Текст книги "Звёзды против свастики. Часть 2"

Если бы не предъявленные полномочия, никто на мостике «Волкодава» и не поверил бы, что этот вечно улыбающийся клоун и есть представитель союзников.

– На каком языке будем с ним изъясняться? – вполголоса спросил Скороходов у Берсенева.

Пока старпом придумывал подходящее продолжение командирской шутке, за их спинами прозвучало:

– На каком угодно, сэр: английском, испанском или русском – по вашему выбору!

Сказано было по-русски, правда, с хорошо заметным акцентом.

– Упсс… – Скороходов сдвинул пилотку на лоб, – Старпом, принять мостик! – и поспешно скрылся в люке.

Последний шлюз с поэтично звучащим, но ничего не говорящим Берсеневу названием «Мирафлорес» остался позади, и он отпустил швартовую команду обедать. Теперь «Волкодав» шёл в водах Тихого океана, и до устья канала оставалось всего ничего. С левого борта постепенно открывался вид на город, который аборигены, ничтоже сумняшеся, окрестили точно так же, как и страну – Панама; над правым ухом зудел Санчес – так попросил называть себя званый гость.

… – Прекрасная страна, сэр. Дивная природа. А как гостеприимны местные жители! Жаль, что программой вашего визита не предусмотрено посещение Панамы, я имею в виду город; страну вы, можно сказать, уже посетили, ха-ха-ха!

«Однако какие у этого стервеца ровные белые зубы», – подумал Берсенев и вызвал на мостик штурмана с лоцией.

– Покажите на карте место, куда нам следует прибыть, – попросил он Санчеса.

Латинос, видно, в картах понимал, поскольку почти без раздумий ткнул пальцем.

– Сюда, сэр!

– Прекрасно! – Берсенев повернулся к штурману. – Полагаю, часа два ходу, Виктор Александрович?

– Где-то так, – дипломатично подтвердил штурман.

– В таком случае, будьте любезны, сопроводите гостя в кают-компанию, пусть отдохнёт, а за одним и отобедает!

– Есть! – откозырял штурман и указал Санчесу на люк. – Прошу!

Берсенев посмотрел им вслед и довольно расправил плечи.

Прозвенел звонок. Вызывал командир.

– Мостик на связи!

– Старпом, гость с тобой?

– Никак нет, Валерьян Всеволодович, развлекает кают-компанию!

– Тогда я к тебе!

– Какая прекрасная страна! А, старпом? И природа здесь дивная! Жаль, что программой нашего, так сказать, визита не предусмотрено посещение Панамы, я имею в виду город…

«От кого-то я это уже слышал, – подумал Берсенев. – Но командир не заморский гость, его в кают-компанию не сплавишь…»

Выручил голос, прозвучавший из люка:

– Прошу разрешения!

– Поднимайтесь, товарищ капитан-лейтенант!

На мостик поднялся самый загадочный из офицеров «Волкодава», командир группы морского спецназа капитан-лейтенант Кошкин. Фамилия была Берсеневу знакома. Вице-адмирал Кошкин командовал Особой Тихоокеанской армией. Но поскольку свой штаб он держал не во Владике, а в Сов. Гавани, то про семью командарма Кошкина Берсеневу-младшему ничего известно не было, а поговорить об этом с капитан-лейтенантом как-то не сложилось. Для подобного разговора, по крайней мере Берсеневу, нужна особая атмосфера, а как её добиться, если за весь поход они с Кошкиным не по службе пересекались исключительно в кают-компании во время приёма пищи, а там старпома постоянно кто-то отвлекал. Ну а как же личное время? – спросите вы. – Пусть его у офицера-подводника во время похода и немного, но ведь оно есть? Как не быть. Но вот ведь какая закавыка… Это самое личное время капитан-лейтенант Кошкин предпочитал проводить среди своих спецназовцев, ссылаясь при этом на специфику службы.

Спецназ изначально занял на лодке обособленное положение. Местом пребывания команды Кошкина был определён кормовой торпедный отсек, который, как известно, является на подлодке крайним. Они же были и за торпедистов. Кроме этого спецназ отвечал за торпедный катер и малую подлодку. От других обязанностей по несению внутренней корабельной службы спецназовцы были освобождены, поскольку выполняли куда более серьёзную задачу: охранять лодку во время стоянки. То есть, когда весь свободный от вахты экипаж развлекался на берегу, спецназ продолжал нести службу, причём в усиленном режиме.

Таким образом, даже в это, казалось бы, самое благоприятное время, задушевный разговор между Берсеневым и Кошкиным состояться ну никак не мог. За глаза офицеры меж собой Кошкина, конечно, обсуждали. Каждый судил, разумеется, в меру своей испорченности, но к общему знаменателю прийти всё же сумели. Кошкин, решили, офицер толковый. Службу его люди тянут справно, в бою ни разу не подвели. К сослуживцам относится ровно, никого не выделяет. В обращении вежлив. Не бука. В кают-компании может и шутку поддержать. А что держится особняком – его право.

– Выбрались подышать свежим воздухом, товарищ капитан-лейтенант? – поинтересовался Скороходов.

– И это тоже, – улыбнулся Кошкин.

– А помимо? – насторожился Скороходов.

– Хочу, товарищ командир, поделиться с вами и с товарищем капитан-лейтенантом некоторыми соображениями относительно личности господина Санчеса.

– Вы что, знакомы? – удивился Скороходов.

– Никак нет. Пересеклись недавно в кают-компании.

– И что, за столь короткий срок успели на него что-то, извиняюсь за выражение, нарыть?

– Не очень много, – ответил Кошкин, – но одно могу сказать определённо: он наш человек!

– Что значит «наш»? – не понял Скороходов. – Из Союза, что ли?

– Никак нет. Наш не в смысле наш, а наш в смысле, что тоже из спецназа, только, видимо, американского.

– Как вы это определили? – спросил Скороходов.

– Я его слегка прощупал. Есть особая метода…

– Понятно… Ошибки быть не может?

– Никак нет.

– Что ж, – Скороходов коротко вздохнул. – Будем иметь в виду. Спасибо, товарищ капитан-лейтенант!

– Подходим к месту, которое указал Санчес, – доложил штурман.

– Что тут у нас, – взялся за бинокль Скороходов. – Сплошные джунгли.

– Тропический лес, – поправил Берсенев.

– Та же хрень! – отмахнулся Скороходов. – Что по карте?

– То же самое, – доложил штурман. – Никаких потаённых бухт не обозначено, подходов к берегу нет.

– «Туриста» на мостик! – распорядился Скороходов. – Пусть удивляет.

Появившись на мостике, Санчес внимательно осмотрел береговую линию. Объявил:

– Немного не дошли, но ход стоит сбавить. – Через некоторое время обратился к Скороходову: – Сэр, прикажите застопорить машины. С этой минуты я принимаю на себя обязанности лоцмана и готов провести лодку в убежище, если с вашей стороны нет возражений.

Скороходов кинул:

– Командуйте!

Команды Санчес отдавал, не отрывая глаз от бинокля. При этом наводил объектив то на берег, то на воду. Повинуясь его командам, лодка, виляла кормой, что портовая девка задом, медленно приближаясь к берегу. На всякий случай Скороходов приказал поставить на нос лотового, но ни от него, ни от дежурного акустика тревожных сигналов не поступало.

Когда лодка, казалось, вот-вот уткнётся в берег, часть суши по правому борту отделилась и стала мысом, образовав между собой и берегом проход.

Небольшая бухта явно не предназначалась для приёма кораблей крупнее лёгкого крейсера, причём в количестве не более одной единицы. Теперь этой единицей стал «Волкодав». Помимо лодки, в акватории наличествовали ещё три катера, два из которых были водолазными. На берегу наблюдалось несколько низких строений, а вот людей что-то не видно. Те же, что попадали в поле зрения, носили камуфляжную форму без знаков различия.

Пока швартовались, Скороходов успел шепнуть Берсеневу:

– Прав Кошкин. Всё это очень напоминает секретную базу морского спецназа.

Никакое местное начальство их встречать не вышло, и Берсеневу пришлось обратиться за разъяснениями к Санчесу.

– Понимаете, сэр, – с неизменной улыбкой пояснил тот. – Дело в том, что у нас сегодня как бы ээ… праздник, все, включая начальство, находятся в посёлке. На объекте только дежурные. Но вам не стоит беспокоиться. Через час подадут машины.

– То есть ночевать мы будем в посёлке? – уточнил Берсенев.

– Разумеется. Оставаться на лодке экипажу никак нельзя, санитарные нормы, знаете ли…

– Кроме вахтенных, разумеется? – сделал ещё одно уточнение Берсенев.

– Разумеется, – подтвердил Санчес.

– Не нравится мне всё это, командир, – говорил Берсенев Скороходову. – Посёлок, как выяснилось, отсюда в пяти километрах. Может, оставить на лодке усиленный наряд? А то, как бы чего…

– Надо посоветоваться с Кошкиным, – решил Скороходов.

– Вы считаете, товарищ командир, что ночью лодку, возможно, попытаются взять штурмом? – спросил Кошкин.

– Нет… Штурм это, пожалуй, слишком, – не согласился Скороходов.

– Тогда усиливать наряд не надо! – твёрдо сказал Кошкин. – Не стоит так явно выражать недоверие союзникам. А если будут какие мелкие шалости, то я и мои ребята с ними справимся.

Весь посёлок состоял из одной улицы с расположенными по обе стороны двухэтажными домами. Все дома построены из дерева, без каких-либо архитектурных излишеств. Два самых больших дома отвели под отдых экипажу «Волкодава».

На место их доставили к подъёму флага.

– Расставишь людей по работам, зайди ко мне, – приказал Скороходов.

Когда Берсенев, получив разрешение, вошёл в каюту командира, там уже находился Кошкин.

– Вот, Кирилл Вадимович, – сказал Скороходов, показывая одновременно рукой на диван, – садись и слушай, какие страсти порой случаются тёмными латиноамериканскими ночами.

– Правильнее было бы сказать: стояло тёмное латиноамериканское утро, – поправил командира Кошкин.

– Принимается, – усмехнулся Скороходов. – Однако продолжайте, товарищ капитан-лейтенант!

– Есть! Итак, тёмным-тёмным латиноамериканским утром с борта одного из водолазных катеров, стоящих в бухте, название которой нам так и не сообщили, в воду без всплеска один за другим вошли четыре лёгких водолаза. Соблюдая все меры предосторожности, они под водой преодолели расстояние от катера до русской подводной лодки. Вернее, почти преодолели, поскольку, когда до борта лодки оставалось метров десять, вспыхнули два мощных прожектора, вмиг опутав всю четвёрку щупальцами своих лучей.

– Красиво излагаете, товарищ капитан-лейтенант, – деланно восхитился Берсенев. – Пописываете, небось?

– В каком плане? – недопонял Кошкин.

– Ну, не в плане гальюна, конечно. Книжки не пишете?

– А… Нет, не пишу, но много читаю.

– Заметно.

– Отставить! – прервал пикировку Скороходов. – Давайте по делу.

У Кошкина было такое выражение лица, словно он хотел показать Берсеневу язык. До этого, конечно, не дошло, а вот рассказ продолжил.

– Водолазы замерли, но ретироваться не спешили. Подводная иллюминация привлекла внимание вахтенных, и вскоре у борта лодки сгрудилась почти вся смена, включая вахтенного помощника. Когда офицер заметил среди прочих вахтенного матроса, которому полагалось находиться в это время у трапа, он понял, какую допустил оплошность, и тут же приступил к наведению порядка…

В этом месте старпом опять попытался открыть рот, но, наткнувшись взглядом на грозящий ему командирский кулак, разом передумал.

– … Собственно бардак длился минуты три, не больше, однако этого времени хватило, чтобы на борт лодки проник посторонний. Человек в чёрном гидрокостюме, но без ласт, неплохо ориентировался в расположении отсеков, и очень быстро оказался у командирской каюты, с помощью отмычки открыл дверь и проник в помещение. Свет зажигать не стал, подсвечивая себе фонариком, нашёл сейф и стал возиться с замком. Вспыхнувший свет заставил незваного гостя замереть в той позе, в которой он перед этим находился. Насмешливый голос за спиной незадачливого визитёра прокомментировал ситуацию:

«Какая приятная встреча… Что-то потеряли, господин Санчес? Можете встать и повернуться, и не забудьте поднять руки».

Выполнив все требования, Санчес оказался лицом к лицу с вашим покорным слугой, который сидел в командирском, прошу прощения, товарищ капитан второго ранга, кресле, и грозил непрошеному визитёру пистолетом.

Уж не знаю, что было тому виной: искусственное освещение, или отсутствие цветастой рубахи и усов, но нынешний Санчес нисколько не походил на того жизнерадостного балагура, чей образ прошедшим днём засел в печёнках у всех офицеров «Волкодава».

«Что дальше?» – криво усмехнувшись, спросил он.

«Разберёмся, – пообещал я. – Суд мой будет скорый и справедливый. На лодку вы проникли по халатности вахтенного, сейф вскрыть не успели. То есть не причинили экипажу и имуществу лодки никакого ощутимого вреда, так?»

Санчес неопределённо пожал плечами.

«Так! – дал я за него утвердительный ответ. – А раз так, то сейчас вас проводят к трапу и выдворят на вашу территорию».

Поскольку во взгляде Санчеса читалось непонимание, пришлось пояснить:

«Мы ведь союзники, и будет правильным считать произошедшее недоразумением. Так что адьёс, амиго!»

Берсенев энергично поднялся:

– Прошу разрешения выйти!

– Куда собрался? – не спеша переходить на официальный тон, спросил Скороходов.

– Пойду крутить хвосты проштрафившейся вахте, – пояснил Берсенев.

– Отставить! – приказал Скороходов, и на недоуменный взгляд старпома пояснил: – Вахта действовала подобным образом, выполняя мои указания.

– Недопонял… – протянул изумлённый Берсенев.

– Позвольте я? – попросил Кошкин, и, дождавшись благосклонного кивка командира, повернулся к старпому. – Этой ночи, вернее, этого утра, я, можно сказать, ждал с начала похода. Ну не могли союзники не заинтересоваться нашей лодкой. Обязательно должны были захотеть разобраться: отчего мы так лихо воюем. Я бы на их месте точно захотел! Не предпринимая никаких попыток подобной направленности на предыдущих стоянках, наши друзья помимо демонстрации союзнического долга ещё и усыпляли нашу бдительность, мою бдительность. Выбрав для нашей последней на союзнических базах стоянки этот тихий омут, дружественная разведка решила добыть столь необходимую информацию именно здесь.

– Но ведь если подумать, – наморщил лоб Берсенев, – такой ход представляется вполне очевидным, разве нет?

– Как раз, да, – согласился Кошкин.

– Выходит, они нас, вернее, тебя, – не удержался приколоться Берсенев, – держали за идиота?

– Да кто ж их знает? – усмехнулся Кошкин, взглядом давая понять, что оценил выпад Берсенева, – Надо было спросить об этом у Санчеса, но я как-то не догадался.

– Какие твои годы… – начал Берсенев, но фразу почему-то заканчивать не стал, спросил про другое:

– А вахту-то зачем во блуд вводить было?

– А сам не догадался? – сделал удивлённые глаза Кошкин. – Тогда поясняю: парни, что пришли к нам поутру в гости – суперпрофессионалы. Единственное место, которое их могло интересовать – сейф в каюте командира. Те, что пришли под водой, практически не сомневались: их там встретят, хотя вряд ли догадывались про прожектора. В их задачу входило отвлечь на себя внимание как можно большего числа охранников «Волкодава». В каюту должен был пробраться самый ловкий, а значит, и самый опасный. Он, разумеется, не стал бы преднамеренно убивать вахтенного у трапа, но я решил не рисковать и перестраховался, исключив их встречу вообще. Договорился с товарищем командиром, и вахта закосила под дураков отменно.

– И всё-таки я не понимаю… – задумчиво произнёс Берсенев. – О чём думало наше командование, когда давало согласие на стоянку в этом месте, если было очевидно, что лодку заманивают в ловушку? Хорошо, было просчитано, что драки не будет, но до сейфа-то Санчес всё равно мог добраться? Извини, каплей, но разве ты не мог проиграть схватку в каюте?

– Теоретически – мог, – кивнул Кошкин.

– И что тогда?

– Тогда, – усмехнулся Кошкин, – в руки к союзникам попали бы сделанные Санчесом фотокопии чертежей, которые к нашей лодке отношения не имеют. Я прав, командир?

По тому, как красноречиво промолчал Скороходов, Берсенев с грустью понял, что ему самому далеко не всё известно…

На этом рассказ о стоянке «Волкодава» в безымянной бухте можно и закончить, когда бы не хотелось упомянуть об одном маленьком нюансе…

Погрузка припасов шла к концу, когда Берсеневу доложили, что среди прочих обнаружена не проходящая по накладной запечатанная коробка со странной надписью по-русски: «Союзникам от союзников!». С соблюдением всех мер предосторожности коробку вскрыли, и обнаружили внутри дюжину бутылок первоклассного ямайского рома…

Прощайте красотки, прощай небосвод…

Такого до них не делал ещё никто. Переход в 9000 морских миль для крейсерской подлодки и в надводном положении считался запредельным, а уж проделать этот путь без всплытия на поверхность…

К походу готовились основательно. На безымянной базе их хоть и проверили «на вшивость» но затарили всем необходимым под завязку: топливом, пресной водой, продуктами и т. д. по списку. Выйдя в море, провели проверку всех систем. Теперь оставалось нырнуть…

Ласковое солнышко. Лёгкий бриз, обтекая лодку, дует в сторону далёкого американского берега, который отсюда без бинокля уже и не разглядеть. Погода, кажется, шепчет: ребята, вам это надо, туда, в глубину, когда наверху так прекрасно? Надо, не надо… Родина приказала – будем нырять!

– Старпом… – глаза под пилоткой не стальные, а карие, но тоже вполне командирские. – … Весь экипаж побывал на верхней палубе?

– Так точно! – ответил Берсенев. – В том числе и вахтенная смена.

– Добро! Тогда все вниз. Погружаемся!

19-октябрь-41

Разведёнка (игра разведок)

Пока Курт Раушер (Зоненберг, теперь уже окончательно, канул в небытие) отлёживался в госпитале на территории оккупированной германскими войсками Норвегии, его дальнейшая судьба решалась в Берлине…

Штурмбанфюрер СС Отто Скорцени (Фюрер лично попросил Гиммлера повысить своего любимца через звание) наслаждался жизнью. Купаться в лучах славы всегда приятно, независимо от того, заслуженно ли это, или так, комси-комса. После неудач на Восточном фронте, для поднятия боевого духа германской нации отчаянно требовался Герой, именно такой, с большой буквы. И коли такового не нашлось на поле брани, то почему бы не возвести в этот почётный ранг беглеца из холодного русского плена? Гитлер сказал «надо» – Геббельс ответил «яволь»! Раскрученная пропагандистская машина, перемешав, как и положено, быль с небылицами, с похвальной поспешностью сотворила кумира ещё до того, как нога его коснулась священной германской земли. Разумеется, это не был подвиг одиночки. Да, вначале он был один, переживший поочерёдно и коварную ловушку, и неправедный плен, и заточение на полярном острове, где ему пришлось существовать чуть ли не в обнимку с белыми медведями, мученик-одиночка. И только вера в своих друзей, в великого Фюрера, который помнит о нём, согревала будущего героя лютыми сибирскими (при чём тут Сибирь?) морозами. Дальше шла история о приказе Фюрера, о поисках Скорцени, которыми занимались с риском для жизни лучшие германские агенты, и о том, наконец, как герой был найден и с помощью верных помощников совершил дерзкий побег.

Да, к этому подвигу, помимо нацистских бонз, имена которых спецы из команды Геббельса не скрывали, наоборот, выпячивали, были причастны десятки скромных героев более мелкого масштаба; их имена широкой общественности должны остаться неизвестными. Однако ныне уже оберштурмфюрер Фогель сдуру этого не понял, и попытался искупнуться в лучах славы, которые предназначались лишь Скорцени. За то и поплатился. Помимо очередного звания, ему на грудь повесили ещё и медаль, и быстренько спровадили в Генерал-губернаторство, так теперь фашисты именовали Польшу. Другое дело Курт Раушер…

Руководитель РСХА редко на кого из подчинённых смотрел благожелательно, считая, что излишняя расположенность руководства неблагоприятно сказывается на их деловых качествах. Не сделал он исключения и для только что назначенного руководителя отрядов СС особого назначения.

Сидя напротив хмурого Гейдриха, Скорцени, подражая шефу, также воздерживался от проявления какой-либо радости, тем более что знал: улыбка на его иссечённом шрамами лице выглядит зловещей.

– Я вызвал вас, – произнёс Гейдрих, – чтобы расспросить о человеке, известном вам под именами Клаус Игель и Вальтер Зоненберг.

– Я бы сказал, что это два разных человека, обергруппенфюрер, – чуть подумав, сказал Скорцени.

– Вот как? Давайте подробности! Начнём с Игеля.

– Игель выглядел как мальчишка, играющий в войну. Он упивался отведённой ему ролью, вряд ли до конца понимая, во что влез.

– Вы сказали «выглядел». Думаете, это было притворством?

– То есть вы хотите спросить, обергруппенфюрер, не было ли мальчишество маской, под которой скрывался опытный разведчик? Нет, не было. Я в этом убеждён!

– Хорошо… Переходим к Зоненбергу.

– А вот это уже настоящий молодой волк, который только что вырвался из смертельного капкана. У него, если позволите, шерсть на холке стояла дыбом.

– То есть там был романтичный юноша, а здесь закалённый боец, я вас правильно понял, штурмбанфюрер?

– В общем, да, обергруппенфюрер!

– Ещё один вопрос, и можете быть свободны. Вы бы взяли Курта Раушера под своё начало?

– Без колебаний, обергруппенфюрер! Ведь я, возможно, обязан ему жизнью.

– Ну да, он ведь во время побега прикрыл вас от вражеской пули… Идите.

Оставшись один, Гейдрих открыл ящик стола и достал знакомую нам папку, на которой под грифом «Совершенно секретно» было выведено имя Курт (Конрад) Раушер. Теперь папка не выглядела тощей, документов в ней прибавилось минимум втрое.

Гейдрих нажал кнопку под столешницей. В мгновение ока в кабинете появился дежурный адъютант.

– Что Науйокс? – поинтересовался Гейдрих.

– Оберштурмбанфюрер ожидает в приёмной! – отрапортовал адъютант.

– Пусть войдёт, – распорядился Гейдрих.

Глава Службы внешней информации СД пользовался особым расположением Гейдриха. Именно ему он поручил навестить выздоравливающего Курта Раушера. Час назад с аэродрома сообщили, что самолёт из Норвегии приземлился.

Боксёр, так в управлении называли Науйокса за его перебитый нос, вошёл в кабинет шефа чётким строевым шагом и вскинул руку в нацистском приветствии.

– Хайль Гитлер!

– Хайль! – отозвался Гейдрих. – Рад вас видеть, Альфред. Проходите, присаживайтесь, и приступайте к докладу: как там наш Малыш? – Поразительно, но прозвища Ежова-Раушера в КГБ и СД совпали!

– Почти здоров, обергруппенфюрер. Врачи не видят препятствий для его транспортировки в Германию.

– Отлично! – Гейдрих сделал пометку в блокноте. – Распоряжусь, пусть его доставят в Рейх и поселят в одном из наших санаториев, где-нибудь в горах. Пусть дышит горным воздухом, пока мы определяемся с его будущим. Так каким вам видится его будущее, а, Альфред?

Судя по всему, ответ на этот вопрос был у Науйокса в кармане, поскольку ответил он, не задумываясь:

– Думаю, Малыш нам подходит. Во-первых, он прекрасно подготовлен как профессионал, во-вторых, у него есть как минимум две серьёзные причины служить преданно: в память об отце и… ему просто некуда деваться!

– То есть двойную игру с его стороны вы полностью исключаете? – уточнил Гейдрих.

– Полностью двойную игру я не могу исключить ни с чьей стороны, – скривил губы в улыбке Науйокс, – иначе какой я профессионал? Но в данном случае это была бы слишком тонкая игра. Нет, обергруппенфюрер, Малыш не двойной агент! К тому же наши специалисты пришли к выводу: на фотографии, которая сделана перед отправкой семьи Раушеров, между отцом и матерью на семьдесят процентов изображён именно Малыш. Да и группа крови совпадает…

– Группа крови не аргумент, – парировал Гейдрих, – она у него далеко не самая редкая. Да и все выводы наших экспертов лишь подтверждают, что у нас в руках настоящий Курт Раушер, а не его двойник. Но чего мы не знаем: успел ли Конрад Раушер воспитать из сына истинного патриота Германии?

– Думаю, да. – Науйокс перехватил взгляд Гейдриха и поспешил пояснить: – Я постарался его прощупать как раз на этот предмет. Не фанатик, конечно, но к идеям национал-социализма относится с пониманием.

– Как же тогда его участие в операции русской разведки по похищению Мостяцкого? – спросил Гейдрих.

– Говорили мы и об этом, – кивнул Науйокс, – и весьма подробно. Курт рассказал, что в то время он был всего лишь курсантом спецшколы. Перед отправкой туда отец предупредил его, чтобы он служил на совесть, зарабатывал доверие руководства и ни в коем случае не пытался заниматься самодеятельностью. В состав группы его включили в самый последний момент, и получить от отца дополнительные инструкции он просто не успел.

– В принципе это совпадает с тем, что говорит наш агент, который долгое время работал с Конрадом Раушером. Тот якобы упоминал в разговоре с ним, что постепенно готовит сына к борьбе, но форсировать события не хочет, потому что верит: из сына со временем получится очень ценный агент. С этим ладно. А что сделано по другому моему поручению? Я вас просил подчистить информацию по матери Малыша.

– Все сделано, обергруппенфюрер, я просто не успел доложить до отъезда в Норвегию. Вот бумаги, – Науйокс положил перед Гейдрихом несколько листов. – Теперь в случае проверки выяснится, что мать Малыша по нашему заданию лишь выдавала себя за правнучку поляка, чтобы вызвать больше доверия со стороны коммунистов.

Гейдрих быстро просмотрел бумаги:

– Хорошая работа, Альфред! Можете быть свободны.

Оставшись один, Гейдрих заменил несколько листов из папки на те, что передал ему Науйокс и убрал папку в стол. Изъятые листы он переложил в пустую папку и положил в сейф. Лёгкая улыбка, которая промелькнула в этот момент на его лице, сопровождала мысль о том, что добыть эти листы Науйоксу было, видимо, гораздо легче, чем вытаскивать тёмной ночью из земли могильный памятник с надписью «SARA HEYDRICH», но и с тем и с другим он справился блестяще! Теперь ничто не мешало объявить Курта Раушера истинным арийцем, а бумаги пригодятся на тот случай, если Малыш вдруг начнёт показывать характер.

Охота на «серых волков»

Владивосток. Штаб Тихоокеанского флота

– Товарищ командующий, Москва на проводе!

– Соединяй…

– Здравствуй, Вадим!

Командующий Тихоокеанским флотом СССР адмирал Берсенев узнал голос маршала Абрамова.

– Здравствуй, Глеб!

– Есть новости о «Волкодаве»?

– Пока не всплыли, и радио молчит. Но ты же знаешь, по заданной Скороходову вводной это нормально.

– Радиомолчание. Выход в эфир только в самом экстренном случае. Знаю. Но на душе всё одно неспокойно, как, впрочем, и у тебя.

– Это ты по телефону определил? – усмехнулся Берсенев. – Не зря маршальский хлеб кушаешь. За десять тысяч километров волнение в голосе подчинённого распознал.

– Так я не прав?

– Прав. Разумеется, прав. Волнуюсь. И за лодку, и за сына…

– Как всплывут, доложи!

– Слушаюсь, товарищ маршал Социалистического Союза!

Охотское море. Пятьдесят морских миль на норд-ост от острова Сахалин. Борт линкора «Адмирал Александр Колчак»

– Акустики – Мостику: по пеленгу сорок пять, шум винтов подводной лодки! – И почти сразу: – Лодка произвела залп тремя учебными торпедами, цель – мы!

«Ни хрена себе!» Начальник штаба Тихоокеанского флота вице-адмирал Согайдачный восхищённо поцокал языком. На мостике линкора паника. Не ожидали и словили гостинец! Эсминцы сопровождения кинулись подставлять борта, но опоздали. Все три торпеды прошли под днищем линкора. Цель поражена! Взвыв сиренами – так воют с досады сторожевые псы, которые прошляпили злоумышленника, – эсминцы кинулись к месту, откуда был произведён залп.

– Отставить противолодочную атаку! – приказал Согайдачный. – Поздно пить боржоми, когда почки отвалились! Всем кораблям выстроиться в линию, будем встречать героев! – Адмирал посмотрел на командира линкора. – Чего скис?

– Да ну! – махнул рукой каперанг.

– Ты руку-то побереги, – посоветовал Согайдачный. – Тебе ею ещё честь Скороходову отдавать, и благодарить за науку, за то, что он с тобой, таким вот показательным способом, своим боевым опытом поделился. Расслабились, понимаешь, без войны-то… А вот и они!

В десяти кабельтовых от линкора всплыла подводная лодка. В бинокль была хорошо видна истёртая, но хорошо различимая эмблема в виде оскаленной собачей пасти.

– Точно, они! – Согайдачный оторвался от бинокля. – Радио комфлота!

Медные горны

Пока ПЛ «КМ-01» в сопровождении почётного эскорта шла во Владивосток, туда же прилетела из Петрограда представительная делегация Главного штаба ВМФ СССР и НИИПК, возглавлял которую контр-адмирал Рудницкий…

Хороший аппетит гостя – сердцу хозяйки услада. Михаил Алексеевич Рудницкий вовсю старался соответствовать, но чувствовалось, что к концу обеда это ему даётся всё труднее. Любовь Берсенева с нарастающим беспокойством следила, как гость с трудом справляется с последним куском особым способом приготовленной красной рыбы, но при этом не забывает нахваливать угощение. Слава богу, обошлось! Тарелка пуста, нож и вилка победно водружены поверх неё параллельно друг другу ручками вправо. Гость сыт, но хозяйка осмеливается предложить:

– Михаил Алексеевич, может, добавки?

– Благодарю, Любовь Родионовна, но, уж не пеняйте, откажусь. Честно признаться, я вашим прекрасным обедом слегка осоловел. Мне бы в самый раз на воздух…

– Тогда в сад? Вадим, проводи гостя! А чай вам накроют чуть позже, в беседке.

В саду Рудницкий потянул из кармана трубку.

– Я так понял, Вадим Николаевич, у вас в доме не курят? Но здесь вы мне, надеюсь, позволите подымить?

– Сколько угодно, Михаил Алексеевич!

– Спасибо, конечно, но это лишнее. Одной трубки будет в самый раз. Я ведь, знаете, к новым поветриям отношусь с пониманием, и стараюсь себя в общении с табаком ограничивать, но полностью избавиться от сей пагубной привычки, увы, не в силах!

Трубка набита и раскурена. Адмиралы снялись с якоря и не спеша двинулись по дорожке вглубь сада.

– Хорошо тут у вас, – нахваливал Рудницкий. – У меня самого дача под Петроградом, в Терийоках, там тоже замечательно, но, скажу честно, у нас воздух больше тиной пахнет, а тут – океаном!..

Обсудив природу, перешли к делам семейным.

– У вас, Вадим Николаевич, помимо Кирилла, кажется, есть и дочери?

– Да, – кивнул Берсенев. – Александра и Наталья. Обе теперь замужем за морскими офицерами. Один служит в Сов. Гавани, а другой аж в Петропавловске-Камчатском.

– И жёны, естественно, при них? – уточнил Рудницкий.

– Как и положено офицерским жёнам, – подтвердил Берсенев.

– Ну да, конечно… – кивнул Рудницкий. – А вы знаете, Вадим Николаевич, я ведь на Кирилла до сих пор сердит, что он пренебрёг приглашением работать у меня в институте.

– Пренебрёг, говорите… – Берсенев внимательно посмотрел на Рудницкого. – А ведь он, Михаил Алексеевич, мне тогда звонил, советовался. И знаете, какой из его аргументов в пользу флота произвёл на меня наибольшее впечатление?

– Интересно, скажите, если не секрет, конечно.

– Теперь, пожалуй, уже не секрет. Он сказал: Я, отец, когда профессию выбирал, факультетом не ошибся. Подводник должен плавать под водой, а не протирать форменные брюки в лаборатории! Вот как сказал.