Текст книги "Звёзды против свастики. Часть 2"

– Зря мы за ними попёрлись, – сетовал Берсенев. – Лодка шла в подводном положении с отставанием на две мили и мористее «Жемчужины» со свитой. – Не сунутся «волки» в такой капкан.

– Посмотрим, – философски отвечал Скороходов.

Впрочем, «посмотрим» с опущенным перископом получалось как-то не очень, пока что только слушали.

Когда прошло сообщение о том, что в 50 милях к норд-осту германские подводные силы большим числом атаковали конвой, и оба эсминца, покинув эскорт, спешно направляются туда, Скороходов прокомментировал всё происходящее одним словом «Началось!» и объявил тревогу.

И все же первый раунд остался за «волками». Их караулили с норд-оста, а они подкрались с зюйда, со стороны Карибского моря. Когда радист сообщил, что перехватил короткий сигнал SOS, который тут же оборвался, а теперь в том месте сплошная какофония из помех, Скороходов, скрипнув зубами, приказал: «Полный вперёд»!

* * *

Что заставило Элеонору Болдуин принять участие в круизе? Она не была поклонницей подобного рода развлечений, более того, как и многие соотечественники, считала их в такое время неуместными. И, тем не менее, в назначенное время поднялась на борт «Жемчужины Кариб». Так что это, журналистское чутьё? Да, пожалуй, что так: именно журналистское чутьё!

Прошло больше двух часов, как эсминцы оставили «Жемчужину» на попечение сторожевиков. Интересно, подумала Нора, кто-нибудь из пассажиров, кроме неё, это заметил? Вряд ли. Бодры, веселы. С удовольствием вкушают свежий морской воздух на верхней палубе, хлещут виски по барам, и там и там отчаянно флиртуют, короче, живут полной жизнью!

Это было похоже на сон, или на проделки киношников из Голливуда. Корабли береговой охраны пошли на дно очень быстро, и, казалось, одновременно. Ещё до того, как круизное судно резко застопорило ход, и на палубу стали выскакивать обеспокоенные туристы, спрашивая у тех, кто там уже находился: «Что произошло?» и не получая на вопрос вразумительного ответа, на плаву остались только пара спасательных шлюпок, вокруг которых в воде барахтались выжившие моряки.

А потом по сторонам от «Жемчужины Кариб» одновременно всплыли четыре германские подводные лодки, беря её в перекрестие.

Вернуться один-единственный раз к практике «призовой войны» предложил командир подлодки U-112 и одновременно предводитель одной из «волчьих стай» корветтен-капитан Вильгельм фон Швальценберг. Командованию понравилась идея больно стукнуть американцев по их вездесущему носу и заодно пополнить казну германского подводного флота. Так возник план операции, получившей кодовое название «Круиз». Атака на конвой была одновременно и боевой операцией и отвлекающим манёвром. Не ожидавшие нападения именно в этом районе американцы засуетились и стали допускать тактические промахи, которыми с удовольствием воспользовались германские подводники.

Взяв в руки рупор, Вильгельм фон Швальценберг на неплохом английском обрисовал шокированным пассажирам и экипажу «Жемчужины» всю безнадёжность их положения и приступил к изложению своих требований. Как-то: прекратить попытки подавать сигнал SOS, немедленно выбросить за борт всё имеющееся на руках оружие, спустить штормтрап и приготовится принять призовые команды с подлодок, заранее приготовить к сдаче ценности и деньги. В случае неповиновения грозился пустить судно на дно. Пока Швальценберг витийствовал, его друг и соратник, командир подлодки U-107, капитан-лейтенант Фридрих Штольц любовался в бинокль растерянными лицами пассажиров «Жемчужины». Лицо одной из пассажирок показалось ему знакомым. Фридрих пригляделся. Так и есть! Лиз. Только масть, сучка, сменила. Спеша порадовать друга, Фридрих собственноручно передал с помощью сигнального прожектора сообщение на U-112. Прочтя сообщение, Вильгельм схватился за бинокль. Вскоре мстительная улыбка исказила его холеное лицо. Показав Лиз с помощью бинокля командиру призовой команды, корветтен-капитан приказал доставить девушку на лодку.

Оценив ситуацию, что сложилась вокруг круизного судна, Скороходов изложил план атаки:

– Нам мало победить немцев. Куда важнее, чтобы они не успели торпедировать лайнер. Поэтому действовать будем так. Атакуем ближнюю лодку. Потом ныряем, проходим под судном и выныриваем позади лодок противника, тем самым отвлекая их внимание на себя. Вопросы есть? Отлично! Торпедная атака!

Нора с тревогой следила, как с лодок спускают шлюпки и в них садятся вооружённые матросы. Четыре шлюпки были уже на пути к лайнеру, как сзади раздался сильный хлопок. Нора метнулась к противоположному борту, на ходу настраивая свою сверхмощную камеру. Успела увидеть взметнувшийся над лодкой столб воды, и сделала несколько снимков её явно не добровольного погружения. Вернулась на прежнее место. На шлюпках ещё гребли, но на трёх оставшихся лодках началась какая-то суета. Под водой явно происходило нечто в планы немцев не входящее. А потом сзади командирской лодки – Нора посчитала, что имеет право так её называть, ибо именно с её мостика вещал в рупор противный голос – стала стремительно всплывать ещё одна лодка. По её палубе перекатывались волны, а со стороны рубки в направление командирской лодки уже вёлся артиллерийский огонь.

Не обращая внимания на затеянную пассажирами лайнера кутерьму, Нора делала снимок за снимком, меняла плёнку и вновь щёлкала затвором. Позже сделанные ею снимки обойдут всю мировую прессу. Горящая U-112, видно, как моряки прыгают с палубы в воду… Задранная корма ещё одной лодки за секунду до гибели. И, конечно, прекрасный в своей ярости «Волкодав», ощетинившийся в сторону противника пушечными стволами и реактивными установками… А вот и финал. Полузатопленная U-107 и жмущиеся к ней шлюпки с других подлодок. И в шлюпках, и на палубе лодки стоят немецкие подводники с поднятыми вверх руками…

И лишь один снимок Нора в газеты не отдала. И даже не потому, что тот получился слегка размытым. Просто на нём, пусть и не очень отчётливо, можно было различить лицо Кирилла Берсенева…

* * *

Представьте картинку. Ясный день. В небе Флориды ослепительно сияет полуденное солнце. На верхних ступеньках дома отдыха офицерского состава, что находится на территории военно-морской базы Мейпорт, стоит молодой офицер в белоснежном кителе с погонами капитан-лейтенанта ВМФ СССР. Рядом резко тормозит кабриолет ярко-красной масти с откинутым верхом. За рулём шикарная брюнетка. На ней платье в тон машине, глаза прикрыты солнцезащитными очками. Брюнетка снимает очки. Её взгляд пересекается с взглядом офицера. Несколько секунд длится диалог без единого слова, одними взглядами. Затем офицер сбегает по ступенькам и запрыгивает на заднее сидение кабриолета. Машина срывается с места, на ходу поднимая кузов. Голливуд отдыхает!

А вот капитан 2 ранга Скороходов, который наблюдал эту сцену, стоя у открытого окна, прокомментировал произошедшее по-своему. Он сказал: «Твою мать!..» и стукнул кулаком по подоконнику, но не сильно, так, чтобы и эмоции подчеркнуть, и руку не повредить. И я вам скажу, поступить именно так командир «Волкодава» имел все основания. С рукой, я думаю, объяснять особо нечего – её просто жалко, чай, своя, не казённая. Что касается эмоций, то они предельно точно отразили степень грядущих неприятностей, которые, как поступили бы любые неприятности на их месте, ждать себя долго не заставили…

Помощник военно-морского атташе при дипломатическом представительстве СССР в Вашингтоне, капитан-лейтенант Сергей Крылатский подводников недолюбливал, хотя какой-то специальной причины у него до сего дня на то не было. Теперь такая причина появилась. Неприятное известие застало сотрудника атташата на балконе, где он, полулёжа в шезлонге, принимал солнечные ванны. Телефонный звонок заставил Крылатского сначала покинуть нагретое солнышком место и пройти в комнату, а потом и срочно облачиться в военную форму. Жалея себя, покинул комнату. Кляня судьбу, прошёл по коридору. Источаясь благородным негодованием, постучал в дверь. Получив разрешение, вошёл. В комнате возле низкого столика в мягких полукреслах сидели капитан 2 ранга Скороходов и капитан 3 ранга Лившиц. Товарищи офицеры не пили ром, товарищи офицеры играли в шахматы, и от этого градус негодования Крылатского стал почему-то выше.

– Товарищ капитан второго ранга! – вскричал Крылатский. – Потрудитесь объяснить, где теперь находится капитан-лейтенант Берсенев?!

Скороходов смерил молодого офицера прохладным взглядом. Спросил:

– Вы, если не ошибаюсь, дипломат?

– Так точно! – рефлекторно ответил Крылатский. Потом опамятовался. – То есть… Какое это имеет значение?!

– Имеет, – с нажимом произнёс Скороходов. – Коли ты дипломат, чего ведёшь себя так недипломатично? Или я, капитан второго ранга, у тебя, капитан-лейтенанта, в подчинении? Коли так, предъяви полномочия! А-а… полномочий-то и нет? В таком случае извольте, товарищ капитан-лейтенант, слово «потрудитесь» засунуть себе куда-нибудь ниже ватерлинии и подберите другую форму для обращения – или выметайтесь вон!

Оба старших офицера отвернулись от Крылатского и вновь сосредоточили внимание на шахматной доске. Покрасневший от унижения капитан-лейтенант потоптался на месте, потом выдавил:

– Виноват…

– Не имею ничего возразить, – кивнул Скороходов. – И-и?..

– Товарищ капитан второго ранга, прошу разъяснить: где находится капитан-лейтенант Берсенев?

– Ну вот, совсем другое дело, – по-домашнему улыбнулся Скороходов. – Только откуда мне, голубчик, знать, где теперь находится помянутый вами офицер, коли и он, и я, и весь остальной экипаж вверенной мне подводной лодки, пребываем в краткосрочном отпуске, а значит, вольны находиться, где кому вздумается. Или я неправ?

– Так точно, неправы! – голос Крылатского обрёл утраченную уверенность.

– И в чём же? – сделал удивлённое лицо Скороходов.

– В том, что капитан-лейтенант Берсенев волен находиться не где ему вздумается, а исключительно на территории военно-морской базы Мейпорт! – отчеканил Крылатский.

– Так я, собственно, именно это и имел в виду, – изобразил простодушие Скороходов.

– По-моему, вы зря всполошились, товарищ капитан-лейтенант, – вмешался в разговор Лившиц. – Не стоит ждать со стороны капитан-лейтенанта Берсенева совершения сколь-либо серьёзного проступка.

– Вот с этим я готов согласиться, товарищ капитан третьего ранга, – вновь начал закипать Крылатский. – После того, что он уже совершил, ждать от капитан-лейтенанта более серьёзного проступка просто глупо! Вот только не говорите мне, что вы не в курсе того, что Берсенев покинул ту часть базы Мейпорт, которая разрешена для посещения экипажем «Волкодава», и теперь находится на территории Соединённых Штатов нелегально!

После этих слов в комнате установилось тягостное молчание. Прервал его Лившиц, обратившись к Крылатскому:

– Коли так, то вам, наверное, известно, как Берсеневу удалось покинуть территорию базы?

– Разумеется, – фыркнул дипломат, – так же, как, уверен, и вам: он вывезен с территории базы на автомашине красного цвета!

– За рулём которой находилась… – начал Лившиц.

– Элеонора Болдуин, дочь адмирала Болдуина! – закончил Крылатский. – Скажу больше, мне также известно, что в настоящий момент оба находятся в загородном доме Болдуинов, в пригороде Джексонвилля!

Скороходов и Лившиц переглянулись. Судя по выражениям их лиц, последней информацией они не обладали.

– Вы уже доложили о происшедшем своему начальству? – спросил Лившиц.

– Пока нет. Решил сначала переговорить с вами. Вернее, я шёл поговорить с командиром лодки, но раз тут оказался и помощник по работе с личным составом…

– Можете не продолжать, – кивнул Лившиц. – Вы правильно поступили, что начали именно с этого. Уверен, это поможет избежать всем нам многих неприятностей.

– Это, каким же образом? – насторожился дипломат.

– Давайте рассуждать, – предложил Лившиц. – Если вам до сих пор не позвонили из атташата, то, значит, и демарша со стороны госдепа тоже пока не последовало. Логично?

– Допустим…

– Значит, руководство базы не спешит доложить о происшествии по команде. Почему?

– Не хотят подставлять под удар адмирала Болдуина, – уверенно ответил Крылатский.

– Верно, – кивнул Лившиц. – Предпочитают, чтобы волна пошла с нашей стороны. А нам это надо, если вспомнить, чьим сыном является капитан-лейтенант Берсенев?

– А чьим племянником? – добавил Скороходов.

Под тяжестью приведённых аргументов Крылатский медленно опустился на стул, забыв спросить разрешения.

– И что теперь делать? – беспомощно спросил он.

Похоже, до дипломата только сейчас дошло, перед входом в какую задницу он оказался.

– Ничего, – пожал плечами Лившиц, который встал из-за стола и перебрался к открытому окну. – Думаю, всё разрешится в ближайшие часы и без нашего участия.

– А как же незаконное проникновение на чужую территорию? – спросил Крылатский.

– Этим вопросом уже есть кому заняться. Подойдите сюда, – поманил рукой Лившиц Крылатского и Скороходова.

Те подошли. Со стороны причала к штабному корпусу стремительной походкой перемещался адмирал Болдуин…

Как принято изображать в кино безудержную страсть? Разбросанная на полу одежда и два разгорячённых обнажённых тела на смятых простынях, я не путаю? Ну, так всё это в доме адмирала Болдуина как раз и наличествовало. Ещё утром, отпуская прислугу на весь день, Нора ничего такого не предполагала. Просто в голове было свежо и чуточку морозно. Мысли проносились по извилинам как бобслеисты по трассе: стремительно и бесстрашно. Оставшись в доме одна – адмирал был где-то в море, – Нора застелила постель чистым бельём и поставила на прикроватный столик вино и фрукты, а также положила пачку сигарет и зажигалку, хотя сама курила крайне редко. Как сказано, всё это она делала не из уверенности, а по какому-то шальному наитию. Точно так же села в кабриолет и поехала на базу, а потом караулила Берсенева возле дома отдыха. Когда он встал на ступеньках, как бы сомневаясь в выборе дальнейшего маршрута, Нора подогнала машину к ступеням. И опять, как тогда, в балтийском небе на борту «Суоми», их взгляды пересеклись. Только тогда во взгляде Норы был интерес, сейчас же он сменился на призыв. И он откликнулся. Сбежал по ступенькам и запрыгнул в машину. У шлагбаума в салон заглянул чернокожий сержант. Увидел Кирилла. На широкое лицо набежала тень сомнения. Тогда Нора заглянула в его глаза, спросила: «Что-то не так?» Сержант, не в силах отвести взгляд, пролепетал: «Нет, мэм, всё в порядке…» По его сигналу полосатая палка медленно поползла вверх.

Вскоре база осталась далеко позади. Душа Норы ликовала. У неё получилось! Вопреки всем правилам и запретам. Значит, получится и дальше! И всё у них получилось, как никогда и ни с кем другим до этого. Фрукты и вино терпеливо ждали, когда они утолят другой голод, другую жажду. Однако первой внимания любовников удостоилась пачка сигарет. Нора сбросила усталые крылья до следующего подходящего случая, не пытаясь хоть сколь-нибудь прикрыться простыней, открыла пачку, прикурила и затянулась глубоко и жадно. Кирилл лежал рядом и смотрел, как она это делает. Сделав несколько затяжек, Нора протянула сигарету Кириллу. «Будешь?» Тот взял, неумело затянулся и тут же закашлялся. Нора изумилась. «Ты не куришь? Зачем взял?» – «Хочу делать всё, как ты», – ответил Кирилл. «Вот глупый! – рассмеялась Нора. – Это совсем не то умение, которому стоит подражать. Сделаем иначе. Я бросаю курить прямо с этой самой минуты!» Нора отобрала сигарету у Кирилла и решительно её затушила. «Всё! С курением покончено раз и навсегда!»

Когда автомобиль остановился возле крыльца, адмирал Болдуин попросил шофёра посигналить. Из дома долго никто не выходил, потом на крыльце появилась Нора в лёгком халате, надетом, как заподозрил адмирал, на голое тело.

– Папа… Ты как здесь?

«Ишь, ты, – подумал адмирал. – Ни тени смущения или раскаяния. Ладно!»

– Где этот… твой… – начал он.

– Его зовут Кирилл! – с вызовом подсказала Нора.

– Пусть так, – кивнул адмирал. – Возвращайся в дом и скажи Кириллу, пусть собирается.

– Что ты хочешь с ним сделать?

К удовольствию адмирала в голос Норы проскользнули тревожные нотки.

– Разумеется, арестовать! – твёрдо ответил адмирал.

– За что?! – ужаснулась Нора.

– Тебе зачитать весь список инкриминируемых ему преступлений? – поинтересовался адмирал. – Я это сделаю, но несколько позже. Пока хватит того, что он незаконно пересёк границу Соединённых Штатов!

– Он этого не делал! – воскликнула Нора.

– То есть как? – опешил адмирал.

– Это я насильно привезла его в наш дом. Это меня ты должен арестовать за похищение человека!

«Э, да тут всё зашло очень далеко», – подумал адмирал, а дочери ответил:

– Хорошо, с этим разберёмся позже, но сейчас я должен поскорее доставить его на базу.

– Но ты обещаешь, что с Кириллом не случится ничего плохого? – требовательно спросила Нора.

– Клянусь! – поднял руку адмирал.

* * *

Адмирал Эдвард Болдуин встретил сенатора Джона Болдуина у самолёта. Когда братья разместились на заднем сидении автомобиля, сенатор спросил:

– На сколько назначена церемония награждения?

– На семнадцать ноль-ноль, – по-военному чётко ответил адмирал.

– Прекрасно! Значит, в запасе уйма времени, и я бы хотел посвятить его встрече с племянницей. Вези меня к себе!

Адмирал отдал распоряжение шофёру, после чего нажал кнопку подъёма стекла. Когда полупрозрачный щит надёжно отделил пассажирский салон от места водителя, сенатор достал из портфеля пакет и передал брату со словами:

– Здесь все необходимые бумаги, которые делают пребывание Берсенева в твоём доме легальным.

– Спасибо Джони! – поблагодарил адмирал. – Это было трудно сделать? – Он кивнул на пакет.

– Представь себе, нет. Госдеп решил посмотреть на экстравагантную выходку молодых людей сквозь пальцы. Правда, есть одно условие…

– Какое? – насторожился адмирал.

Сенатор не спешил с ответом. Выдержав паузу, он спросил:

– Ответь, Эд, это у них серьёзно?

Смысл вопроса был понятен, но адмирал не торопился, держал паузу.

– Похоже, да, – наконец ответил он.

– Слава богу! – Похоже, сенатора серьёзно волновал ответ на этот вопрос. – Ты должен понимать, Эд, наша мораль может допустить безрассудство, если за ним стоят высокие чувства, но не распутство.

– Как ты мог подумать такое про Нору? – возмутился адмирал.

– Да я и не думал, но, зная современную молодёжь, некоторые опасения оставались. Теперь они рассеялись окончательно. Но это у меня. В наших с тобой интересах, чтобы общественное мнение было точно таким же. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – кивнул адмирал. – Карьера и всё такое. Однако куда ты клонишь, не пойму.

– Норе и Кириллу следует пройти обряд обручения, – твёрдо сказал сенатор.

– Что?! – удивлению адмирала не было предела.

– Это и есть то условие, о котором я тебе говорил, – не обращая внимания на всплеск эмоций со стороны брата, продолжил сенатор. – И хотя, как ты теперь понимаешь, не я являюсь автором идеи, для нашей семьи в ней заключена немалая выгода. Суди сам. Фотографии Кирилла и его друзей – кстати, благодаря, в том числе, и усилиям Норы – ещё недавно украшали первые полосы всех газет. Туда же, не сомневаюсь, попадут и снимки с церемонии награждения. А следом ещё одна сенсация: племянница сенатора США и дочь трехзвёздного адмирала обручилась с русским героем-подводником, недавно вырвавшим её в числе других пассажиров «Жемчужины Кариб» из хищных пастей «Серых Волков» Дёница!

– Текст сам придумал? – спросил Эдвард. – У тебя неплохо поучается.

– Посиди с моё в сенате, и ты такому научишься, – добродушно рассмеялся Джон. – Однако ты не ответил…

– Насчёт помолвки? – уточнил адмирал. – Я, пожалуй, возражать не буду. При условии, что свадьба будет перенесена на после окончания войны.

– Разумно, – одобрил сенатор. – И достаточно патриотично, и, с учётом сроков, сводит обряд обручения к пустой формальности. Ты это имел в виду?

– Только Норе эту мысль не озвучивай, – предупредил Эдвард.

– За кого ты меня принимаешь? – обиделся Джон. – Кстати, этот русский, как он тебе?

– Славный парень! – кивнул адмирал. – К тому же из хорошей семьи.

– Ещё какой хорошей, – поддакнул сенатор. – Так что насчёт пустой формальности надо крепко подумать.

– Главное, чтобы мы всё это время оставались союзниками, – сказал адмирал.

– Это да, – согласился сенатор.

* * *

Церемония награждения проходила при большом стечении почётных гостей и журналистов. Так что насчёт фотографий в газетах сенатор точно не ошибся. Потом был банкет и танцы. Нора, после того, как с удовольствием приняла план, предложенный дядей Джоном, искала удобного случая, чтобы оставить Кирилла наедине с отцом. Но влюблённый по уши моряк никак не хотел отпускать возлюбленную, требуя, чтобы она танцевала только с ним. Пришлось вмешаться сенатору. Ему Кирилл отказать не посмел. Вот тут-то адмирал и ухватил его под локоток, уводя в укромное место. Кирилл безропотно передвигал ногами, а сам не отводил взгляда от вальсирующей Норы.

– Молодой человек, – начал адмирал, когда они, наконец, остались одни. – После того, что произошло между вами и моей дочерью у нас в доме, я, как отец, вправе поинтересоваться: каковы ваши дальнейшие намерения?

– Я готов немедленно просить руки вашей дочери! – воскликнул молодой офицер.

– Рад это слышать, – одобрил адмирал. – Но, однако, не здесь же? Приличия требуют от нас иного. Давайте поступим следующим образом. Поскольку вы теперь можете покидать территорию базы, то жду вас завтра у себя дома, скажем, часов в одиннадцать. А на послеобеда назначим церемонию обручения, здесь, на территории базы, чтобы в ней смогли принять участие ваши друзья. Вас что-то смущает?

– А вдруг Нора мне откажет?

– Молодой человек, – от души рассмеялся адмирал, – вы что, так до сих пор ничего и не поняли?

Красивая история любви американской девушки и русского моряка растрогала Америку. Одинокая девушка на утреннем пирсе и морской офицер на ходовом мостике уходящей в море подводной лодки… Эту фотографию, к радости сенатора Болдуина, вместе со снимками с церемонии обручения поместили на свои полосы все центральные газеты…

Разведёнка (игра разведок)

Любимая игрушка Фюрера

Очередной катер внёс изменения в списочный состав содержащихся на острове Белёк военнопленных: два «ветерана» убыли, зато появился новичок…

Успех операции во многом зависит от того, проходит ли она в определённой последовательности. Встреча Зоненберга с Фогелем должна была состояться до того, как его (Зоненберга) заметит Скорцени; обратный вариант грозил предсказуемо негативными последствиями.

Это только у Скорцени со товарищи должно создаться стойкое убеждение: в лагере бардак, охрана отстой. У с виду безобидной лагерной охраны существовало несколько опорных пунктов, откуда за военнопленными велось скрытое наблюдение, а некоторые из пунктов легко превращались в долговременные огневые точки. Только не подумайте, что лагерь был специально оборудован под побег Скорцени. ЛВП № 413 изначально спроектировали и построили как лагерь, в котором могут содержаться VIP-персоны (если подобное определение вообще уместно). Из всей лагерной инфраструктуры, если не считать вынесенного за пределы периметра причала, исключительно деревянным был только трёхметровой высоты забор. Все остальные сооружения деревом лишь обшиты, для маскировки камня, металла и бетона, из которых на самом деле построены. Возьмём любую из пяти лагерных вышек. С виду дощатый сарай, прямо из которого торчит нелепая деревянная конструкция с традиционной площадкой для вертухая. Но только те, кому положено, знали: сбрось деревянную обшивку – и останется железобетонный ДОТ, из которого вертикально вверх уходит металлическая труба с находящейся внутри винтовой лестницей, ведущей к смотровой площадке; она также выполнена из металла, возьмёшь разве что из пушки. Не хочу останавливаться на остальных сооружениях, но все они: комендантский дом, казарма, и некоторые хозяйственные постройки, оборудованы не хуже. Понимаешь теперь, дорогой читатель: чтобы взять такой лагерь, одной подводной лодки явно недостаточно, требуется серьёзная десантная операция. А если учесть, что с моря остров охраняли четыре корабля береговой охраны, которые до того, как их бы потопили, всяко успели поднять шум, то «Беличий острог» с лёгким сердцем можно считать неприступным. А отпустить Скорцени надо? Вот и пришлось валять дурака: убрать морское охранение, изобразить дикое послабление внутреннего режима, и всё это сделать так, чтобы выглядело правдоподобно. Вроде получилось.

– Господин обер-лейтенант!

Зоненберг нервно дёрнулся и обернулся на окрик. К нему с улыбкой спешил Фогель.

– Рад вас видеть, унтерштурмфюрер, – улыбка Зоненберга выглядела вымученной. – Только, ради бога, не произносите моих подлинных звания и имени. С ними я давно болтался бы в петле. Хорошо, в лагерном госпитале успел обменяться документами с покойником. Теперь я оберштурмфюрер Вальтер Зоненберг, запомнили?

– Запомнил, Вальтер Зоненберг, – кивнул Фогель.

– Ну, раз уж мы с вами тут встретились, – по выражению лица было видно, что Зоненбергу значительно полегчало, – может, введёшь, старый приятель, меня в курс здешней жизни? Куда мы, например, теперь следуем?

– В столовую, – пояснил Фогель, – время обеда.

– Вот так, без строя? – удивился Зоненберг.

– Бывает и строем, – улыбнулся Фогель, – но чаще так.

– Странные в лагере порядки… – покачал головой Зоненберг.

– Это ещё что, – махнул рукой Фогель, и азартно принялся посвящать Зоненберга в тайны внутреннего распорядка ЛВП № 413…

В столовой, прежде чем сесть за стол, Фогель представил Зоненберга товарищам по плену.

– Мой старый приятель, оберштурмфюрер Вальтер Зоненберг! – объявил он.

Зоненберг щёлкнул каблуками, раскланялся на чём, собственно, представление и кончилось. Краем глаза новичок уловил пристальный взгляд, которым наградил его Скорцени. Значит, узнан. После обеда, надо полагать, будет весело…

И, как поётся в одной незамысловатой песенке: «Предчувствие его не обмануло…»

За пределы лагеря его увёл Фогель. Зоненберг не переставал удивляться местным порядкам, вот и теперь спросил:

– Вы что, всегда вот так свободно покидаете территорию лагеря?

– Те, кого не определили на работы, – кивнул Фогель. – Утром построение, перекличка. Кому наряда не хватило – свободен до вечерней поверки.

Обложили их качественно. Из-за деревьев выступили сразу шесть человек. Ну и Скорцени, конечно, тоже тут.

– Что всё это значит… – начал Фогель, но Скорцени его оборвал:

– Помолчи, Генрих, дай поздороваться со старым знакомым. Не могу сказать, что рад вас здесь видеть, унтерштурмфюрер! Я, знаете ли, после того, как по вашей милости оказался в русском плену, совсем разучился радоваться.

Кольцо вокруг Зоненберга сжалось на один шаг. Фогель топтался на месте, явно не понимая, что происходит, почему Скорцени назвал его приятеля унтерштурмфюрером?

– А я так наоборот, очень рад видеть вас, оберштурмфюрер, в добром здравии! – Зоненберг чуть побледнел, но держался в целом неплохо. – Тем более мне есть что вам рассказать!

– С удовольствием послушаем, – зловеще усмехнулся Скорцени, – а начать я вас попрошу с того момента, когда вы предали нас в Варшаве, господин… Клаус Игель, если не ошибаюсь?

Кольцо сомкнулось ещё на шаг. Теперь Зоненберга, вздумай он дёрнуться, сразу схватили бы.

– Итак?

– Друзья, – обратился Зоненберг к присутствующим. – Попрошу вас не реагировать остро на мои действия, а я постараюсь делать всё осторожно, чтобы никого не провоцировать. Мне необходимо снять китель и закатать рукав, чтобы показать оберштурмфюреру одно послание!

Кажется, эти слова всех заинтриговали, и ему позволили раздеться до заявленных пределов. На правой руке, чуть ниже локтевого сустава было вытатуировано какое-то замысловатое изображение.

Скорцени пригляделся, но ничего ценного для себя не увидел.

– И что это значит? – разочарованно спросил он.

– Приглядитесь к рисунку внимательнее, – предложил Зоненберг. – Эти завитушки вам ничего не напоминают?

– Похоже на цифры, – неуверенно произнёс Скорцени.

– Приглядитесь получше, это номер вашего партийного билета!

Лицо Скорцени враз посерьёзнело, и он буквально впился глазами в тату. Потом поднял глаза на Зоненберга.

– И что всё это значит?

– Это значит, оберштурмфюрер, что нам с вами надо уединиться для доверительной беседы! – твёрдо произнёс Зоненберг.

Скорцени колебался.

– Вы боитесь? – удивился Зоненберг. – В вашем-то положении?

– Пошли! – зло сверкнул глазами Скорцени.

* * *

Несмотря на родословную, бывали минуты, когда полковник юстиции Васильков жалел, что он военный. Случалось это каждый раз, когда он не понимал смысла спущенного сверху приказа. Вот и теперь Васильков морщил лоб, тщетно пытаясь подключить нейроны в той же последовательности, что и составители данной директивы: «… включить в состав комиссии капитана юстиции Жехорскую от Главной военной прокуратуры». Зачем, спрашивается, в комиссии по проверке готовности лагерей для военнопленных, расположенных на территории Карело-Поморской республики, представитель Главной военной прокуратуры? И почему именно Жехорская? Был бы штатский – потребовал бы объяснений. А так: бери под козырёк и исполняй.

Васильков вздохнул и снял трубку:

– Анна Михайловна? Зайдите.

Не заставила себя ждать. Постучала. Спросила разрешения. Вошла, присела подле стола. Держится, как всегда, независимо, но в пределах субординации, если кто понимает, как такое вообще может быть.

– Вот, ознакомьтесь.

Васильков перекинул Жехорской приказ. Прочла, не изменившись в лице. Теперь сидит, ждёт дополнительных указаний.

– Вам всё ясно, товарищ капитан?

– Так точно!

В голосе уверенность и, кажется, удивление. Мол, чего тут неясного? Ну и ладно, ну и пусть. Если ей всё равно, то ему и подавно!

– Хорошо! Тогда передавайте текущие дела и оформляйте командировку!

– Павлу Трофимовичу моё почтение!

– Здорово, Иван!

Председатель комиссии полковник Трифонов с удовольствием пожал руку подполковнику Удальцову, жизнерадостному крепышу, доброму товарищу, испытанному не одной совместной командировкой.

– А чего в этот раз самолётом? – спросил Удальцов. – Я, честно говоря, рассчитывал на поезд. Экспресс «Петроград – Архангельск», мягкий вагон, преферанс, коньячок…

– И не ты один, – вздохнул Трифонов. – Сейчас познакомлю тебя с остальными членам комиссии, и тебе, думаю, всё станет ясно. Знакомьтесь, товарищи! Подполковник Удальцов, майор Слонов, майор Самохин, капитан Жехорская!

Со Слоновым и Самохиным Удальцов поздоровался как со старыми знакомыми: приходилось встречаться, а даму обласкал взглядом завзятого ловеласа, и даже ручку попытался поцеловать, но обломился: дама от чести уклонилась. Трифонов оттеснил его в сторону: