евро с карточки. Обналичил (досюда было правдой). Очевидно, за выходящими и банка людьми следили бандиты. Покушал – купил на улице лепешку с мясом и зеленью. Потом приспичило, решил облегчиться, отошел в развалины – и там получил по башке. Очнулся – уже без денег.

Англичанин поморщился. Только русские варвары способны гадить на улице – но туалетов общественных, что платных, что бесплатных, тут не было. Но и тут была разница между русским и англичанином – англичанин делал это вынужденно, а русскому на приличия было плевать.

– Чем вас ударили? – спросил Гренвил.

– Чем-то тяжелым. Камень, палка. Не кулак.

– Не кулак?

– Да, сэр, это точно. Я бы уловил разницу.

– Вас так часто били?

– В детстве занимался в спортивной школе, – недовольно ответил Николай.

Англичанин сделал пометку в бумагах.

– Ударили один раз?

– Да, сэр.

– И кто это сделал – вы не видели?

– Нет, сэр.

– Кроме денег ещё что-то пропало?

– Больше ничего, сэр.

– Кстати, а денег сколько пропало?

– Восемнадцать тысяч евро, сэр.

Англичанин вопросительно поднял брови, но русский сделал вид, что этого не заметил.

– А как насчет гематомы на подбородке? Я вижу ее своими собственными глазами. Вы уверены, что не дрались с кем-либо?

– Нет, сэр. Гематома могла образоваться в том месте, где я потерял сознание и упал на камни лицом, плашмя. Так можно и челюсть сломать, сэр.

Англичанин тяжело вздохнул.

– Интересный вы человек, Орлов.

Николай промолчал.

Гренвилл медленно, со вкусом порвал на мелкие клочки заполненную анкету.

– Поправляйтесь, Орлов, – сказал он, – и соблюдайте осторожность, когда при вас столь крупная сумма наличными. Почувствуете себя плохо – не стройте из себя героя.

– Благодарю, сэр…

* * *

Последним, кто навестил с этот день Николая, был индиец Раджив. Он принес самодельные лепешки с мясом и чай.

Николай мрачно посмотрел на лепешки.

– Спасибо, Раджив, ты добрая душа. Но меня начинает тошнить при одной мысли о еде, так что съешь лепешки сам, друг. А вот чай оставь…

Чай был вкусным…

Бывшая Ливия. Нефтяные поля. 25 июля 2015 года

Снайпер выстрелил, как всегда внезапно… А когда бывает по-другому? Если бы знать, где упасть, так и соломки бы подстелил или обошел бы на хрен это место десятой дорогой. Они ехали в «Мамбе», маленьком, уродливом, угловатом, коротком броневике, – что-то типа военного джипа для сил ООН, в котором можно уцелеть при подрыве на фугасе. Этот джип выдерживал и обстрел из автомата Калашникова, самый распространенный «трабл» на африканских дорогах. Но вот снайперскую винтовку калибра 12,7 – а выстрелили из чего-то подобного – лобовое бронированное стекло не выдержало. Оно буквально развалилось и ввалилось внутрь ломаными осколками. Брызнуло кровью.

Ласло был за рулем. Теоретически его должно было защитить не только бронированное стекло, но и тонировка, мешающая целиться. Однако же надо быть полным идиотом, чтобы не определить место водителя в машине…

И вот теперь он в полном говне…

Шансы ещё были. Он схватил свой автомат, ломанулся назад как волк через линию флажков – одним из достоинств южноафриканского броневика было то, что у него был выход назад, а не вбок. Вывалился на дорогу, прикрывшись остановленным броневиком – как раз для того, чтобы увидеть задницу улепетывающего со всех ног пикапа, где сидели люди Омара.

– С..и! – от злости Николай выпустил им вслед полмагазина. – Крысы ё…ые!

* * *

Немного оклемавшись от последствия сотрясения мозга, – а в сорокаградусной жаре сотрясение мозга это самое то, – Николай начал «решать вопрос» по чехам. Просто так оставить этого он не мог…

Первым делом он навестил полковника Омара, – больше у него надежных контактов здесь не было, – и популярно разъяснил тому, кто такие чеченцы. Дело в том, что в арабском мире просто не понимали, кто такие чеченцы и чем чревато сотрудничество с ними. Здесь было принято держать слово хотя бы перед своими, то есть перед арабами – а для чеченцев арабы тоже были чужими. Чеченцы говорили, что верили в Аллаха, но на деле ни хрена они не верили. Только убивать умели хорошо.

Послушав, чем чреват передел нефтяного рынка, полковник проникся проблемой и пообещал достать этих чеченцев хоть из-под земли. По прикидкам Николая у них здесь должен был быть какой-то лагерь, и этот лагерь – наверняка там, где нет нефти или её очень мало. Не исключено, что они вырезали какое-то племя до последнего человека и живут на его землях. Теперь нормальной связи не было во многих местах, и прежде чем узнают о том, что произошло такое – могут пройти годы.

Через несколько дней полковник Омар показал Николаю несколько снимков – это было какое-то небольшое, заброшенное поселение бедуинов. Там были вооруженные люди, стояли две машины – «Тойота» и вооружённый пикап. Полковник сказал, что в тех местах появились люди, которые говорят на языке, который никто не понимает, и они делают джихад против неверных. Люди говорили, что они пришли с той стороны границы и от них нужно держаться подальше. Случайно на одном из снимков попала в кадр машина ООН, кто был в ней – неизвестно. Аппаратуры, чтобы разглядеть номер, у Николая не было.

Николай выразил желание посмотреть на всё это поближе – и полковник сказал, что это вполне возможно. Он даст проводников. Ну и…

Получается, что дал.

Николай злился не на Омара – он больше злился на себя. Надо было думать головой, б…, идиот, чёртов. Местные – они не будут героически подниматься в атаку с криком «За Родину» – вместо этого они просто смотаются. А он для них вообще никто – неверный и даже не араб.

Какой идиот… Тупица. Дурак набитый…

Он добил остатки магазина в сторону возможного продвижения противника, сунув автомат под машину – клиренс был высокий, почти полметра – и снайпер напомнил о себе, выстрелив по машине, броня которой от попадания пули загудела как барабан. Николай лишь зло усмехнулся, сменил магазин. Огляделся по сторонам. А вот так – нормально?

Светошумовая граната британского производства рванула так, что уши заложило – если смотришь на место взрыва в оптический прицел должно получиться особенно хорошо. Прежде чем кто-то опомнился, Николай бросил ещё одну гранату, уже в другую сторону – и бросился бежать, прыгая из стороны в сторону. Канава… дальше… развалины… а там поиграем, на хрен. Ещё две светошумовые, шесть гранат к подствольтнику… живем!..

Леску под ногой он едва успел почувствовать – снёс. Подумал – вот и всё. Прыгнул вперёд, как смог…

* * *

Было больно… но терпимо, не так больно, как бывает, когда дело дрянь. Когда дело дрянь – боль резкая, режущая, сильная. А тут боль была тупая, ноющая, мозжащая. Так бывает, когда сильно побьют ногами. Николая били уже… он был мажором, а во дворах таких не любили. Но от всех он отличался тем, что он никогда не сдавался, не отступал. С ним боялись связываться. Знали, что если ты побьёшь его кулаками – он схватит палку или кирпич, если приведешь друзей – он потом тебя подкараулит один на один. Но просто так он не спускал ничего…

Стараясь не показать, что он пришел в себя – Николай пытался понять, куда же он попал, в каком он сейчас состоянии и можно ли отсюда выбраться.

Руки – ноги он чувствовал, голова болела – но терпимо. Видимо, бронежилет всё же спас. Руки были связаны – но не проволокой или леской – а чем-то толстым, довольно мягким. Видимо, кусок ткани, может быть и чалма. Ох, не извлекаете уроков… не извлекаете[22]22
  В 2001 году в Афганистане исламские экстремисты подняли мятеж в крепости Кали-и-Джанги. Началось все с того, что многие из них освободились, наручников не было и руки им связывали чалмами.


[Закрыть]… это вам ещё аукнется, козлы бородатые.

Пол… Стены…

Темно – но пол не бетонный, тёплый, такой тёплой может быть только земля. Света нет. Какой-то шум… свежим воздухом тянет еле-еле.

Ночь?

Он лежал, чутко вслушиваясь в неясные звуки, как готовящийся к прыжку зверь, и только через полчаса решил перевернуться. Ноги поддались… значит, позвоночник целый. А если ноги целые, позвоночник целый – можно бежать.

Извернувшись – это вызвало новый приступ боли во всем теле, который он перенёс со стиснутыми зубами – он сел, прислонившись к стене. Его тело слушалось его, его разум был ясен, он искал выход из сложившейся ситуации.

Свет, который был в его камере, проникал через зарешёченное окошко у него над головой. Окошко было совсем не такое, какое могло быть в здании, изначально строившемся как тюрьма: оно было такого размера, что через него мог вылезти даже очень толстый человек – если выдернуть решетку машиной. Сама решетка была сварена кустарно[23]23
  Почему пленных не держат в зиндане? Там этого не принято – какой зиндан в пустыне? Арабы не знают даже такого понятия как подвал – в их домах его нет.


[Закрыть]. Стена, в которой была дверь, отличалась по цвету от других стен, это было видно даже при столь скудном освещении, какое там имелось. Это могло значить только одно – здание изначально предназначалось для каких-то других целей, а сейчас было переоборудовано под содержание пленных. Удивительного мало – везде, где приходят к власти исламисты, начинается вал похищений людей. И это обстоятельство повышало шансы все-таки выбраться из ловушки живым.

Черт бы всё побрал. Черт бы побрал этого урода Омара и тех уродов, которых он дал, какого хрена он сюда попёрся, говнюк поганый…

Он примерно прикинул – чем его могло так долбануть? Если бы мина или граната – сейчас бы он уже в райских кушах на дудочке играл. Вариант только один – безоболочное взрывное устройство, довольно мощное. Он слышал, что такие используют при захвате заложников, тем более что сделать его довольно просто.

Можно было подобраться к двери, попинать в неё ногой и посмотреть, что будет. Но Николай не стал этого делать – не к чему рисковать получить побои? К тому же ему принесут жратву, питье или что-то в этом роде… Не могут же они допустить того, чтобы пленный умер с голоду. Тогда он и примет решение, как быть дальше…

* * *

Но ни еду, ни питье ему не принесли – ни днём, ни когда стемнело. Он прислушивался, слышал шум моторов, крики, ему показалось, что он слышал даже азан, призывающий всех правоверных обратиться с молитвой к Аллаху. Но на него никто не обращал внимания; как будто все забыли, что он существует. Ему ничего не оставалось, кроме как повернуться на бок и заснуть.

Утром он уже решил постучать в дверь, как услышал лязг. Поворота ключа он не услышал – его просто не было, дверь закрывалась только снаружи и только примитивным засовом. Николай едва успел повернуться.

Вошли двое. Обоих – хоть в пропагандистский ролик Аль-Каиды: здоровые, бородатые, в камуфляже. От обоих страшно воняло – может, на улице это было не так заметно, но здесь – тесное пространство камеры моментально заполнил густой, звериный, омерзительный запах немытого тела, нестиранной одежды и несвежей пищи…

О том, как обращаться с пленными – боевики не знали. Мешая друг другу – они подошли и подняли Николая под руки. После чего поволокли к двери. Дверь была узкой, пройти через неё можно было только одному человеку, но никак не троим. О том, что один должен страховать другого, что руки у пленного могут быть уже и развязаны – ни один из них не подумал. Вдобавок у одного была кобура с пистолетом, расстегнутая, – а автоматы были у обоих. Возможно, они знали кто он, и их ввело в заблуждение то, что он сотрудник ООН. Все западные методички говорили о недопустимости активного сопротивления в случае похищения – только о пассивном, типа заявления о плохом самочувствии. Но он был русский и на эти методички плевать хотел.

Но и активно действовать было пока не время.

Его протащили по коридору, спустили на первый этаж и вывели на улицу – он поморщился от яркого дневного света. Здание было двухэтажным и на первый взгляд – построенным либо советскими строителями, либо по советским методикам. Вот только батарей центрального отопления не было – непременного атрибута любого здания в России. И это несмотря на то, что по ночам в пустыне очень холодно. Первоначально здесь была либо больница, либо воинская казарма, либо что-то в этом роде. Коридор, выходящие в него двери, лестница наружу. Внизу был стул, стол и старый телевизор с антенной для дежурного, но место пустовало. Возможно, дежурный как раз тащил его.

На улице было светло и жарко. Дорожки были посыпаны чем-то вроде щебня, давно затоптанного и смешанного с песком так, что образовалось некое подобие дороги. Везде была грязь, характерная для подобных стойбищ боевиков – ее количество говорило о том, что боевики здесь уже давно. Обглоданные, бурые от солнца и гниения кости, прямо посреди дня перебегающая дорогу крыса, машины – два «Лендровера» гражданского вида, возможно наспех перекрашенных белых, ООНовских, угнанных или захваченных. «Хаммер» – старый, небронированный, на нем какой-то пулемёт, вероятно китайский. Смирно стоящие, атакуемые мухами и расстреливаемые лучами солнца прямой наводкой смирные мохнатые ослики…

Его подтащили к одноэтажному зданию, около которого было почище и стоял джип «Мицубиши Паджеро», на вид почти новый. Около входа стоял молодой усач с автоматом – он что-то резко спросил по-арабски и ему не менее резко ответили. Он посторонился. Николай понял пару слов, отчего мог примерно сказать, о чем говорили – это был часовой и он спросил, знает ли шейх. Но он и виду не подал, что что-то понял: в этой игре ему сдали очень хреновые карты и он понимал, что скрытое знание арабского может спасти ему жизнь. Не стоит открывать врагу даже самые мелкие свои карты если в том нет насущной необходимости.

Его втащили внутрь, и тут же Николай почувствовал запах жареного мяса. Воняло и здесь – но не так сильно, запах жареного мяса перебивал все остальные запахи. Вероятно, он был слишком голоден, чтобы обращать внимание на что-то другое.

Коридор здесь был выкрашен краской того же цвета – но он был короче и в нем была только одна дверь. Ее открыли, втащили его внутрь, и он оказался в большой комнате, размером не меньше сотни квадратов, почти зал. Комната была приспособлена для проживания или хотя бы временного пребывания одного правоверного. Единственными предметами мебели были стол и два стула, причем Николай догадался, что их притащили специально для него. В одном углу был ковер, раскатанный на полу, мелом на стене была метка – кибла направление в сторону Мекки для молитвы. В другом углу – был армейский НАТОвский спальник и какие-то свёрнутые рулоны, тоже ковры, видимо. Там же стоял автомат Калашникова, новенький, чёрный, 103-й модели, ухоженный – возможно, наш, возможно болгарский – болгары поставляли оружие в Ливию. На нём же был подствольный гранатомет, НАТОвского стандарта, тоже болгарский, с переходником под АК. А оттуда и до противоположного угла – вся стена до потолка была заставлена большими коробками, в которых могло быть оружие, а могло быть и что-то иное.

За столом, уже заставленным блюдами с мясом и рисом сидел человек – коренастый, лет пятидесяти. Толстый, но не жирный – такими бывают спортсмены, которые занимались рукопашкой, но потом бросили спорт и не соблюдали меры в еде. Он тоже был бородатым – короткая, окладистая борода с проседью. Местные так бороду не носят – они либо не носят ее вообще, что харам, либо просто позволяют ей расти до пупа. Этот же – за бородой ухаживал. Явно не рядовой бандит и не мулла – полевой командир, причем серьезный.

Он сделал жест – и Николая подтащили к столу и посадили на стул. Развязали руки.

– Help yourself… – сказал бандит, его манера говорить показалась Николаю смутно знакомой. Как будто камешки во рту перекатываются во время разговора.

– Thank you, sir. Thank you! – Николай решил не показывать, что он знает какой-либо другой язык, а так же знает правила, какими на Востоке следует сопровождать прием пищи. Например, если ты не знаешь дуа, которое положено произнести перед приемом пищи – следует сказать короткое «Бисмилля» и лишь потом приниматься за еду. Ни в коем случае нельзя есть левой рукой, эта рука используется для … санитарно-гигиенических надобностей и потому считается нечистой. Вне зависимости от того, левша ты или правша – использовать левую руку для каких либо нужд во время еды это все равно, что плюнуть в общее блюдо. Тем более, что на Востоке часто едят из одного большого блюда…

Рис с большим количеством мяса – шикарное блюдо по нынешним голодным временам – Николай ел, по местным меркам как свинья – торопливо и жадно, хватая пищу обеими руками. Он слышал… точнее даже ощущал, что оба его конвоира вышли – но и не думал напасть на этого бородатого человека. Если бы его хотели зарезать – уже зарезали бы, если бы его хотели продать или потребовать за него выкуп у ООН – ему просто принесли бы еду в камеру. Здесь просто так не сажают человека за один стол с собой тем более – человека неверного и явного врага. Поэтому Николай просто насыщался и думал о том, что будет дальше и как ему поставить себя в разговоре. Слова здесь значили намного больше, чем на Западе – а уважение достойного противника было совсем не пустым звуком. Если он добьется уважения у местных, то в любом случае он может рассчитывать хотя бы на лёгкую смерть…

Пищу бородатый тоже брал, что значило, что он презирает его. Это потом можно было использовать.

– Рахмат, – насытившись, сказал Николай, прижав грязные, сальные руки к сердцу. – Рахмат.

Это слово знали все, даже ООНовцы – оно входило в число наиболее распространенных и обязательных. Рахмат – спасибо, это звучит одинаково на многих языках.

– Докка хъума дацара изам[24]24
  Не за что. (чеченск)


[Закрыть]… – ответил бородатый.

Несмотря на свою выдержку и опыт – Николай вздрогнул. Он понял и сказанное и то, на каком языке это было сказано. Если этот бородатый точно знал, кто он, знал про него всё – ему отсюда не уйти живым. В 2004 году он сам и все его сослуживцы были приговорены к смерти Шурой моджахедов Имарата Кавказ. Любой моджахед, встретив его – должен был исполнить приговор Шуры, если хотел оставаться чеченцем и моджахедом.

– What? What do you say? Sorry, sir, I’m bad in аrabic, and…

– Не притворяйся, русист, все ты понял… – сказал бородатый – тот, кто оскорбляет свой рот словами чужого языка, не заслуживает уважения как мужчина и как воин. А уважение – это то немногое, что позволяет тебе оставаться в живых. Пока…

– На каком языке вы это сказали? – нервно сказал Николай, перейдя на русский – Это не слишком похоже на арабский. Я инспектор ООН и за меня хорошо заплатят, если вы отправите требование. Сэр, я благодарен вам за то, что вы меня накормили, но я…

– Прекрати врать, русист… – мрачно сказал чеченец – если бы не был мне нужен, я бы давно приказал отрезать тебе голову… там, здесь, неважно. Если я накормил тебя со своего стола, это значит, что ты мне нужен. Но если ты будет продолжать врать – я могу решить, что обойдусь и без тебя. В конце концов – ты не единственный русист о котором я знаю, просто ты был ближе всего от меня. Не испытывай мое терпение.

– И что вы хотите знать? Я знаю очень мало, я даже не заместитель…

– Ты – агент русской разведки. С выходом на самые верха. Поэтому – я разговариваю с тобой сейчас…

Твою мать?

– Русской разведки…

Чеченец внезапно плеснул горячим чаем из пиалы в лицо Николаю – тот даже не успел не то что уклониться – но и просто понять что произойдет сейчас. Резкое, почти неуловимое движение кистью – и все…

Было больно.

– Слушай сюда, русский и запоминай. Я воевал против вас, но это было давно. Я взял кровь за кровь…

Память услужливо подсказала… перед глазами словно был экран монитора – и фото молодого, усатого – тогда многие чеченцы носили не бороду, а усы в подражание Джохару Дудаеву – чеченца. Ваха Демиев, тейп Шинрой. Исламский экстремист, террорист, в первую чеченскую воевал в бандформировании Аслана Масхадова. После Хасавюрта выехал для обучения в исламский университет Аль-Азхар в Каире. Вернулся в 2000-м в составе банды наёмников, прямо связанных с Аль-Каидой. Тяжело ранен в 2003-м во время спецоперации, переправлен в ущелье Панкисси, в Грузии, далее – на Восток, предположительно в Египет для прохождения лечения. Достоверно установлено его присутствие в Ираке в 2006-м и седьмом годах, возможно, и позже в составе суннитских бандформирований. Уничтожить его американцам так и не удалось. С 90 по 91 годы проходил службу в Советской армии, в 76-й десантно-штурмовой дивизии, в Пскове. Отмечен ценным подарком командования – наручными часами, гвардии младший сержант. Чрезвычайно опасен.

– … и больше мне нечего взять с русских. А вот с местных… хьюн хаи нохчи мотт[25]25
  Ты говоришь по-чеченски? (чеченск.)


[Закрыть]?

– Хьа, – решился Николай.

– Тогда слушай, русский, – заговорил по-чеченски боевик, – те люди, с которыми ты работаешь, ненадежны. Они предатели. Они работают с плохими людьми, понимаешь?

– О чем ты говоришь?

– О предателях, русский. Меня уже приговорили и всех моих людей тоже. Меня убьют не сегодня-завтра, если я не сделаю. Зарежут как барана. Они говорят про Аллаха, но они лицемеры, врут. Все врут.

Николай не понимал, о чем идет речь – все это выглядело как бред обширявшегося.

– О ком ты говоришь? Говори точнее.

– О многих. Шейх… ты знаешь, кто он, я не буду называть имен, они поймут. В столице одной страны была большая встреча, совсем недавно и недалеко. Меня не позвали и всех, кто сражается на пути Аллаха – тоже не позвали, там были только те, кто предал джихад. Там они договорились… работать вместе, понимаешь? Им наплевать на Аллаха, наплевать на джихад. Они делают деньги, а говорят про Аллаха. Большие деньги. И много нефти. Человек, который приехал сюда сражаться на пути Аллаха, и с которым я сражался на пути Аллаха в Междуречье – его убили. Недавно. Кто-то подослал к нему убийц, у него только что родился сын… а его нашли с горлом, перерезанным от уха до уха. Прямо в доме – скажи, это правильно, русский? Кто-то из гостей – кто приехал с дарами младенцу – ночью пришел и перерезал горло такому же, как он правоверному, который шел по пути Джихада. Скажи, это правильно?

– Нет.

– Я знаю, кто меня убьет, русский. Это уже решено… но я не собираюсь идти под нож как баран на бойне. Я много знаю и мне нужна защита.

Николай подумал.

– Ты сказал много слов, но не сказал ничего. Хаац дац – хьха дош, хиира, дайра – эзар дош[26]26
  Не знаю, нет – одно слово. Узнал, увидел – тысяча слов (чеченск. пословица).


[Закрыть].

Чеченец нахмурился.

– Ты не веришь мне? Хорошо…

Он полез за пазуху, и Николай инстинктивно напрягся – так обычно доставали пистолет. Но чеченец – достал всего лишь измятую, упакованную в пластиковый пакет карточку, которую и протянул Николаю.

Николай посмотрел. Несколько человек на фоне белёной, выцветшей под безжалостным солнцем стены. По некоторым признакам он понял, что большинство из них, если не все – военные. Оружия нет, половина – бородатые, половина – усатые, двое – с бородами, но без усов – исламские экстремисты. Снято было с плохим качеством, очевидно – через стекло. Но с современными технологиями – восстановить несложно, особенно если есть цифровая копия снимка.

– Кто это такие? Я не знаю ни одного из них.

– Это большие люди, русский. Тому, кто видел этот снимок, отрежут голову. Если ты выведешь меня на амиров русской разведки, на ваших амиров, я отдам вам снимок и расскажу, что он означает. Мне не нужны деньги, у меня и так их достаточно. Я просто хочу жить. Мне нужна защита, русский, так и скажи.

Амиров русской разведки…

Николай кивнул.

– Мне нужно немного подумать.

Чеченец постучал по столу. Со спины пахнуло жарким, сухим воздухом – вошли конвоиры.

– Завтра, до этого же времени, русский. Если ты не выведешь меня на свое начальство, я отрежу тебе голову. Аллах свидетель.

* * *

Снова оказавшись в камере, Николай почти мгновенно освободился от кушака, которым были связаны его руки, и присел у стены, напряженно размышляя.

Чеченцу он не поверил – ни единому слову. Он ещё не сбрендил окончательно, чтобы верить чеченцам. В отличие от западных идиотов, он хорошо понимал, что на Востоке совсем другие правила игры. Святость сделки, соглашения, слова – один из краеугольных камней западного мира, здесь ничто. Он неверный, крестоносец – и таким всегда останется. Истории о том, как мусульмане обвели вокруг пальца неверных. матери рассказывают детям в колыбели, они передаются из поколения в поколение. Вне зависимости от того, как он поможет этому чеченцу, ему всё равно не жить, он отлично знал чеченцев и их повадки. Что же касается его начальства, оно не будет долго горевать; когда идет глобальная геополитическая игра, в жертву приносят страны и целые экспедиционные корпуса, брошенные в бой, где нет и не может быть победы. Что до судьбы одного человека, когда решаются судьбы целых регионов?