Текст книги "Иерусалимский ковчег"

– Вот оно – женское коварство! – воскликнул Кинрю, уплетая за обе щеки горячее, и едва не подавился.

– Тебя наказали боги, – изрекла индианка с величественным видом.

– Еще бы, – подхватил я. – Такое кощунство!

– Молчу, – согласился японец и продолжил свое занятие.

Спустя полчаса я отправился к Анне, остановив извозчика, потому как мой собственный экипаж требовал починки, а новую карету, которую я заказал во французской мастерской, мне до сих пор еще не доставили. Пистолеты на этот раз я с собою не прихватил.

Анну Александровну Аксакову я застал взволнованной, как никогда. От моих глаз не скрылось, что ночь она провела в слезах и раздумьях. Однако я обратил внимание, что треволнения этой барышне к лицу.

Муслиновое короткое платье цвета зеленого яблока удивительно шло к ее замечательным глазам.

Она пригласила меня в библиотеку, где на полках, встроенных в стены, хранились дорогие редчайшие фолианты.

– Вы прочли мое письмо? – поинтересовалась она дрожащим голосом. Я понял, что она стыдилась того, что так поздно вспомнила о пропаже адресованного мне послания.

– Прочел, – сказал я в ответ.

– Вы считаете меня чудовищем? – спросила Анна.

– Нет, – произнес я задумчиво. – Вы просто обычная женщина, которая, как и все, мечтает о счастье.

– Вы разочаровались в женщинах? – догадалась Анна.

Я ничего не ответил, давая ей возможность самой поразмышлять над этим вопросом.

Внезапно дверь с шумом отварилась, и в библиотеку во всю прыть влетела крупная пожилая женщина в малиновой робе из лионского шелка.

– Что здесь делает этот господин? – завопила она.

– Тетушка, что с вами? – изумилась Анна. – На вас лица нет!

Судя по ее внешности, я заключил, что вижу перед собой тетю Пульхерию.

– Я повторяю, – воскликнула она. – Что здесь делает этот господин? Кто он?

– Позвольте представиться, – я наконец обрел дар речи после столь бурного и неожиданного натиска. – Яков Андреевич Кольцов.

– Я пригласила его к нам в дом, – сказала Анна, ее щеки порозовели от смущения. – Тетя Пульхерия, горничную позвать?

Тетушка протестующе замотала седыми буклями.

– Она бы вам воды принесла, – жалостливо сказала племянница.

Я подумал, что теперь только не хватает тетушки Авроры. О ней я был наслышан достаточно.

– Не надо мне никакой воды, – разозлилась тетя. – Ни дом, а проходной двор, – продолжала возмущаться она.

– Тетя! – обратилась к ней Анна. – У меня взломали шкатулку и украли письмо! Оставьте же нас, наконец, одних! – взмолилась она.

Пульхерия Вениаминовна изменилась в лице, ее маленькие накрашенные глазки забегали под выгнутыми бровями, кровь прилила к щекам.

– Вы все только смерти моей и дожидаетесь, – прошипела она, всхлипнула и выбежала из библиотеки, с грохотом захлопнув за собой дверь.

– И так целыми днями, – устало промолвила Анна Александровна.

– Что с ней происходит? – осведомился я, ее поведение показалось мне подозрительным.

– Нервы, – махнула рукой Аксакова. – Я вам открою по секрету, за ней тут один чиновник немолодой ухаживал, ну, вот она и возомнила незнамо что, а он возьми да и исчезни в неизвестном ей направлении, вот она и беснуется.

– Покажите мне шкатулку, – велел я Анне. Она послушалась и открыла секретер, достала из ящика небольшой ларец розового дерева изящной работы. Я осмотрел его, замок оказался сломанным. Впрочем, я и раньше встречал такие «запоры». Подобный замок нетрудно было взломать и шпилькой.

– Вот, – сказала она, разведя руками.

– И давно вы это обнаружили?

– Только вчера, после нашего разговора, – ответила Анна Александровна и повернулась к окну. Брильянтовые серьги в ее ушах со звоном качнулись.

Тогда я подумал, что письмо могло быть украдено довольно давно. Кто мог это сделать? Я полагал, что, вернее всего, кто-нибудь из домашних. Очень уж странно вела себя тетушка Пульхерия Вениаминовна. И что там у нее, любопытно, за ухажер? Не по его ли нижайшей просьбе тетушка взломала замочек? Ключик-то от секретера и у нее имелся! Я решил, что об этом еще стоит поразмышлять.

– Я не придавала значения тому, о чем говорил Виталий, – сказала Аксакова. – Я была сильно рассержена, зла на него. А он все твердил о какой-то опасности, говорил, что речь идет о жизни и смерти, об Ордене. Я так сожалею теперь, что мало прислушивалась к его словам!

– Не терзайте себя, – произнес я как можно мягче. – Его все равно не вернешь.

– Но письмо! – воскликнула Анна. – Если его убили…

– Письмо я постараюсь найти, – пообещал я ей.

– Он просил передать его вам в случае непредвиденных обстоятельств и что-то все время повторял по-французски.

– Что именно? Попытайтесь вспомнить, – попросил я ее. – Это может быть важно!

– Как же это? – Анна нахмурилась и поднесла ко лбу свою тонкую руку. – Ах, да, вспомнила! – обрадовалась она. – Он все время повторял: «Mais que diable allait il faire dans cette galere?»

– И зачем только черт дернул меня ввязаться в это дело? – удивился я.

Анна Александровна подтвердила.

Я поблагодарил ее за ценную информацию и вышел из дома. Но нанимать извозчика я не торопился, заключив, что если мои предположения верны, то на улице вот-вот должна была появиться тетя Пульхерия, для того чтобы предупредить своего воздыхателя, что ее преступление раскрылось.

Тетка не заставила себя ждать. Из родных пенат она вы – бежала, набросив легкий салоп, так как погода снова испорти – лась, и ветер, пробирающий до костей, нагнал огромную свин – цовую тучу, грозившую разразиться ливнем.

Притаившись за деревом, я наблюдал, как Пульхерия без труда поймала извозчика. Следом за ней я проделал тоже самое и велел вознице следовать за ее экипажем.

– Если успеешь, плачу в три раза больше, – пообещал я автомедонту, и он, как мог, погнал лошадей.

IV

Тетушка, судя по всему, преследования не заметила, до такой степени пребывала она в нервическом перевозбуждении. С Сергиевской экипаж ее свернул на окраины города, и мой кучер последовал за ней почти что не отставая. Среди пешеходов все реже стали встречаться блестящие военные, изящно одетые барышни и модные господа, все больше стало попадаться простого народа да отставных солдат.

Мы долго попетляли по Петербургу и в итоге свернули в Щербаков переулок. Карета Пульхерии остановилась у небольшого двухэтажного домика, где, как я понял, сдавались в наем квартиры.

Извозчику я велел лошадку попридержать и остановиться напротив, будто бы у подъезда одного из мещанских особняков, выбрав для себя превосходный наблюдательный пункт.

Тетя Пульхерия с огромным трудом, но все-таки выбралась из коляски, изрядно попутавшись в своих темно-малиновых юбках, маячивших ярким пятном на фоне пасмурного пейзажа. Наконец, она позвонила в дверь, и ее пропустил сомнительного вида привратник в чуйке.

Я же остался ждать, что будет дальше, внимательнейшим образом следя за дверями. Не прошло и пятнадцати минут, как из дома выбежала тетушка, вся в слезах, и опрометью нырнула в ожидающий ее экипаж.

– Ну, пошли! – крикнул кучер, и карета покатила прочь от этой халупы в сторону городского центра.

У меня было всего несколько секунд на раздумья: последовать за ней или оставаться на месте и разузнать, зачем сюда заезжала тетя Пульхерия.

Я выбрал второй вариант, приказав извозчику дожидаться на месте. Дверь мне открыл все тот же привратник, скосив на меня озабоченные глаза.

– Чего, барин, желаете? – осведомился он, осклабив губы в ухмылке. Я же чувствовал в нем потенциального каторжника. Как есть кандидат на Владимирскую дорогу! А сам и бровью не поведет, изображает из себя честного труженника. Впрочем, не моя это забота – выводить его на чистую воду! У меня-то дела поважнее будут!

Я огляделся по сторонам, на пару секунд оставив его вопрос без ответа.

У самой стены стоял длинный рундук, узкий ящик с подъемной крышкой для различной поклажи. Так и подмывало меня взглянуть, что же такое скрывает этот старинный облезлый ларь. Любопытен я от природы, ничего уж тут не поделаешь!

– А свеча-то как коптит! – произнес я, поморщившись.

– Барин, а надо-то чего? – снова спросил привратник.

– Хотел бы повидаться с хозяином этой квартиры, – наконец, выговорил я.

– Ну, я – хозяин! – гордо сказал мужик и уставился мне в глаза.

– Кто бы мог подумать? – произнес я вполголоса, так, что мой собеседник пожалуй что и не разобрал. – Кому вы сдаете эту комнату?

– А вы-то, барин, кем будете? – поинтересовался подозрительный тип.

– Прохожим, – ответил я, показав хозяину золотую монету. – Не подскажете ли, к кому только что приезжала немолодая госпожа в просторном салопе на беличьем меху?

Глазки хозяина вспыхнули алчным блеском.

– Давайте мы это дело за рюмочкой обсудим, – предложил мне мужик, которого я поначалу принял за привратника. – Чего-чего, а огуречный рассол и водка в моем доме найдутся!

Не было у меня особого желания трапезничать, а особенно водку пить в его доме, да пришлось. Дело, как я счел, того требовало!

– Меня Иваном зовут, – сообщил мне хозяин и проводил из прихожей в тесную комнату, в которой стояли два дубовых стола, застеленные цветными скатертями. Светили люстры в запыленных чехлах, поэтому комната не казалась такой уж темной. Что же позабыла здесь дивная тетя Пульхерия?

Иван показал мне на обшарпанный стул. Я стряхнул с него пыль и послушно присел.

– Итак? – повторил я свой недавний вопрос.

– Всему свое время, – резонно заметил хозяин. Извлек из буфета пару рюмок и косушку водки. Я спорить не стал, главное, чтобы мой подозрительный собеседник разговорился. Пить я, конечно, особо не стал, вид только сделал. А Иван знай пьет, ему приятно!

Я снова внимательнейшим образом осмотрелся по сторонам, заметив, что постель-то застелена на скорую руку. Или постоялец торопился куда? То ли беден, чтобы на прислугу раскошеливаться, (но тогда какие дела у него с Пульхерией?), то ли опасается чего! Лишних глаз боится! А второе-то вернее!

Не зря у тетушки глаза на мокром месте, не застала возлюбленного! И с чего это я такое вообразил? Верю досужим сплетникам! И в кого это я сам превратился?

У меня даже невольный вздох вырвался, вот ведь взгрустнулось не ко времени!

– Чего, барин, печалитесь? – поинтересовался Иван, отхлебывая приличную порцию рассола.

– Да разговор что-то у нас с тобою не клеится.

– Дама эта из общества, – заверил меня хозяин многоз – начительно.

– Это мне ведомо, – ответил я. – А как по имени? Приезжала к кому? И часто ли сюда наведывается?

– Ой! – отмахнулся Ваня. – Уж вы меня вопросами ну засыпали прямо! Да ладно! – хозяин махнул рукой с косого плеча. Кривоват малость был. Обидела матушка-природа! Или Господь Бог недоглядел! – На П как-то, Пульхерия, что ли? – ответил он. Приезжала не часто, да видно по амурным делам, – Иван слащаво заулыбался, да так, что меня едва не стошнило. – К моему постояльцу, Данилке Рыжову.

– И молод Данилка?

– Да нет, я бы не сказал, – замялся хозяин.

– Какого твой постоялец чина-звания? – поинтересовался я. – Неужто он из простых?

– Не знаю, – смутился Ваня, опорожнив еще одну рюмку. – Не кажется мне так, хотя он и вид делал. Не изъясняются так простые, да с барынями романы не крутят!

– Каков твой Данила из себя?

Хозяин задумался, зачесал в затылке, заерзал на ветхом стуле и, наконец, выговорил, все еще сомневаясь:

– Да никакой, – он пожал плечами. – Словно мышь серая, – и вдруг спохватился. – Глаза у него черные, маленькие такие, все время бегают. И одевается он сроду в черное, как сам сатана, – хозяин перекрестился.

«Ну и ну»? – изумился я. – Ничего себе мышь! В этот момент взгляд мой упал на маленький деревянный столик, примостившийся у окошка. На нем я заметил табакерку.

– Покажи-ка! – приказал я Ивану. – Тоже твоего постояльца?

– Ага, – согласился он и покорно принес мне занимательную вещицу. И невооруженным взглядом было видно, что принадлежит она человеку состоятельному. Я вспомнил, что Пульхерия любила табак, однако этот был совсем другой марки. Продавался такой на Фонтанке в магазине у Жукова. Сей факт я решил приметить. Мало ли? А портретец-то уже складывался! Хотя я еще и не знал, чей именно!

– А сейчас где Данила твой находится?

– В Москву подался, – ответил Иван.

– Это он тебе рассказал?

– Не-а, – замотал головой хозяин. – Я из разговора подслушал, в прошлый визит Пульхерии.

– Ушлый ты малый! – сказал я с невольным восхищением.

– На том и стоим, – гордо ответил Ваня, доканчивая бутылку.

Итак, все дороги ведут нас в Рим, то есть… в Москву. Там и будем разыскивать Гастролера вместе с таинственным незнакомцем.

– Я вам еще кое-что показать могу, – вдруг воодушевился Ванюша. – Конечно, за дополнительную плату!

– Что именно? – заинтересовался я.

– Письмецо, – Ваня достал из-за пазухи конверт и за – махал им у меня перед носом.

– Чье? – у меня сердце так и заколотилось в предвкушении. Неужели тетя Пульхерия столь легкомысленна?

– А вы как думаете? – хозяин снова заулыбался, убрал со стола пустую бутылку и лукаво подмигнул мне хитрющим глазом.

За окнами рассеялась мгла, и луч света упал сквозь кретоновые занавески.

– Неужели недавней гостьи? – полюбопытствовал я, так и не сумев скрыть восторга.

– Умный вы барин, страсть какой умный! – присвистнул захмелевший Ванюша. – Ну все наперед знаете, – продолжал распинаться он.

– Твоими бы устами да мед пить! – усмехнулся я. Лесть на меня обычно не действовала. – Чего хочешь за письмецо-то?

– Ну, – замялся Иван. – Не знаю…

– Да, не тяни ты, выкладывай! – вновь усмехнулся я, предвкушая баснословную цену, что заломит стервец за бумагу.

– На десяти рублях золотом, думаю, сойдемся, – наконец, выдавил из себя Иван.

– Нет, дорого, – решился я поиграть у него на нервах.

Ванюша заволновался, напрягся весь. Надо же, какой куш уплывает, да прямо из-под носа!

– Ну…

– Да ладно! – сжалился я. – Даю тебе два империала, один – за письмо, второй – за возможность обшарить рундук Данилы.

– О чем разговор! – просиял Ванюша, прослезился даже. – Мой дом – ваш дом! Ищите, чего вашей душеньке угодно!

– Письмо!

Хозяин стремглав поднялся, даже не пошатнулся, несмотря на изрядное подпитие, и прямиком к секретеру.

– Из рук в руки просили! – приговаривал он, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за его усилиями. Наконец, замочек поддался, и Ваня выдвинул на свет Божий огромный ящик, заваленный всякими бумагами. Я, разумеется, поспешил к нему, чтобы произвести самую что ни на есть тщательнейшую ревизию. К моему полнейшему разочарованию я не обнаружил в нем ничего, кроме помятых счетов и векселей. Из чего я опять же заключил, что поклонник тети Пульхерии – человек весьма состоятельный.

Иван дрожащими руками передал мне письмо.

– А от других ящиков у тебя, любезнейший, тоже ключик имеется? – спросил я с волнением.

– Имеется, – кивнул Ванюша. Он понял намек и открыл мне еще два ящика, однако они, к моему огорчению, оказались совершенно пустыми.

Я распечатал конверт. Письмо было написано изящным каллиграфическим почерком на бристольской бумаге, которая обычно употреблялась для акварелей. Я развернул приятный на ощупь глянцевый лист.

«Дорогой друг! – Осторожная тетушка и в личном послании не называла по имени своего обожателя, что только подтвердило мою догадку, что Данила был вовсе и не Данила, а какая-то тайно законспирированная личность, вознамерившаяся через доверчивую Пульхерию польститься на письмо прозелита, погибшего странной смертью, наводящей на размышления членов той тайной организации, к которой он изволил принадлежать. – Я в точности выполнила то, о чем Вы так трогательно изволили меня просить в час нашего последнего и такого короткого свидания, уповая на нашу новую встречу, – продолжала она свои романтические излияния. Я справедливо рассудил, что бумага все стерпит. Однако далее стал читать с все более нарастающим интересом, подробности пошли, скажем прямо, прелюбопытнейшие. – Я вскрыла шкатулку племянницы и выкрала письмо ее бывшего жениха, о котором Вы, mon cher, сообщили мне столько скабрезностей. Я сделала все что могла, чтобы помешать этому недостойному человеку соединиться с нашей Аней. Надеюсь, вы уничтожили это послание, и оно не смутит ее нежную душу. Я чиста перед Богом, потому как стою на страже своей бесценной семьи. Вопреки тому обстоятельству, что никто из домочадцев меня не ценит, – я подозревал, что речь в данном случае в большей степени идет о ее кузине Авроре. – Но сегодня произошло самое страшное. Что бы Вы думали? Нет, Строганов, да простит его Господь, не воскрес из мертвых! Нет! Появился тот самый человек, о котором Вы, милейший, меня так дальновидно предупреждали, господин Кольцов. Он, я полагаю, тоже принадлежит к числу погибших. И этот приспешник дьявола, – на этом месте я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, эко наплел про меня „милейший друг“, – занимался как раз тем, что выспрашивал у Ани про это письмо! – В этом месте послание было смочено слезой обеспокоенной тетушки, так как чернила расплылись. – Мало того, Аня обнаружила его пропажу, и все это происходило в присутствии того страшного господина, – ужасалась она. – Я знаю, Вы будете корить меня за мой необдуманный шаг, Вы предупреждали меня, но я не удержалась… Я не смогла не рассказать Вам об этом. Я должна была с Вами свидеться, иначе бы умерла от страха. Не ругайте меня! – просила Пульхерия. – Я уверена, что за мной не следили. Я, – заявляла она с гордостью, – не настолько глупа!» – заключила наивная тетушка и самым нежным образом распрощалась со своим милым другом.

Что-то подсказывало мне, что Данила Рыжов, или как бишь его, любезный друг, навряд ли простил бы Пульхерии ее невинный поступок. Но, к счастью для тетушки, он находился на приличном от нее расстоянии.

– Довольны? – осведомился успевший малость протрезветь к тому времени Иван.

– Еще бы, – я порылся в своем бумажнике и протянул ему два империала. Глазки хозяина заблестели ярче монет.

– А ларь? – спросил я об еще одной части нашего договора.

– Пожалуйста, – кособокий Иван пожал плечами. – Только ключ от него Данила всегда при себе держит.

– Так что же делать? – заволновался я.

– А фомка зачем? – искренне удивился кандидат на Владимирку. Я не стал уточнять, почему он держит в своем хозяйстве такие инструменты.

Иван проводил меня в прихожую и без труда взломал крышку длинного облезлого ларя.

– Ну вот, – сказал он. – И готово!

Я откинул крышку рундука и стал рыться в старом рваном тряпье, наличие которого ни в коем случае не уличало его владельца в преступном умысле. Если не считать некоторых вещей, которые скорее говорили в пользу актерских пристрастий Рыжова, таких, как накладные бороды, парики и тюбики с краской.

И все-таки что-то подстегивало меня в моем стремлении раскопать в этом ящике какой-либо необычный предмет, доказывающий причастность квартиросъемщика к убийству Виталия. И чутье, разумеется, меня не обмануло. Я обнаружил у рундука двойное дно! Что-то в этом роде я и предполагал увидеть.

Мне с трудом удалось приподнять деревянную крышку, и я постарался закрыть собой то, что лежало в ящике от глаз любопытного Ивана.

– Что там? – поинтересовался он, стараясь заглянуть мне через плечо.

– Не твое дело! – довольно грубо ответил я.

Иван почувствовал что здесь что-то не так, и инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше не ввязываться в эту историю.

– Да ладно, – махнул он рукой в мою сторону и вышел из коридора, оставив меня с моей страшной находкой наедине, которая и обрадовала, и испугала меня одновременно. Она только подтверждала самые мои худшие опасения.

На дне рундука был спрятан масонский фартук. Я потрогал его руками и почувствовал легкую дрожь, пробежавшую у меня по телу. Масон – убийца! Предатель! – вопил мой внутренний голос. Человек, которому не будет прощения.

Красная подкладка у фартука говорила о том, что владелец его был по меньшей мере мастером в сложной иерархии Ордена. Здесь же я обнаружил еще несколько ритуальных предметов, один из которых представлял из себя кубический камень – масонскую святую святых! Это был гексаэдр – символ совершенства, к которому стремился каждый масон.

Насколько мне было известно, культовые предметы обычно хранились под замком, и их строго-настрого запрещалось выносить из ложи. Видимо, этот человек должен был в спешке и тайным образом покинуть орденское собрание, поэтому он и не сдал хранителю церемониальные вещи. Иного объяснения случившемуся я просто не находил.

Теперь мне предстояло решить, что же делать с обнаруженными предметами. Если мои рассуждения верны, то не оставалось ничего иного, как передать находку Кутузову. А если я пошел по ложному следу?

Об этом было даже страшно подумать! Вдруг этот мнимый Данила выполняет какое-то очень важное масонское поручение! Но тогда зачем он выкрал через тетю Пульхерию письмо Виталия, в которым покойный предупреждал о нависшей над ним опасности? Если тайное поручение касалось и Строганова, то Кутузов обязательно должен был меня об этом предупредить! Итак, выходило, что я все-таки шел по верному следу.

– Иван! – позвал я хозяина.

– Барин? – живо откликнулся он.

– У тебя не найдется какого-нибудь мешка?

– А как же? Знамо дело, найдется! – Ему было в радость мне услужить, вероятно надеялся еще как-нибудь поживиться!

Он хлопнул дверью и скрылся в какой-то комнате, о существовании которой я до сего момента и не подозревал. Мне же удалось сложить фартук подкладкой вниз, так, что непосвященному было бы сложно догадаться, что это за предмет скрывается у меня под мышкой. Внутрь его я завернул кубический камень и сунул фартук в холщовый мешок, который принес мне окончательно протрезвевший хозяин.

Да, Иоанну Масону в своем труде «О познании самого себя» не приходилось описывать подобные вещи. Он и представить себе не мог, чем иной раз приходилось заниматься его верному и преданному последователю.

Когда я вышел из дома, над Санкт-Петербургом сгустились сумерки. Они были белыми и прозрачными, словно хрусталь, зыбкими, будто облако, и туманными. Любимое время воров и всякого рода проходимцев, излюбленное время масона Кольцова Якова, сына Андреева.

Я вернулся домой вне себя от переполнявшей меня тревоги. Моя ноша тяготила меня, я не знал, что делать с холщовым мешком, обжигающим руки.

Меня встретила Мира, обрадованная уже и тем, что я жив и здоров.

– Яков Андреевич, вы заставили нас поволноваться! – восклицала она. – Горничная Аксаковой прибегала, спрашивала, как вы доехали, и велела передать на словах от Анюты, чтобы вы особо об этом деле не беспокоились. На досуге подумав, она решила, что не стоит вам этим докучать! Дело-то прошлое! Не хочет Анюта тревожить тетю Пульхерию, очень ей эта история не нравится! Вот мы и забеспокоились, вы-то уже который час неизвестно где пропадаете!

В Мириных глазах светилась искренняя тревога. Я испытывал к ней в некотором роде чувства отеческие и считал себя ответственным за ее судьбу. Потому ее участие меня несказанно растрогало.

– Ничего же не случилось, – я потрепал индианку по прекрасному смуглому плечу. – Если бы грозила опасность, ты бы почувствовала…

– Но она грозит! – воскликнула Мира, и щеки ее стали пунцовыми, как тонкое шелковое платье. – Я же говорила про меч!

– Про что? – поначалу я и не сообразил, что речь идет о дамокловом мече, увиденном индианкой во время ее незабываемого сеанса гадания. А что, если надо мной и впрямь нависла ужасная, все время грозящая опасность?! Но я был не в силах что-либо изменить, не в силах потягаться с Судьбой! Да и хотел ли я этого? По всей видимости, нет.

Но я так и видел Дамокла на сиракузском пиру, восседаю – щего на месте тирана, и острый, заточенный меч, повиснувший над его головой на конском волосе.

Не о том ли мече Кинрю слагал свое хокку?

Только кто был тем Дионисием, на чье царское место я имел неосторожность позариться? Кому перешел дорогу Виталий Строганов? Кому в настоящий момент досаждаю я?

Его имя мне предстояло выяснить в самом ближайшем будущем!

– Человек приходил от …Кутузова, – его имя Мира всегда произносила с трудом, словно выдавливала из себя, как выплавлял из свинца амулеты ее древний слуга Сваруп. Ни один пантакль не давался индианке с таким трудом, ни одно заклинание!

– И что он велел мне передать? – спросил я серьезно.

– Что Иван Сергеевич изволит навестить вас сегодня вечером, – процедила Мира сквозь зубы, – и что разговор пойдет о важных вещах.

В том, что разговор предстоит серьезный, я и не сомневался. Не в привычках Ивана Сергеевича наведываться ко мне по пустякам, да и ход моего расследования подтверждал справедливость этого утверждения.

– Яков Андреевич, – обратилась Мира ко мне. – Хотите, я заварю ваш любимый чай? – она умела делать напитки, придающие силы. Мира называла свои варева чаем, но я-то знал, что заваривала она совсем другие травы!

– Нет, – отказался я, потому что желал, чтобы голова моя оставалась ясной. Ей предстояло решить еще не одну загадку, и мне хотелось встретить Кутузова во всеоружии своего блестящего интеллекта!

Четверть часа спустя в гостиную спустился Кинрю.

– Ты можешь мне скоро понадобиться, – сообщил я ему.

– Очередная поездка? – обрадовался японец.

Я кивнул.

– Если не произойдет ничего непредвиденного, то завтра же мы отправимся в Москву!

Мира охнула:

– Неужели так скоро?!

– Мира, милая, мне уже не верится, что я привез тебя из Калькутты. Ты рассуждаешь, словно кисейная провинциальная барышня из Саратовской губернии, – начинал я потихоньку выходить из себя.

– Успокойтесь, Яков Андреевич, – кратко сказала Мира, и меня словно обдало ледяной водой. От нее так и веяло холодом. Я даже оторопел от неожиданности. – Я ваши планы не нарушу, – она подняла свою шаль и, не попрощавшись, зашагала в сторону лестницы.

Японец расхохотался, я же не знал, что и предпринять. С ней иногда случались такие вот приступы глубокой обиды. Обычно они проходили сами собой, потому как в такие минуты Мира к себе никого не подпускала, кроме Сварупа. А верный седой старик меня недолюбливал и в каждый удобный момент давал мне это понять. Я же, как полный идиот, чувствовал себя виноватым.

Привратник доложил мне, что явился долгожданный Иван Сергеевич. Я спешно проводил его к себе в кабинет и запер за собой дверь.

– Вам есть что мне рассказать? – осведомился Кутузов, рассматривая фонарик под потолком.

Я молча подошел к противоположной стене, отодвинул картину, открыл встроенный на этом месте тайник и извлек из него холщевый мешок, подаренный мне кособоким Иваном. Находку я перепрятал сразу, как только появился в особняке, еще до того, как Мира успела обрушить на меня лавину упреков.

Иван Сергеевич внимательными глазами умного человека, затаив дыхание, наблюдал за моими манипуляциями.

Я высыпал содержание мешка на стол, и Кутузов охнул:

– Откуда это у вас? – шея моего мастера напряглась, побагровела и стала прямо под цвет подкладки. Невольно Иван Сергеевич присел на диван. И мне показалось даже, что у него подогнулись колени. Ни разу еще мне не доводилось видеть наставника в таком состоянии.

– Вам принести воды? – встревожился я. Не хватало еще, чтобы Кутузов скончался в моем кабинете от сердечного приступа. – Я кликну горничную…

– Нет-нет! – запротестовал Кутузов. – Сейчас пройдет, – он расстегнул накрахмаленный воротник. – Значит, все это правда, – прошептал он со вздохом и устало откинулся на спинку.

В комнате воцарилась тишина, и я выжидал, когда Иван Сергеевич первым ее нарушит.

– Где вы обнаружили эти вещи? – наконец, произнес Кутузов, понемногу приходивший в себя. Краска схлынула у него с лица, и кожа казалась теперь неестественно бледной. Он походил на средневекового монаха, забравшегося в чужую келью и от того не знающего, что предпринять.

– В одном неказистом домике на съемной квартире, – откровенно ответил я.

– И кто же ее снимает? – шея Кутузова снова побагровела.

– Некто Рыжов Данила, – сказал я в ответ, – но я полагаю, что данное имя вымышленное.

– Вам удалось с ним встретиться? – поинтересовался Иван Сергеевич, успокоившись.

– Нет, – сказал я. – По моим сведениям, человек, скрывающийся под этим именем, в настоящее время находится в Москве.

– К каким выводам вы пришли? – осведомился Кутузов, удобнее устроившись на диване и положив одну ногу себе на колено.

– Я полагаю, – ответил я, – что Виталию Строганову стало известно о каком-то неблаговидном поступке одного из членов Ордена. Вполне вероятно, – я задумался, осторожно подбирая слова, – что речь в этом случае может идти о предательстве. Несчастный Строганов, судя по всему, сам собирался обратиться к кому-то из офицеров. Возможно, что злоумышленник об этом узнал и поспешил позаботиться о собственной безопасности. Конечно, события могли развиваться иначе, – продолжил я. – К примеру, Виталий решил разобраться с отступником самостоятельно, чем он и подписал себе смертный приговор, – я тяжело вздохнул. Строганова мне по-прежнему было безумно жаль. – Но убийца, для того чтобы замести следы, инсценировал несчастный случай. Вернее, – я поправился, – самоубийство. Однако дело оказалось шито белыми нитками, каким-то образом предатель узнал, что Строганов оставил письмо для меня, (вероятно, ему было известно о роде моих занятий) в котором он делился своими подозрениями. Но убийца не знал, где оно находится, поэтому он и обыскал строгановский кабинет, что и сорвало его план с инсценировкой. В этом случае у каждого нормального человека возникли бы некоторые сомнения, относительно самоубийства, – я перевел дух и снова продолжил свой рассказ. – Но преступнику и в этот раз повезло, кто-то сообщил ему, что свое послание Строганов оставил у своей бывшей невесты, и ему с виртуозной легкостью удалось извлечь его из аксаковской шкатулки посредством не в меру доверчивой тетушки.

Кутузов слушал меня очень внимательно, почти не меняя позы.

– Очень интересная версия, – похвалил он меня.

– Спасибо, – поблагодарил я наставника. – Только в этом случае мне до конца не ясна роль некоего Гастролера, карточного шулера. Судя по всему, именно он и помог убийце обставить дело таким образом, что все подумали о самоубийстве.

– Что вы имеете в виду? – осведомился Кутузов.

– Огромный карточный долг, – невозмутимо ответил я и показал ему записи Виталия.

– Вы неплохо поработали, – задумчиво произнес Иван Сергеевич. Но мастер не менял выражения своего лица, седые брови его по-прежнему оставались нахмуренными. – Вы не назвали имя преступника!

– У меня было мало времени, – оправдывался я. – И к сожалению, мне даже поименно не известны все члены нашего Ордена, я уж не говорю о том, чтобы знать их всех в лицо.

– Понимаю, – неожиданно согласился Кутузов. – Я должен сообщить вам одну ужасную новость, – продолжил он. Я затаил дыхание, внутренне подготовившись практически ко всему.