Текст книги "Иерусалимский ковчег"

– Думаю, что ты прав, – согласился я. – Только теперь я опасаюсь еще и за Катюшу. Да и Мире следовало бы в дальнейшем быть несколько осторожнее. Он может подобраться ко мне через нее, чтобы заставить отказаться от этого расследования.

Мы вернулись на станцию, и тут уж за все пришлось отдуваться несчастному Дмитрию Савельевичу, который, по словам безжалостного Кинрю, оказался «продажным канальей».

– Христом Богом прошу, – взмолилась смотрительша. – Помилуйте!

Дмитрий Савельевич потерял весь свой прежний лоск, ссутулился и как-то в момент состарился. Дряблые щеки его дрожали.

– Господа, – пугливо осведомился он. – Что вы со мной делать-то собираетесь?

С особым ужасом смотритель взирал на самурая.

– Пытать будем, – ответил японец, играя в руках подобранным им ножом.

Дмитрий Савельевич побледнел, задышал часто-часто и замолчал в ожидании неминуемой гибели.

– Ой, батюшки святы! – запричитала смотрительша.

– Под суд у меня пойдешь, на каторгу, всех прав состояния лишишься! – грозно пророчествовал я, нагнетая и без того, тяжелую обстановку. – За преступный сговор, имеющий своей целью убийство!

– Кого ты привел к Якову Андреевичу? – начал допрос Кинрю.

– Ей-богу, не знаю, – божился смотритель. – Не представился он. Ей-богу!

– Узнай, – велел я Кинрю, – не записан ли проезжавший в книге смотрителя?

Надежды на это, конечно, не было никакой, но я все-таки для проформы счел необходимым это проверить. Кинрю вышел из комнаты, а я продолжил расспрашивать несчастного Дмитрия Савельевича.

– Он ему ножом грозился, – заступалась смотрительша.

– И денег не предлагал, разумеется, – усмехнулся я.

– Предлагал, – ответил смотритель. – Но я отказался!

– Ну, Дмитрий Савельевич, в этом я и не сомневаюсь, – ответил я, закрыл окно на щеколду и поправил на нем тяжелую штофную гардину. – Лошадей-то он велел не давать?

– Он, мерзавец, он, – затряс головой Дмитрий Савельевич, на лбу его, широком с висков, выступила испарина. Я подал ему свой белый платок с именными вензелями.

Вернулся Кинрю, по его глазам я понял, что в станцион – ной книге и в самом деле ничего не записано. Тут он снова начал поигрывать ножом, от чего у несчастного смотрителя подкосились ноги.

– Оставь его, – приказал я. – Он и так до смерти напуган. Я думаю, что произошедшее послужит ему уроком, – сказал я нарочно громко, чтобы Дмитрий Савельевич меня расслышал.

Спустя полчаса привели сдаточных лошадей какого-то вольного ямщика, который должен был везти нас с Кинрю до следующей станции.

– Вели закладывать, – сказал я смотрителю. Так мы с ним и расстались, к неудовольствию золотого дракона, который считал, что Дмитрия Савельевича полезнее бы было сдать властям. Однако я был обязан хранить это дело в глубокой тайне.

В Москву мы прибыли на закате, когда она замерла под бледнеющими солнечными лучами, погружаясь в глубокий и продолжительный сон.

– Неужели приехали? – воскликнул Кинрю, обрадованно завертев во все стороны головою.

– Куда теперь-то? – спросил ямщик.

– К Пречистенскому бульвару, – ответил я, собираясь остановиться у одного своего старого друга, гусарского поручика Виктора Заречного. Я возлагал на него в своем деле огромнейшие надежды, так как он слыл в древней столице бретером и заядлым картежником. Через него мечтал я встретиться с мошенником Матвеем Воротниковым.

Мы выехали на бульвар, проехали мимо бакалейной лавки.

– К какому дому подъезжать-то? – осведомился возница.

– А к вон тому, крайнему, – указал я пальцем на известный мне особняк. – Сверни сначала за угол, потом возьми чуть влево, к подъезду!

На крыльцо по покосившимся немного ступеням сначала поднялся я, следом за мной Кинрю.

Я постучал в знакомую дверь. Сначала было довольно тихо, и никаких шагов изнутри дома не было слышно. Но через некоторое время я узнал знакомую походку денщика Василия, с которым был знаком едва ли не с малолетства.

– Яков Андреевич! – обрадованно воскликнул он, мутные бледно-голубые глаза его весело заблестели. – Барин, – крикнул он так, что его должно было быть слышно и на другом конце огромного дома.

– Здорово, дружище! – ответил я, потрепав его по плечу.

– Барин! – снова крикнул денщик и поковылял через сени.

Кинрю топтался на месте, не смея войти.

– Смелее, мой друг, смелее, – сказал я ему, и сам устремился за денщиком через пустые сени в прихожую, а затем и вверх по лестнице. За мною бесшумной походкой последовал японец.

И тут из боковой двери в просторную залу, обставленную египетской мебелью, ворвался Заречный, весь при параде, в своей новой венгерке, гусарской куртке, разукрашенной поперечными шнурами, начищенных сапогах, весь надушенный и напомаженный.

– Яков! mon ami! – обрадовался он. – Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?

– Да вот, разыскиваю одного человека, – ответил я. – Надеюсь его в Москве застать, да уповаю на твою помощь!

– Понятно, – серьезно ответил Виктор, как будто и в самом деле что понял. И тут только он заметил Кинрю, который стоял в простенке и рассматривал большую картину, висевшую у окна.

– С кем имею честь? – осведомился он заинтересованно.

– Позволь тебе представить, – я взял японца под руку и подвел его к Заречному. – Юкио Хацуми, один из моих самых преданнейших друзей. Ранее он служил при дворе японского императора.

Кинрю поприветствовал его кивком головы.

– В самом деле? – Заречный удивился. – Ты мне никогда о нем не рассказывал.

– Не было случая, – немного смутился я.

– C'est curieux, ma parole, – заметил он. – Действительно, интересно.

Но мне показалось, что он это говорил скорее из вежливости. Виктора Заречного более всего в этой жизни интересовали карты, лошади, вино и женщины. И непременно в перечисленной мною последовательности.

– Ты куда-то собирался в такое время? – поинтересовался я, усаживаясь в кресло, обитое бежевым гобеленом.

– Съездить хотел к одной подружке, – лукаво заулыбался он под закрученными усами.

– Что, дама из светского общества? – спросил я из вежливости.

– Да что ты, их и сам черт не разберет! – отмахнулся Заречный.

В этот момент в просторную залу зашел Василий с нашими чемоданами.

– Снеси их в комнату для гостей, – велел Заречный.

Седой, сутуловатый Василий заковылял в сторону лестницы.

– Я тут на Арбатскую площадь хотел клубнику с ананасами из оранжереи завезти, да видно не судьба! – воскликнул Виктор. – Будем шампанское пить за встречу!

– А я бы предпочел тенериф, – вставил свое слово Кинрю. Говоря откровенно, я тоже любил этот сорт приятного белого вина.

– Тенериф так тенериф, – добродушно согласился Заречный.

Вернулся денщик Василий, теперь уже без чемоданов, и уселся на стул вязать крючком из покромок половик. Сколько я его помнил, это было его излюбленное занятие.

Для начала он разложил на столе кусок какой-то ненужной ткани, затем обрезал с краю продольную прочную полоску. Наточил портняжные ножницы и нарезал еще несколько таких же полосок.

Пока он это проделывал, Заречный велел горничной накрыть стол для того, чтобы, как он выразился, устроить пир горой в честь нашего неожиданного приезда! Особенно ему хотелось удивить японского господина.

Горничная Мариша в точности исполнила все его приказания, и мы уселись за круглый стол, накрытый красивой льняною скатертью с камчатыми узорами.

– Так что ты хотел узнать? – спросил меня Виктор после двух добрых бокалов вина.

– Знаешь ли ты Матвея Воротникова? – задал я интересовавший меня вопрос.

Как только я упомянул имя этого известного в Санкт-Петербурге мошенника, лицо Заречного изменилось, помрачнело, густые брови нахмурились, в углах рта наметились неровные складки. Я подумал, что таким, должно быть, мой друг будет лет через двадцать пять.

– Что такое? – смутился я. – Я что-то не так сказал?

– Да нет, – возразил Заречный. – Ты-то здесь ни при чем. Какое у тебя дело к этому господину?

– Ты мне еще не сказал, знаешь ли ты его? – напомнил я Виктору, который отодвинул в сторону фарфоровое блюдце с клубникой.

– А как же? – усмехнулся он горько. – Мне ли его не знать?! Я ему на днях проиграл добрую половину своего состояния!

– Что?! – охнул я. Даже Кинрю оторвал глаза от тарелки и перевел свой взгляд в сторону хозяина.

– Чистая правда, – ответил Виктор, вздыхая. – Догуливаю последние дни!

– Да он же шулер! – воскликнул я, в обиде за друга.

– А кто его уличил?! – запальчиво ответил Заречный. – Человек-то он из благородной семьи, из знатного рода. За руку-то его никто не ловил!

– Надо будет, поймаем, – пообещал я уверенно.

Мой друг недоверчиво взглянул на меня, но промолчал. Наверное, был наслышан, что в карты мне чертовски везло!

– Говорил я вам, барин, не суйтесь вы в клуб Запашного, – оторвался Василий от своих покромок. – Там ведь одно жулье собирается! Нет, не послушались! – покачал он косматой седой головою.

– Да не встревай ты, Василий! И без тебя тошно! – осадил его Виктор. – Что ты понимать можешь? – озлился он и проговорил неуверенно, обращаясь уже ко мне:

– Сливки общества, – и пожал плечами.

Заречный предоставил нам с Кинрю отдельные комнаты, но японец отказался, собираясь на эту ночь перебраться ко мне. У него из головы не выходил инцидент на станции в Торжке, и японец теперь ни под каким предлогом не желал выпускать меня из вида. Я с его доводами согласился. Вряд ли, конечно, убийца мог пробраться сюда, но спорить с Кинрю было все равно бесполезно.

– Как знаете, – Виктор развел руками. – Мне хотелось как лучше.

Комнату он нам предоставил уютную, с не очень дорогой, но комфортабельной обстановкой. Стены в ней были обтянуты нежным кремовым шелком. Прозрачное круглое зеркало мерцало при слабом свете бронзовых канделябров. На жардиньерках цвели, неизвестные мне, цветы. Полукругом стояли невысокие штофные кресла. В целом же комната напоминала альков какой-то великосветской дамы, поэтому я невольно решил, что Заречный обычно в ней принимал гостей немного иного рода.

Я расположился на огромной кровати под пологом. Стелила мне постель горничная Мариша. Поглядывала она на меня с интересом и все время, стесняясь, опускала глаза. Из нашего разговора с Заречным, подслушанного ею тайком, она, надо полагать, поняла, что я принадлежу к масонскому братству, о котором Мариша была от кого-то наслышана, и считала меня теперь человеком загадочным и большим. Кинрю и вовсе произвел на нее неизгладимое впечатление, до этого случая девушка и вовсе никогда не слышала о Японии. Однако я заметил, что она будто хочет мне что-то сказать, но никак не может отважиться.

Японец лег спать на низком диванчике, который стоял напротив изысканного орехового комода.

Мариша погасила все свечи и оставила нас одних. Кинрю тут же задремал, утомленный дорогой и всеми постигшими нас переживаниями. Мне же спать не хотелось, чем больше я уставал, тем сильнее меня одолевала бессонница.

Я снова зажег свечу в шандале и взялся за свой дневник. Я чувствовал потребность излить все свои переживания на бумаге, поэтому строчки ложились сами собой, и уснул я только под утро.

На рассвете меня разбудила горничная Мариша.

– Я просто обязана с вами поговорить, – сказала она. Я кивнул, наспех оделся и выскользнул в коридор.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил я ее.

– Нет, – возразила Мариша, скомкав в натруженных ручках белый платок. – Просто мне захотелось оказать вам услугу.

– Очень любопытно, – промолвил я, и в самом деле заинтересовавшись происходящим.

– Вы говорили о каком-то Воротникове, – сказала она. – Мне известно, где он живет, – Мариша опустила глаза. – Нет-нет, вы не подумайте ничего плохого.

– А я и не думаю, – немного утешил я ее.

– Он бросил меня, – девушка совсем опустила голову. – И укатил в Петербург. Но я знаю, где он снимает квартиру в Москве. Я вам помогу, – решительно заявила она.

– Почему? – спросил я ее.

– И сама не знаю, – тяжело вздохнула Мариша.

Когда горничная, назвав мне адрес и даже предоставив ключ от квартиры, ушла, из спальни выскочил заспанный Кинрю в своей японской юкате.

– Что она вам сказала? – спросил японец с горящими глазами. Весь он был какой-то взъерошенный, усы стояли торчком, за ухом – перо от подушки.

– Ты бы переоделся, – посоветовал я ему. – Прислугу перепугаешь.

– Что она вам сказала? – набычился мой японец.

– Эта Мариша – просто подарок судьбы! – воскликнул я. – Она назвала мне адрес квартиры Воротникова.

– Не может быть! – не поверил Кинрю.

– Еще как может, – ответил я.

– Тогда вперед! – У моего золотого дракона словно крылья выросли за спиной, там, где торчали худые лопатки.

– Попридержи коней, дорогой мой Юкио Хацуми, – попросил я его. – Для начала мне хотелось бы наведаться в клуб Запашного.

– У вас появилась идея? – обрадовался Кинрю. – Тепленьким его взять хотите? Я-то знаю, что в карты вас никто не переиграет!

– Угадал, – сказал я ему и направился в гостиную переговорить с Заречным. Кинрю вернулся в «альков», для того чтобы переодеться.

– Так ты меня представишь Запашному? – спросил я у Виктора, расхаживающего по дому в шелковом блестящем халате, который то и дело распахивался на груди. Глаза у него были красные и опухшие, похоже, он вчера перебрал с тенерифом.

– Честно говоря, у меня нет желания появляться в клубе, – сообщил он мне по секрету. – Иначе я проиграю и остатки своего состояния.

– Я этого не допущу, – заверил я своего погрустневшего друга. – А еще гусар называется, совсем голову повесил! – пожурил я его.

– Что делать? – вздохнул Заречный. – Видно мне в любви повезет!

– Да отыграюсь я за тебя, – сказал я ему, ни сколько в этом не сомневаясь.

– Я тебе не позволю рисковать такими деньгами! – воскликнул Виктор. – Тут же на кону тысяч пятьдесят.

– А здесь и нет никакого риска, – сказал я спокойно.

Годы моей орденской жизни не прошли для меня бесследно, на пути самосовершенствования души я овладел и другой наукой, которая попросту звалась искусством карточной подтасовки. Но в свое оправдание скажу, что я никогда ей не пользовался корысти ради!

– А, Бог с тобой! – решился Заречный. – Вечером едем!

V

Весь день мы провели с Заречным за разговорами, нетерпеливо посматривая на часы, которые не торопились отсчитывать медлительное время. Стрелки передвигались еле-еле, и ничто в этом свете не могло отвлечь нас от мучительного ожидания вечера в клубе Запашного, в том числе и глубокомысленные восточные рассказы Кинрю, которыми он потчевал нас вплоть до последней минуты, красочно живописуя покинутую им родину.

Наконец, часы пробили семь раз, и легкий полумрак сгустился за оконным стеклом.

– Ты все еще не отказался от своей идеи? – на всякий случай поинтересовался мой друг. Однако в голосе его, в глазах и во всем облике чувствовалось томительное напряжение, которое Заречный скрыть был никак ни в силах. В каждом его жесте, движении жила надежда, что инфернальная игра, вопреки всему, все-таки состоится, и состояние его, позволявшее ему занимать блистательное положение в обществе, будет-таки сохранено.

– Я никогда не отказываюсь от данного мною слова, – ответил я.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – развел руками обрусевший Юкио.

На что Заречный расхохотался, и японец в ответ надул свои тонкие губы под усами, сделав вид, что обиделся. Однако я понимал, что его философский склад ума не позволит ему совершить подобную глупость.

– Мой друг, – Заречный похлопал Юкио по плечу. – Не принимайте этот смех на свой счет. – Скорее я смеюсь над собой, чтобы как-то сдержать то волнение, что сводит меня с ума. В мыслях я уже стою у зеленого стола, исписанного мелом и заваленного купюрами.

– Все в порядке, – заверил его Кинрю, подмигнув прищуренным глазом.

Василий забросил свое плетение, убрал недоделанный коврик вместе с покромками и отправился за начищенным заблаговременно до блеска парадным мундиром своего проигравшегося хозяина.

В комнату вошла неулыбчивая Мариша, внесла свечи, в серебряном канделябре.

– Пора, – Виктор кивнул на настенные часы.

– Пора, – согласился я.

– Мариша, – обратился Заречный к горничной. – Вели кучеру рысаков закладывать!

Девушка кивнула и поспешила убраться с глаз подальше, даже не взглянув в мою сторону.

«Видно пожалела о вчерашнем порыве», – мысленно заключил я, проводив ее взглядом.

Экипаж у Заречного был отменный, роскошествовал мой друг похлеще санкт-петербургских франтов, ясное дело, не хотелось ему с такою жизнью расставаться.

Колеса позолоченные, сбруя сафьяновая, возница в кафтане из изумрудного бархата, опушка бобровая, так и переливается.

– Богато, – отметил я.

Виктор вздохнул:

– На одного тебя и надежда! А то как бы мне со всем этим не распроститься!

– Не прибедняйся, – ответил я. – До аукционной продажи-то поди далеко!

– Эх, если так и дальше пойдет! – Заречный махнул рукой.

– Слушался бы Василия и не связывался с мошенниками!

Кинрю открыл дверцу и влез в экипаж, за ним по очереди забрались в карету и мы.

Кучер на козлах натянул поводья, стегнул лошадей, и мы тронулись с Пречистенки на Тверской бульвар, где располагался известный клуб.

Уже когда мы подъезжали к рассвеченному подъезду, я обратился к своему старому другу:

– У меня к тебе, mon ami, небольшая просьба!

– Слушаю, – Заречный обратился весь во внимание.

И я изложил ему суть дела, которая заключалась в том, чтобы он представил меня в клубе Запашного как одного из самых богатых людей северной столицы, страстно желающего испробовать свои силы в игре. Я уповал на то, что Гастролер не ведал еще о моих талантах.

– Так ты желаешь сойти за новичка? – переспросил поручик.

– Так точно, – ответил я, замыслив изобразить собой для шулера легкую добычу.

– Нет ничего проще, – ответил Виктор, когда карета уже остановилась.

Привратник приветствовал всех приезжающих величественным кивком седовласой головы.

У подъезда сгрудились экипажи всех мастей. Кинрю остался нас дожидаться в карете, сославшись на свою нелюбовь к занятиям подобного рода, при нем, как всегда, была его вездесущая решетчатая доска. Впрочем, мне грех было на это жаловаться, стоило только припомнить эпизод на станции в Торжке.

Заречный шел впереди, бряцая шпорами и поблескивая золотыми петлицами на воротнике. Я едва поспевал за ним по мраморным ступеням, ища глазами в толпе Матвея.

Мы миновали ряд шикарно обставленных комнат с карточными столами.

– Хочу представить тебя хозяину самолично, – шепнул мне Виктор на ухо.

– Вот и ладно, – согласился я.

Наконец, мы вошли в ярко освещенную комнату, зашторенную тяжелыми темными драпри. Почти всю ее занимал длинный стол, покрытый зеленым сукном, исчерченным белым мелом. За этим столом стоял широкоплечий красавец с глубокими мечтательными глазами и узкими светлыми бакенбардами. Исполненный истинно дворянского благородства, он хладнокровно и с достоинством метал банк.

– Андрей Запашный, – полушепотом сообщил мне Виктор. – сам хозяин этого дома.

Мы протиснулись сквозь ряд понтирующих игроков. Заречный ткнул меня в бок локтем, склонился надо мной и как можно тише сказал:

– Смотри, справа от тебя. – Я повернул свою голову в, указанную мне, сторону. – Господин Воротников, собственной персоной.

– И впрямь, – прошептал я в ответ, узнавая пройдоху по описанию Рябинина.

Взгляд у него был острый, пронзительный, узкие карие глазки так и бегали, цепко следили за всеми движениями банкомета.

– Позволь-ль-те по-о-ставить кар-ар-ту, – проговорил он, заикаясь и протягивая нежную холеную ладонь, унизанную сверкающими перстнями. Брильянты при свечах так и сверкали, отвлекая внимание от рук! Я готов был поспорить, что Матвей очень тщательно ухаживает за руками как за главным атрибутом своей специальности, бережет их и непременно ходит в перчатках. Я по опыту знал, какие чувствительные пальцы у шулеров.

Разнаряжен Воротников был словно рождественская елка: светлый фрак, панталоны короткие, с узорчатыми лампасами, белые чулки, жилетка двубортная в елочку, черные лакированные башмаки.

– Будьте любезны, – кивнул Запашный пепельными кудрями.

Карта Матвея легла на стол, и он написал над нею свой куш. Я подумал, что, верно, до Москвы еще не докатилась дурная слава Воротникова, иначе вряд ли он был бы принят в таком известном клубе, как этот. Хотя, если верить слухам… В общем, поговаривали, что промышлял здесь не только изгнанный из родных пенат франтоватый Гастролер.

Когда партия, наконец, закончилась, Запашный передал свои права банкомета невысокому близорукому господину в лорнете и вышел в буфет освежиться лимонадом. Лакей в парадной ливрее преподнес ему трубку с янтарным мундштуком, и хозяин закурил, присев на широкий диван с зеленой обивкой.

Виктор устремился за ним, подхватив под руку и меня.

– Андрей Александрович, – окликнул он хозяина клуба.

– Виктор Кондратьевич, очень рад! – заулыбался Запашный.

– Вот, хочу вам представить моего лучшего друга, – кивнул Виктор в мою сторону. – Яков Андреевич Кольцов.

Я поклонился.

– Очень приятно, – любезно сказал Запашный. – Хотите присоединиться? – он кивнул в сторону стола.

– Очень хочу, – воодушевленно ответил я.

– Ничто не мешает вам насладиться игрой, – сказал Запашный, отдал трубку лакею и проводил меня до стола, представив гостям.

Я присоединился к понтирующим и тоже сделал довольно приличную ставку.

Тем временем Виктор в кругу своих приятелей распространялся относительно моих несметных богатств и неопытности в игре. Краем глаза я заметил, что и Воротников подошел к компании Заречного, заинтересовавшись разговором.

Моя карта оказалась бита, и я проиграл довольно приличную сумму ассигнациями. Мне показалось, что Заречный встревожился. Но я сделал вид, что не замечаю его волнения, чтобы невзначай не спугнуть свою дичь, и снова поставил семпелем тысячу рублей.

– По-моему, этот человек сошел с ума, – услышал я шепот у себя за спиной, но не придал ему значения. И снова оказался в проигрыше. Изобразив на своем лице великое огорчение я отошел от карточного стола.

– Что происходит? – обеспокоенно осведомился Зареч – ный. – Что-то идет не так?

– Доверься мне, – попросил я его, взял у официанта мороженое и уселся за столиком у окна. Матвей Воротников долго себя ждать не заставил.

– Скуч-ч-аете? – обратился он ко мне, подсев на краешек облюбованного мною дивана.

– Да вот игра не заладилась, – горестно пожаловался я ему. – А говорят еще, что новичкам везет!

– Фортуна – да-а-ма измен-н-чивая! – философски заметил шулер, не подозревая, что я вижу его насквозь. – А в вист сыг-г-рать не хоти-и-те?

– С удовольствием, – обрадовался я.

Пухлые губы Матвея расплылись в довольной улыбке. Он проводил меня за отдельный стол и распечатал карточную колоду. Я не отрываясь следил за каждым его движением. Однако, надо отдать ему должное, действовал он уверенно.

Матвей сдал карты на четыре кучки по тринадцать карт каждая. Я просмотрел свои карты, сбросил их и взял тогда те, что лежали справа.

Матвей своих карт не менял, потому с полным правом пользовался козырями.

Я сделал первый ход, и игра пошла своим чередом. За первую партию мне снова выпало проиграть около тысячи, и роббер я закончил почти банкротом.

Ко мне подошел Заречный.

– Игра не клеится, – пробормотал он грустно и остался стоять у меня за спиной. Мы начали новый роббер, я поставил на кон шестьдесят тысяч. Те, кто это видел, затаили дыхание.

– А есть-ть ли у в-вас т-та-к-кие день-нь-ги? – Мошенник стал заикаться еще сильнее. Я извлек из кармана сафьяновый бумажник, выложил на стол пачку банкнот и с серьезным видом проговорил:

– Не извольте беспокоиться, сударь!

В этот раз в выигрыше оказался я, и Заречный бросился меня обнимать после того, как ошеломленный Воротников рассчитался со мною. Дело с его долгом было мною благополучно разрешено. И все-таки Матвею захотелось реванша, на это-то я и рассчитывал. Он распечатал еще одну колоду и снова начал сдавать. Наметанным глазом я без труда определил, что его карты крапленые.

В перерыве между партиями последнего роббера я вышел из-за стола и предложил своему противнику переговорить в коридоре наедине. Зрители напряженно ожидали, что за этим последует.

– Эт-то еще к ч-чему? – встревожился Матвей.

– Уверяю, что вы не пожалеете, – ответил я, улыбаясь.

И мы удалились с ним в коридор для конфиденциальной беседы. У стола остался Заречный с приятелями.

– Чт-то т-так-кое? – завозмущался мошенник. – Что происходит.

– Вы шулер, – сказал я спокойно. – У вас карты крап – леные!

– Д-да к-как вы с-смеете?! – воскликнул он.

– Так вы желаете скандала? – невозмутимо осведомился я. – Я легко смогу предъявить свидетелям неоспоримые доказательства вашего мошенничества. К тому же, – добавил я, – у меня при себе имеется письмо от князя Львова к господину Запашному относительно вашей персоны с полным перечнем учиненных вами санкт-петербургских подвигов!

Относительно письма я, разумеется, блефовал. Однако последние слова произвели на моего визави неизгладимое впечатление. Он холодно спросил:

– Т-так что в-вы от меня х-хоти-ите?

– Вот это уже по-деловому, – сухо ответил я. – Знакомы ли вы со Строгановым?

При упоминании фамилии Виталия заика вздрогнул.

– К-какое от-тношение эта и-история им-меет к в-вам? – осведомился он.

– Самое непосредственное, – ответил я. – Однако учтите, что теперь вы только отвечаете на вопросы, а не задаете их.

– И уг-гораз-здило же м-меня так в-вляп-паться! – подосадовал Гастролер.

– Не повезло, что и говорить, – заметил я. – Итак?

– З-знаком. В-вы об-бещаете молчать, ес-сли я в-вам от-ткроюсь?

– Даю вам слово, – ответил я. – Вас кто-то нанял для того, чтобы вы поставили этого юношу в затруднительное положение?

– Д-да, – ответил Матвей. – Н-но он не наз-звался. П-по-помоему, это оп-пасный че-е-ловек!

– Вы не могли бы выражаться яснее?

В этот момент мимо нас, смеясь и оживленно беседуя, прошли два молодых человека, один из которых бросил на Матвея красноречивый взгляд и что-то шепнул на ухо приятелю. Я понял, что наш конфиденциальный разговор становится в клубе самой популярной темой для разговоров. В коридоре стали появляться первые любопытные.

Не успели те двое удалиться, как меня едва не сбил с ног официант с серебряным подносом в руке.

– М-мне ка-ажется, ч-что это – не с-самое под-дхо-одящее место д-для разг-говора, – заметил Воротников.

И я был вынужден с ним согласиться.

– Вернемся к игре, а позже в экипаже Заречного переговорим, – сообщил я Матвею свое решение.

Мы возвратились в зал и довели прерванную партию до конца. Я проиграл своему противнику для вида две тысячи, и на этом игра закончилась. Наш разговор для присутствующих так и остался неразрешимой загадкой.

– В г-гор-рле пе-ересох-хло, – пожаловался Воротников как можно громче, так, что даже некоторые из гостей Запашного обернулись. – Я п-пройдуйсь д-до бу-уфета.

Ничего не оставалось делать, как отпустить его одного, так как в этот момент к нам подошел хозяин дома, и ни у меня, ни у моего старого друга не было никакой возможности отказаться от разговора с ним. Так мы и потеряли из вида Матвея Воротникова.

Отделавшись, наконец, от Запашного, я устремился на поиски мошенника. Но в буфете Матвея не оказалось, так же, как и в других комнатах, которые я сумел осмотреть. Время приближалось к полуночи, игра в клубе была в самом разгаре, но не мог же Гастролер провалиться сквозь землю!

Утешая себя этой мыслью, я спустился по лестнице на первый этаж и пристал к швейцару с расспросами.

– Да не видел я никакого Матвея в панталонах с узорами! – взмолился он. – А, вспомнил, – он стукнул себя по лбу. – Это вы господина Воротникова разыскиваете?

Я кивнул в надежде на чудо.

– Так он точно отсюда не выходил, – уверил меня швейцар. – Вон его карета стоит, – и указал мне пальцем на экипаж.

Почти бегом я вернулся в комнату, где оставил Заречного.

– Ну что? – поинтересовался он.

– Словно провалился сквозь землю! – констатировал я в ответ.

– Будем искать, – решительно заявил Заречный. Но у меня появились дурные предчувствия, которыми я пока не осмеливался с ним поделиться. Черный человек, так мысленно окрестил я убийцу, мог при желании выследить меня и в Москве. Ему могла также прийти в голову мысль отделаться и от Гастролера, который, по его мнению, знал слишком много. Хотя, – рассуждал я, – Матвей мог просто сбежать, решив таким образом избежать позора, а заодно и избавиться от рискованного разговора со мной, который мог стоить ему жизни, попади он на глаза Черному человеку.

Но тем не менее я с радостью принял помощь друга, и мы бросились обыскивать дом Запашного.

Посетители клуба косились на нас с нескрываемым подозрением. Действия наши, действительно, выглядели довольно странно.

Ко мне подошел Андрей Александрович, закончив очередную талью, и поинтересовался:

– Кого это, господа, вы так усиленно разыскиваете?

Спас положение Виктор, ответив хозяину:

– Да так, блажь одна в голову пришла, привиделось мне, что с час назад приметил я среди гостей одного своего старого знакомца. Да видно показалось, – вздохнул он разочарованно.

– А я уж, грешным делом, подумал, что господин Воротников забыл вам долг отдать, – сказал Запашный, смерив нас своим проницательным взглядом светлых глаз.

– Ну что вы, – возразил я ему. – Возможны ли недоразумения среди людей благородных и порядочных?

Андрей Александрович ответом моим остался, по-видимому, удовлетворен и снова отошел к карточному столу.

– Что будем делать? – спросил у меня Заречный.

– В последний раз осмотрим все комнаты, – сказал я ему, и мы снова взялись за свои поиски, правда, теперь действуя по-отдельности. Я направился в левое крыло, а Виктор спустился на первый этаж по мраморной лестнице.

Я уже совсем было отчаялся, как заметил одну неприметную комнату, дверь в которую, остававшуюся в тени, в прошлый раз разглядеть мне не удалось. Я слегка подтолкнул ее, и она отворилась. Мне не хотелось идти во тьму, и я поднял с консоли подсвечник с тремя свечами. Невольно я пожалел, что не взял с собою Кинрю.

Я передвигался по комнате, почти что на ощупь. Кажется, она использовалась здесь в качестве кладовки. Тени от свечей плясали на стенах. Неяркий свет слегка озарил тесное помещение. В углу на полу темнела чья-то фигура. Я подошел поближе и направил свет в ее сторону. Теперь я мог заключить, что вижу перед собою чье-то мертвое тело. Мне бросились в глаза пюсовый фрак и панталоны с лампасами.

– Не успели! – вырвалось у меня.

Я склонился над трупом, и пламя свечей озарило испуганное лицо Матвея с отвисшей губой и остекленевшими глазами. Горло у жертвы было с ловкостью перерезано. Мне показалось, что я стою в луже крови, и я отшатнулся. К счастью я не успел весь перепачкаться.

Теперь я не знал, что делать дальше. Не дожидаться же прихода полиции! Я, конечно, сумел бы уладить это дело, но как быть со временем?