Текст книги "Тем временем"

Иванов. Господин Проханов, можно вас спросить? Вы верите, что 11-е сентября устроили сами заговорщики, ЦРУ, допустим, или масоны? Или вы считаете, что это все-таки результат… (Проханов, очень быстро. А вы верите, что…) Нет-нет, я вас спросил, ответьте, пожалуйста.

Проханов. Я отвечаю вопросом на вопрос. Историки и ученые говорят так, а фантазеры вопросом на вопрос. А вы верите…

Иванов. То есть вы отказываетесь отвечать на мой вопрос? Вы считаете, что 11-е сентября было спланировано силами ислама, или это был специальный супер-заговор ЦРУ или каких-то сил на Западе? На Востоке или на Западе планировалось 11-е сентября? Скажите.

Проханов. Это вопрос не знания, а веры, потому что и вы не знаете. Я считаю, что это был коллективный проект с участием американцев… Бен Ладен – это же не советский агент. И исламистов, и людей, связанных с параполитическими американскими структурами. Этот проект позволил американцам, потеряв две башни, создать коалицию.

Иванов. Действительно, если считать, что американцы сами уничтожили свои небоскребы, тогда я сдаюсь, мне нечего сказать, я захлебнулся в восторге. А вот если считать почему-либо, что это все-таки сделал, допустим, бен Ладен и исламские террористы, тогда чего же стоят ваши бесконечные центры и комитеты, если они заседали-заседали, планировали-планировали историю и не смогли предсказать и предотвратить такой простой вещи, казалось бы, очевидной?

Проханов. Стоят очень многого, потому что не только бен Ладен этим занимался, а этим занимались люди, планирующие историю. И взрывы этих небоскребов позволили перелопатить весь послевоенный мир, это была гигантская геополитическая трансформация.

о. Георгий Чистяков. Вспомним великую княгиню Елизавету Федоровну, которую, кстати говоря, воспитала королева Виктория – как тут говорилось, враг России. Так вот, Елизавета Федоровна, которая всю свою монашескую жизнь посвятила тому, что помогала людям и была абсолютно открыта ко всем, ко всему и абсолютно прозрачна – вот образец верующего человека. Не тот, кто все время ищет врагов, не тот, кто все время чего-то боится. Как говорил о. Александр Шмеман, такой человек верит не в Бога, а в дьявола. А мне не по дороге с тем, кто верит не в Бога, а в дьявола. Все-таки христианство, оно очень светло, оно по-настоящему прекрасно, и в христианст…

Лисовой (не дав договорить). Почти так же, как масонство на экране нашем. Почти так же.

о. Георгий Чистяков. И в христианстве нету этих жутких первобытных страхов.

Лисовой (с мягкой насмешкой). Одну секундочку, я просто справочку, просто справочку историческую дам батюшке. Батюшка, говоря о Елизавете Федоровне, наверное, не имеет в виду, что Елизавета Федоровна и Сергий Александрович, великий князь, между прочим, очень с большой серьезностью отнеслись к книге Нилуса и к Протоколам сионских мудрецов. Она как раз не в вашу пользу свидетельствует, извините.

Ведущий. Но она свидетельствует своей жизнью вообще в пользу… (Лисовой. Да, в пользу православия, конечно…)…чего-то совершенно иного, что выходит за пределы нашего разговора. Если исходить из того, что история – управляемый проект, где же пребывает сфера моей человеческой ответственности? За что я в истории отвечаю? Или я как пастор Шлаг, на золотой зуб которого сидят и играют уголовники в камере?

Проханов. Все зависит от того, какой страте вы принадлежите. Если вы супермен, например, и вы сверхчеловек, вы берете на себя всю ответственность этого проекта, вы, по существу, равняете себя с Богом.

Ведущий. А если я просто человек, у которого есть чувство ответственности?

Проханов. Просто не бывает. (Ведущий. Как это не бывает?) Да не бывает просто людей. Бывают рабы проекта, которые готовы пить эту пепси-колу, жевать жвачку, этот планктон, который ему дает цивилизация. Есть протестанты, которые хотят этот проект взорвать тотально и уничтожить вместе с проектом все человечество. Кто вы?

Ведущий. А если я хочу отвечать за ближнего своего перед Богом и за судьбу этого ближнего в пределах мировой истории?

Проханов. Тогда к батюшке. (Ведущий. Батюшка, я к вам.) А если другое, то ко мне тогда, пожалуйста.

Ведущий. Отец Георгий, где сфера моей личной ответственности в пределах мировой истории? Если я не супермен, но и не раб?

о. Георгий Чистяков. Я думаю, что эта сфера огромна. И мне как-то очень близки слова Антуана де Сент-Экзюпери «каждый в ответе за все, и я в ответе за все». Евангелие учит нас отвечать за то, что происходит с людьми вокруг нас, за наших близких, за тех, кто нас окружает, вообще за каждого человека. Поэтому мне кажется, что, не задумываясь над тем, как это возможно, задача верующего человека отвечать за. И помогать ближнему. В конце концов, это то единственное, за что будут судить человека на Страшном суде. Не за то, как он верил или что он делал, а за то, накормил он голодного, дал пить жаждущему, одел нагого. (Ведущий. И тогда нет времени для…) И тогда, на самом деле, нет времени для очень многих размышлений, потому что как у Елизаветы Федоровны все время уходило на социальную работу, так и у любого другого настоящего христианина все время будет уходить на эту работу.

Иванов. Гилберт Честертон в конце ХIХ века рассуждал о том, как спорить со сторонником теории заговоров. Допустим, вам говорят, что король Британии на самом деле не король, он был подменен в младенчестве и он, на самом деле, германский шпион. Вы ему отвечаете, предположим, что правительство ничего на этот счет нам не говорило, но тут же понимаете, что, если б это было действительно так, правительство и не сказало бы ничего. И попадаете в тупик. То есть невозможно переходить в систему координат сторонника теории заговора. Единственный способ попытаться переубедить конспиролога, если это возможно, – вырваться из душных пут навязанного разговора, и сказать: значит, весь мир работает на то, чтобы большая половина человечества была одурачена, а меньшая половина человечества работает на то, чтобы бесконечно скрывать и прятать концы в воду? Насколько примитивен этот мир, насколько он скучен. В настоящем же мире есть много всего, он огромный, прекрасный, разноцветный, переливающийся, все время изменяющийся, ну зачем же загонять себя в эту душную нору?

Ведущий. В конце концов, свобода человека заключается не в том, чтобы жить в уютном, безопасном и непротиворечивом мире, а в том, чтобы (как сказал тот самый Честертон, на которого вы ссылались), весело идти в темноту. Человеческая личность, свободно и весело идущая в эту темноту непознанной истории, остается сама собой, несмотря ни на что.

Лисовой. Давайте все-таки, хотя бы даже и грустно, но идти к свету, а не в темноту.

Ведущий. Если мы идем в темноту, то, разумеется, не для того, чтобы ею наслаждаться.

Гаснет свет. Наступает веселая темнота, в которой каждый остается при своем мнении. Занавес.

Рекламная пауза № 2

Есть такое полумистическое движение «Мертвая вода». В него вовлечены отставники, потерявшие прежние идейные ориентиры и не сумевшие найти для себя новые; чтобы как-то склеить распадающуюся картину мира, они придумали теорию очередного заговора. Некий Глобальный сатанинский предиктор через агентурную сеть, разбросанную по всему миру, разрушает благие деяния другого Предиктора – Вселенского, Богодержавного. Соответственно, члены движения бдительно выявляют агентуру и разоблачают ее всеми доступными средствами. Прежде всего с помощью интернета. Авторы и гости программы «Тем временем», естественно, оказались в списке агентуры; многие выпуски разобраны по фразам и внимательным зрителям разъяснено, какое именно задание Глобального предиктора мы выполняли.

На это можно было бы не обращать внимания, но в какой-то момент информационную трубу прорвало, и невинный бред просочился в официальную сферу. На сайте Счетной палаты РФ появился доклад НИИ системного анализа, в котором на полном серьезе речь зашла о Биооборонном панъевразийском союзе богодержавного предиктора; цитата попала в печать, и в пародийном выпуске программы, посвященном 1 апреля, я не отказал себе в удовольствии посмеяться над благоглупостью. Тем более что институтом руководили Сергей Шахрай и Алексей Подберезкин.

Ответ не замедлил ждать; в интернете появилась публикация.

«29 марта 2004 года состоялся вечерний прокат развлекательно-аналитического выпуска «Тем временем» (канал «Культура» 21:40, повтор 30.03.04 в 12:50). Выпуск был посвящен юмору. Его ведущий Александр Архангельский в информационном разделе сообщил, что газета “Московские новости” опубликовала выдержки из доклада, подготовленного НИИ системного анализа. И процитировал: “Реалистически учитывая планетарную экспансию Глобального сатанинского предиктора и его социальной агентуры, нельзя исключать, что путь к будущему Планетарному биооборонному союзу лежит через форсированное создание Панъевразийского Оборонного Союза”. И далее продолжил без цитирования: “Это не пародия. Это оригинал. Что же, по мнению авторов доклада, нас может спасти? Нужно уникальное в земной истории мирное наступление всех праведных сил под знаменем Вселенского богодержавного предиктора”.

Потом он же сообщил, что небезызвестные С. Шахрай и А.Подберезкин уберут из своей очередной программы-доклада зачитанную им, Архангельским, цитату. И по-своему откомментировал произнесенное выше.

Мы тоже прокомментируем и цитату, и Архангельского, но не с позиций юмора, а оценивая это событие по-своему.

1. Информация о КОБе в указанной публикации из “Московских новостей” искажена. В том числе и терминологически.

2. Данное сообщение поднимает значение всего выпуска на очень высокий по значимости уровень. И этот уровень показывает, что отдельные фразы и сюжетные линии выпуска являются бесструктурными командами, в том числе и для регулярного масонства.

3. А. Архангельский посвящён на некоторую глубину замыслов Глобального сатанинского предиктора (ГСП) и Вселенского богодержавного предиктора (ВБП). С большим азартом, но с низким качеством отрабатывает А. Архангельский свою зарплату. Если бы он понимал, в какую игру он играет, мы очень и очень сомневаемся, что у него хватило бы смелости, а не трусости, быть чуждым русской культуре инструментом. Но что делать? Профессиональных, широко мыслящих кадров у ГП в России мало. По некоторым данным, остался один А. Чубайс.

См.: http://www.kpe.ru/rating/media/751/

5. Наследие

Но ни свобода, ни покаяние невозможны, если беспамятство становится культурной нормой. В «лихие 90-е» тотальному равнодушию к судьбе, например, классических усадеб, можно было найти хоть какое-то оправдание (большинство занято выживанием; новые деньги слишком молоды, чтобы переключаться на старину); в нулевые все оправдания исчезли. И деньги скопились, и общество успокоилось, и жить стало полегче. Но именно в этот момент культурно-историческое наследие осталось совершенно и окончательно беззащитным. Начали застраивать Ясную Поляну (с трудом остановили). Потом увлеклись лесами, прилегающими к усадебному комплексу Архангельское. В самое последнее время облюбовали Михайловское (до конца остановить не удалось).

А первым – характерным, символическим – конфликтом в этой сфере стал конфликт вокруг усадьбы князей Голицыных в подмосковном Николо-Урюпине, где имелись росписи по рисункам Буше. Усадьбу взял в долгосрочную аренду фармацевт Владимир Брынцалов. Работы по ее реставрации быти прекращены когда арендатору: а) запретили проводить их по собственному усмотрению, без согласования, б) распоряжаться территорией. После чего в заброшенной усадьбе случился пожар. От росписей Буше почти ничего не осталось.

Когда поздней весной 2002 года я приглашал Брынцалова в студию, поговорить с выдающимся защитником исторического наследия, историком архитектуры Алексеем Комечем († 2007) о том, что же случилось в Николо-Урюпине, то почти был уверен: откажется, тема неприятная. Но нет, согласился. Правда, перед записью я был отведен в сторонку и у меня было спрошено: может, лучше договоримся? Я ответил: спасибо, нет. – «Ну, как знаешь».

Быть или не быть?
Пьеса в диалогах для домашнего театра

Комеч (медленно, эпически). До начала 1990-х годов замечательная усадьба Никольское-Урюпино (которую, видимо, так любит Владимир Алексеевич, и я ее давний поклонник) пребывала в ведении Инженерной академии. Мы всегда связываем с военными варварство по отношению к памятникам. Но эта усадьба была в идеальном состоянии. Потом, когда пришла новая духовная эпоха, усадьба досталась Фонду славянской письменности во главе со скульптором Клыковым, и они довели ее до полного разорения. В этом виде ее взял в аренду Владимир Алексеевич. Когда мы узнали об этом, первое мое чувство, честно говоря, была надежда. К моему большому разочарованию, за два года многое резко ухудшилось. Там потеряны четыре стены живописи, там появились похабные надписи на потолках, а не только на стенах…

Ведущий (Брынцалову). Это не вы сделали?

Брынцалов (энергично). Усадьбу разрушили не в 1990 году, а тридцать лет назад. Это раз. Второе. Вы говорите, были надежды. Надежды ваши исполнились. Только надо соблюдать условия аренды. Мы же стреляные воробьи, нас на мякине не проведешь. Мы же не можем вкладывать деньги, не получив юридическое обоснование. А земли? Они до сих пор, значит, принадлежат Министерству обороны. А земля должна быть передана Московской области и вместе с памятником отчуждена. Почему? Потому что земля без парка, без искусственных водоемов – это не памятник. К нему же подойти нельзя! В-третьих, значит, мы приступали к охранным мероприятиям. Первое, должны были забор поставить. С вами договор заключили. А что в результате? Двадцать раз глава района присылает наряды милиции – выгоняют.

Комеч. Для того чтобы приватизировать памятник, мы с вами, Владимир Алексеевич, об этом уже говорили не раз, не надо понижать статус его охраны.

Брынцалов. Ну, надо понижать, не надо понижать – я вам скажу, что вы преувеличиваете значение этого памятника. Я любой памятник, маленький, большой, уважаю, но ничего такого, о чем вы говорите, там не было и нет. Да, находится недалеко от Москвы, в хорошем месте. Да, Голицыны. Но какие исторические события происходили важные для страны, что вы возвеличиваете, или что такое там есть? Памятник и все, мы с этим согласны. Мы, несмотря на это, помогали Министерству культуры Московской области, чтобы, значит, этот памятник можно было приватизировать. Приватизировать, то есть вложить в него деньги. Никто ж не брался до меня за это, я ж взялся? Меня нужно хвалить, поощрять. Если государство хочет его обратно забрать – никаких проблем не будет потом памятник восстановленный у меня выкупить. Оценить его стоимость, национализировать – какие проблемы? Но сейчас есть одна проблема – он разрушается. Но мы не можем деньги вкладывать, не имея юридических оснований. Это глупо просто-напросто. Что такое культура? Вы знаете?

Ведущий (искренне). Нет.

Брынцалов (уверенно). Это здравый смысл. Вот и все. Я человек, обладающий здравым смыслом. Деньги разбрасывать на ветер не буду, понимаете? Вот многие бизнесмены часто разбрасывают деньги на ветер, понимаете, и что, ну, разоряются потом. Я не хочу разоряться, не хочу тратить деньги зря.

Ведущий. А пожар был?

Брынцалов. Вопрос, кто за этот пожар отвечает?

Ведущий. Кто?

Брынцалов. Никто, потому что покамест Брынцалов не пришел туда, никакого памятника не было. Он разрушался и разрушался себе. Все будет восстанавливаться. И я губернатору Московской области подарю – там будет выставочный комплекс, где будут картины. У нас очень много картин в Московской области. В запасниках хранится, негде показывать.

Ведущий. Понял, спасибо. Алексей Ильич, ситуация устраивает Вас на сегодняшний день?

Комеч. Нет, конечно. Такая благостная картина является плодом фантазии – пока. Когда три года назад вы пришли туда, Владимир Алексеевич, там ничего не изменилось к лучшему. Гибель этого памятника на протяжении этого времени продолжалась. В ваших словах о том, что этот памятник не представляет из себя ничего особенного, замечательно сказывается непонимание того, чем вы собираетесь владеть. Это уникальный памятник русской культуры. Рядом Архангельское, те же владельцы, те же архитекторы и, может быть, даже лучшие живописцы. Вы даже не понимаете, где там будет реставрация. Если погибла живопись на стенах, никакая реставрация ее не восстановит. Вам ни одна реставрационная комиссия расписывать их не позволит. Они будут белыми плоскостями, пятнами посреди сохранной живописи, потому что подлинники невозможно восстановить, это будет чистый новодел. Камины, конечно, будут восстановлены заново – потому что они разбиты. Всё разбито. Вы обманули, по сути, руководителей страны. И по качеству памятника. И по мере его охраны. Памятнику нанесен ущерб, и ни одного условия за три года….

Брынцалов. Мне можно перебить, нет?

Комеч…не выполнили.

Брынцалов (с нарастающим гневом). Памятнику урон нанесли лично вы. Вы уже три года противодействуете, вы лично вредите, вы главный вредитель, я вас обвиняю в том, что этот памятник не понижен в статусе, не перешел в наши руки, это вы. Почему – я не знаю, не хочу доказывать. Вы говорите о каких-то фресках, плохо мы сделаем, значит, вы сравните меня – и себя… с собой. Я не буду говорить по внешнему виду, по весу. Я за собой слежу, у меня нормальный вес, я спортсмэн, я богатый человек, я свою честь берегу. И в некомпетентности меня нечего упрекать. И не один вы занимаетесь культурой в нашей стране. И премьер-министр наш – человек понимает, кому доверяет, и губернатор наш понимает, кому доверяет. Что доверяет в наши руки. И наймем лучших людей, понимаете, наймем лучших людей страны для восстановления этого памятника. И у нас есть, у нас есть в Софрине люди, церкви восстанавливают, ну есть люди, знакомые мои, Шилов Саша обещал: говорит, сделаете памятник, распишу стены, помогу.

Комеч. Нет, не надо вот этого делать.

Брынцалов. Пригласим, и не спросим, всемирно известный художник.

Ведущий. Не позволят сделать ему.

Брынцалов. Нет, позволят. Позволят. Если бы памятник мой был, я бы там давно работы вел. А я прихожу, а меня милиция в шею гонит оттуда.

Комеч. Это условие аренды. Вы подписали эти документы.

Брынцалов. Что вы говорите! Вы можете что угодно говорить, а я работать там не-мо-гу. И не потому, что не хочу, а потому, что не могу. А все идет возвеличение памятника. Вот Дом Пашкова – да, памятник. Вот здесь я преклоняюсь, и никто его не делает. Если бы вы свою энергию направили бы на восстановление Дома Пашкова, честь и хвала бы вам, а вы какие-то… ну, извините, конечно, там сейчас сарай, а вы говорите – памятник.

Ведущий. А есть удачные примеры приватизации усадеб подмосковных?

Комеч. Есть. Есть усадьбы, в которых живут под Москвой. Здесь нет проблемы. Я дважды приходил к Владимиру Алексеевичу как полный союзник. Дважды!..

Брынцалов. Интересные вы люди, я вот вам всегда удивляюсь. Хотите, чтобы я тратил деньги…

Комеч. Вы обязались тратить деньги.

Брынцалов. Послушай, я ничего не обязывался!

Комеч. Обязались. Есть документ.

Брынцалов. Есть обязательства, которым помешал Хомич. Вот и все. А если бы не мешал, у нас было бы все сделано.

Ведущий. Я только хочу напомнить, что не Хомич, а Комеч.

Комеч. Прокуратура Кисловодска потому и подает на вас в суд, за то, что вы обошлись со зданием, которое вы там отделали, не как с памятником. И вы собираетесь с Николо-Урюпиным – это доказано вашими словами здесь и сейчас – обойтись по полному произволу собственного вкуса. Отдавать в такие руки жемчужину русского зодчества XVIII века невозможно. И теперь я прямо говорю, что я сделаю все возможное, чтобы этот памятник попал к владельцу, был приватизирован. Но не вами.

Брынцалов. Да вы предпринимайте любые усилия. Я знаю, что Вы вред наносите российскому государству. Абсолютный вред наносите. С пустыми разговорами. В чем проблема? Это что, доходы?

Ведущий. Нет, но это памятник русской культуры.

Брынцалов (мечтательно). Я понимаю там – нефтяную скважину отхватил.

Ведущий. Скважину отреставрировать невозможно, это я могу сказать точно.

Брынцалов. Или какое-то месторождение взял. Что – какую я лично выгоду имею, если мы это возьмем? Какую?

Ведущий. Вы самоутверждаетесь.

Брынцалов. А это другое. Кто мешает? Это главная цель любого человека – самоутвердиться, реализоваться.

Ведущий. За счет чего?

Брынцалов. За счет чего? За счет своего ума, поступков правильных. За счет чего? Я, что ли, что-то ворую? Я этот памятник, что ли, завернул и упорхнул с ним в Германию? Нет. Этого ж не может быть. Это вот какой-то абсурд. Обсуждение абсурда какого-то. Мне непонятно даже, о чем мы говорим! Человек хочет сделать что-то, а его обвиняют. А люди, которые занимались этим, годами получали зарплату, сидели в Москве, весили по 120 килограмм (выразительный взгляд в сторону Комеча), они судьи, судьи они! Они судят кого? Который делает дело, каждый день, постоянно, и вот начинают. Важно, сделает этот человек или нет. Неважно, кому памятник будет принадлежать. Если Комеч хочет – пусть идет к губернатору Московской области, говорит, что есть другие люди, более богатые там, более умные, более толковые. Можть, губернатор Громов, значит, Борис Всеволодович, он тоже умный, толковый, губернатор, можть, он другое решение примет, сейчас он такое решение принял – мне можно доверить.

Ведущий. Владимир Алексеевич, я вот чего понять не могу. Если вам в течение трех лет – я сейчас не могу сказать, кто юридически прав, кто виноват, не моя специальность – но если в течение трех лет кряду вам не дают вкладывать деньги в этот памятник, то зачем вам вообще эта усадьба? Не проще и не интереснее было бы построить усадьбу нового типа, начала двадцать первого века, которую сделают архитекторы, которых вы любите и распишут художники, которые вам нравятся, это будет шиловская усадьба, и она станет памятником Владимиру Брынцалову?

Брынцалов. Ну, это вот как. Я так решил. Я так решил, и могу так сделать. Это мой вопрос, так ведь? Почему я пошел туда, почему я женился на Наташе, а не Нине? Это судьба. А судьба человека это цепь случайностей. Некоторые этими случайностями управляют. Я, например, этими случайностями управляю, управляю своей судьбой. Как говорится, ты кинжал из ножен вынул, ты кинжал назад задвинул – разве ты мужчина? Я кинжал вынул, я пообещал, и сделаю. Я выложу десять миллионов долларов, но сделаю красиво-хорошо, и страна будет гордиться этим. Никаких проблем там не будет, чтоб вы знали. Раз объект попал к нам, там проблем не будет, там придут хозяева, рачительные, которые понимают в культуре не хуже, чем вы, кстати. И читали книжки, и ездили по миру, и в Риме были, и в Англии были, везде, музеи в Версале посещали, и дома у нас прекрасные, и хорошие машины, и хорошие семьи, и как европейцы выглядим. Понимаем! И знаем историю нашу, мы не хуже вас разбираемся в этом деле, и сделаем мы красиво-хорошо. Комеч, сколько лет вы работаете, скажите, директором института, сколько лет работаете?

Комеч. Владимир Алексеевич, я в институте работаю 40 лет.

Брынцалов. Вот вы и отвечаете за то, что произошло 10 лет назад, а не я! Конкретно-лично. Вы должны сказать телезрителям, почему это разрушилось, почему не было бюджетного финансирования! Почему?

Ведущий (ехидно). Почему ж вы не финансировали, Алексей Ильич? (Комеч пожимает плечами.)

Брынцалов. А мне говорят – я виноват! Ну как можно понять этого человека? Министерство обороны построило на этом месте, в 100 метрах от памятника, насосно-навозную станцию, воняет, невозможно там находиться!

Комеч. Я сторонник приватизации. Вот так, как мы сидим, я полтора года назад сидел с президентом, и я сказал ему, что я – сторонник либерализации отношений собственности. Знаете, что сказал мне на это президент? Он сам взял слово и сказал, что он при этом настаивает на строжайшем контроле за собственником. Потому что произвол собственника губит художественную ценность.

Брынцалов. Ну не могу я ставить забор, если нет бумаг. А если военные придут потом с автоматами, что я буду делать?

Ведущий. А если сгорит?

Брынцалов. Слушай, ну это ж второй вопрос.

Комеч. Это первый вопрос.

Брынцалов. Второй. Там нечему гореть уже. Если б было чему гореть! Вы поедьте, посмотрите.

Комеч. Да он деревянный весь, как там нечему гореть?!

Брынцалов. Мы боремся за то, что нам обещали. Будет это сделано. И будет сделано красиво-хорошо.

Ведущий. Шиловым?

Брынцалов. Саша дорогой художник. Очень дорогой. Но если он возьмется, он сделает это очень хорошо.

Ведущий. Во времена Голицына другой был стиль.

Брынцалов. Значит, другого наймем. Не проблема. Я просто говорю пример, что может быть Шилов, если он захочет. Но он дорогой. Ему надо платить. Он мастер. И я табличку поставлю, что восстановлено Брынцаловым. Тщеславие же движет людьми, верно?

Ведущий. А вами что движет, Алексей Ильич?

Комеч. (Долгое молчание.) Пожалуй, только любовь к тому маленькому памятнику, значение которого я так бездоказательно раздуваю.

Занавес.